Святой Царь

См. начало

Об авторе. Николай Михайлович Коняев родился в 1949 году в поселке Вознесенье на берегу Онежского озера. Секретарь правления Союза писателей России. Автор книг о священномученике Вениамине, Митрополите Петроградском, Митрополите Иоанне (Снычеве). Широкую известность получили его биографические книги о поэте Николае Рубцове, писателе Валентине Пикуле. Книги Николая Коняева отмечены премией имени Василия Шукшина, премией имени Андрея Платонова, медалью святого благоверного князя Александра Невского. Живет в Санкт-Петербурге.

Свадьба посреди похорон

В Севастополе драпированный пурпуром гроб Императора Александра III внесли в вагон траурного поезда.

Впереди был путь через всю Империю.

С юга на север, через всю страну, шел траурный поезд.

Россия прощалась со своим самым русским Императором...

«Окончательно попали в зиму, — записал 29 октября в дневнике Николай II. — Останавливались три раза: в Курске, Орле и Туле».

Пока поезд стоял, служили панихиды.

В Москве гроб вынесли из поезда и, поставив на колесницу, повезли по запруженным народом улицам в Архангельский собор.

1.

Совершались и другие панихиды по дороге.

Одну из них описал герцог Георгий Николаевич Лейхтенбергский.

«Как сейчас помню: получается телеграмма, что население местечка Поныри просит разрешения отслужить панихиду при проходе поезда. Остановка эта не была предусмотрена и приходилась среди ночи. Послали ответ, что поезд не будет останавливаться. На следующей станции опять телеграмма: убедительно просят остановить поезд и отслужить панихиду. В конце концов разрешение было дано, и поезд остановился на станции Поныри (Курской губернии — ред.) часов в пять утра (а может быть, и в четыре — точно не помню). Мне пришлась очередь быть дежурным часовым в это время, и вот чему я был очевидец.

Отодвинулись двери вагона, и в него ворвалась предрассветная холодная мгла дождливого октябрьского утра, вместо обычных расшитых золотом и блещущих галунами мундиров пришедшая издалека серая толпа простых бедных крестьян, стоящих на коленях в лужах воды; ни одной форменной фуражки, кроме разве полицейского урядника; вместо духовенства в парчовых ризах и драгоценных митрах скромный, серый, как и всё окружающее, деревенский священник с развевающимися по ветру космами седых волос и такой же скромный дьячок.

Прерывающимся от волнения голосом читает священник слова молитв; таким же голосом отвечает ему дьячок; к концу панихиды голос священника начинает дрожать и прерываться плачем и всхлипываниями, а стоящая на коленях толпа в один голос громко рыдает под дождем и ветром, задувавшим грошовые восковые свечи. На словах «вечной памяти» голос священника совершенно срывается в неудержимый плач… Двери вагона задвигаются, и поезд плавно уносит на север бренные останки того, с кем так очевидно и искренно был связан оставшийся позади на коленях серый православный народ, слезами неподдельного горя провожавший своего любимого Царя».

Еще запомнился герцогу Георгию Николаевичу Лейхтенбергскому отец Иоанн Кронштадтский, который ехал в одном вагоне с ним.

«Когда случалось ночью проходить по коридору и он не молился у гроба почившего Императора, то его обыкновенно можно было встретить стоящим у окна и смотрящим в уходящую даль, на небо, на звезды...»

В уходящую даль великого царствия смотрел святой праведный Иоанн Кронштадтский...

2.

1 ноября гроб с телом Императора прибыл в Санкт-Петербург.

Под погребальный звон колоколов и приглушенную дробь барабанов траурный кортеж двинулся к Петропавловской крепости.

Величественен и скорбен был этот последний путь.

Впереди процессии несли знамена и гербы. Между знаменами и гербами двигались латники. Один из них — светлый, в золотых латах, ехал на коне, опустив обнаженный меч, другой — в черных латах, шел пешком, символизируя безконечную скорбь.

Затем шли депутаты земель и городов, сановники и министры, за которыми несли государственные мечи, иностранные и русские ордена Александра III и Императорские регалии.

Далее следовало — в светлых облачениях, с хоругвями, крестами и иконами — духовенство, и лишь потом — погребальная колесница, за которой шли Императрица Мария Федоровна, Николай II и его невеста Александра Федоровна. Черное траурное платье и черная косынка подчеркивали ее бледность...

Первая остановка траурной процессии была у Знаменской церкви[1].

Следующая — у Аничкова дворца, где жил Александр III.

Здесь, на Невском проспекте, и планировали террористы убить его в 1887 году...

Останавливалась траурная процессия и у Казанского собора... Звучали слова псалма «Живый в помощи Вышняго», и внимали погруженные в серенький сырой воздух петербургского дня величественные храмы и дворцы, внимали провожавшие своего Императора петербуржцы, внимал сам Император, совершающий свой последний путь по столице своей Империи, которую он оставлял сыну...

3.

Дневник Николая II:

«2-го ноября. Среда.Выспался хорошо; но как только приходишь в себя, сейчас же ужасный гнет и тяжелое сознание совершившегося возвращаются в душу с новою силою! Бедная Мама опять чувствовала себя слабою, и днем с нею случился небольшой обморок...

В два часа ездил на панихиду. Шел дождь, темнота была адская, дул свежий ветер и вода в Неве пошла на прибыль... В 8 часов был на второй панихиде».

Напряжение, связанное с похоронными мероприятиями, не освобождало Николая II от текущей работы. Практически все его время занимали протокольные встречи и государственные дела...

«Только в первых числах ноября министры впервые явились со своими докладами к новому монарху, — пишет С.С. Ольденбург. — Они должны были одновременно с разрешением очередных вопросов посвящать его в общий ход государственной машины. И тут выяснилось, что Государь был в курсе всех существенных дел...»

Порою эта осведомленность становилась для сановников неприятным сюрпризом. Нечто подобное произошло 4 ноября, когда Николай II принимал министра финансов Сергея Юльевича Витте.

«Когда я пришел к Императору с первым моим всеподданнейшим докладом, то Николай II встретил меня чрезвычайно ласково... — вспоминал он. — Когда я приступил к докладу, то вопрос, который мне задал Император Николай, был следующий: «А где находится ваш доклад о поездке на Мурман? Верните мне его».

Я доложил Государю, что доклада этого его покойный отец мне не возвращал. Тогда Государь сказал мне, что доклад этот ему читал (или показывал) покойный Император еще в Беловежском дворце (где Александр III находился ранее, нежели переехал в Ливадию) и что на докладе этом Императором Александром III сделаны некоторые резолюции.

Я снова подтвердил, что доклада этого я обратно не получал. Николай II был очень этим удивлен и сказал, что непременно его разыщет»[2].

Отвлекаясь от пересказа воспоминаний Сергея Юльевича, отметим, что в его поведении с самого начала присутствует некая странность. И если уклончивость, с которой отвечает он на вопросы о судьбе доклада, можно как-то объяснить, то его поведение во время второй встречи 11 ноября 1894 года такому объяснению уже не поддается.

Витте узнал тогда, что молодой Император, хотя он и находился «под влиянием разнообразных чувств и сильных впечатлений», тем не менее сумел разыскать доклад о поездке на Мурман, затерявшийся среди великого множества государственных бумаг. Сообщив об этом, Николай II объявил, что считает необходимым устроить морской опорный пункт Российской Империи на Мурмане, в Екатерининской гавани, и подверг критике проект грандиозных устройств в Либаве.

— В случае войны противник легко сможет заблокировать там нашу эскадру! — сказал он.

По словам Витте, Николай II решил объявить указ об устройстве основного военного порта в Екатерининской гавани на Мурмане и о прокладке туда железной дороги немедленно.

«Мне приходилось часто слышать, что Император Александр III сделал ошибку, послав Наследника престола на Дальний Восток, вместо того чтобы организовать путешествие по Европейской России, дабы Наследник ближе познакомился с Европейской Россией, а также с Западом и ближайшими к нам странами, — скажет Сергей Юльевич Витте в своих воспоминаниях. — Когда молодой Цесаревич неожиданно сделался Императором вследствие преждевременной смерти Императора Александра III, то естественно полагать, что в душе его неоднократно рождалась мысль о дальнейшем расширении великой Российской империи в направлении к Дальнему Востоку...»[3]

4.

Но это Сергей Юльевич напишет в своих мемуарах, а 11 ноября 1894 года его охватило что-то похожее на панику. Указ Николая II стал бы решительным объявлением, что Российская Империя, исполняя свое обусловленное географией и тысячелетней историей предназначение, решительно разворачивается к безкрайним пространствам северных и тихоокеанских морей, в которых, а не в европейской тесноте, и будут проложены соответствующие ее мощи пути.

— Я бы посоветовал Вашему Величеству не спешить с этим делом, — сказал Сергей Юльевич. — Я бы не советовал издавать этот указ в ближайшие недели после смерти вашего покойного отца, ибо мера эта, несомненно, внесет некоторый семейный разлад.

Император встретил это заявление недоуменным молчанием, и тогда Сергей Юльевич добавил, что если указ появится сейчас, несомненно, будут говорить, что Император Николай II только что вступил на престол, а потому дело это изучить не мог и, следовательно, действует под чьим-нибудь влиянием.

— Нет... — сказал Император. — Говорить так не смогут, потому что у меня есть на вашем докладе о поездке в Мурман резолюции Императора Александра III.

— Генерал-адмирал Алексей Александрович почтет, Ваше Величество, это для себя обидой, ведь он — партизан устройства порта в Либаве... — сказал Витте и пустился в объяснения, дескать, Великий Князь Алексей Александрович очень близок к Вдовствующей Императрице, которая теперь, после смерти Александра III, еще более будет его слушать.

Витте включил всю свою опытность царедворца и, выставив вперед, как щит, опасение огорчить только что овдовевшую Императрицу-мать[4], вынудил-таки молодого Императора счесть его «соображения довольно уважительными» и согласиться сэтим делом «немножко повременить».

Трудно говорить, какими именно видами и преференциями руководствовался Сергей Юльевич Витте, перекрывая молодому Императору возможность принять соответствующее национальным интересам решение. Но, безусловно, он понимал, что одержал победу.

Ведь если бы царский указ был выпущен сразу, главному «партизану» либавского порта пришлось бы смириться, а так промедление позволяло Великому Князю Алексею Александровичу использовать всю мощь своего давления, устоять против которого еще не коронованный Император не мог.

В результате появился указ о Либавском порте.

Сам Витте с плохо скрываемым торжеством рассказывает в своих воспоминаниях, что Николай II приехал тогда к Константину Константиновичу и «со слезами на глазах сетовал, что вот генерал-адмирал Великий Князь Алексей заставил его подписать такой указ, указ, который совершенно противоречит его взглядам и взглядам его покойного отца. Отказать же ему в этом Император Николай II не мог, так как Великий Князь поставил этот вопрос таким образом, что если этого не будет сделано, то он почтет себя крайне обиженным и должен будет отказаться от поста генерал-адмирала...»[5]

В своих воспоминаниях С.Ю. Витте признается, что потом ему приходилось жалеть, зачем он тогда «отговорил Императора Николая от издания указа об устройстве нашего опорного пункта на Мурмане»[6], но он не был бы двоюродным братом Елены Блаватской[7], если бы ограничился покаянием. Эта самокритика необходима была, чтобы еще сильнее уязвить Императора.

«Когда имеешь дело с людьми колеблющимися, — резюмировал он, — весьма важно ловить момент, а если упустишь момент, то и самое дело упустишь. Я говорю, что решение это имело важные последствия, и вот почему: если бы Император Николай II издал тогда указ о том, что надобно устраивать наш морской базис на Мурмане, то, несомненно, он сам увлекся бы этой мыслью, которая представляла собою завет покойного его отца. Тогда, вероятно, мы не искали бы выхода в открытое море на Дальнем Востоке, не было бы этого злополучного шага — захвата Порт-Артура и затем, так как мы все спускались вниз, шли со ступеньки на ступеньку, не дошли бы мы и до Цусимы».

5.

В тот памятный день, 11 ноября1894 года, когда Сергею Юльевичу Витте удалось одержать одну из своих многочисленных придворных побед, направленных отнюдь не на благо Российской Империи, Николай II записал в дневнике:

«Утром гулял в саду. Темнота весь день стояла страшная. После breakfast’a имел доклады: Витте и Кривошеина[8]. Затем принял вторую серию генерал-губернаторов и командующих войсками... Принял весь Сенат в полном составе в бальной зале. Гулял и ездил на велосипеде в саду. Читать было мало, поэтому чудно провел время до обеда с милой Аликс. Боковые две комнаты устраиваются».

Эта запись показывает, насколько ответственные решения приходилось принимать молодому Императору в самые первые дни своего правления, в каком напряжении он находился.

Примерно такой же распорядок складывался у него и в другие, предшествующие и сопутствующие свадьбе дни.

«Мне все кажется, что дело идет о чужой свадьбе, — признается он в своем дневнике. — Странно при таких обстоятельствах думать о своей собственной женитьбе!»

Странно думать...

Это, разумеется, не о загруженности молодого Императора государственными делами, а о странной близости рождения его семьи с кончиной его отца, о том зловещем соседстве погребальных и свадебных церемоний, в котором, кажется, и рождалась болезнь сына и сама последующая трагическая судьба всей Царской семьи...

14 ноября был день рождения Вдовствующей Императрицы Марии Федоровны. Эта дата позволяла прервать на день траур, и на это число и назначил Николай II венчание.

Утром он облачился в гусарскую форму и поехал в Зимний дворец.

«День моей свадьбы!.. — записал он в дневнике. — В 10 минут первого начался выход в большую церковь, откуда я вернулся женатым человеком!.. В Малахитовой нам поднесли громадного серебряного лебедя от семейства. Переодевшись, Аликс села со мною в карету с русскою упряжью с форейтором, и мы поехали в Казанский собор. Народу на улицах было пропасть — едва могли проехать!.. Мама ждала с хлебом-солью в наших комнатах. Сидели весь вечер и отвечали на телеграммы. Обедали в 8 часов. Завалились спать рано, т.к. у нее сильно разболелась голова!»

Вот и все свадебные торжества...

«Их медовый месяц протекал в атмосфере панихид и траурных визитов, — напишет Великий Князь Александр Михайлович. — Самая нарочитая драматизация не могла бы изобрести более подходящего пролога для исторической трагедии последнего русского Царя»[9].

Но это будет написано сорок лет спустя, в Париже, а тогда в 1894 году Николай II, кажется, забывал о зловещем соседстве своей свадьбы с похоронными церемониями, его переполняло счастье.

«15 ноября. Итак, я женатый человек!.. Поехал с Аликс в крепость, помолиться на могиле дорогого незабвенного Папа; народу была масса!..

17 ноября. Невообразимо счастлив с Аликс, жаль, что занятия отнимают столько времени, которое так хотелось бы проводить исключительно с ней!..

19 ноября. В 9 часов уже пили кофе. Читал до 10 1/2. Принимал доклады: Ванновского[10], гр. Воронцова[11] и Филиппова[12]. Волькенштейн[13] приезжал проститься — приняли его вдвоем... Гулял в саду с Аликс — было 2° морозу. Пили чай у себя и читали вместе. Просто нет сил расстаться друг с другом!..

24 ноября. Каждый день, что проходит, я благословляю Господа и благодарю Его от глубины души за то счастье, каким Он меня наградил! Большего или лучшего благополучия на этой земле человек не вправе желать...»

6.

Мы уже говорили, что отец Николая II даже в манерах, даже в привычках своих был более русским, чем все остальные русские Императоры.

Исключение составляет только его сын — Император Николай II.

Но он — явление совсем уже необычное.

Это первый и единственный русский Император, ставший святым…

Николай II родился в день памяти праведного Иова Многострадального, 6 (19) мая 1868 года, когда русская армия нанесла поражение эмиру Бухары и Бухара отныне вошла в состав империи.

Инженер А.Р. Власенко сконструировал в тот год первый в мире зерноуборочный комбайн.

В журнале «Русский вестник» напечатали роман Ф.М. Достоевского «Идиот».

Еще?

Еще в Риге зашел по мелководью в море литератор Писарев, и больше уже не видели его живым… Однако нигилистические идеи не утонули вместе с хулителем Пушкина нигилистом Писаревым. Уже на следующий год всю страну потрясло убийство Сергеем Нечаевым студента Иванова.

Будущему Императору было восемь лет, когда на демонстрации рабочих и студентов у Казанского собора впервые подняли красное знамя с вышитыми на нем словами «Земля и воля»…

И еще не исполнилось Николаю II тринадцати лет, когда 1 марта 1881 года «народовольцами», устроившими настоящую охоту на Государя, был убит его дед — Император Александр II.

Десятилетиями вдалбливали нам в головы, какими высокими и светлыми идеалами руководствовались тогда цареубийцы.

Смущали, правда, некоторые подробности их биографий, смущало сочувствие, которое проявляли к народовольцам-цареубийцам вчерашние рабовладельцы-крепостники, но только сейчас становится по-настоящему ясно, кого представляли и народовольцы, и последующие революционеры, чьи права они защищали под видом борьбы с самодержавием…

Монархия устояла тогда еще на два правления, но устояла она не потому, что уже окрепло гражданское общество, способное поддерживать ее вопреки изощреннейшей, безжалостной подрывной работе, проводимой вчерашними крепостниками…

Нет… Сочувствуя монархической идее, уже угадывая в ней гарантию своих прав и свобод, русское общество еще не успело развиться и окрепнуть настолько, чтобы противостоять обрядившемуся в нигилизм крепостничеству.

А каждый день приносил все новые и новые свидетельства отравления страны и всего русского общества впрыснутым в него еще неведомым ядом…

Последний русский Император рос под грохот выстрелов и разрывов бомб, но готовили его для другой, созидательной на благо России деятельности…

«Огляделся: комната волшебная. Ничего подобного сроду не видывал. Во-первых, идет по полу железная дорога, маленькая, но настоящая, с рельсами, с сторожевыми будками, с тремя классами вагонов, стоят полки солдат с киверами, с касками, казаки в шапках, а вот лошади с гривами, верблюды с горбами, а вот барабан, ружья в козлах, труба с кисточкой, гора песку…»

Хозяин всех этих игрушечных сокровищ, будущий русский Император, а тогда еще ребенок, заводил ключиком свою дорогу, и вот уже «паровоз побежал, из будки вышла сторожиха, замахала флажком, на платформе появился пузатый начальник, зазвенел звонок…»

Железная дорога — не случайная игрушка.

Двадцати четырех лет от роду Николай Александрович стал председателем Комитета самой большой в мире Сибирской железной дороги, с его именем будет связано и строительство Китайской восточной железной дороги — легендарной КВЖД.

А начинались эти гигантские транспортные артерии в уютной детской, в учебных комнатах, куда приходили на уроки к Наследнику престола историк Василий Ключевский, композитор Цезарь Кюи, другие выдающиеся деятели русской культуры.

Его успешно готовили к созидательной, на благо России деятельности монарха. Но и другой путь предназначено было пройти ему...

Нравственный путь, пройденный Николаем Александровичем от его паровозика в детской комнате и до заточения в Ипатьевском доме, кажется, и не мог бы вместиться в обычную жизнь.

Это подвиг, доступный только святому.

Ни родители, ни наставники не могли знать о том, что назначено ему, и все же — вот он, Промысл Божий! — именно в детстве получил Николай глубокое религиозное воспитание.

Многие удивлялись, как прекрасно знает ребенок чин церковных служб и, обладая музыкальностью, умеет тактично и корректно подтягивать хору дворцовой церкви…

7.

С ранних лет будущий Император отличался самообладанием, терпимостью и чувством долга, и именно эти качества и проявились в нем уже в самые первые месяцы правления...

Удивляли скромность и мягкость нового Императора.

В его дневниках можно найти такие записи: «После завтрака поехал к дяде Владимиру поздравить его, но не застал его дома. Катался с Мишей и Ольгой на велосипедах...»

«Когда Император Николай II вступил на престол, — вспоминал Сергей Юльевич Витте, — то от него светлыми лучами исходил, если можно так выразиться, дух благожелательности; он сердечно и искренне желал России в ее целом, всем национальностям, составляющим Россию, всем его подданным, счастия и мирного жития...»

Эта простота не была наигранной, она была естественной для сына самого-самого русского Царя.

«Его манеры, — писал немецкий дипломат граф Рекс, — настолько скромны и он так мало проявляет внешней решимости, что легко прийти к выводу об отсутствии у него сильной воли, но люди, его окружающие, заверяют, что у него весьма определенная воля, которую он умеет проводить в жизнь самым спокойным образом».

Однако далеко не все были столь же осмотрительны, как немецкий посол.

Мягкость и доброжелательность Николая II порождали у некоторых сановников впечатление мягкотелости и безхарактерности нового Государя.

Он не выходил из себя, не повышал голоса, даже когда подчиненные и раздражали его своим нежеланием понять и сделать то, что необходимо, по его мнению, сделать.

Потом, получив указ о своей отставке, эти подчиненные удивлялись — ведь еще накануне Государь разговаривал с ними, не выказывая никакого раздражения...

Вежливость молодого Императора они принимали за его двуличность.

8.

Подобное заблуждение преобладало и в широких дворянских кругах, пока 17 января 1895 года Николай II не рассеял этих иллюзий.

«Мне известно, что в последнее время слышались в некоторых земских собраниях голоса людей, увлекавшихся безсмысленными мечтаниями об участии представителей земства в делах внутреннего управления, — сказал он тогда собравшимся в Николаевской зале депутациям от дворянства, земств и городских обществ. — Пусть все знают, что я, посвящая все свои силы благу народному, буду охранять начало самодержавия так же твердо и неуклонно, как охранял его мой незабвенный покойный родитель».

Как видно из дневника, сам Николай II «был в страшных эмоциях перед тем, чтоб войти в Николаевскую залу», и значит, о последствиях своего заявления догадывался.

А последствия произошли немедленно.

«После речи Государя продолжается волнение с болтовней всякого рода, — писал тогда К.П. Победоносцев. — Я не слышу ее, но мне рассказывают, что повсюду в молодежи и интеллигенции идут толки с каким-то раздражением против молодого Государя. Вчера заезжала ко мне Мария Ал. Мещерская (ур. Панина), приехавшая сюда на короткое время из деревни. Она в негодовании от всех речей, которые слышит по этому поводу в гостиных. Зато на простых людей и на деревни слово Государя произвело благотворное впечатление. Многие депутаты, едучи сюда, услышав сказанное, вздохнули свободно. Но как печально, что в верхних кругах происходит нелепое раздражение...»

Наверное, можно было бы и не произносить этой речи перед прибывшими с поздравлениями депутатами, однако молодой Государь сделал то, что считал нужным, и никогда не сожалел, что речью своей сильно поубавил сторонников среди так называемой передовой интеллигенции.

Николай II понимал, что не обиды уволенных чиновников и, конечно, не нелепые претензии передовой интеллигенции вызывали то «нелепое раздражение» в петербургском обществе, о котором горевал Победоносцев.

Отторжение вызывал сам характер деятельности Николая II, которую он начал проводить с первых дней своего правления.

9.

Вот некоторые события тех лет:

1 января 1895 года. Закрепляя государственную монополию на продажу водки, вступило в силу «Положение о казенной продаже питей».

13 апреля. Высочайший указ об учреждении в Михайловском дворце «Русского музея Императора Александра III» — Государственного Русского музея.

25 апреля (7 мая). На заседании Русского физико-химического общества преподаватель физики и электроники Минных офицерских классов А.С. Попов сделал доклад об изобретенной им системе связи без проводов и продемонстрировал созданный им первый в мире радиоприемник. Этот день считается Днем радио.

24 июня. Россия предоставила Китаю заем — 400 миллионов франков.

14 октября. Закончено сооружение первой линии Транссибирской магистрали.

15 ноября. В Мариинском театре состоялась премьера балета «Лебединое озеро» П.И. Чайковского. Эта постановка, осуществленная Л.И. Ивановым и М.И. Петипа, стала классической.

9 декабря. Произведен арест членов «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», образованного чуть больше месяца назад. Владимир Ульянов-Ленин на 15 месяцев заключен в тюрьму, а затем отправлен на три года в ссылку в сибирское село Шушенское.

8 (20) января 1896 года. Петром Францевичем Лесгафтоморганизованы в Санкт-Петербурге высшие Курсы воспитательниц и руководительниц физического образования, на базе которых возник Институт физической культуры им. П.Ф. Лесгафта.

13 (25) января. В Санкт-Петербурге в Юсуповском саду прошел первый мировой чемпионат по фигурному катанию. Фигурным катанием в XIX веке занимались в основном мужчины.

29 апреля (11 мая). Основан Томский Технологический институт Императора Николая II (ныне Томский Политехнический университет), старейшее высшее техническое учебное заведение Сибири.

Этот неполный перечень событий показывает, насколько грандиозными были шаги нового царствования. Двигаясь по пути, предопределенному Богом, страна не только получала мощнейший резерв своего развития, включая — сооружение первой линии Транссибирской магистрали — в хозяйственный оборот безкрайние просторы Сибири, но и выходила при этом на самые передовые позиции в области науки, искусства, спорта.

Укреплялась и военная мощь государства.

30 апреля в присутствии Николая II спустили на воду в Новом Адмиралтействе броненосец «Адмирал Апраксин»; а на Балтийском заводе — самый крупный в российском флоте — крейсер I ранга «Россия». Случилось это как раз накануне отъезда Императора на коронационные торжества в Москву.

«Так как это был наш последний приезд в Питер, поехали в крепость проститься с дорогой могилой, перед тяжким испытанием, ожидающим нас в Москве...» — записал Государь 2 мая 1896 года.

Николай Коняев, писатель.

См. продолжение...

[2]. С.Ю. Витте. Воспоминания. Том 2. Изд-во социально-экономической литературы, Москва, с. 7-8.

[3]. С.Ю. Витте. Том 1, с. 440.

[4]. С.Ю. Витте аргументировал это так: «Великий Князь Алексей Александрович, будучи один среди Великих Князей, братьев ее покойного мужа, холостым, всегда был очень близок к Императрице Марии Федоровне. Таким образом, эта мера внесет разлад в царскую семью в первые же недели после смерти Императора Александра III, чего, конечно, желательно избегнуть...»

[5]. С.Ю. Витте, том 2, с. 9-10.

[6]. Указ Николая II о строительстве военного порта в Либаве был опубликован в «Правительственном вестнике» 6 декабря 1894 года.

[7]. Елена Петровна Блаватская (урожденная Ганн, 1831 — 1891) — русская дворянка, первая женщина в России, получившая гражданство США, религиозный философ теософского направления, оккультистка, спиритистка, путешественница. Считала себя адептом «братства тибетских махатм». Основательница теософского общества.

[8]. Аполлон Константинович Кривошеин, министр путей сообщения.

[9]. Великий Князь Александр Михайлович. Книга воспоминаний. Москва, Современник, 1991, с. 141.

[10]. Петр Семенович Ванновский, военный министр.

[11]. Граф Илларион Иванович Воронцов-Дашков, министр императорского двора и уделов.

[12]. Тертий Иванович Филиппов, Государственный контролер России.

[13]. Граф фон Волькенштейн-Тростбург Антон Карл, австрийский посол.