‣ Меню 🔍 Разделы
Вход для подписчиков на электронную версию
Введите пароль:

Продолжается Интернет-подписка
на наши издания.

Подпишитесь на Благовест и Лампаду не выходя из дома.

Православный
интернет-магазин





Подписка на рассылку:

Наша библиотека

«Блаженная схимонахиня Мария», Антон Жоголев

«Новые мученики и исповедники Самарского края», Антон Жоголев

«Дымка» (сказочная повесть), Ольга Ларькина

«Всенощная», Наталия Самуилова

Исповедник Православия. Жизнь и труды иеромонаха Никиты (Сапожникова)

​«Спасена буди вся земля…»

Московский блаженный Иван Яковлевич Корейша.

Московский блаженный Иван Яковлевич Корейша.

Об авторе. Владимир Иванович Мельник родился во Владивостоке в 1952 году. Член-корреспондент Академии наук Республики Татарстан, доктор филологических наук, профессор, член Союза писателей России. Живет в Москве.

В XIX веке известность московского юродивого и провидца Ивана Яковлевича Корейши, содержащегося в Преображенской больнице для душевнобольных, была достаточно большая. К нему ехали за советами, исцелением и молитвой со всех концов России тысячи людей — и из бедняцких хижин, и из московских купеческих домов, и из петербургских дворцовых покоев. Бывали у него и многие знаменитости ХIХ века. Его делали героем своих произведений русские классики и другие знаменитые писатели. Ему благоволил Святитель Филарет (Дроздов). О нем спорили на страницах толстых журналов еще при его жизни, ему посвящены были отдельные книги. В настоящее время написан сценарий для постановки фильма. Имя его мы находим в издаваемой ныне Русской Православной Церковью Православной энциклопедии. А между тем не многие сегодня знают о жизненном подвиге Ивана Яковлевича, хотя на могилке его по воскресным и праздничным дням священники храма святого Пророка Илии служат панихиды, а на его могилке всегда горит неугасимая лампада и лежат свежие цветы. Предлагаю вниманию читателей не просто жизнеописание юродивого старца, но первую попытку выявить внутреннюю логику его жизни, являвшую собою один из ярчайших духовных подвигов в истории русского юродства.

Небесный псалмопевец

Московский храм во имя святого Пророка Божия Илии, что в Черкизове, известен тем, что в нем хранится редкая икона Святителя Алексия «Исцеление Тайдулы», и еще тем, что рядом с храмом почивают мощи блаженного Ивана Яковлевича Корейши...

Красавец-храм производит необыкновенное впечатление. Входишь в него и как будто погружаешься в таинственную глубь веков. Храм старинный, намоленный. Иконы старые — каждая как будто из музея древностей. Они стояли еще в старом храме, построенном здесь в 1370 году! Потом, когда деревянный храм сгорел, их в 1690 году перенесли в новый, каменный, где они и пребывают до сих пор.

Но, конечно, самая известная святыня храма — это могилка московского блаженного Ивана Яковлевича Корейши. Иван Яковлевич в свое время был весьма хорошо известен не только в Православной Москве, но и в Петербурге. Его ответов на духовные вопросы искали такие известные современники, как, например, филолог академик Ф.И. Буслаев, писатель Н.В. Гоголь (хотя последний так и не решился войти в его келью). В записках доктора А.Т. Тарасенкова упоминается о загадочной поездке Гоголя к Ивану Яковлевичу. Гоголь, подъехав к воротам Преображенской больницы, слез с санок, долго ходил взад и вперед у ворот, а потом, постояв в раздумье, опять сел в сани и уехал. (Тарасенков А.Т. Последние дни жизни Н.В. Гоголя. М., 1902. С. 17.)

Посетил Корейшу и духовник Гоголя священник Матфей Константиновский, рассказавший о своей встрече с юродивым: «Года два тому назад вздумал я устроить придел во имя преподобного Дионисия, архимандрита Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, в нашем Ржевском соборе, но средств к этому никаких не было. В это время по неожиданному случаю я вызван был в Москву, где по окончании своих дел вздумал посетить Ивана Яковлевича, о котором много слыхал хорошего. На вопрос мой, будет ли успех в моем намерении устроить придел в соборе, он вместо ответа позвал к себе служителя и приказал ему принести маленький рассыпавшийся бочонок, что служитель немедленно и исполнил. Иван Яковлевич начал прилежно исправлять бочонок, который через несколько минут и был готов, так что как будто нисколько не был поврежден: дощечки, донышки и обручи были все на своем месте, ни одной щелочки было не видно. Исправленный бочонок он передал мне с сими словами: “На-ка, посмотри, ведь, кажется, хорош будет, не потечет”». (Архимандрит Михаил (Козлов). Записки и письма. М., 1996. С. 11-12.)

В 1845 году, будучи молодым человеком, будущий академик Федор Иванович Буслаев написал ему записку: «Батюшка, Иван Яковлевич, благословите Феодора и не оставьте его в Ваших святых молитвах. Скажите, будет ли он благополучен. Скоро ли женится». Ответ был, как всегда, иносказательный:

1845 рока мца декемрея ХIV дня
ко Господу молитесь
да в адских полех
совершенно изцелитесь
А женится не скороу
А животу пудет здоровоу

студент просвещения…

Часто среди его посетителей можно было обнаружить и представителей высшего света. В Новом энциклопедическом словаре, вышедшем в начале ХХ века, сказано: «Редкий день проходил без того, чтобы у Корейши не побывала сотня посетителей… Его посещали многие представители (особенно представительницы) высшего света…» Что касается высшего света, то известны, например, воспоминания о нем князя Алексея Долгорукого: «Я наблюдал за Иваном Яковлевичем в Москве, в доме умалишенных; вот один случай, который убедил меня в его прозерцании. Я любил одну А.А.А., которая, следуя в то время общей московской доверенности к Ивану Яковлевичу, отправилась к нему для того, не предскажет ли ей чего-нибудь нового; возвратившись оттуда, между прочим, рассказала мне, что она целовала руки, которые он давал, и пила грязную воду, которую он мешал пальцами; я крепко рассердился и объявил ей формально, что если еще раз поцелует она его руку или напьется этой гадости, то я до нее дотрагиваться не буду. Между тем спустя недели три она отправилась вторично к нему, и когда он, по обыкновению, собравшимся у него дамам стал по очереди давать целовать свою руку и поить помянутою водою, дойдя до нее, отскочил, прокричав три раза: «Алексей не велел!»; узнав это, я решился к нему поехать и понаблюсти за ним; первая встреча моя была с ним: как только я взошел, он отвернулся к стене и начал громко про себя говорить: «Алексей на горе стоит, Алексей по тропинке идет узенькой, узенькой; холодно, холодно, холодно, у Алексея не будет ни раба, ни рабыни, ноги распухнут; Алексей, помогай бедным, бедным, бедным. Да, когда будет Алексей Божий человек, да… когда с гор вода потечет, тогда на Алексее будет крест». Признаться сказать, эти слова во мне запечатлелись, и после этого я выучился трем мастерствам; хотя мне и объясняли эти слова ясновидящие и высокие, но, однако, день Алексея Божия человека я неравнодушно встречаю. Из наблюдений над ним, я утром более находил в нем созерцания, и многие такие откровенные вещи он открывал, что самому высокому ясновидцу только можно прозерцать; в других же иногда целыми днями он пустяки городил. Говорил он всегда иносказаниями».

Известность Ивана Яковлевича была достаточно большая. Ведь его делали героем своих произведений Ф.М. Достоевский (роман «Бесы»), Л.Н. Толстой (повесть «Юность»), Н.С. Лесков (рассказ «Маленькая ошибка»), А.Н. Островский («Женитьба Бальзаминова») и другие знаменитые писатели.

Жизнь Ивана Яковлевича настолько ярка, его подвиги настолько удивительны, что естественно встает вопрос о его церковном прославлении. Когда-то я спросил у почитателей Ивана Яковлевича: что же мешает его канонизации? Ответа никто не знал. Известно, что Святитель Игнатий (Брянчанинов) в книге «Приношение монашествующим», основываясь на одном лишь рассказе своих посетителей об Иване Яковлевиче, выражал сомнение в истинности его духовных даров. Однако, ознакомившись с книгой Ивана Прыжова «26 московских пророков, юродивых, дур и дураков» (главным образом книга была посвящена Ивану Яковлевичу), Святитель Игнатий высказался в одном из своих писем совсем в другом духе: «В ноябрьской книжке «Странника» опубликована книга «26 московских лжепророков» и проч. — Что же? В первых двух статьях, особливо в первой, об Иване Яковлевиче, выставлено участником их лицо, предмет общего уважения, и превращено в предмет насмешки…» (Свт. Игнатий (Брянчанинов). Собрание писем. М., 2000. С. 494.) Свое явное уважение к Ивану Яковлевичу выказывал и Святитель Филарет (Дроздов). Святитель знал о его жизненном подвиге, поскольку многие посетители Владыки бывали «на приеме» у блаженного. И Владыка этот подвиг принимал. В свое время он удовлетворил одну личную просьбу Ивана Яковлевича, касавшуюся назначения мужа его племянницы диаконом в храм святого Пророка Илии в Черкизове. На простом листе серой оберточной бумаги карандашом написал Иван Яковлевич от имени своего к его Высокопреосвященству Митрополиту Московскому Филарету просьбу. Он начал письмо словами: «Луч великого света». А затем изложил свое ходатайство за диакона и подписался: «Студент хладных вод Иоанн Яковлев», а в конце поставил три креста. По этой просьбе диакон тогда же был назначен в храм села Черкизова.

Митрополит Московский Филарет (Дроздов).

Однажды вдова коллежского асессора Екатерина Палицына спросила Владыку Филарета:

— Какого быть мнения об Иване Яковлевиче Корейше?

Он ей ответил:

— Я много знаю о нем хорошего.

— Можно ли просить его святых молитв?

— Почему же нет?

Когда же Иван Яковлевич скончался, Святитель Филарет сказал: «Отмучился труженик». Почему он сказал «труженик», понимаешь, когда знакомишься с жизнью Ивана Яковлевича, который никогда не знал покоя и всем своим существованием показывал, что жизнь христианина исполнена многих безпокойств и скорбей. После смерти Ивана Яковлевича его тело пять дней не хоронили, так как несколько обителей усердствовали похоронить его у себя. Но Владыка Филарет лично поучаствовал в этом деле и благословил уважить просьбу родной племянницы старца, которая была замужем за диаконом церкви святого Пророка Илии в Черкизове, где и был похоронен праведник.

К сожалению, основная масса людей черпает свои представления об Иване Яковлевиче из тенденциозных и до сих пор переиздаваемых книг Ивана Прыжова. Еще при жизни Ивана Яковлевича наиболее известным трудом о нем стала весьма тенденциозная книга маргинального автора И.Г. Прыжова, человека, отбывавшего наказание за убийство (он стал прототипом одного из героев романа Достоевского «Бесы»), а впоследствии спившегося. Прыжов, дошедший в своей жизни до самого дна, до связи с террористом С.Г. Нечаевым и до убийства человека по указке последнего, был весьма агрессивно настроен против Церкви вообще (он написал труд под названием «Поп и монах как первые враги культуры человека»), а в особенности против юродивых. В предисловии к переизданию книги Прыжова 1996 года сказано: «Для Прыжова их (юродивых — В. М.) существование признак дикости, патологии или сознательного жульничества». В самом деле, в книге Прыжова все московские юродивые описаны как кликуши и проходимцы. В особенности это относится к Корейше, имя которого автор непременно вспоминает в каждом новом очерке недобрым или язвительным словом. После книги Прыжова имя Ивана Яковлевича стало нарицательным в демократической прессе 1860-х годов, а во многом и в литературной среде в целом.

В современной писательско-журналистской среде сохраняется тенденция представить Ивана Яковлевича обычным безумцем, к которому толпами стекались тысячи «дур» и «дураков». Клеветнические книги Прыжова (а он посвятил Ивану Яковлевичу целых четыре книги! — зачем, если Иван Яковлевич в его глазах — просто сумасшедший?!) переиздаются, а вот замолвить доброе слово за «труженика» (Святитель Филарет) и «предмет общего уважения» (Святитель Игнатий) ныне некому. О реальной биографии Ивана Яковлевича наиболее полное и достоверное представление дает прежде всего тот источник, который, к сожалению, оказался вне поля зрения как писателей ХIХ века, так и современных комментаторов. Речь идет о книге Александра Федоровича Киреева «Юродивый Иван Яковлевич Корейш» (М., 1898), одного из весьма немногих, кто писал об Иване Яковлевиче не понаслышке. Киреев лично знал его и даже в свое время был спасен от смерти молитвой подвижника. А.Ф. Киреев знал о том, как воспринимают подвиг юродства, явленный в лице Ивана Яковлевича, многие известные люди. И потому в предисловии к своей книге писал: «Многие из старожилов Москвы, вероятно, помнят то время, когда в Преображенской больнице умалишенных находился известный всей Москве «Иван Яковлевич», который, получив высшее академическое образование и обладая от природы умом светлым, был для многих камнем преткновения как образом своей юродствующей жизни, так и своими действиями, шедшими вразрез обычаям мира, и поэтому посещавшие его из одной лишь любознательности уходили с полным убеждением, что видели сумасшедшего, тогда как … люди, чаще других бывавшие у него и с религиозной точки зрения глубже всматривавшиеся в его жизнь и действия, видели пред собою не только [не] сумасшедшего, но даже и не простого смертного, а великого по терпению своему подвижника, добровольно презревшего мир со всеми его благами и принявшего вольную нищету и юродство, которое и святыми отцами Церкви признается за самое высокое подвижничество».

Подвиг юродивого труден и часто мало доступен пониманию. Требуется внимательное прочтение жизни и поступков блаженного, чтобы вполне понять их внутренний смысл. Работа, которую держит в руках читатель, есть первая современная попытка хотя бы немного понять основную «линию жизни» Ивана Яковлевича. Эта линия была — строгая вертикаль, ведущая от земли на Небо. Вертикаль без изгибов от усталости и немощи человеческой. Душа его всегда была устремлена в высоту.

Юродивых и блаженных испокон веку особенно привечали на Руси. Но даже среди блаженных Иван Яковлевич выделяется необычностью своего подвига, какой-то особой романтической высотой духа.

Детство и годы учения

О точной дате и месте рождения Ивана Яковлевича сегодня вряд ли кто-нибудь решится сказать совершенно точно. Считается, что родился он 8 (21 по н. ст.) сентября 1783 года в Смоленской губернии в семье священника. Отец его ради священства отказался от дворянского звания. Он служил священником сначала в селе Иньково Поречского уезда Смоленской губернии, а затем и в самом Смоленске. Похоронен священник Яков Корейша в Спасо-Преображенском Авраамиевом монастыре.

О детских годах Ивана Яковлевича мы почти ничего не знаем, известно лишь то, что у ребенка были необыкновенные способности к учению. В десять лет мальчик поступил сразу во второй класс уездного училища, откуда через три года был переведен в Смоленскую Духовную семинарию. Учился Иван Корейша отменно, особенно ему давались богословие, толкование Священного Писания, латинский и греческий языки. С детства мальчик обнаружил необычайную серьезность характера: основательность суждений, твердость воли, необычайную уединенность, даже замкнутость. В семинарии его прозвали анахоретом. Учителя и семинаристы любили его и замечали в нем и необыкновенные духовные устремления. С юных лет Иван Яковлевич много времени проводил в уединенной молитве, без которой был бы совершенно невозможен его жизненный подвиг. Однако именно о молитве его не пишет ни один биограф, ибо внутренняя жизнь юродствующего подвижника была полностью сокрыта от его современников.

Семинарию Иван Яковлевич окончил с отличием в 1803 году, и всем было очевидно, что он должен быть рукоположен в дьякона, а потом и в священника. Однако сам ли юноша решил или ему было открыто Свыше, но в священники он не пошел. Ему предстоял совершенно иной путь служения Богу и людям, путь тернистый, на котором у него не будет ни своего угла, ни минуты покоя — до самой его кончины. Зато в изобилии будет различных гонений, тесноты, насмешек. Иван Яковлевич очень рано принял в свою душу слова Христа: «Царство Мое не от мира сего». И, поняв, отринул от себя «сей мир», всей душой горячо возжелав Царствия Небесного, Царства вечной Правды. Такие духовные перевороты совершаются в глубине сердца: ни наблюдать, ни описать их невозможно. Однако ясно, что Иван Яковлевич уже в юные годы обнаружил душу поистине великую. Встав однажды на тропу юродства, он упорно шел по ней всю свою жизнь, принимая все оскорбления, насмешки и гонения как должное, неизбежное в этом бренном мире — с терпением и мужеством великого сердца.

В жизненном подвиге, который Иван Яковлевич понес, было две равно важных и взаимосвязанных стороны. С одной стороны, это было его юродство Христа ради. С другой — полное самоотвержение ради служения людям. Редкий человек даже физически смог бы вынести все те трудности, которые выпали на долю Ивана Яковлевича. На последнем месте своего земного пребывания в комнате больницы для умалишенных он, зайдя туда, сразу очертил вокруг себя линию, за которую никогда не выходил, отдав основную часть комнаты своим многочисленным посетителям, а для себя оставив лишь маленький уголок, где ему было явно тесно. Этим он подчеркнул свой главный жизненный принцип: если мы жаждем Царствия Небесного, то в этом мире мы не можем устраиваться с удобством и покоем, теснота должна сопровождать нас до самой могилы. Даже будучи больным, он целыми днями продолжал принимать людей и участвовать в их жизни советом, назиданием и иной помощью. Последний посетитель ушел от Ивана Яковлевича за минуту до его кончины! Таким образом, вся его жизнь прошла в тесноте и в безпокойстве — на виду многих, чаще всего совершенно незнакомых людей! Себе он мог принадлежать лишь в короткие часы сна.

Еще в молодые годы Иван Корейша, прозревая свое будущее, стал готовить себя к несению столь тяжкого креста. С этим и был связан отказ его от священнического сана. Несколько лет после окончания семинарии напряженно размышлял он о своем жизненном пути. Все это время он служил преподавателем в духовном учебном учреждении. Насколько это была цельная религиозная личность, всецело преданная Богу, показывает его уход из училища. Он, словно верный ученик Христов, пропускал мимо ушей шум окружающего мира и вслушивался лишь в голос Бога в себе, и как только услышал ясный ответ на свои вопросы, не раздумывая, пошел на зов Христов. Его преподавательская карьера кончилась для многих очень странно. 7 мая 1806 года во время урока он вдруг положил на стол учебник и тетрадку и вышел из класса. Не думая ни о каких житейских обстоятельствах, он вышел из училища и пошел по улице — прямо в Соловецкий монастырь, без вещей, без денег, не сказав никому ни слова. Этот его странный для окружающих поступок был бы хорошо понятен святым Апостолам, которые, услышав голос Учителя, тут же бросали свои рыбацкие снасти и шли за Христом, навсегда уходя от своей привычной жизни, от родных и друзей, не оглядываясь назад и ни о чем не сожалея. Что же услышал тогда Иван Яковлевич? Это навсегда останется тайной. Но очевидно, что он должен был пройти через опыт странничества, борьбы с собою, опыт искушений и послушания.

Монастырь. Опыт послушаний

Добрался Иван Яковлевич до монастыря лишь к осени и до лета 1807 года жил в Соловецкой обители послушником. Затем отправился он в Киево-Печерскую Лавру, по пути заходя в монастыри и поклоняясь Православным святыням. Из Киева путь его пролег в Нило-Столобенскую пустынь, куда он прибыл осенью 1808 года. Здесь он опасно заболел и исцелился у мощей преподобного Нила, после чего произнес первое свое пророчество: «Да! Ныне несли меня на руках и в церкви усадили, а через пятьдесят три года опять понесут и уж уложат в церкви». В самом деле, скончался он через пятьдесят три года, в 1861 году, и был похоронен при храме святого Илии Пророка в Москве.

В Нило-Столобенской пустыни прожил Иван Яковлевич три года в звании послушника. Совершенно ясно, что несение монастырских послушаний и весь строй строгой иноческой жизни в пустыни многому научили Ивана Яковлевича и ко многому подготовили на его пути к юродству Христа ради и самоотреченному служению людям. Произнесенное им пророчество о собственной смерти подтверждало, что Ивану Яковлевичу давно был открыт его дальнейший жизненный путь. Он знал, что монахом не станет, но опыт монастырской жизни был нужен его душе, очищаемой в послушаниях. По сути, Иван Яковлевич в своей жизни прошел путь суровейшего монашеского послушания, да еще среди такой суеты, которую трудно себе и представить и о которой только говорят: «сумасшедший дом». Ведь он впоследствии принимал сотни людей в день! Далеко не каждый монах смог бы сохранить духовный мир, непрестанную молитву и милосердие к больным и страждущим людям, с их порою «глупыми» житейскими вопросами, не в тишине монашеской кельи, а в такой обстановке. А Иван Яковлевич не только сохранил, но и преумножил.

Может быть, здесь, в монастыре, получил Иван Яковлевич и свое главное сокровище — навык к Иисусовой молитве, которую он научился творить безпрестанно не только устами, но и умом — и стоя перед образами, и во сне, и во время беседы: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного». Проведя сорок три года под сводами больницы для умалишенных, Иван Яковлевич, всегда окруженный людьми, приходящими к нему за советом, в людской сутолоке не смог бы укрепляться духовно без молитвы, для которой у него не было специально отведенного времени: он молился постоянно. Его попытки послушничать в трех монастырях не говорят ли о том, что он искал себе духовного руководителя в Иисусовой молитве? Возможно, такого руководителя нашел он в Нило-Столобенской пустыни…

Смоленский отшельник

Вернувшись в Смоленск, Иван Яковлевич весь отдался молитве и вел не только уединенный, но и отшельнический образ жизни. Местом его пребывания стала деревенская баня. К нему потянулись посетители, получавшие от него помощь, советы и утешение. Здесь впервые Иван Яковлевич столкнулся с тем, что большинство приходивших к нему требовали от него не духовного наставления, а чисто бытового совета для получения той или иной житейской выгоды. Чтобы вразумить такого сорта людей, Иван Яковлевич вступил на путь откровенного юродства. На стене своей бани он повесил объявление: желающие побеседовать с ним должны были не входить, а вползать на четвереньках. Это уменьшило количество праздношатаек, желавших пообщаться с Иваном Яковлевичем.

Сам же подвижник хотел служить лишь тем, кто действительно нуждался в его помощи. Со временем избрав еще более уединенное место обитания, тщательно скрываемое от людей, он внезапно появлялся в том или ином доме, где случилась какая-либо беда, и старался помочь советом или утешить страждущих. Он приходил к больным, умирающим, нуждающимся. Когда в доме умирал человек, Иван Яковлевич приходил неожиданно в такую семью, читал заупокойные молитвы и после так же внезапно уходил, не беря себе никакой мзды. Когда его спрашивали, выживет ли больной, он косвенным образом давал понять, к чему следует готовиться. Когда же приглашали его богатые купцы в дом и поили чаем, он мог дуть на блюдце до тех пор, пока не выливался из блюдца весь чай, а булки отдавал на площади птицам.

Это служение нуждающимся и нежелание общаться с ищущими корысти помогает понять, почему Иван Яковлевич так любил и всю жизнь распевал четырнадцатый псалом в переложении поэта Михаила Ломоносова:

Господи, кто обитает
В светлом доме выше звезд,
Кто с Тобою населяет
Верх священных горних мест?
Тот, кто ходит непорочно,
Правду навсегда творит
И нелестным сердцем точно,
Как языком, говорит.
Кто устами льстить не знает,
Ближним не наносит бед,
Хитрых сетей не сплетает,
Чтобы в них увяз сосед.
Презирает всех лукавых,
Хвалит Вышнего рабов
И пред Ним душою правых
Держится присяжных слов.
В лихву дать сребра стыдится,
Мзды с невинных не берет;
Кто на свете жить так тщится,
Тот вовеки не падет.

Московская психиатрическая больница № 3, бывшая Преображенская. Здесь долгие годы находился блаженный Иван Корейша.

Аскеза его напоминает нам о житии Блаженной Ксении Петербургской: его видели спящим на земле, ходящим на морозе босиком, питался он одним хлебом, который смачивал снегом или родниковой водой. Зимой и летом одет он был в неизменный синий халат. Именно в это время Иван Яковлевич начинает говорить нарочито загадками, порою невнятно, так что значение его высказываний вопрошающие должны были разгадывать.

В 1817 году с Иваном Яковлевичем случилось происшествие, изменившее всю его жизнь. Один немолодой уже вельможа проезжал через Смоленск, и ему приглянулась дочь бедной вдовы, красивая девушка. Выдав себя за холостого человека, он стал официально просить ее руки с условием, что брак должен быть совершен по приезде «молодых» в Петербург. Это был страшный обман. Бедная мать невесты не знала, на что решиться: как отпустить дочь с незнакомым человеком, хотя и вельможей? Она решила обратиться к Ивану Яковлевичу. Выслушав ее, Иван Яковлевич сказал, что у этого человека жена и трое детей, а при живой жене никакого законного брака быть не может. «Брак» не состоялся, обман был разоблачен, однако злобе вельможи не было границ. Пользуясь своими связями, он добился того, что Ивана Яковлевича объявили сумасшедшим и поместили в больницу в Смоленске. Однако народ продолжал ходить к нему и в больницу, несмотря на строгие запреты. Слух о нем ширился, все больше людей сочувствовало его положению, так что даже из Москвы стали поступать запросы о действиях местных властей, которые поспешили избавиться от Ивана Яковлевича, направив его в московский дом скорби, как тогда называли психиатрическую лечебницу.

Студент хладных вод

Ивана Яковлевича связали по рукам и ногам и в простой телеге, покрытого рогожами, вывезли из города тайно. Свое путешествие в Москву и помещение в дом для душевнобольных сам Иван Яковлевич описывает следующим образом: «Когда суждено было Ивану Яковлевичу переправляться в Москву, то ему предоставили и лошадь, но только о трех ногах, четвертая была сломана. Конечно, по причине лишения сил несчастное животное выдерживало всеобщее осуждение, питаясь более прохладою собственных слез, нежели травкою. При таком изнуренном ее положении мы обязаны были своей благодарностью благотворному зефиру, по Божьему попущению принявшему в нас участие. Ослабевшая лошадь едва могла передвигать три ноги, а четвертую поднимал зефир, и, продолжая так путь, достигли мы Москвы, а октября 17 взошли и в больницу. Это начало скорбям. Возчик мой передал обо мне обвинительный акт, и в тот же день, по приказу строжайшего повеления, Ивана Яковлевича опустили в подвал, находящийся в женском отделении. В сообразность с помещением дали ему и прислугу, которая, по сердоболию своему, соломы сырой пук бросила, говоря: “Чего же ему еще? Дорогой и этого не видал; да вот еще корми его всякий день, подавай воды с хлебом, а в бане жил, что ел? Погоди, я сумею откормить тебя — у меня забудешь прорицать!”»

Привезли блаженного в Преображенскую психиатрическую больницу в Москве. Условия здесь были ужасные. Печи не топились, разбитые стекла заклеивались бумагой, полураздетые и полуголодные больные спали вповалку на грязных подстилках в палатах, коридорах и на лестницах, не было даже тюфяков. Буйных приковывали цепями к столбам на несколько месяцев. В такой обстановке, сожалея об этих несчастных людях, Иван Яковлевич провел долгих сорок три года.

Сначала поместили его в подвале женского отделения, где он сидел привязанный тяжелой цепью к стене. В подвале было холодно и сыро, санитары мучили больных болезненными процедурами, в том числе холодом на голову, но Иван Яковлевич во всем искал духовный смысл и не роптал. Он считал, что настоящее его положение есть продолжение «учебы», то есть постижения жизни по Евангелию, по заветам Христа. С этого времени он стал подписываться, имея в виду холод и сырость подвала, а также всю свою жизнь в этой юдоли слез: «студент хладных вод». Кроме того, это означало, что Иван Яковлевич никогда ни в чем не искал покоя, комфорта, а напротив, учился утеснять себя во всех физических проявлениях жизни, жить не по хотениям плоти (а плоть любит теплую, а не холодную воду!), но в борениях с нею. Учился сам и учил этому других.

Однако вскоре о прозорливости Ивана Яковлевича стало известно. Дело в том, что в больнице содержался с давних пор один блаженный, из крестьян Костромской губернии, Александр Павлович. К прозорливцу многие обращались с вопросами, на которые он давал ясные и прямые ответы. Чаще других приходил к нему для беседы его земляк, фабрикант-суконщик Лука Афанасьевич. Однажды Лука Афанасьевич в день своего Ангела прямо из церкви отправился к Александру Павловичу, чтобы устроить для обитателей больницы обед, как он это делал ежегодно в день Апостола Луки. Александр Павлович встретил его с распростертыми объятиями, поцеловал и сказал: «Как ты счастлив! как ты счастлив, радость моя! истинно благословен час рождения твоего! Радуюсь за тебя, радуюсь тому, что Бог удостоил тебя послужить не одному мне, а гораздо выше меня. Постарайся, ангел мой! постарайся с любовью послужить доброму делателю винограда Христова, за то и сам получишь награду; ступай, отыщи его, он находится под нами, в подвале». Молодой человек был допущен в подвальное помещение больницы, где увидел Ивана Яковлевича в ужасной обстановке. С этого дня положение Ивана Яковлевича улучшилось, к нему стали пускать людей. А вскоре был назначен новый главный врач больницы, доктор В.Ф. Саблер, который перевел его в отдельную палату и официально разрешил посещения. К Ивану Яковлевичу, как и в Смоленске, толпами пошли люди. Редкий день проходил без того, чтобы у него не побывала сотня посетителей. Его посещали купцы, мещане, представители высшего света. При этом посещавшие жертвовали больнице деньги, и жизнь лечебного заведения преобразилась до неузнаваемости: больным стали выдавать чистое белье, хорошо кормить, сад при больнице расчистили.

Юродивый старец

Так Иван Яковлевич начал помогать несчастным обитателям больницы и лишь себе ни в чем не давал покоя: спал на полу, без одеяла и подушки, никогда не сидел, все делал стоя на ногах. Когда Ивана Яковлевича перевели в отдельную просторную комнату, он не стал пользоваться покоем. И в просторном помещении нашел труженик прежнюю свою тесноту: в углу около печки, на полу, в размере двух квадратных аршин он определил себе пристанище и, словно осужденный, не смел протянуть ноги за один раз определенную им черту. Практически всю комнату, со всею мебелью и даже кроватью, он оставил для приходящих. Для себя же определил безпокойное житье.

По его просьбе в больницу доставляли камни и стекло, Иван Яковлевич молился о людях и в молитве как бы сокрушал их грехи, разбивая в пыль приносимые ему стекла, кости и булыжники. При этом он пел псалмы, в том числе и любимые стихотворные переложения Ломоносова:

Хвалу Всевышнему Владыке
Потщися, дух мой, воссылать;
Я буду петь в гремящем лике
О нем, пока могу дыхать.

(переложение 145-го псалма)

Это была не столько физическая, сколько духовная работа, но не каждый понимал действия блаженного. Приносимую ему на завтрак, обед и ужин пищу Иван Яковлевич превращал в месиво и в таком виде ел сам и угощал ею приходящих к нему за советом, показывая им их грех чревоугодия.

Покоя Иван Яковлевич не знал ни днем, ни ночью. Об этом рассказывал Мирон, отставной солдат, приставленный к нему в больнице:

— Какая жизнь с безумным человеком: ни днем, ни ночью покоя нет, как каторжный; днем, видите сами, чем он занимается: шум, стук, голова треснуть хочет; потом эти посетители, и зачем лезут, не понимаю; а ночью ляжет животом на пол, да на локотках против иконы, и до самого рассвета невесть что лопочет, уснуть-то как следует не дает.

Ивану Яковлевичу присылали много записок с вопросами. Некоторые его ответы известны.

— Идти ли мне в монастырь?

— Черная риза не спасет, и белая в грех не введет. Будьте мудры, яко змии, и кротки, яко голуби. 185Д рока mensis июля XXII. Студент хладных вод Иоанн Яковлев.

— Будут ли мне рады в Петербурге?

— Бог лучше радуется о спасении бренного человека, нежели о 9-х праведных соспасенных.

— Что ожидает рабу Божию N?

— Мир нетления.

— Счастлив ли будет мой сын Александр старший?

— Пока счастие прозябает, много друзей бывает, когда счастие же проходит, тогда ни един друг не приходит.

— Кто будет раб Божий Николай?

— Архидиакон.

— Что будет рабу Божию Константину?

— Житие, а не роскошная масленица.

Одним из верных почитателей Ивана Яковлевича был Федор Киреев, который рассказал о том, как познакомился с блаженным. Случилось так, что он запил, да так, что не ночевал дома. «Прокутивши, далеко за полночь, ночевал я в нумерных банях, а утром, со страшною головной болью, не зная, где бы убить время от гнетущей меня тоски, я надумал, ради развлечения, поехать в Преображенскую больницу посмотреть, кто такое этот Иван Яковлевич. Приезжаю и вхожу в коридор больницы. Действительно, направо и налево везде сумасшедшие. Один подбегает ко мне и просит табаку; другой рекомендуется каким-то выходцем с того света, а третий протягивает руку, как давнишний знакомый, и несет околесную. Оторопь меня взяла; куда, думаю, я попал и зачем приехал. Но, слава Богу, сейчас же указали мне дверь к Ивану Яковлевичу, куда я и поспешил войти. Народа почти полна комната, и впереди всех, задом к посетителям, стоит среднего роста плешивенький старичок, трет апельсином стену, приговаривая:

— Федор, Федоритес Федоритиссимус; баней-то, баней-то как запахло!

Меня просто слова эти поразили; откуда, думаю себе, он знает и имя мое, и о том, что я прямо из бани: но не успел я собраться с мыслями, как Иван Яковлевич, быстро обернувшись ко мне, проговорил:

— Здравствуй, сосна! где ты только росла; ну, дядя, будет, довольно, пора за работу. Ну-ка, Миронка, — обращаясь к служащему: — Давай бутылок!

И когда Миронка принес стекла, Иван Яковлевич сказал:

— Ну, дядя, садись и сокрушай, вот так! — и передал мне в руки булыжник.

Битых два часа я трудился над этой работою. В пот и в жар меня ударяет, поясницу больно, голова с похмелья трещит, а Иван Яковлевич только покрикивает на меня:

— Сокрушай, — говорит, — мельче, скоро адмиралтейский час настанет!

В это время от сильного удара отлетевшим осколком стекла разрезало мне щеку и показалась кровь. Я приостановился, отирая щеку, а Иван Яковлевич, приблизившись ко мне, захватил щепоть песка с мелким стеклом с пола и начал тереть мне щеку. Кровь остановилась. Бьет двенадцать часов, Иван Яковлевич приказывает служителю принести от смотрителя чашку простого вина:

— Скажи, что просит Иван Яковлевич.

Приносит служитель неполную чайную чашку вина. Иван Яковлевич, отхлебнув из нее немного, перекрестил и подал мне. Я с жадностью выпил; но странно, что когда я проглотил, то ощущал вкус не простого вина, а вина церковного».

Странности Ивана Яковлевича были его «педагогическим приемом». Являя собою образ крайнего смирения и самоотречения, он самим своим существованием учил других христианскому поведению, необходимости борьбы со своими страстями и отречению от внешнего мира или, как он говаривал, «ада». Нужно было лишь вдуматься в смысл его поступков.

Вот лишь один случай: известно, что Иван Яковлевич ни во что вменял пищу, приносимую ему посетителями: смешивал кашу и щи, туда же выжимал попавший под руку фрукт — лимон или апельсин, а следом соленую рыбу и пр. Эту пищу предлагал отведать и другим. Что хотел он этим сказать? Только одно: земная пища не должна занимать столько времени и внимания, сколько уделяют ей люди.

Так же относился он и ко всем земным благам, например к деньгам. Ему часто предлагали взять деньги, но он всегда отказывался и даже не брал их в руки. «У нас, — говорил он приносившему, — одежонка пошита и хоромина покрыта, а ты находи нуждающихся и помогай им!» Иногда Иван Яковлевич и сам показывал пальцем на таких нуждающихся и даже приказывал кому-либо из состоятельных посетителей прямо сейчас, при нем, помочь бедной вдове или какому-нибудь бедняку. Так земное богатство обменивалось на будущее небесное блаженство.

Незабываем и другой эпизод, показывающий отношение Ивана Яковлевича к земным богатствам. Этот эпизод рассказал упоминавшийся уже Александр Федорович Киреев:

«Приходит к Ивану Яковлевичу старушка в капоре, салопе и с ридикюлем на руке.

— Что тебе, бабуся? — спрашивает ее Иван Яковлевич.

— К вам, батюшка, пришла по очень важному делу.

— Если по очень важному, — говорит Иван Яковлевич, — то садись, бабуся, на пол, — и сам стал усаживать ее.

Старуха, севши, начинает рыться в своем ридикюле, из которого вынимает вчетверо сложенную ветхую, засаленную бумагу и, подавая ее Ивану Яковлевичу, говорит, что это польский лотерейный билет «Шемана и Серроки». И вот минуло уже пятнадцать лет, а он до сих пор в тираж не вышел; выйдет ли когда и можно ли на это рассчитывать? Иван Яковлевич берет из рук ее билет и разрывает его на мельчайшие части. В это время старуха в ужасе бросается к нему, но он, успокоив ее вторично, усаживает и приказывает ей понемножку есть эти клочки билета и запивать тут же стоявшим клюквенным морсом. Старуха до того поражена была всем виденным и ею перечувствованным, что, как бы безсознательно подчиняясь велению, начинает пережевывать эти клочки и с помощью морса проглатывать. А когда весь билет был ею истреблен, то Иван Яковлевич, помогая ей подняться с полу, так любезно ей говорит:

— Ну, бабуся! теперь ступай ко дворам!

— А билет, батюшка, как же?

— А билет, бабуся, выйдет завтра.

Такой была для кого-то суровая и непереносимая, порою проникнутая иронией, но по сути высокая, отвергающая «ад» мира «школа» Ивана Яковлевича.

Вообще все его подобные поступки подчеркивали тщету земного — и жажду небесного. Сам юродивый старец горел любовью к Богу и хотел пробудить этот жар в других. В его поведении проявлялось постоянное противопоставление временного и вечного, земли и Неба. В этом и заключалась разгадка его странностей, в чем бы они ни выражались. Понять это, казалось бы, несложно. Однако находилось много людей, которые уходили от старца разочарованными и принимали его поступки за чистое безумие. Впрочем, многие совестливые люди интуитивно чувствовали, что Иван Яковлевич чудит не просто так. А подтверждение своим догадкам люди получали позже, когда так или иначе в их судьбе раскрывалась тайна его «прорицаний». Некоторые свидетельства поражают тем, что не просто сбывались слова Ивана Яковлевича, но еще и тем, что в исцелении человека от порока участвовали при этом и силы Небесные. Так было, например, с исцелением завистливого.

Исцеление завистливого

Главное, чем занимался Иван Яковлевич, было исцеление людей от их болезней и грехов. К нему часто приходил один любопытный праздношатайка, который не извлекал из своих посещений никаких уроков. Человек он был алчный и завистливый. Однажды во время его посещения пришла к Ивану Яковлевичу какая-то барыня, у которой он увидал очень хороший и дорогой платок — и позавидовал. Вдруг Иван Яковлевич начал обшаривать вокруг себя, чего-то ища:

— Чем это так сильно пахнет и от кого это, чей платок так пахнет? — спросил Иван Яковлевич.

— Ах, батюшка, — отвечала она, — это мой, вам, вероятно, нравятся духи, если вам угодно, я в следующий раз целый флакон принесу, — сказала барыня.

— Флакона не надо, а платок дайте.

Взяв платок, Иван Яковлевич взглянул на завистника со вздохом и сказал:

— На, убери, спрячь его.

Посетитель поспешил уйти с чужим платком. Но когда он поднял ногу, чтобы шагнуть через порог, страшная боль пронзила ему большой палец на ноге. Мучительная боль не проходила почти два месяца, больной не спал и почти ничего не ел. Накануне праздника святых Бориса и Глеба он впал в легкий сон и услышал разговор над собою.

— А здесь что лежит?

— Тут хворост выжигают.

Мимо проплыли две фигуры по воздуху. В это время заблаговестили ко Всенощной. С того дня больному стало легче. Когда он пришел к Ивану Яковлевичу, тот печально взглянул на посетителя и сказал:

— Аще пищу и одеяние имеем, тем и довольны да будем. Сказано: не пожелай дому искреннего твоего, ни села его, ни скота его, ни всего того, что видишь в руках ближнего твоего, — и улыбнулся.

Милосердие

Очевидно, что свою деятельность старец рассматривал как главный свой долг перед Богом. Поэтому оставить людей без духовной помощи он считал грехом и «адом» для себя. Иван Яковлевич часто проявлял милосердие, особенно к больным детям. Автор воспоминаний, очевидец жизни Ивана Яковлевича Александр Киреев рассказал о том, каким чудесным образом был исцелен блаженным. Из книги А.Ф. Киреева «Студент хладных вод. Иван Яковлевич Корейш» (1898 год):

«В 1855 году я заболел холерой. Всякая врачебная помощь оказалась безсильной, и я находился при последнем издыхании, так что по напутствовании меня Таинством Святого Причащения у ворот, чуя добычу, уже толпились гробовщики. Приближенные были в отчаянии; притом отца в Москве не было; он несколько недель был в отъезде. Но в самый критический момент, когда моя молодая жизнь совсем уже угасала и я лежал в безсознательном положении, вдруг является отец, только что прибывший в Москву, взглянул на меня, изменившегося до неузнаваемости, и на тех же лошадях прямо к Ивану Яковлевичу, и уже не взошел, а вбежал к нему со словами:

— Батюшка, Иван Яковлевич, помогите! У меня сын умирает.

Но Иван Яковлевич прехладнокровно отвечает:

— Богу мертвые не нужны. Ему нужны живые. Миронка! давай кулечек сюда. Ну-ка, дядя, садись, давай расплетать.

Но отец не садится:

— Помилуйте, батюшка, — мне сейчас же надо ехать обратно, потому что я сына оставил при последних минутах жизни и даже, может быть, приеду уже поздно.

А Иван Яковлевич опять повторил:

— Садись! садись!

И силою усадил его; более часа расплетали они этот кулечек, — время казалось отцу безконечным, а состояние души его было ужасное. Но наконец кулек был расплетен, Иван Яковлевич встал, держа в руке одну длинную мочалу из расплетенного кулька.

— На тебе вот эту лычку, ступай и перевяжи ему брюхо, а в рот влей маслица, от Иверской Божией Матери.

Всю дорогу ехал отец с тревогой в душе и неуверенностью, что застанет меня живым, и очень был обрадован, когда застал меня в том же положении, каким оставил, уезжая от меня. Когда перевязал он мне лыком живот и влил привезенного от Иверской маслица, я моментально захрапел; домашние встревожились, полагая, что это предсмертный колоколец, а я крепко спал; проснувшись, уже в полной памяти, ночью и чувствуя, что хочу есть, а сказать о том было некому, потому что семейные, намучившись со мной, тоже все спали, то я, будучи не в состоянии от слабости встать на ноги, ползком дополз до кухни, нашел горшок каши и, утолив, по возможности, без посредства ложки свой голод, едва дополз обратно до постели, расположенной на полу; тотчас же опять заснул, а на другой день я уже был совершенно здоров».

Он же рассказывает о другом случае с больным ребенком. Одна богатая женщина по совету провинциальных врачей привезла издалека, за тысячу с лишком верст, в Москву малолетнего больного сына своего для операции мочевого пузыря. У мальчика моча выходила каплями, со страшным жжением и ужасной болью, от которой ребенок неистово кричал и метался. Но сколько раз она ни заявлялась в клиники, ей говорили одно: ребенка необходимо в клинике оставить до операции, ибо он настолько слаб, что операции в настоящее время не выдержит. Мать же не могла допустить и мысли о том, чтобы оставить ребенка одного в таком состоянии. В это время ей кто-то посоветовал съездить с ребенком к Ивану Яковлевичу, и если уж необходимо будет положить ребенка в клинику, то испросить на это его благословения. Когда женщина с сыном приехали к Ивану Яковлевичу, он не дал благословения на операцию, а приказал служителю своему Миронке принести чайную чашку деревянного масла, которое велел матери нагреть и намазать им живот ребенку. Когда намазали живот, ребенок сейчас же заснул и спал, не просыпаясь, четыре часа. Когда же проснулся, то сказал матери, что хочет помочиться. Моча шла свободно и совершенно без всякой боли. Мать от наплыва чувств плакала; плакал и весь бывший у Ивана Яковлевича народ, видя такое чудо.

Ученики

У Ивана Яковлевича были не только поклонники. Обладая даром духовной прозорливости, он выбирал из приходящих к нему тех, кто был способен к настоящему подвижничеству во Христе. Таковы были, например, отец Пимен в Симоновском монастыре (говорят, что он лучше всех растолковывал «непонятные» слова Ивана Яковлевича), бывший военный отец Фома, который после встречи с Иваном Яковлевичем без промедления ушел в монахи в Даниловский монастырь (он стал там «гробовым»), упоминают еще одного иеромонаха Киево-Печерской Лавры. Но наиболее известна и показательна история со священником отцом Леонтием.

Отец Леонтий был не кто иной, как фабрикант-суконщик Лука Афанасьевич, который по просьбе блаженного Александра Павловича с любовью послужил Ивану Яковлевичу, облегчив его участь в больнице. Лука Афанасьевич с тех пор стал часто ходить к Ивану Яковлевичу и следовать его советам. Иван Яковлевич взялся руководить его душой и повел его за собою суровым путем самоотречения и аскезы.

Однажды Иван Яковлевич напомнил Луке Афанасьевичу слова Евангелия: «Любящий душу свою погубит ее; а ненавидящий душу свою в мире сем сохранит ее в жизнь вечную» (Ин. 12, 25). И добавил:

— Ступай, Лука, в Старый Иерусалим.

Лука Афанасьевич хотя и был всегда послушным Ивану Яковлевичу, но сильно смутился: он вел обширную торговлю, которую не на кого было оставить. Между тем Иван Яковлевич продолжил:

— Удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие (Мф. 19, 24).

После этого Иван Яковлевич стал подробно объяснять своему собеседнику предстоящий путь в Иерусалим: где он будет ночевать, где проведет целые месяцы.

— А когда будешь в Бар-граде, вспомни и меня.

Как известно, в городе Бари, в Италии, почивают мощи великого Угодника Божия и чудотворца Святителя Николая Мирликийского. Сам Иван Яковлевич не мог поклониться мощам Святителя Николая, но, видно, душа его давно жаждала каким-либо образом сделать это через других. И вот случай представился. Любимого своего ученика направлял он не только в Иерусалим, а и ко всем главным Православным святыням. Лука Афанасьевич этого не знал и, услышав о Бар-граде, недоумевал, как же он попадет в Бар-град, если его путь лежит в Иерусалим. Но в то же время почувствовал в душе своей необыкновенную решимость во всем следовать велениям своего духовного наставника.

— Благословите, Иван Яковлевич!

С этого момента началось подлинное перерождение личности Луки Афанасьевича: из доброго, но ветхого, плотяного человека стал он превращаться в нового, духовного. Столь подробно описывая его путь в Иерусалим, Иван Яковлевич умолчал об испытаниях, которые должны были выпасть на долю паломника. Лука Афанасьевич благополучно добрался до Константинополя, но дальше случились необыкновенные события. Когда он сел на корабль, разыгрался шторм, и ветер понес корабль по своей воле. Через несколько дней страшной качки на корабле обнаружилась чума, пассажиры умирали десятками, вскоре из трехсот человек на корабле остались только семеро. Управлять кораблем было некому. Лука Афанасьевич безпрестанно молился и уже готовился к смерти. Однако молитвы старца хранили его: ему предстояла высокая судьба.

Через некоторое время корабль наконец прибило к берегу.

— Где это мы?

На берегу ответили:

— В Бар-граде.

Тут-то Лука Афанасьевич и вспомнил непонятные слова Ивана Яковлевича о Бар-граде, который находится в Италии, а не на пути к Иерусалиму.

В апреле 1828 года началась русско-турецкая война, русских паломников запретили впускать в Иерусалим. Около двух лет провел Лука Афанасьевич в Италии, ожидая, когда можно будет поклониться Гробу Господню. По окончании войны, осенью 1829 года, он благополучно прибыл в Иерусалим, поклонился святым местам и отправился в обратный путь. Однако по Промыслу Божиему корабль, на котором находился Лука Афанасьевич, отнесло ветром к Святой Горе Афон, чем он и воспользовался, посетив афонские монастыри. Все это сделалось по молитвам Ивана Яковлевича за душу своего ученика.

Прибыв домой, Лука Афанасьевич думал вернуться к своим торговым делам. Однако Иван Яковлевич готовил ему совсем иное, он благословил своего ученика на новое паломничество, на этот раз по святым местам России. Отправляться в долгий путь надлежало немедленно. Еще не отдохнувший Лука Афанасьевич просил хотя бы небольшой отсрочки для отдыха.

— Нет, братец, они не отдыхают, а день и ночь бомбардируют нас и не имеют покоя, ища, как бы погубить кого. А ты только не давай ноги твоей во смятение и верь, что не воздремлет хранящий тя; Господь покров твой, и во дни солнце не ожжет тебе (из 120-го псалма), а покров Владычицы Пречистой защитит и сохранит от всякого зла.

По благословению Ивана Яковлевича паломник должен был обойти многие монастыри и пустыни, поклониться всем известным чудотворным иконам, где бы они в России ни находились. Почти шесть лет послушный ученик паломничал по России. Молитва Ивана Яковлевича сопровождала его повсюду. Одно происшествие было ему особенно памятно. Накануне праздника Тихвинской иконы Божией Матери он пошел к Тихвину, однако опаздывал: до Тихвина было еще восемьдесят верст. «О, если бы Владычица помогла мне попасть в Тихвин хотя бы к концу службы!» Между тем паломник так ослаб, что невольно присел отдохнуть и заснул. Проснулся он уже в начале двенадцатого часа, перекрестился и пошел в путь. Дорога шла то проселком, то лесом. К вечеру оказался он в густом лесу и совершенно потерял дорогу. Вдруг над головою прокатился звон колоколов. «Уж не прелесть ли это бесовская?» А звон все сильнее и ближе. Вдруг завиделась на поляне ограда монастыря.

— Что за монастырь?

— Тихвинский.

Отец Леонтий позже рассказывал:

— От радости не вник я умом в совершившееся чудо: с двенадцати часов до шести вечера я прошел 80 верст, но, естественно, забыл и усталость; иду прямо в храм, и только поднялся на порог церковный, началось шестопсалмие.

Вернувшись в Москву, по совету Ивана Яковлевича вступил Лука Афанасьевич в число братии Покровского монастыря, где вскоре пострижен был в монахи с именем Леонтия.

Когда же отец Леонтий посвящен был в иеромонаха, Иван Яковлевич в первую же неделю попросил отца Леонтия исповедать его и приобщить Святых Христовых Таин:

— Отец Леонтий! истинно желает душа моя принять Животворящее Тело и Кровь Христову и желает принять чрез тебя; о том скорбит дух мой, что я давно не сообщался сему великому Таинству.

Митрополит Филарет, любивший Ивана Яковлевича, приказал больничному священнику безпрепятственно допускать отца Леонтия к священнослужению в больнице всякий раз, когда пожелает того Иван Яковлевич. Так и было до самой кончины отца Леонтия, ставшего духовником старца. После него Иван Яковлевич уже не избирал себе особого духовника.

Отец Леонтий до конца жизни пользовался наставлениями Ивана Яковлевича. Он стал истинным подвижником, как того и хотел Иван Яковлевич, не знавший покоя сам и призывавший к борьбе с покоем своих истинных учеников. Спал отец Леонтий на полу, на войлоке, обернутый в холстину камень заменял ему подушку. Этот камень положили ему в гроб, когда он скончался. Иеромонах Леонтий занимал должность казначея Покровского монастыря в Москве, много помогал больным, читал над ними святое Евангелие, освящал для них воду. Он обещал и по смерти не забывать поминающих его у престола Безсмертного Царя.

Так чудесным образом по молитвам Ивана Яковлевича изменилась жизнь Луки Афанасьевича. Он скончался 18 мая 1848 года, накануне отдания Пасхи. Когда известили Ивана Яковлевича о его кончине, старец сказал:

— Нет, отец Леонтий не умер, а отправился служить раннюю обедню к Тихвинской Божией Матери.

В литературе упоминаются еще несколько учеников Ивана Яковлевича, ставших священнослужителями и монахами, среди них отец Пимен из Симонова монастыря и схимник Фома из Даниловского монастыря в Москве.

Известно, что отец Пимен, хорошо зная Ивана Яковлевича, обладал особенным уменьем разъяснять его загадочные фразы. С отцом Пименом была связано одно происшествие, случившееся в 1825 году. Иван Яковлевич благословил некую дворянку Веру Афанасьевну во время бунта декабристов совершить паломничество в Киев и там помолиться за Царя и усмирение бунта. Вручая ей на дорогу новый гривенничек, он сказал:

— На вот тебе, на всю дорогу достанет и с остачею, гряди с миром.

Церковь в честь Илии Пророка в Черкизове.

Однако Иван Яковлевич день выхода из Москвы не определил. Была она у него вечером, а на другой день утром она легко оделась и пошла в Успенский собор помолиться. По окончании службы в соборе отправилась Вера Афанасьевна к находившемуся в то время в Симоновом монастыре уважаемому всеми по своей строгой аскетической жизни отцу Пимену. Только она вошла в коридор, где находилась келлия отца Пимена, как он, увидя ее в оконце, закричал:

— Скорее, скорее! Ах, Боже мой, насилу я дождался. Вот и просфора тебе. Беги без оглядки, давно бы надо идти.

— Куда же, батюшка, вы так меня понуждаете? Дайте хоть немножко отдохнуть, ведь я была на службе в соборе.

— Какой тут отдых? — торопит отец Пимен. — За заставой отдохнешь, там и самовар тебе приготовлен, а у меня ведь ничего нет, кроме просфоры. Ну, иди с Богом, да смотри, домой не ворочайся.

— Батюшка, как же не воротиться: со мной ничего нет для дороги.

— Как нет? — возразил отец Пимен. — А вчера получила от Ивана Яковлевича на всю дорогу и с остачей!

Так все избранники Ивана Яковлевича были обречены на утрату внешнего покоя, своей молитвой Иван Яковлевич как бы «подгонял» их в Царствие Небесное.

Вера Афанасьевна, женщина глубокой веры, была в полном послушании у Ивана Яковлевича и не осмелилась противиться. Выйдя из монастыря, она пошла прямо на заставу. В первой же деревне позвали ее напиться чаю и угостили обедом; а к вечеру ее в следующей деревне пригласили на ужин и предложили отличный ночлег. Так и во всю дорогу она совершенно не имела нужды ни в чем; даже в Киеве не дотронулась она до своего гривенника и ни у кого ничего не просила, а каждый день встречала как бы новую родню, желавшую оказать ей всякое пособие. На обратном пути разбившиеся башмаки заставили ее разменять гривенник; по совету других она купила лапти за пять копеек, а остальной пятачок берегла на свою кончину, говоря:

— Глаза мои прикройте этой монетой из благословенного капитала.

Были у Ивана Яковлевича и еще ученики. Один из них обнаружился в Киево-Печерской Лавре, когда одна из посетительниц Ивана Яковлевича случайно разговорилась там с лаврским иеромонахом об Иване Яковлевиче. Оказалось, что он тоже из учеников его, с которым хотя и был двадцать пять лет в разлуке, но выражался о своем дорогом учителе, как будто расстался с ним за двадцать пять минут, и с растроганной душою говорил:

— Если бы не он, где бы мне достать благословение Пречистой Богородицы!

И крупные слезы убеждали в искренности его расположения к дорогому учителю.

Праведная кончина

В последние три года жизни старец стал заметно ослабевать и почти все время лежал на полу. Но служение его не прекращалось ни на минуту, даже писание ответов на записки он прекратил только за сутки до смерти: любовь к ближнему превозмогала в нем все немощи и страдания.

Иван Яковлевич всегда особо чтил Великую Субботу и приобщался Святых Таин. Весною 1861 года, после причащения в Великую Субботу Тела и Крови Христовых, зная, что это его последняя Пасха, Иван Яковлевич раздал бывшим у него посетителям просфоры и сказал:

— Поздравляю вас с новым годом, с утренней Авророй.

У всех тогда же явилась мысль: не о своем ли вечном утре говорил он? Между тем он продолжал:

— А Иван Яковлевич просит всех пожаловать к нему в день его патрона, четырнадцатого сентября.

14 сентября ст. ст. празднуется Воздвижение Честного и Животворящего Креста Господня, а также день памяти Святителя Иоанна Златоустого. В этот праздник был девятый день по кончине Ивана Яковлевича.

Одна девица, сидевшая близ него, начала целовать его голову, а он, как бы запрещая, сказал ей:

— Не целуй меня при народе.

— А когда бываете вы одни?

— А вот в праздник Воздвижения Креста Христова, — отвечал он, — Иван Яковлевич останется один-одинешенек, при нем никого уж не будет: ни тетушки, ни дядюшки, ни братца, ни сестрицы. Тогда приди да и поцелуй меня.

— Как же никого? В этот день прежде у вас много бывало народа!

— Будут и теперь, да не пировать, а все будут богомольцы.

Могила блаженного Ивана Корейши.

Зная день своей кончины, 6 сентября (19 сентября по новому стилю), рано утром Иван Яковлевич попросил священника, чтобы, по обряду церковного чиноположения, тот совершил над ним все, что нужно для приготовления к переходу в загробную жизнь, что и было выполнено со всей тщательностью. После приобщения Святых Таин изнемогающий страдалец был соборован святым елеем, а в начале третьего часа дня священник прочел над ним отходные молитвы.

В это время многие подходили к умирающему проститься в последний раз, а некоторые спрашивали, когда и какою смертию окончат свое земное существование, и все получали ответы. Подошел и служитель его Миронка, и ему он предрек, первому после себя, переселение в вечность. Так и сбылось на деле, тот вскоре умер.

Одна женщина, принеся много хлебов и не зная, кому их передать, подошла к умирающему. Он слабым и едва внятным голосом сказал:

— Боже, благослови для нищих и убогих, неимущим старцам в богадельне.

Затем, помолчав немного, приподнял руку и сказал громко:

— Спаситеся, спаситеся, спасена буди вся земля!

Это были его последние слова, с ними сомкнулись навек уста великого старца. Так величаво-торжественно окончил свое земное существование Иван Яковлевич Корейша, просивший у Бога не менее как спасения «всей земли»! Такая кончина его заставляет задуматься о том, кем же был он при своей жизни. Между тем предсмертные слова его проясняют значение и содержание его личности.

Так кто же был Иван Яковлевич? Кратко говоря — гений юродства, которому было дано видеть сокрытое в человеке, который мгновенно схватывал ситуацию, часто гениально и безкомпромиссно использовал вылетевшие из уст собеседника слова, переводя их в юродство и находя адекватное действие («Выйдет ли билет в тираж и когда? — выйдет, бабуся, завтра»), использовал даже смех и иронию, — все для того, чтобы заставить человека вместе с собою преодолеть зависимость от обмана внешней чистоты, комфорта и покоя — и подняться над всем этим, уходя в безконечную высоту духовную. Это был гениальный юродивый старец с необычайной высотой подвига.

Живые цветы

На другой день после кончины Ивана Яковлевича богатые его почитатели пригласили профессора живописи снять с покойного портрет. Но, как и при жизни, Иван Яковлевич старался остаться в тени. Как только живописец принялся за работу, лицо покойного тотчас же стало изменяться и появились подтеки и опухоль. Профессор должен был удалиться, не снявши портрета. Говорят, что при жизни Ивана Яковлевича имелись даже с него бюсты, но характерно, что ни один из них не известен. Тот, что был у его верного почитателя и биографа Киреева, тоже разбился: Иван Яковлевич, думается, сам позаботился об этом.

Иконописное изображение: Иван Корейша молится Господу Иисусу Христу.

Тело покойного Ивана Яковлевича не погребали целых пять дней. Все дело в том, что одни желали, чтобы тело его было похоронено в Смоленске, на его родине, другие — в Покровском монастыре (где ныне почивают мощи святой Матроны Московской), а некоторые — в Алексеевском. Когда Святителю Филарету донесено было священником больницы о кончине Ивана Яковлевича, то он спросил: «Что, скончался труженик?» И на ответ священника, прослезясь, перекрестился и громко сказал: «Помяни его, Господи, во Царствии Твоем». Еще спросил, не было ли от усопшего какого-либо устного завещания. Священник сказал, что только один раз блаженный поднял вверх руки и сказал: «Вижу отца Леонтия в неприступном свете». На это Святитель предложил было похоронить блаженного в Покровском монастыре и начал отдавать соответствующие распоряжения, чему очень были рады отец архимандрит и братия монастыря. Когда же могила была уже готова, полковник Заливкин уговорил Святителя разрешить похоронить Ивана Яковлевича в селе Черкизове, взяв на себя все расходы. Этому полковнику, прежде католику, трижды в видении являлся Иван Яковлевич, после чего тот исцелился, принял Православие и был миропомазан Святителем Филаретом. К тому же Владыка благословил уважить ходатайство родной племянницы покойного, бывшей замужем за диаконом церкви села Черкизова, где и было совершено погребение. Теперь могилки Ивана Яковлевича и диакона Никифора находятся рядом — под одной сенью.

В знаменитых «Очерках Москвы» Г. Скавронский дает описание похорон Ивана Яковлевича: «В продолжение пяти дней отслужено более двухсот панихид; Псалтырь читали монашенки, и от усердия некоторые дамы безпрестанно обкладывали покойника ватой и брали ее… цветы, которыми был убран гроб, расхватывали вмиг… Многие ночевали около церкви…. Долгое время на могиле служили до двадцати панихид в день».

Доныне приходят люди на могилку к Ивану Яковлевичу и просят утешения в скорбях, болезнях, вразумления и заступления. Многим он помогает. Вот почему на его могилке всегда живые цветы. Недавно рядом с мраморным крестом на его могиле появилось иконописное изображение Ивана Яковлевича (без нимба), стоящего на коленях перед Господом Иисусом Христом и молящегося «за всю землю», за всех нас.

Владимир Мельник, доктор филологических наук, г. Москва.

2987
Понравилось? Поделитесь с другими:
См. также:
-1
21
3 комментария

Оставьте ваш вопрос или комментарий:

Ваше имя: Ваш e-mail:
Содержание:
Жирный
Цитата
: )
Введите код:

Закрыть






Православный
интернет-магазин



Подписка на рассылку:



Вход для подписчиков на электронную версию

Введите пароль:
Пожертвование на портал Православной газеты "Благовест":

Вы можете пожертвовать:

Другую сумму


Яндекс.Метрика © 1999—2024 Портал Православной газеты «Благовест», Наши авторы

Использование материалов сайта возможно только с письменного разрешения редакции.
По вопросам публикации своих материалов, сотрудничества и рекламы пишите по адресу blago91@mail.ru