Вверх по Волге-матушке…

…Россия, которая когда-то по Божьей милости у нас была и которую мы в 1917 году потеряли! Такое вот грустное чувство охватывает при чтении этих паломнических зарисовок по волжским городам уже известной нашим читателям русской дворянки, принадлежащей к провинциальной знати, Наталии Александровны Ивановой. Этой мудрой и сильной духом женщины, горячей патриотки России и глубоко верующего человека, оставившей нам, как на цветной фотографии Прокудина-Горского, но только запечатленным на бумаге живописание последних лет теперь уже навсегда ушедшей той прежней Имперской России. Мы благодарим Алексея Михайловича Олферьева за предоставленный им редакции и подготовленный к печати текст Дневника его прабабушки Н.А. Ивановой.

1909 год

Описание путешествия Н.А. и П.В. Ивановых на выставку в город Казань и на пароходе вверх по Волге, с посещением Нижнего Новгорода, Рыбинска, Кашина.

(Дневник Наталии Александровны Ивановой (1854 — 1921), урожденной Корольковой, в первом браке Панчулидзевой.)

15 июня.

В Казань приехали утром, попали в очень хороший номер Центральн[ой], вроде нашего Треймана, чисто и тихо. Переодевшись и позавтракав (своя икра и омлет), пошли в Казанский монастырь, оттуда на Воскресенскую улицу, где сели на трамвай и отправились на выставку.

Казань. Благовещенский собор в начале XX века.

Впечатление от монастыря хорошее, церковь богатая и двор, наполненный зданиями, очень чист. Но главной Казанской святыни, образа Казанской Божией Матери, нет в этом монастыре. Осталась копия — образ украден и пропал без следа.[1] Я спросила об этой краже у монахини в церкви, но она видимо неохотно отвечала на мои вопросы.

На выставке успели в этот день только осмотреть один павильон промышленности крупной. Встретили там Madame Азаревич[2], которая устраивала выставку изделий своей школы Михайловской (ткани и кружева), и дальше, ввиду надвигавшейся свинцовой тучи, по выставке не пошли — боялись дождя. Зашли в ресторан и там встретились с четой Петкевич[3]. Они были очень удивлены, увидевши нас. Вместе стали пить чай. Петкевич все расспрашивал, что говорят о нем в Пензе и сожалеют ли о нем. Говорит, что ему легче было служить в Пензе (вице-губернатор) с Кошко[4], чем в Казани. В Пензе приходилось считаться только с одним Кошко, а здесь кроме губернатора (Стрижевский[5]) надо еще много с кем считаться, кто на него влияет, а главное — с начальником канцелярии. Вечером пошли в Эрмитаж[6], слушали оперетку, играли и пели неважно. Дождь лил ужасный. Потом ужинали и слушали пение различных дев на открытой сцене. Было скучно, ели шашлык. Мне было жалко денег, оставленных в этом театре. Петкевич был очень любезен, пригласил обедать.

16 июня.

Купили башмаки у Каткова — на Воскресенской (ныне Кремлевская), хороший магазин и недорого. Потом П.В.[7] купили шляпу-котелок у Шершнева — там приказчик, услыша фамилию мужа, спросил, не из Казанских ли он Ивановых. На утвердительный ответ мужа сказал, что знал Ивановых и дом их на Красной улице помнит.

Потом поехали на кладбище, наз. Куртино. П.В. хотел быть на могиле отца и матери. Боялся, что не найдет, так как ровно 29 лет не был в Казани. К своей большой радости, он нашел могилу довольно скоро. Она на правой стороне от церкви, позади памятников Осокиным.

Не особенно заросла эта могила. Муж велел ее очистить и посыпать песком. Отслужили панихиду. В этой могиле лежат отец, мать и сестра П.В. Сестра Варвара[8], бывшая замужем за Бутлеровым[9], умерла от чахотки на 33-м году в кумысном заведении Е.Н. Аннаева в Самаре.

С кладбища поехали на Черное озеро — там во время студенчества мужа было действительно озеро, а теперь оно засыпано и сделан бульвар[10]. Позавтракали в ресторане, вернулись домой и в шесть часов поехали обедать к Петкевич. Квартира у них хорошая, обстановка приличная, обед сервирован хорошо. Вместе с нами обедал Толстой Сергей Сергеевич, Казанс[кий] губернс[кий] предвод[итель] Дворянства[11], и Мельников Владимир Александрович, Председатель губернской Управы[12]. Кроме того обедала и жена Толстого, рожденная Степанова. Ее первый муж был князь Чегодаев, дальний родственник симбирским Чегодаевым. Дама весьма крупных размеров — не элегантна, пожилая, тип провинциальной дамы.

Легендарный русский богатырь — борец Иван Заикин.

За обедом много говорили о выставке. Мельников жаловался, что мало ее рекламировали, и он боится, что выставка не окупит расходов. Им надо в день 3000 посетителей, считая 25 к[опеек за] билет, чтобы окупить расходы, а этого количества посетителей еще не набирается. Смеялись и шутили, что на выставку надо привезти пензенских барышень искать женихов. При этом я сказала, что Петкевич поступил неблагодарно относительно Пензы. Его там все так любили, а он женился на казанской, хотя, добавила я из вежливости, он не проиграл, а выиграл. Да и правда, его жена (Горемыкина Вавочка) очень мила.

Говорили о погроме нашего Петровского уезда в 1905 году и вообще о погромах в Сарат[овской] губ[ернии]. При этом жена Толстого сказала, что, по ее мнению, сжег Саратовскую губернию Столыпин, бывший в то время Саратовским губернатором. И это верно. Он не принял никаких мер и сам в это время уехал в отпуск.

Вечером вместе с Петкевич и Азаревич мы пошли в цирк, опоздали к представлению и застали только борцов. Их было много, и в том числе знаменитый волжский богатырь Заикин[13]. По пути домой заехали на Черное озеро — пили чай и слушали дамский оркестр.

17 июня.

Утром пошли смотреть Кремль и знаменитую башню Сумбеки (Сююмбике). Вид Кремля очень запущенный и грязный, даже неприятно смотреть, в особенности оч[ень] грязно за так называемым Дворцом, где живет губернатор. Из Кремля пошли вниз, спустились через ворота башни Тайницкой и вышли на Проломную улицу. Страшно устали. Смотрели музей Лихачева[14] — есть много интересного. Видели там гравюру Наполеона, совершенно такую же, как у нас висит в столовой. Карету Императрицы Екатерины II и ее кровать. Карета высокая, золоченая, на ремнях — как уж ее везли и во сколько лошадей? Просто удивительно теперь видеть такой экипаж. Кровать неважная, да вся еще к тому же облезла и покрыта каким-то кумачом сомнительной чистоты. Там же есть очень старый портрет царицы Сумбеки с детьми, масляными красками. Семейство царицы изображено в каких-то необыкновенных острых шапках[15].

Осмотревши музей, поехали на выставку и осмотрели ее подробно и не торопясь. Мне особенно понравились кустарные изделия, также очень хороша мебель в старом русском стиле — темная столовая, кажется из дуба. Поразительно дешевы и красивы сундуки и шкатулки, обитые белой жестью — работа кустарей из Вологды. За 1 рубль продавались оч[ень] хорошие сундучки. Хотелось мне купить, да некуда с собой положить было. Наш князь Оболенский[16] также выставил витрину своего хрусталя и ламп — все это знакомые мне по Пензе вещи. У нас в Пензе есть большой склад его изделий с его завода из Пёстровки. Обедали на выставке, вечер провели в саду Панаева — смотрели фарс-водевиль «Счастье и мужчины» — играли живо и весело. Ужинали там же, и я после ужина пошла смотреть на открытой сцене борцов, П.В. от этого удовольствия отказался наотрез.

18 июня.

Утром пошли смотреть дома, принадлежавшие Ивановым на Красной улице. Очень жалко, а мужу прямо неприятно было смотреть на эти очень хорошие три дома (один каменный[17], а другие деревянные) и сознавать, что никто из семьи не мог их удержать во владении и что все продано в чужие руки. Даже никаких вещей, ни мебели, ни картин, ни портретов ни у кого не осталось. Бог знает, куда все делось, а судя по рассказам — жили по-барски и дом был полная чаша, как в Казани, так и в деревне их Сунгурове, которая была отдана старшему брату Сергею.

Пароход «Княгиня» Пароходного общества «По Волге». На этом пароходе путешествовала Н.А. Иванова.

Потом зашли проститься к Петкевич — его не застали. От них поехали на кладбище и еще раз осмотрели могилы. Были также в этот день на Рыбнорядской площади — смотрели магазины и лавки. В четыре часа уехали из Казани на пароходе «Княгиня» — общество пароходное «По Волге». Ехать по Волге не особенно приятно: холодно и дождь шел, даже досадно стало — мне пришлось почти все время сидеть в рубке. Ветер дул холодный, а я и так уже была немного простужена. Но зато П.В. наслаждался, все время любовался берегами и рекой. Не выпускал своего «Путеводителя» из рук. Своего «Сундырь», где он служил земским врачом после окончания курса Университета (в 1876 г.) он не видел — проехали ночью[18].

19 июня.

Приехали вечером в Нижний в восьмом часу. Оставили вещи на пароходе и пошли смотреть город. Сели на «трам», доехали в Кремль и поднялись по элеватору[19] в Кремль. Ходили и смотрели. Я восхищалась старыми стенами и башнями и желала везде подолгу стоять и смотреть на расстилавшуюся под нами Волгу и окрестности, а П.В. скучал и торопил идти куда-нибудь ужинать. Зашли на почту узнать, нет ли на наше имя телеграммы — просили мы Соседова[20] дать нам знать, если что-нибудь случится в Пензе — слава Богу, ничего не было на почте. Потом взяли извощика, попался весьма говорливый, и поехали по городу.

Город грязноват, и что ужасно, так это мостовые — просто невозможно ходить. Не знали, где ужинать, и приехали на Нижний Базар, недалеко от пристани и нашего парохода, где мы оставили вещи. Мы спросили у городового, нет ли поблизости ресторана хорошего. Он нам указал на ресторан Иванова, и на мой вопрос, хороший ли это ресторан, отвечал: первоклассный. Пошли мы туда. Взошли, дам никого, и все купцы самые простые в длинных сюртуках, пиджаках, и все с графинчиками с водкой. Зал просто набит публикой, и все самая с нижнего базара, краснорядцы, хлеботорговцы и т.д. П.В. спрашивает лакея: «А что, дамы у вас бывают?» — «Да-с, попозже будут». И правда, через несколько времени стали появляться из дверей какие-то феи — верно, певички самого плохого разряда: плохо одеты и очень некрасивые. Но весьма скромно себя вели, сели у столиков и молчали. Ну, видим, попали не совсем удачно — да делать нечего, надо было ужинать. Заказали ужин. В это время на открытой сцене в зале появились балалаечники, потом хор русских песен — пели «Выйду ль я на реченьку», потом плясали русскую — одним словом, концерт для публики совсем пригодный. Немного сначала мне было неловко сидеть, а потом обошлось, и даже хор мне очень понравился. Дали к ужину прекрасную селянку и расстегаи. Но к концу нашего ужина стало в зале шумнее — публики прибавилось, некоторые стали пьянеть. Мы встали и ушли. Подходя к пароходу и спускаясь по лестнице, мы видели несколько весьма подозрительных личностей, которые за нами следили — верно, жулики с пристани. Я очень боялась, как бы не обокрали. Ночевали на пароходе.

20 июня.

Переночевали на пароходе и были перевезены с пристани Нижнего Базара на Северную пристань, там, где ярмарка, в слободу Купавино. Оставили вещи в каюте и пошли осматривать город. Первое, что осмотрели, — это ярмарку. В настоящее время все магазины еще заперты, никакого движения нет, но видимо идут приготовления к ярмарке — чинят в лавках полы, двери и полки. Повсюду идет работа плотников. Мы осмотрели «Главный Дом», часовню и маленький ресторан «Мишель» против Главного Дома. Жаль, что очень мало зелени и нет совсем деревьев на площади, где ярмарка, но это целый город с улицами, переулками и даже с частью[21]. На время ярмарки вся жизнь Ниж[него] Новгорода переходит в это место. Губернатор и судебные власти тоже туда переселяются. Но в настоящее время, по словам некоторых обывателей, с которыми пришлось говорить, значение этой знаменитой Макарьевской ярмарки очень пало. С проведением повсюду железных дорог привоз товара очень сократился, и ярмарка осталась как место свиданий торгующих для новых сделок на товар, покупаемый оптом, и для расчета по прежним сделкам. Эта знаменитая ярмарка уже переходит на местную, имеющую значение для местных обывателей.

Гробница Козьмы Минина в нижегородском Спасо-Преображенском соборе.

Возле часовни мы сели на трам, переехали Оку по плашкоутному мосту и проехали вплоть до Кремля. Поднявшись на Похвалинском элеваторе, пошли осматривать церкви. Первую осмотрели Архангельский собор — очень древнюю церковь с потайной комнатой наверху, куда ведет ход по каменным ступеням внутри стены церкви. В этой комнате, по словам сторожа, князья во время опасностей от нашествий врагов сохраняли и прятали свои драгоценности. Но должна сказать, что вокруг этой церкви, несмотря на то, что она стоит среди Кремля, не убрано и не вычищено — напоминает городские усадьбы, содержанные не в порядке.

Потом пошли осматривать Собор, по дороге видели памятник Минину и Пожарскому. Собор осмотрели внимательно — и верхний, и нижний. Нижний Собор, наполненный надгробными камнями бывших князей и Архиереев, произвел на меня сильное впечатление. Точно древние христианские катакомбы, так и веет стариной и давно прошедшими веками. В Соборе царит полный мрак, ходят со свечами, так как окон совсем нет, есть только продушины, не дающие света. Один большой склеп — это производит впечатление.

Поклонились праху Минина и осмотрели его могилу и его знамена, скорее значки, с которыми он и Пожарский вели Новгородское ополчение спасать Россию. Подумала я, глядя на эти маленькие кусочки темной материи, простые, без украшений и мишуры, с вышитыми на них очень плохо изображениями святых, как эти знамена подходят именно к подвигу Минина. Просто, без фраз и блеска сделал он великое дело спасения всей страны, и эти наивные знамена как бы свидетельствуют о его душе. Простой, наивной и великой, которая заставила Минина идти спасать Русь, без мысли о себе и о своем личном будущем значении для страны. Эти значки как бы говорят, что о себе в это время люди не думали — выделяться не хотели и о славе своей не помышляли.

Не могу не отметить один маленький эпизод, который на меня произвел удручающее впечатление. Вместе с нами вошел в нижний собор какой-то молодой человек в компании трех барышень. Все они имели вид учительниц или акушерок; он по виду к ним подходящий. На вопрос его: «Что тут замечательного?» — сторож стал показывать гробницы старых князей. «Ну, это неинтересно, — заметил молодой человек, — тут нечего смотреть, ничего красивого нет, пойдемте наверх». И вся компания, еле взглянувши даже на гробницу Минина, со смехом и шумом ушла в верхний собор. На душе моей стало невесело. Вот, думала я, на таких людей нечего рассчитывать для спасения России, если опять вернется смутное время. Этим наша старина ничего не говорит, им надо только красивого и блестящего. К сожалению, должна сказать, что эти люди составляют не исключение, а большинство в настоящее время.

Из Собора прошли к башне, в которой находится музей. Особенного в этом музее ничего не нашли, все больше картины наших художников последнего времени. Но, может быть, я плохо понимаю в живописи и не могу судить. Картина Дмитрия Самозванца, глядящего из окна на пожар Москвы[22], производит впечатление, в особенности когда, глядя на эту картину, думаешь об этой до сих пор еще не выясненной личности Самозванца. Еще понравился мне бюст Петра I из терракоты — в лице масса энергии — должно быть, хороший художник делал его. Жаль, что не знаю имени его.

Кстати о живописи, забыла написать, что в Казани были на выставке картин русских художников и видели серию картин Поленова из жизни Спасителя. Так много кричали об этих картинах, и так много читала я о них в газетах, что долго их рассматривала. Должна сказать, что ожидала большего. Две, три картины производят впечатление, а другие — совершенно никакого. Очень жаль, что картины расположены не в хронологическом порядке жизни Спасителя.

Коромыслова башня нижегородского кремля.

На этой же выставке мне очень понравилась картина «Царица Наталья Кирилловна прощается с братом своим Иваном Нарышкиным перед выдачей его стрельцам»[23]. Это во время бунта стрельцов в Москве в 1682 году. Лица Царицы почти не видно, но поза полна отчаяния. Сам же князь Иван нарисован почти en face, и поразительны глаза — они как бы смотрят и не видят, ушли в себя, окружающего уже не существует для него. Нет в глазах ужаса перед надвигающейся смертью, а они видят и смотрят в себя, в глубину души. В руках он держит икону Божьей Матери. Лицо его очень похоже нарисовано с Петра I, которому он был дядя. Хорошая картина — не скоро забывается и изглаживается из памяти.

Тут же в Новгородском музее в башне мне показали закрытый люк и сказали, что это вход в подземный коридор, идущий под стенами Кремля. Если бы я была одна, без П.В., я бы спустилась туда, тем более что, по словам сторожа, туда идти можно и не опасно, только вода есть. П.В. этому воспротивился. Были еще в соединенном собрании, устроенном около одной из башен Кремля. Я взошла наверх башни и прошла немного по кремлевской стене — вид оттуда на Волгу и Оку великолепен.

Показали нам также замечательную башню Кремля Коромыслову. Знаменита легендой: говорят, что когда закладывали башню, то по поверью надо было первого, кто подойдет к месту закладки, зарыть живым в землю и над ним воздвигнуть башню для Кремля. Тогда только и стены и башни будущего города станут недоступны для врагов. По преданью, к месту закладки первой башни Кремля подошла молодица с коромыслом. Ее тотчас схватили и зарыли, а коромысло осталось, о нем забыли. По этому коромыслу и узнали потом люди, что молодица заживо схоронена под башней. Поэтому и башня зовется Коромыслова.

Спустились по элеватору и пошли на пароход «Гражданка», чтобы ехать в Рыбинск.

21 июня.

Из Нижнего с нами на пароход сели семья коммерсанта Хохлова[24] — он сам, его жена и дочь. Все семейство со светлыми волосами, точно лен. Кроме того, с нами же ехал художник придворный, Владимир Васильевич Поляков[25]. Ему заказана была большая картина Государем «Первая Дума». Он говорил, что для этой картины ему позировали Государь и Государыня и многие важные чины Двора. По его словам, картину он закончил и снял копию, и эта копия будет выставлена на ярмарке в Нижнем.

«Государь дозволил мне, — говорил Поляков, — написать такую же картину и для себя. Но я сделал большую ошибку. Я думал, что надо рисовать как можно более похоже, и поэтому лица, позировавшие для картины, были мною сделаны по возможности сходными с оригиналами. Вот это-то и было ошибкой с моей стороны, и картина моя не настолько понравилась, чтобы я мог заменить при Дворе Зичи[26]. Мне дали за нее 15000 р[ублей], а только писал я ее четыре года. Я, например, рисовал баронессу Фредерикс[27] — она стара и еще имеет зоб с одной стороны. Как я ни уменьшал объема зоба, но все-таки его нарисовал. Оказалось, она осталась очень недовольна, что мне и высказала: monchere, говорила она, в жизни так много дурного и некрасивого, что его не надо увековечивать, а художник должен увековечивать только прекрасное, и при этом показала свой портрет в 18 лет. «Вот какая я была» — но не мог же я ее изобразить в 18 лет, когда ей 60, а может быть, и больше».

Он много рассказывал из своей жизни, которая была наполнена путешествиями. Он был в Африке в Абиссинии, писал портрет царицы Абиссинии для Государя. Много говорил об Абиссинии, уверяя, что это удивительный народ. Факты рассказывал удивительные. Например: если часовой сошел с поста без дозволения, ему отрубали ступню одной ноги и оставляли без медиц[инской] помощи. Часовой же этот будто бы тоже ничего не возражал при операции, а только после ухода палачей связывал остаток ноги, чтобы не истечь кровью. Потом, что дети у абиссинцев родятся белыми, а через несколько дней темнеют. Говорил, что ему подарено было шесть невольниц, одеяние офицера с леопардовой кожей вместо плаща и много мулов. Всех своих невольниц он оставил, уезжая обратно из Абиссинии, и они плакали, прощаясь с ним. Да много всего рассказывал и, я полагаю, много врал. Но, в общем, с ним было весело. Сам он имеет вид неврастеника и страшно боится заболеть и умереть. Почти ничего не ел — только заказал себе традиционную волжскую стерляжью уху. Ему подали какую-то смесь бульона и ухи с двумя несчастными кусочками стерляди сомнительного качества. От этой ухи он заболел — так что на следующий день уже ничего не ел, имел печальный вид Дон-Кихота и все кутался в свой плащ.

Другие наши компаньоны, Хохловы, кушали преисправно и наслаждались путешествием. Мы с ними познакомились и ехали вместе до Кашина, а оттуда они поехали в Ревель. Одна из дам оказалась женой (второй) Хохлова — бывшая гувернантка-немка из Ревеля. Мы с ней разговорились. Ее зовут Ольга Федоровна, и три года как она, принявши Православие, вышла замуж за Хохлова. Он торгует золотыми вещами в Нижнем. Весьма недоволен веянием нынешнего времени, принадлежит к Союзу Русского народа и уверяет, что в 1905 году этот Союз спас Ниж[ний] Нов[город] и окрестности от погрома. Ненавидит Витте и преклоняется перед Столыпиным. Я с ним слилась душой, так как тоже принадлежу к черносотенцам. Между прочим Хохлов с горечью в голосе сказал: «Нет, теперь у нас не найдется больше в Нижнем ни Мининых, ни Пожарских».

Во время пребывания на пароходе купили пряников необыкновенных медовых в Городце и шесть чайных салфеток в Плёсе баснословно дешево по 5 к[опеек] каждая. Очень хорошенькие синие — местные бабы ткачихи их на пристанях продавали. Эти места славятся производством пряников и изделий из бумаги, из хлопка и льна.

Проезжая мимо Диевой пристани, видели развалины усадьбы бояр Колычевых, где по преданию родился Филипп, Митрополит Московский[28]. Эти Колычевы приходились родней Метальниковым, и я от бабушки Натальи Ивановны[29] не раз слышала, что Святитель Филипп был в родстве с ними, и она считала себя и всю семью свою под его святым покровительством. Странно только, что такое святое место, где по преданью родился Святитель, стоит совсем заброшенное, ни часовни, ни памятника. Такая небрежность к памяти Святителя непростительна.

22 июня.

В разговорах с нашими компаньонами незаметно доехали до Рыбинска. Подъезжая, были поражены громадным количеством барж и пароходов, вот уж воистину большая торговая пристань[30] — судов гораздо больше, чем в Нижнем.

Осмотрели два собора — один очень древний[31]. В нем видели замечательную по исполнению вырезанную из дерева голову Иоанна Крестителя на блюде, и тут же в старом соборе образа святых, вырезанные в виде статуй около образов стенных по левую и правую сторону на паперти. Теперь подобные изображения святых запрещены — и это осталось от старого времени. Я помню, в Репьевке в церкви был Спаситель в темнице, сделанный из дерева, очень грубо. Темница стояла тоже на паперти, деревянная со стеклами, и в ней Спаситель в цепях и в терновом венке. Бабы всегда украшали эту темницу полотенцами шитыми и холстами, а иногда и лентами. Как теперь помню я эту темницу и свой детский страх перед ней.

Театр в Рыбинске как здание очень недурной — мне даже завидно стало, что у нас в Пензе, губернском городе, нет такого театра, а есть что-то ужасное, коробка грязная в бывшем частном доме Горсткина (деда моего зятя Сергея)[32].

На вокзал приехали в два часа и поехали по желез[ной] дороге на станцию (пропуск). С нами поехал и художник — он в Тверь, а Хохловы остались обедать в Рыбинске. Дорогой в вагоне познакомились еще с каким-то новгородским помещиком, знающим нашего Кошко — конечно, мы только хвалили и самого Ивана Франциевича, и Марью Степановну. Этот господин говорил, что обедал этой зимой с Кошко.

На станции Сонково пришлось сидеть долго и ждать поезда на Кашин. Ожидали на вокзале и наблюдали публику, едущую обратно с богомолья из Кашина и дожидающуюся также поезда. Две семьи привлекли мое внимание. Одна вроде гоголевских типов, по-видимому, брат с сестрой и их родственница. Брат седой, старый, мирного вида, с ревматизмом, а сестра — верно старая дева с рабочими руками, все в жилах (рукава открыты), худая и темнолицая. Лицо дышит энергией, и, должно быть, ужасно нервная. Родственница — пухлая, отяжелевшая, в невозможной шляпе с гирляндой из роз. Худая сестра всем была недовольна, командовала и пробирала прислугу за чай, еду, сливки и т.д. Брат и родственница мирно кушали, а сестра просто ходуном вся ходила. Так мне представилась картина — захолустный хутор или домишко в городе и она, держащая в страхе своих Матрен или Дунек и учитывающая каждый грош своего братца.

Успенский собор в Кашине. Фото С. Прокудина-Горского.

Другое семейство меня еще больше поразило — передо мной сидел по внешнему облику мой дядя Коля Метальников (дядюшка слабость)[33]. Та же дворянская фуражка, та же неряшливость в костюме и та же грязь, стоптанные нечищеные ботинки и непричесанные волосы на голове. Только не блондин, а брюнет с весьма угрюмым выражением лица. С ним сидела дама средних лет и двое детей, девочка лет четырнадцати и мальчик лет десяти. Дети тоже одеты грязно и бедно, особенно девочка — башмаки стоптаны, шляпа рыжая. Я думала, бедное дворянское семейство из медвежьего угла какого-нибудь Симбирского уезда с запивающим папашей. К моему большому удивлению оказалось, что это был вице-губернатор Ярославля Кисловский[34], бывший почти 25 лет уездным предводителем г. Кашина. Никогда бы я не подумала, чтобы вице-губернатор мог быть таким грязным. Говорят, что у него состояние небольшое и много долгов, но все-таки и при долгах можно вымыть детей и себя и почистить платье.

Соединившись в Сонково с Хохловыми, мы поехали в Кашин. Приехали туда в семь часов — выпили чай и тотчас же пошли в собор поклониться благоверной княгине Анне Кашинской[35], прославление мощей которой было 12 июня. Я еще в Пензе зимой дала обещание быть в Кашине и поклониться мощам благоверной княгини, когда прочитала и узнала ужасную несправедливость наших отцов Церкви к ней. Читаешь ее житие и думаешь, что все это произошло не у нас в Православной России. За то только, что на мощах святой Анны была рука сложена большим (старообрядным) крестом, ее мощи были закрыты, молебны петь ей запретили и придел, в честь нее уже сделанный, переименовали в честь Всех Святых. И с лишком 200 лет мощей не открывали — это просто ужасно. Но кашинцы не переставали верить своей святой и чтили ее память, а также старообрядцы ее за свою святую признавали. Наконец дождались кашинцы ее торжественного прославления и признания ее мощей. Мне говорили очевидцы, что зрелище, когда соединились все Крестные ходы, прибывшие по Волге из Твери, Бежецка и Калязина 12 июня, и начался молебен на главной площади, было весьма торжественное. Народу было множество, несмотря на то, что кем-то распускались слухи, что пригнали казаков, что бомбы будут метать и т.п. нелепицы.

Икона святой благоверной княгини Анны Кашинской.

Я не думала, что церковь, куда мы пошли, уже к концу всенощной будет так переполнена народом. Нас страшно теснили — все больше простой народ и масса баб. Застали последний молебен и успели отслужить перед святыми мощами и приложиться. С пяти часов утра открывается церковь и вплоть до десяти вечера безпрерывно служатся общие молебны. Отслужить же для себя заказной молебен нет возможности. Священники чередуются. У мощей всегда стоят две монахини, сестра милосердия и стражник. Богомольцы идут прикладываться по два в ряд, и целый ряд стоит от паперти до мощей без перерыва. Монахини давали каждому святой ваты, лежавшей на мощах, и тут же клали на мощи и святили крестики и образки, подаваемые богомольцами. Несли на руках больных, расслабленных и безногих, прикладывая их к раке. Кликуш и припадочных силой наклоняли к мощам и держали так до тех пор, пока припадок не проходил и больной не успокаивался.

После молебна мы бегло осмотрели храм и, ввиду закрытия церкви, ушли домой в гостиницу Евреинова; немного погуляли по городу, осмотрели остатки старинного вала, где был кремль, и обошли по валу вдоль всей небольшой площади, на которой стоят два собора — старый Успенский и новый Воскресенский. Мощи находятся в новом соборе, хотя обрели их в старом, где и теперь находится могила княгини Анны и часть схимы, снятой с мощей, той самой схимы, в которой княгиня Анна 600 лет тому назад была в гроб положена. Схима оказалась нетленной — она черная бархатная, вышита грубо серебром. Также часть покрова красного бархата осталась нетленной.

23 июня.

Утром пошли опять в собор. Отслушали обедню — та же картина, масса богомольцев, но порядок большой, видим, полиция свое дело знает. Отслужили опять молебен, накупили всем образков и пошли еще раз осматривать церкви. Есть очень старинные образа. Один княгини Анны во весь рост, по преданью, написанный на ее гробовой доске. Благословляющей руки не видно, то есть не видно сложенного креста двуперстием, а просто рука на груди. Это, со слов сторожа, было сделано при Патриархе Никоне — ручку на образе перерисовали, уничтоживши двуперстие. Этот крест был для старообрядцев фактом, доказывающим их правоту, если с таким двуперстным крестом благоверная Анна стала святой и нетленной, то, значит, крест этот и есть правильный. Патриарх Никон перенести это не мог, и присланный для освидетельствования мощей Архиерей пытался персты на руке святой Анны переложить в трехперстный крест или разогнуть, но это не удалось — пальцы, разведенные силой, опять сложились в двуперстие. Долго отцы Церкви не решались исполнить волю Патриарха Никона и медлили с закрытием мощей, и только наконец Митрополит Иоаким решился на такое дело и подписал указ, по которому прославлять святую Анну воспрещалось.

Мощи княгини Анны Кашинской. Фото С. Прокудина-Горского.

С нами ехал из Кашина председатель Окружного Суда, он говорил, что даже в то время покров, бывший на мощах благоверной Анны и шитый Царевнами при Алексее Михайловиче, был переделан. На месте руки, благословляющей двуперстным крестом, была надшита другая ручка, просто прямо, без креста, положенная на грудь. Мы видели этот покров с мощей, он теперь за стеклом в церкви Воскресенской, но надшитая ручка уже снята — видны только стежки. Рядом с этим покровом есть другой, тоже за стеклом, шитый шелком и весьма древний. Княгиня Анна на нем вышита во весь рост, и рука поднята вверх благословляющая с ясно вышитым большим двуперстным крестом. Этот покров был кем-то спрятан и заделан за образ святой Анны, сзади за доской. Нашли его только теперь совсем неожиданно, когда стали возобновлять образ благоверной. Видимо, кто-то из церковных во время гонения на мощи благоверной княгини Анны, боясь, что покров будет уничтожен, спрятал его за образ, заделавши досками.

В Успенском соборе мы видели древний образ княгини Анны с поднятой для благословления рукой с двуперстным крестом. Этот образ спрятан и сохраняется под замком, боятся, что старообрядцы украдут его. Староверы очень просили, чтобы им дали часть мощей благоверной, но им в этом отказали. Единоверцы приходили в собор и служили молебен — святая Анна прославлена теперь всеми и служит как бы для соединения Православных и старообрядцев воедино.

Про самый город Кашин могу сказать, что так же грязен, как и все наши уездные города. Только хорошо одно — он утопает в зелени; городской прекрасный сад и множество церквей. Куда ни взглянешь, везде церкви.

[2] Азаревич Ольга Николаевна (1851 — 1928), дочь т.с., академика Н.В. Калачева (1819 — 1855), вдова Якова Александровича Азаревича (1834 — 1893), владела имением в Михайловке Городищенского уезда, унаследованным от мужа, где было организовано прекрасное хозяйство с сахарным заводом. В 1887 г. ею была построена двухэтажная школа с общедоступной библиотекой, создан хор под руководством И.П. Пономарькова, а в 1892 г. открыта ткацкая мастерская по производству оригинальных тканей, которую она организовала совместно с княгиней Марией Алексеевной Шаховской. Кружева и другие изделия из Михайловки завоевывали золотые медали на российских выставках сельской продукции. О.Н. Азаревич создала в Михайловке центр народной культуры.

[3] Петкевич Георгий Болеславович (1873 — 1937), из дворян Ковенской губернии, окончил в 1895 г. Александровский лицей, в 1906-1908 гг. — Пензенский вице-губернатор, надворный советник. 1908-1914 гг. — Казанский вице-губернатор, 1914-1915 гг. — Воронежский губернатор и главноначальствующий губернии. С 1916 г. — директор Департамента духовных дел иностранных исповеданий МВД, статский советник. После революции жил в Ленинграде, был завхозом Никольского собора. Расстрелян в 1937 г. Женат на дочери казанского помещика, д.с.с. Игнатия Ивановича Горемыкина Вере (1888 — 1975), которая вместе с дочерью Верой эмигрировала в Швейцарию.

[4] Кошко Иван Францевич (1859 — 1927), Пензенский губернатор (1907-1910), Пермский губернатор (1911-1914), автор воспоминаний.

[5] Стрижевский Михаил Васильевич (1854 — 1913), из дворян Воронежской губернии, д.с.с., камергер Высочайшего Двора, Пермский вице-губернатор в 1904-1906 гг., Казанский губернатор в 1906-1913 гг. В 1910 году он принимал в Казани турецкого великого визиря Хильми-пашу. Почетный член Царско-Народного Русского Общества. Скоропостижно скончался в Бад-Наухайме в Германии, где проходил курс лечения от грудной астмы (стенокардии). Его жена, Ольга Николаевна, покровительствовала студенческому монархическому обществу.

[6] Публичный сад «Эрмитаж», в котором располагалось здание театра (цирка?), сгоревшее в 1912 году.

[7] Иванов Павел Валентинович (31.05.1853 — 26.05.1926), второй муж автора, помещик Кузнецкого уезда, действительный статский советник, известный врач в Пензе, доктор медицины, губернский врачебный инспектор, в СССР — Герой Труда. Его первая жена — Наталия Сергеевна Мунт, урожденная Карачарова.

[8] Ивановы похоронены на Арском кладбище Казани: Валентин Дмитриевич (†1868), Варвара Валентиновна (Бутлерова) (1851 — 1878).

[9] Бутлеров Илья Николаевич, ст.с., член Пермского окружного суда, в конце жизни жил в имении в с. Красный Яр Чистопольского уезда.

[10] «Черное» озеро впервые стали благоустраивать в 1829 году, но в 1889 г. пруд был засыпан, в 1890 г. на этом месте была проведена Всероссийская промышленная выставка, а позднее устроен Николаевский парк с фонтаном, рестораном Ожегова и фотографией Вяткиной. В 1925 году на месте парка был стадион «Динамо». Начиная с 1930 года парк отдыха «Черное озеро».

[11] Толстой Сергей Сергеевич (1850 — 1925), из нетитулованной ветви, с 1910 г. — граф Толстой-Милославский, гофмейстер, член Государственного Совета, последний Предводитель дворянства Казанской губернии. Родовое имение и дом были в Мурзихе. Умер в Дубровнике, Югославия.

[12] Мельников Николай Александрович (1872 — 1951), служил в земстве, член партии «17 октября», избирался в депутаты III Государственной Думы, с 1909 г. был избран Председателем Казанской губернской управы. В 1915-1917 гг. — главный уполномоченный по заготовкам продуктов для армии, в 1919 г. — товарищ министра продовольствия в правительстве Колчака. Автор воспоминаний «19 лет на земской службе». Умер во Франции.

[13] Заикин Иван Михайлович (1880 — 1948), знаменитый борец и силач, ученик Поддубного.

[14] Лихачев Андрей Федорович (1832 — 1890), археолог и нумизмат, его коллекция — основа Казанского музея.

[15] Вероятно, портрет последней правительницы Казанского ханства Суйимбийке (Сеембике) с сыном Утямыш-Гиреем (Александр Сафагиреевич) работы неизвестного автора XVII в.

[16] Оболенский Александр Дмитриевич (1847 — 1917), д.ст.с., сенатор, в 1882-1888 гг. Пензенский губернский предводитель дворянства, обер-прокурор Сената, Варшавский вице-губернатор, член Государственного Совета с 1902 г. Последний владелец Бахметевского стекольного завода в Николо-Пестровске.

[17] Дом № 45/14, угол Большой Красной и Жуковского, в котором располагается один из корпусов консерватории. 2-этажный дом построен в 1854 году и надстроен двумя этажами в 1934-м.

[18] Вероятно, село Большой Сундырь Космодемьянского уезда, ныне Чувашия, на притоке Волги реке Сундырь (Шандырь), известно с XVIII века как Сундырь-Базар. Находится в 27 км от Волги, в отличие от деревни Малый Сундырь, которая расположена в 5 км от берега Волги.

[19] Кремлевский и Похвалинский элеваторы (фуникулеры) были построены к открытию Нижегородской промышленной выставки в 1896 г. К открытию выставки были созданы и первые трамвайные линии в городе. Элеваторы работали без применения электроэнергии, а использовали силу тяжести воды. В 1928 году их закрыли.

[20] Соседов Николай Георгиевич (1850 — 1913), помощник Пензенского врачебного инспектора.

[21] Имеется в виду полицейская или пожарная часть.

[22] Вероятно, картина Карла Богдановича Венига (1830 — 1908) «Последние минуты Григория Отрепьева», 1879 г.

[23] Вероятно, один из вариантов картины Алексея Ивановича Корзухина (1835 — 1894) «Стрелецкий бунт 1682 года», но не «Сцена из истории стрелецкого бунта. Иван Нарышкин попадает в руки мятежников» 1882 г.

[24] Вероятно, Хохлов Алексей Алексеевич, нижегородский купец и лидер «Союза белого знамени» (позднее региональная организация Союза русского народа) в 1905-1906 годах. Союз, состоящий на 80% из крестьян, активно противостоял бунтовщикам, избивая их кольями и камнями. Его дом, построенный в 1908 г. на ул. Б. Покровской, 52 (ул. Звездинка, 10), сохранился.

[25] Поляков Владимир Васильевич (1859 —?), выпускник Академии художеств 1884 года, сопровождал русскую миссию в Абиссинию на свои средства. Среди его картин этого периода (1898 г.) имеется портрет начальника конвоя подъесаула ЛГ Атаманского полка П.Н. Краснова, одна из его работ «Джигитовка русских кавалеристов перед Негусом» выставлена в Тверской художественной галерее. Парадная картина 1906 года «Тронная речь Николая II по случаю открытия Государственной Думы» находится в Музее политической истории Санкт-Петербурга.

[26] Зичи Михаил Александрович (1827 — 1906), родился и учился в Австро-Венгрии, приехал в Россию в 1847 г., художник при Высочайшем дворе Александра II с 1859 по 1873 гг., позднее выполнял заказы и семьи Александра III и Николая II.

[27] Фредерикс Ядвига Алоизовна (1838 — 1919), урожденная Богушевская, с 1913 г. — графиня, статс-дама. Ее две дочери были фрейлинами Ее Императорского Величества. Скончалась в Петрограде.

[28] Диево-городище, деревня в 18 км от Ярославля на берегу Волги, где родился Федор Степанович Колычев (1507 — 1569), в монашестве Филипп, Митрополит всея Руси 1566-1568 гг. Причислен к лику святых Святителей Московских.

[29] Наталия Ивановна, урожденная Кравкова (1801 — 1879), замужем за поручиком Михаилом Андреевичем Метальниковым, имевшим поместья в Саранском и Ардатовском уездах. Супруги похоронены на кладбище при церкви в с. Репьевка Ардатовского уезда. Помещичий дом Метальниковых и церковь уничтожены в советское время, на месте кладбища свиноферма.

[30] В Рыбинске производилась перегрузка товаров, идущих с низовья Волги на суда, следующие вверх по Волге до Твери, вверх по Шексне и Мологе. В Рыбинске находилась и крупная хлебная биржа.

[31] Первый каменный собор Преображения Господня был построен в Рыбинске в первой половине XVII века (точное его подобие — церковь Христа Спасителя в г. Романове). Благословение на постройку этого храма было дано Ростовским Митрополитом Ионой III в 1654 г. В 1802 году была возведена колокольня с 52 колоннами ионического ордера. На колокольне один из колоколов был отлит во Франкфурте в 1642 г. По проекту ректора Санкт-Петербургской Императорской Академии Художеств А.И. Мельникова в 1838-1851 гг. был перестроен Спасо-Преображенский собор с приделами Знамения Пресвятой Богородицы, Усекновения главы Иоанна Предтечи, Апостолов Петра и Павла, Пророка Илии. «Старый» собор, постройки 1720 года, расположен на месте деревянной церкви во имя Святителя Николая Мирликийского с приделом в честь преподобного Алексия, человека Божьего.

[32] Городской театр в Рыбинске был построен в 1875-1879 гг. по проекту архитектора В.А. Шретера по инициативе городского головы Н.Д. Живущева. Театр сгорел в 1920 году, и на его месте устроен сквер. Пензенский театр был создан известным театралом И.Н. Горсткиным, который был сослан в Пензенскую губернию из-за принадлежности к тайным организациям «декабристов», и располагался в его доме. Первоначально труппа состояла из крепостных Горсткиных.

[33] Николай Михайлович Метальников, отставной гусарский поручик. Из-за пристрастия к выпивке имел семейное прозвище «Дядюшка слабость». С годами полностью ослеп, жил в с. Репьевка в имении своих родителей у одной из сестер.

[34] Кисловский Владимир Павлович, сын известного агронома, профессора Московского университета П.А. Кисловского (1817 — 1875), из потомственных дворян Тверской губернии, окончил в 1880 году Александровский лицей и был избран Кашинским уездным предводителем дворянства, Ярославский вице-губернатор с 1905 по 1915 гг. В 1907 году был инициатором прославления святой княгини Анны Кашинской. В семье предков В.П. Кисловского воспитывался Григорий Александрович Потемкин.

[35] Святая благоверная княгиня Анна Кашинская (около 1280 — 1368), дочь князя Дмитрия Борисовича Ростовского, с 1294 г. жена святого князя Михаила Ярославича Тверского, казненного в 1318 году в Орде, мать Великих князей Тверских и Владимирских Дмитрия Грозные Очи Михайловича (1298 — 1326), Александра Михайловича (1301 — 1339), также убитых в Орде, и Василия Михайловича I Кашинского (1304 — 1368). Княгиня, приняв монашество с именем София, организовала монастырь, схиму приняла незадолго до смерти под именем Анна. В 1649 году она была канонизирована, и Царь Алексей Михайлович присутствовал при открытии мощей. В 1677 г. Патриарх Иоаким деканонизировал княгиню Анну. В 1909 году святая благоверная княгиня Анна была вновь канонизирована, на церемонии обретения мощей присутствовала Великая Княгиня Елизавета Феодоровна. В 1930 году мощи были изъяты большевиками из Воскресенского собора и вновь возвращены в 1993 г.