‣ Меню 🔍 Разделы
Вход для подписчиков на электронную версию
Введите пароль:

Продолжается Интернет-подписка
на наши издания.

Подпишитесь на Благовест и Лампаду не выходя из дома.

Православный
интернет-магазин





Подписка на рассылку:

Наша библиотека

«Блаженная схимонахиня Мария», Антон Жоголев

«Новые мученики и исповедники Самарского края», Антон Жоголев

«Дымка» (сказочная повесть), Ольга Ларькина

«Всенощная», Наталия Самуилова

Исповедник Православия. Жизнь и труды иеромонаха Никиты (Сапожникова)

Святой Царь

Главы из книги писателя Николая Коняева о святом Царе Николае II.

Главы из книги писателя Николая Коняева о святом Царе Николае II.

См. начало...

«Кругом измена и трусость и обман!»

То, что он попал в ловушку, Император понял, когда в 21.00 к нему явился главнокомандующий Северным фронтом Николай Владимирович Рузский.

Рузский держался нехорошо. Он рассказывал о волнениях в Петрограде, об эшелонах генерала Иванова, которые задерживаются на станциях, говорил, что Гатчина и Луга тоже заняты восставшими, и все время отчаянно трусил.

Потом он ушел, а в 23.00 вернулся с проектом Манифеста о создании Министерства, ответственного перед верховной властью, и все тянул, тянул время, уговаривая Государя не принимать жесткие меры к наведению порядка в восставшем Петрограде. Он напирал на то, что это может плохо отразиться и на порядке на железных дорогах, и на семье Государя, которая сейчас, возможно, находится в руках восставших.

Хотя Николай Владимирович Рузский и хотел немножко шантажировать Императора, но он действительно не слишком-то и преувеличивал опасность, в которой находилась тогда Царская семья.

1.

«Никогда не забуду ночи, когда немногие верные полки (Конвой Его Величества, Гвардейский Экипаж и Артиллерия) окружили дворец, так как бунтующие солдаты с пулеметами, грозя всё разнести, толпами шли по улицам ко Дворцу, - вспоминая эти дни, писала фрейлина Анна Вырубова. - Императрица вечером сидела у моей постели. Тихонько завернувшись в белый платок, она вышла с Марией Николаевной к полкам, которые уже готовились покинуть дворец, и, может быть, и они ушли бы в эту ночь, если бы не Государыня и ее храбрая дочка, которые со спокойствием до 12 часов обходили солдат, ободряя их словами и лаской».


Царь Николай II в марте 1917 года. «Кругом измена и трусость и обман!» (из Дневника Императора Николая II).

1 марта эти полки все же покинули Царское Село.

«Караулы ушли… - свидетельствует Вырубова. - По дворцу бродили кучки революционных солдат, которые с интересом всё рассматривали, спрашивая у оставшихся слуг объяснения. Особенно их интересовал Алексей Николаевич. Они ворвались к нему в игральную, прося, чтобы им его показали...»

Разумеется, Николай Владимирович Рузский не знал всех деталей, но в целом рисовал реальную картину происходящего в Царском Селе.

Государь не перебивал генерала. Молча он слушал человека, которого еще вчера и заподозрить не мог в предательстве, и глаза его тускнели. В 0 часов 20 минут он подписал телеграмму на имя генерала Николая Иудовича Иванова: «До моего приезда и доклада мне никаких мер не принимать».

Вырвав у Императора эти гарантии безопасности[1], Рузский помчался докладывать о своем успехе председателю Государственной думы М.В. Родзянко.

Может быть, после его ухода и записал Император в «Дневнике»: «Стыд и позор! Доехать до Царского не удалось. А мысли и чувства всё время там! Как бедной Аликс должно быть тягостно одной переживать все эти события! Помоги нам Господь!»

А тем временем в 3 часа 30 минут ночи начались переговоры, которые вели генерал Рузский и председатель Государственной думы Родзянко. Лента переговоров сразу же передавалась в Ставку и сохранилась в архивах.

Когда выяснилось, что верные Государю георгиевские кавалеры не появятся в Петрограде, Михаил Владимирович Родзянко сразу осмелел и заявил, что ехать в Псков не собирается. Генерал Рузский попытался выяснить причину и сообщил о возможности создания Министерства, ответственного перед верховной властью.

«Очевидно, что Его Величество и вы не отдаете себе отчета в том, что здесь происходит, - надменно ответил Родзянко. - Настала одна из страшнейших революций, побороть которую будет не так легко. Манифест запоздал, ночью 2 марта я вынужден был сам назначить Временное правительство». На вопрос Рузского о судьбе династии Родзянко ответил: «Грозные требования отречения в пользу сына, при регентстве Михаила Александровича, становятся определенным требованием!»

Изоляция Государя в Пскове…

Остановка войск, которые могли пресечь мятеж…

Заговорщики переступили рубеж, за которым измену уже нельзя списать ни на обстоятельства, ни на растерянность. Они сбросили маски и открыто играли теперь на опережение.

Ответственное Министерство заговорщикам было уже не нужно, теперь они требовали отречения Государя.

Около 10 часов утра Николай Владимирович Рузский сообщил Николаю II о результатах переговоров с Михаилом Владимировичем Родзянко. Император лично прочитал телеграфные ленты.

- Я считаю, Ваше Величество, - сказал Рузский, - что нужно идти на все уступки и сдаваться на милость победителя. Надо давать полную конституцию, иначе анархия будет расти и Россия погибнет!

2.

Близкие к Императору люди замечали, что под влиянием гнева или каких-то сильных переживаний задумчивые серо-голубые глаза его - выцветают, тускнеют, расширяются, становятся неподвижными. В такие минуты казалось, что, заглядывая в них, заглядываешь в леденящий, безконечный холод вечности…

Еще невольному свидетелю казалось в эти мгновения, что сам Император ничего не чувствует, ничего не замечает.

Именно таким увидел Государя 2 марта 1917 года вошедший без доклада в его вагон дворцовый комендант Владимир Николаевич Воейков.

- Неужели верно то, что Ваше Величество подписали отречение? - спросил он.

Вместо ответа Император протянул пачку телеграмм.

«Прошу вас доложить Государю Императору мою всеподданнейшую просьбу, основанную на моей преданности и любви к Родине и Царскому престолу, что в данную минуту единственный исход, могущий спасти положение и дать возможность дальше бороться с внешним врагом, без чего Россия пропадет, отказаться от Престола в пользу Государя Наследника Цесаревича при регентстве Великого Князя Михаила Александровича. Другого исхода нет…»

Не дочитав телеграмму генерал-адъютанта Брусилова, Воейков перевернул ее. Следующая телеграмма была от генерал-адъютанта Эверта:

«Средств прекратить революцию в столицах нет никаких. Необходимо немедленное решение, которое могло бы привести к прекращению безпорядков и сохранению армии для борьбы против врага. При создавшейся обстановке, не находя иного исхода, безгранично преданный Вашему Величеству верноподданный умоляет Ваше Величество во имя спасения Родины и Династии, принять решение, согласованное с заявлением председателя Государственной Думы, выраженным им генерал-адъютанту Рузскому, как единственно, видимо, способное прекратить революцию и спасти Россию от ужасов анархии».


Генерал Николай Рузский. «Бог не оставляет меня, Он даст мне силы простить всех моих врагов, но я не могу победить себя еще в одном: генерала Рузского я простить не могу» (из письма Царя Николая II).

Телеграммы прислали командующие фронтами и флотами…

«Всеподданнейше присоединяюсь к ходатайствам Главнокомандующих фронтами о немедленном принятии решения, сформулированного председателем Государственной Думы. Если решение не будет принято в течение ближайших часов, то это повлечет катастрофу с неисчислимыми бедствиями для нашей Родины. Вице-адмирал Непенин».

«Войну можно продолжать лишь при исполнении предъявленных требований относительно отречения от Престола в пользу сына при регентстве Михаила Александровича. Генерал-адъютант Алексеев».

Тут же находилась телеграмма и от Великого князя Николая Николаевича: «...как верноподданный, считаю по долгу присяги и по духу присяги необходимым коленопреклоненно молить Ваше Императорское Величество спасти Россию и Вашего Наследника, зная чувство святой любви Вашей к России и к Нему. Осеня Себя крестным знамением, передайте Ему - Ваше наследие. Другого выхода нет... Генерал-адъютант Николай».

- Даже он! - проговорил Николай II, и впервые голос его дрогнул.

Отпустив Владимира Николаевича Воейкова, он пригласил к себе лейб-хирурга профессора Сергея Петровича Федорова и попросил откровенно рассказать о состоянии здоровья Наследника.

- Боюсь, что он проживет лет до шестнадцати, не больше! - помявшись, ответил Федоров.

- До шестнадцати… - повторил Николай.

Потом он сказал, что хотел бы теперь пожить в России простым обывателем. Воспитывать сына…

- Едва ли малолетнему царю, Ваше Величество, разрешат остаться с отцом… - возразил Сергей Петрович.

- Да! - кивнул Николай II. - Наверное, вы правы…

Император произносил слова, которые запомнились его собеседникам, но они ничего не значили, потому что Государь, разговаривая с ними, думал о другом.

Наверное, вспоминал он о Григории Ефимовиче Распутине, который один только и умел спасать Царевича Алексея от приступов страшной принесенной из Англии болезни. Два месяца назад Распутина убили при содействии английской разведки Феликс Юсупов и Великий князь Дмитрий Павлович. Императрица писала тогда, что эти «юноши» собираются убить и ее... А вся Императорская семья, все Великие князья горою встали на защиту убийц...

Можно предположить, что в томительные часы, проведенные в псковском тупике, вспомнил Николай II, как шестнадцать лет назад ездил с Императрицей Александрой Федоровной в Гатчинский дворец, где хранился пакет с пророчествами монаха Авеля, заточенного Екатериной II в Шлиссельбургской крепости…

Его пророческое предсказание «о судьбах державы Российской» и Царской династии было вложено Императором Павлом в конверт с наложением личной печати и собственноручной надписью.

Еще утром, собираясь в Гатчину, царская чета относилась к предстоящей поездке как к праздничной прогулке, обещавшей доставить развлечение.

И вот, отслужив панихиду, вошли в небольшую залу, посередине которой на пьедестале стоял узорчатый ларец с затейливыми украшениями. Вокруг ларца на четырех столбиках, на кольцах, был протянут толстый красный шелковый шнур, сам ларец был заперт на ключ и опечатан.

Николай II открыл ларец и вынул пакет… «Вскрыть потомку нашему в столетний день моей кончины»… - было написано на нем рукою Императора Павла, убитого великосветскими заговорщиками.

Веселым вошел Император Николай II в Гатчинский дворец 11 марта 1901 года, а вышел удрученным.

Точного содержания предсказания никто так и не узнал, но после этой поездки Николай II стал поминать о 1918 годе как о роковом годе и для него лично, и для Династии… Теперь этот год приблизился во всей своей роковой неизбежности...

Конечно, это только наши предположения, о чем думал последний российский Император в своем поезде, загнанном в псковский тупик. Но ведь и не думать, не вспоминать об этом он не мог!

3.

Часто приходится слышать адресуемый Государю упрек, дескать, если бы он был более решительным и смелым, он мог бы взять войска, сохранившие верность присяге, и разогнать смутьянов и бунтовщиков, как это сделал, к примеру, Николай I.

Нет, не мог! Императора загнали в ловушку, и ни Николай I, ни кто другой не могли бы ничего сделать, оказавшись на его месте.

Сличая свидетельства участников мартовских событий, пробираясь сквозь пустоту умолчаний и нагромождения лжи, каждый раз приходишь к выводу, что Императором Николаем II было сделано всё возможное и невозможное, чтобы спасти и страну, и Династию, и самого себя. Ложь, будто он был мягким и бездеятельным!

И никакого бездействия не было со стороны Николая II. Он приостановил заседания Думы, послал войска на усмирение волнений. Но все это ничего не давало. Приказы Императора искажались и не выполнялись. В заговоре оказалось практически все его окружение, все руководство армии и государства.

Императора Николая II во второй половине февраля 1917 года можно было уподобить взрослому человеку, увидевшему детей, играющих со спичками возле бочек с порохом. И увещеваний эти до невменяемости расшалившиеся дети не слышат, и силой отбирать спички рискованно, дети грозятся зажечь их. А те люди, которых он посылал, чтобы отобрать спички, сами начинали разводить костерки, требуя, чтобы он ушел.

Конечно, это был заговор, конечно, это была измена, но это было еще и помрачение. Ведь человек, вступивший в заговор и задумавший измену, всегда предполагает получить выгоду от своего предательства. А какую выгоду от «преобладающего в стране влияния интеллигенции» мог получить Великий князь Николай Николаевич? Или генерал от инфантерии Михаил Васильевич Алексеев?


Псковский железнодорожный вокзал. Здесь в марте 1917 года произошли события, ставшие роковыми для Российской Империи.

Ну, ладно Великий князь Николай Николаевич… Он не случайно заслужил прозвище «Лукавый». Его честолюбие и жажда власти действительно не имели границ.

Но генералы! Ведь все они, и Владислав Наполеонович Клембовский, и Николай Владимирович Рузский, считали себя - вот уж поразительная гибкость психики! - убежденными монархистами и, конечно же, только в полном помрачении могли делать то, что они делали.

Забегая вперед, скажем, что эти генералы не намного переживут преданного ими Императора. Уже 25 марта 1917 года Николай Владимирович Рузский будет отставлен друзьями-заговорщиками с поста главнокомандующего фронтом и 1 ноября 1918 года его выведут на Пятигорское кладбище, где председатель Северо-Кавказской ЧК товарищ Георгий Александрович Атарбеков (Атарбекян), как барану, перережет ему кинжалом горло. А за три недели до этого, 8 октября 1918 года, задохнется в тифозном бреду другой борец за «преобладание в стране влияния интеллигенции», член масонской «Военной ложи» генерал от инфантерии Михаил Васильевич Алексеев… Бывший начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал от инфантерии Владислав Наполеонович Клембовский, инструктировавший генерала Рузского, как ему следует поступить с Государем в Пскове, переживет их и умрет в московской тюрьме только в 1921 году. Но 2 марта 1917 года ни Николай Владимирович Рузский, ни Михаил Васильевич Алексеев, ни Владислав Наполеонович Клембовский еще ничего не знали о судьбе, которую они выбрали для себя. В этот страшный для России вечер заговорщики не скрывали своего торжества.

4.

Ничего не происходит в мире вопреки воле Божией, и гибель Династии Романовых тоже имеет духовное объяснение.

В трехсотлетней истории Династии был самозванец Гришка Отрепьев, человек дома Романовых. А будущий Патриарх Филарет принял в 1605 году из рук своего дворового человека - Лжедмитрия - митрополичий сан.

При внуке Филарета - Царе Алексее Михайловиче - произошел церковный раскол. Инициированные якобы политической целесообразностью - шло объединение России с Украиной, - церковные Соборы второй половины XVII века унифицировали церковный обряд. Последствия тех церковных Соборов - а крайности тех решений были отменены только постановлением Собора 1971 года! - оказались тяжкими для Святой Руси. Подобного вреда России не могло нанести никакое открытое чужеземное вторжение.

Начатую реформу пришлось завершать сыну Алексея Михайловича - Петру I. Разумеется, Петру I и его преемникам удалось достигнуть грандиозных успехов в военном и государственном строительстве, что дало возможность России отстоять свою
независимость от западных держав. Весь вопрос в цене, которой были оплачены эти успехи. Русским трудом и русской кровью воздвигалась могущественнейшая Империя, при этом основная часть населения, сами русские крестьяне, находились в крепостной зависимости в своей собственной стране.

И конечно же, именно тогда и был нанесен сокрушительный удар по национальному самосознанию. Порабощение и унижение Русской Православной Церкви; расправы над всеми, кто выказывал малейшее уважение к русской старине; упорное преследование русской одежды; окончательное закрепощение русских крестьян - это тоже Петр I. А в противовес - неумеренное, незаслуженное возвышение иноплеменников, хлынувших со всех сторон в Россию, обезьянье копирование заграничных манер и обычаев… Всё это привело к тому, что в общественном сознании укрепилась мысль о предпочтительности всего иностранного, о дремучей отсталости всего русского.

Понимали ли сами Романовы мистическую, роковую зависимость Династии от ошибок, совершенных их предшественниками? Несомненно…

Императору Павлу, его сыну Николаю I, его внукам и правнукам пришлось употребить воистину героические усилия, чтобы вернуть страну на естественный путь развития, чтобы своевольное самодержавие Петра I и его преемников ввести в рамки монаршего служения Богу и народу. Однако исправить все просчеты своих предшественников сыновья Павла Первого не успели. И не могли успеть, потому что и сами, и всё ближайшее окружение, и дворянство, на которое они продолжали опираться, и были в какой-то мере продуктами этих просчетов. И происхождением своим, и образованием, и привычками они были связаныс теми силами, которые мешали России вернуться на ее русский путь…

Только последние русские Императоры Александр III и Николай II сумели, кажется, понять, что исправление ошибок государственного устройства Империи следует начинать с самих себя, чтобы снова, как во времена Святой Руси, совпадали пути спасения и устроения русским человеком своей души с путями спасения и устроения государства.

За это и был предан Николай II и «передовой», либеральной интеллигенцией, и аристократией, и высшим командованием армии, за это и предстояло ему принять мученическую кончину.

Наверное, больше чем кому-либо из своих Венценосных предшественников Николаю II удалось подчинить свою личную жизнь нормам православной морали, и вот оно чудо! - единственному предстояло ему войти в сонм святых благоверных князей.

У истока Династии, прошедшей путь от Ипатьевского монастыря до подвала дома Ипатьева в Екатеринбурге, стоял Патриарх Филарет - отец Царя Михаила Федоровича.

Внуком Патриарха Филарета был изгнан Патриарх Никон.

Правнуком - отменено патриаршество вообще.

Николай II думал о восстановлении патриаршества, но - такова, видно, была Господня воля - совершиться это должно было после разгрома Династии.

Так и случилось… Святителя Тихона избрали уже после вынужденного отречения Николая II от престола.

2 марта 1917 года, подписывая отречение, Николай II не мог еще знать этого, но, похоже, он понимал всё, чему назначено случиться… Не мог Николай II не вспоминать в эти дни и о том, что Династия Рюриков, более шестисот лет правившая Русью, завершилась убиением святого благоверного Царевича Димитрия…

Годуновы правили всего семь лет, но и их династия завершилась зверским убийством пятнадцатилетнего Царя Федора II Борисовича Годунова, юноши, составившего первую карту русских земель.

А сами Романовы? Ветвь Царя Ивана Алексеевича, правившего вместе с Петром I, завершается убийством в Шлиссельбурге Императора Иоанна Антоновича, всю свою жизнь с самого раннего младенчества безвинно просидевшего в тюрьмах…

5.

Весь этот день в Пскове прошел в ожидании делегации Думы - Александра Ивановича Гучкова и Василия Витальевича Шульгина. Они прибыли только в десятом часу вечера.

На Владимира Николаевича Воейкова, встречавшего гостей, делегаты произвели впечатление людей немытых и небритых. Крахмальное белье их было словно бы специально, чтобы понравиться сопровождавшим рабочим и солдатам, испачкано.

Находящаяся на станции публика начала кричать делегатам «ура!».

- Какая неуместная выходка! - возмущенно сказал Воейков, но комендант Пскова генерал-лейтенант Ушаков произнес с самодовольной улыбкой:

- Нужно-с привыкать… Теперь другие времена настали-с.

Николай II принял делегатов в салоне поезда. Внимательно выслушал он доклад Александра Ивановича Гучкова о положении в столице.

Гучков, ненавидевший Николая II и распространявший на гектографе в качестве агитационного материала попавшие в его руки через Илиодора письма Григорию Распутину от Императрицы и Великих Княжон - письма были невинными, но сопровождались гнусными комментариями! - был послан в Псков, чтобы еще сильнее унизить и оскорбить Государя.

- Что же Дума считает сейчас желательным? - спросил Император, когда сын совладельца торгового дома «Гучкова Ефима сыновья», прозванный Императором за неумеренные амбиции Юань Шикаем, замолчал.

- Отречение Вашего Императорского Величества от Престола в пользу Наследника Цесаревича Алексея Николаевича! - дерзко ответил Гучков.

- Александр Иванович! - угодливо встрял тут в разговор Рузский. - Это уже сделано!

Однако Николай II словно и не услышал Рузского.

- Считаете ли вы, что своим отречением я внесу успокоение? - спросил он.

Получив утвердительный ответ, Государь сказал:

- В три часа дня я принял решение отречься от Престола в пользу моего сына, Алексея Николаевича, но теперь, подумав, пришел к заключению, что я с ним расстаться не могу, и передаю Престол брату моему - Михаилу Александровичу.

Эти слова Императора прозвучали столь неожиданно, что Гучков растерялся. Задумав революцию, заговорщики, как это было принято в России, хотели провести ее тайно. Если бы Государь передал престол сыну, вроде бы никакой революции и не произошло бы. Всё оставалось бы на своих местах, только власть на время малолетства Царевича перешла бы, конечно, в руки нужных людей. А далее? Понятно им было, что Царевич, когда наконец-то убит Распутин, долго не проживет и его естественная смерть освободит страну от монархии уже навсегда. Тихо и мирно... Никаких волнений, а ненавистное самодержавие будет ликвидировано. Так складно всё было продумано. И теперь Николай II - не зря Гучков так не любил его - путает всё.

- Но мы к этому вопросу не подготовлены! - воскликнул Гучков. - Разрешите нам подумать.

- Думайте! - сказал Император и вышел из салона.

Через полчаса он передал депутатам текст телеграммы, которую следовало отправить в Ставку, начальнику штаба генералу Алексееву.

«…В эти решительные дни в жизни России почли Мы долгом совести облегчить народу нашему тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы и в согласии с Государственною думою признали Мы за благо отречься от Престола Государства Российского и сложить с себя Верховную власть.


Храм Вознесения в Коломенском. 2 (15) марта 1917 года здесь была явлена Державная икона Божией Матери.

Не желая расставаться с любимым Сыном Нашим, Мы даем Наследие Наше брату Нашему Великому Князю Михаилу Александровичу, благословляя его на вступление на Престол Государства Российского.

Заповедаем брату нашему править делами государственными в полном и нерушимом единении с представителями в законодательных учреждениях на тех началах, кои будут ими установлены, принеся в том нерушимую присягу горячо любимой Родине».

Ночью 3 марта царский поезд наконец-то выбрался из тупика, куда загнали его по приказу генерала Рузского. Николай II прошел в кабинет и, усевшись за письменный стол, раскрыл свой дневник. Поезд уже набрал скорость, и вагон чуть пошатывало. В этом пошатывающемся вагоне и описал русский Император события последнего дня царствования своего и всей Династии Романовых…

«2 марта 1917 г. Утром пришел Рузский и прочел свой длиннейший разговор по аппарату с Родзянко. По его словам, положение в Петрограде таково, что теперь министерство из Думы будто безсильно что-либо сделать, так как с ним борется социал-демократическая партия в лице рабочего комитета. Нужно мое отречение. Рузский передал этот разговор в ставку, а Алексеев всем главнокомандующим. К 2 1/2 ч. пришли ответы от всех. Суть та, что во имя спасения России и удержания армии на фронте в спокойствии нужно решиться на этот шаг. Я согласился. Из ставки прислали проект манифеста.

Вечером из Петрограда прибыли Гучков и Шульгин, с которыми я переговорил и передал им подписанный и переделанный манифест. В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого.

Кругом измена и трусость и обман!»

Удивительно точно перекликаются эти слова с молитвой святого праведного Иоанна Кронштадтского, составленной Всероссийским батюшкой вскоре после совершенного на него покушения: «Господи, спаси народ Русский, Церковь Православную, в России погибающую: всюду разврат, всюду неверие, богохульство, безначалие! Господи, спаси Самодержца и умудри его! Господи, все в Твоих руках, Ты - Вседержитель…»

Вот и в дневнике Николая II возникает это возносимое к Богу моление, но захлебывается в тяжком воздухе всеобщего предательства и измены, ибо моление это Государю можно вознести только тем мученическим подвигом, который еще предстоит совершить ему.

Странное ощущение испытывает человек, взявшийся за чтение дневника последнего Императора и обнаруживший, что в основном здесь - записи о внутрисемейных событиях, а о делах государственных говорится вскользь, сухо, только записываются для памяти лишь имена наиболее важных собеседников…

И лишь постепенно, иногда многие годы спустя, понимаешь, что Государь и не мог вести свой дневник иначе. Ведь Николай II управлял страной не по собственному своеволию, а по Закону - так, как было необходимо, так, как и должен управлять настоящий Государь!

Он и в дневнике своем являет нам пример величайшего самообладания и собранности. При всем старании не обнаружить тут никакой рефлексии, ничего суетного, ничего недостойного высокого царского служения.

Он таким и был.

И даже во время отречения он оставался великим Государем великой державы и вел себя как и должен вести Государь. Кругом обнаружились измена и трусость и обман, но этим и ограничивалось возмущение, больше никакой рефлексии, почти никаких эмоций…

Путь царского поезда лежал через Двинск назад в Могилев.

Наступало 3 марта 1917 года.

В этот день - «вплоть до Всероссийского учредительного собрания» - отрекся от престола Великий Князь Михаил Романов.

«Миша отрекся, - записал в дневнике Николай II. - Его манифест кончается четыреххвосткой для выборов через шесть месяцев Учредительного Собрания. Бог знает, кто надоумил его подписать такую гадость!»

Это, кажется, самое сильное выражение в дневнике Императора.

Завершалось из-за глупости и своеволия великосветского общества правление Династии Романовых в России, и впервые преданный Государь не сумел справиться с эмоциями…

Полковник Романов - так теперь звали бывшего Государя! - не знал, что в этот день, 2 марта 1917 года, явилась в селе Коломенском под Москвой икона Божией Матери «Державная».

Икону эту - Царица Небесная была изображена на ней и как Царица земная - увидела во сне крестьянка Евдокия Андрианова. Она разыскала церковь, в которой никогда не бывала раньше, и рассказала настоятелю отцу Николаю о своем сне. Так и была обретена эта икона. Ее нашли в подвале церкви, и была она совершенно черной, но когда икону внесли в церковь и промыли от многолетней пыли, все увидели Царицу Небесную в Царской короне, Богоматерь держала в руках скипетр и державу, а Богомладенец благословлял народ…

Хладнокровие Николая II, проявленное им в дни отречения, так резко контрастирует с беснованием уличных митингов и думских совещаний, с помрачением штабов и министерств, что кажется, будто речь идет о событиях, разделенных целыми эпохами.

Но так и было… Император жил как бы в другом измерении, и проникнуть туда не помогали ни знатность, ни богатство, ни интриги. И не слабость Государя видится нам в его отречении.

Николай II подписал отречение не потому, что поддался на уговоры или испугался угроз. Просто стало ясно в эти дни, что с существующей правящей аристократией построить Русь, которую он воздвигал вместе с православным русским народом, не удастся.

Говорят, что в истории нет сослагательного наклонения… Это, разумеется, верно, но верно только в узком смысле. Если же историю рассматривать не только как цепь поступков и деяний, порождаемых своеволием и гордыней отдельных личностей, но попытаться прозреть духовный смысл ее, то окажется, что вся история - это история вразумления народов, не желающих слышать и видеть то, что открывает им Господь; что это история неизбежного возвращения народов к тем ситуациям и проблемам, от решения которых эти народы малодушно уклонились.

И неважно, сколько прошло лет или столетий.

Николай II пошел по пути страстотерпца Бориса. Командуя дружиной своего отца, равноапостольного князя Владимира, Борис, несмотря на очевидное превосходство в силе, отказался от войны за великокняжеский престол с братом Святополком, пожертвовал собою ради предотвращения разорительной для страны междоусобной войны.

Предательству аристократии, военачальников, министров и интеллигенции Николай II мог сейчас противопоставить только народ, призвав его защитить своего самодержца. Но даже если бы и услышан был его призыв? Чем, кроме моря крови, могла обернуться эта война?

Конечно, как справедливо отмечал Иван Александрович Ильин, Николай II, стремясь избежать гражданской войны, согласился на отречение, и в результате народ вел гражданскую войну без Государя и не за Государя…

Понимал ли это последний русский Император?

Как свидетельствуют записи в его дневнике и свидетельства близких, понимал.

Но ведь понимал он и то, что хотя жертва страстотерпцев Бориса и Глеба не предотвратила междоусобной войны на Руси, эта жертва предотвратила нечто большее, чем война, - Божий Гнев!

Николай II понимал, что его ждет. И от этой страшной участи он не пытался скрыться.

Он только молился. И за Россию, и за свою семью, и за себя.

Он очень хорошо знал, в чьи руки он отдает сейчас себя...

Николай Коняев, писатель.

Продолжение следует.



[1]. В ночь на 2 марта навстречу генералу Н.И. Иванову, движущемуся с эшелоном Георгиевского батальона, выехал командированный начальником генерального штаба генерал-майором Занкевичем полковник Доманевский. Встреча произошла на станции Вырица. Полковник Доманевский доложил ему обстановку в Петрограде. Узнав о ситуации в Петрограде и руководствуясь полученным от Николая II распоряжением, Иванов остановился на станции Выра, а 3 марта, когда стало известно об отречении Императора, отправился назад в Могилев.

84
Понравилось? Поделитесь с другими:
См. также:
-1
3
Пока ни одного комментария, будьте первым!

Оставьте ваш вопрос или комментарий:

Ваше имя: Ваш e-mail:
Содержание:
Жирный
Цитата
: )
Введите код:

Закрыть






Православный
интернет-магазин



Подписка на рассылку:



Вход для подписчиков на электронную версию

Введите пароль:
Пожертвование на портал Православной газеты "Благовест":

Вы можете пожертвовать:

Другую сумму


Яндекс.Метрика © 1999—2024 Портал Православной газеты «Благовест», Наши авторы

Использование материалов сайта возможно только с письменного разрешения редакции.
По вопросам публикации своих материалов, сотрудничества и рекламы пишите по адресу blago91@mail.ru