«Не отвержи мене во время старости»

Записки матушки.

Об авторе. Матушка Марина Захарчук живет в селе Новенькое Ивнянского района Белгородской области, где служит в Михаило-Архангельском храме ее супруг, протоиерей Лука, они воспитали пятерых детей. А еще матушка пишет глубокие и поэтичные рассказы, воспоминания. Лауреат конкурса Издательского Совета Русской Православной Церкви «Просвещение через книгу» 2015 г.

С утра отец Даниил был в приподнятом настроении. На сегодня назначено венчание, которое стоило поставить в пример другим. Молодые приехали к батюшке за две недели, одни, без родителей и бабушек, которые, как правило, и бывают инициаторами того, чтоб было «как положено», только заботятся при этом лишь о внешней стороне дела: наряды, цветы, видеокамеры, а сами молодожены порой и перекреститься не умеют. Отец Даниил давно завел строгий порядок: за несколько дней до венчания молодые люди должны приехать на собеседование с батюшкой, чтобы в непринужденном разговоре понять суть и смысл предстоящего Таинства. Да только многому ли научишь за час беседы? И редкое венчание обходится без легкомысленных смешков, перешептываний, позирования перед видеокамерой. Но сегодня всё должно быть иначе. Олег и Людмила выслушивали батюшкины наставления серьезно и внимательно, задавали много вопросов и даже упросили священника обвенчать их до регистрации брака, которая, по неведению, была назначена на время приближающегося поста. «Хочется начать семейную жизнь с венчания, а не со штампа в паспорте», - объяснил Олег.

Свадебный кортеж прибыл точно к назначенному сроку. Но еще глядя в окно алтаря, отец Даниил понял, что обманулся в своих ожиданиях. Нет, молодые выглядели безукоризненно. Зато остальные... Куда-то безвозвратно стало исчезать в нашем народе чувство такта, приличия, страха Божия. Веселая толпа безцеремонно ввалилась в церковную ограду. Девушки в мини-юбках, юноши в шортах и майках, и даже длинные платья представительных дам пенсионного возраста «украшали» модные ныне разрезы, сквозь которые сверкали обнаженные чуть ли не до бедра ноги. Конечно, жара, июль... Но ведь пришли в храм, к Богу? Нет, словно бы на веселое мероприятие. Тяжело поднявшись, отец Даниил устало вышел из алтаря. Жаль Олега и Людмилу, но ведь он переживает за душу каждого пришедшего в храм и должен объяснить этим людям и нормы поведения в храме, и величие совершающегося Таинства. Обычно эти объяснения слушают молча, иногда извиняясь: «Нас ведь в школе этому не учили». Но в этот раз, казалось, темные силы вознамерились испортить свадьбу, видя твердое намерение молодых исполнить всё по-христиански. Первые же слова священника вызвали ропот и возмущение гостей.

- Ну вот, симпозиум развел! - бросила молодая женщина работнице церковной лавки и резко повернулась к священнику:

- А вы почему в голубых ризах? По уставу положено венчать в белых!

- Сегодня праздник Пресвятой Владычицы нашей Богородицы, и это в Ее честь священник надевает голубые одежды. Надеюсь, что Ее покров будет над этой семьей, - смиренно отвечал пожилой пастырь.

Он уже зажег венчальные свечи, как взгляд его упал на самого старого представителя гостей. Распахнутый ворот рубахи не оставлял сомнений: на нем не было нательного креста.

- Что же вы без крестика, дорогой? Если забыли дома, приобретите, пожалуйста, и наденьте.

- Не надевал и не надену никогда! - гордо отчеканил старик. Трясущейся рукой постучал себя по лбу: - Мой крест - здесь!

Опешивший батюшка почти машинально произнес:

- Как ваше имя?

Странно, - мелькнула мысль, - за двадцать лет службы в этом сельском храме он впервые видит этого старика.

- Никифор Степанович! - старик вскинул голову. И вдруг резко, с вызовом добавил: - Выведите меня! Выведите, если имеете право! А сам я не уйду!

Батюшка перевел взгляд на молодых.

- Кто он вам? Родственник?

Невеста залилась краской стыда, прошептала:

- Дедушка.

И несколько пожилых женщин из постоянных прихожанок уже с готовностью и какой-то суматошной радостью тормошили священника:

- Вывести? Батюшка, вывести его? Ведь это же Никифор. Помните, рассказывали вам?

Отец Даниил не принял вызова, вздохнул:

- Нет, раб Божий Никифор, стойте, коль уж пришли. Стойте, как оглашенный в древней Церкви.

И потекли молитвы, призывающие Божие благословение на молодых, на супружескую жизнь и будущих детей. О Никифоре Степановиче забыли. А он стоял, прислонившись к входной двери, заложив за ноющую поясницу руки. Он и сам не знал, зачем пришел сюда. Вот уже несколько дней в голове звучала услышанная по радио красивая и тревожная то ли песня, то ли молитва: «Не отвержи мене во время старости, внегда оскудевати крепости моей». Никифор Степанович не знал ни одной молитвы, даже «Господи, помилуй» ни разу в жизни не произнес, привык во всем полагаться на свои силы, а не на какую-то там мистику. А вот поди ж ты - запали в сердце незнакомые слова.

Он оглядел старый храм, в котором был еще ребенком. Вон - купель в углу. Должно быть, еще та, в которой крестили его самого, и его родителей, и детей, и внуков. Если бы не внучка, не пришел бы, не переступил этот порог. Мать водила в детстве. А чуть повзрослел, набрался большевистского ума - поклялся жизнь положить на борьбу с «этим дурманом». И положил! Стал первым послевоенным председателем сельского совета, праздники антирелигиозные устраивал для молодежи, рейды по хатам проводил - снимал иконы, выгонял в дни больших церковных служб на коммунистические субботники всех, кто мог двигаться. А если ухитрялись остаться дома и затем тайком пробирались в церковь - так тех встречал по дороге домой. «Что несешь? Ах, яблочки? Спас, говоришь?» И летели те яблочки в грязные лужи, на радость гусям, под причитания баб и старух. «А за пазухой что? Кулич свячёный? На-кось, разговейся!»

Да... Жизнь положил - вот и вышла почти вся. «Не отвержи мене во время старости...» А чего добился? Храм как стоял, так и стоит: фанатики религиозные не дали взорвать в двадцать девятом, держали оборону от уполномоченных. Сгинули все потом в тюрьмах да ссылках, а время ушло, и в войну церковь снова открыли. Попы нынче - и вовсе в почете. Вон и губернатор на службах в церкви свечку держит. А бабы старику в лицо смеются: «Мы ж тебя, Степаныч, тогда научились дурить. Ты у нас за пазухами шарил, а мы просфорки да артос в волосах прятали!» Эх, бабы! Жену - и ту не углядел. Пока лежал хворый, отвела детей к попу и окрестила. Узнал - едва не убил. Поехал в райком, заявление написал: без моего ведома, мол, в нарушение социалистической законности, окрестили моих детей! Мне вскоре повышение вышло, забрали на работу в район, а попу тому запретили служить и нового прислали... А нынешний-то - ишь, смиренный какой! - усмехнулся Никифор Степанович в сторону отца Даниила. Вывел бы меня сейчас да рапорт своему начальству послал - глядишь, и ему б повышение вышло. Сказывали - из городских он. А со своим милосердием еще двадцать лет в деревне просидит.

За горькими своими думами не заметил Никифор Степанович, как венчание закончилось. Вот уже родственники подходят к молодым с поздравлениями. Эх, Людка, внучка! Просил же: не позорь деда! Денег давал на свадьбу в городском ресторане. Уперлась: «Зачем мне свадьба в посту?» Написать, что ли, жалобу на этого смиренного выскочку? Ведь не положено венчать до регистрации. Да что сейчас жалобы? Попался бы он мне в то время - уж я бы не пожалел, вывел не то что из храма - из области!

Никифор Степанович повернулся и, никем не замеченный, вышел на улицу. Шаркающей походкой побрел прочь. И лишь отец Даниил проводил его скорбным взглядом. Господь милостив. Он принимает и работающих Ему с первых часов жизни, и пришедших к полудню; принимает с равной любовью и тех, кто спохватился к одиннадцатому часу вечера... Стрелки жизни раба Божия Никифора уже перешагнули и этот рубеж. Но еще может свершиться чудо, и душа услышит зов Творца. Перекрестившись, батюшка произнес пришедшую вдруг на память строку Псалтири: «Не отвержи мене во время старости...» Помяни, Господи, заблудшего раба Твоего Никифора и призови его».

Рисунок Анны Жоголевой.