​Перед Первым сентября

Об авторе. Людмила Листова родилась в Иркутске, инженер-электрик по образованию. Несколько лет работала по специальности, но уже более тридцати лет — в журналистике. Автор рассказов, повестей, романа-трилогии «Душа скорбящая». Публиковалась в альманахах «Енисей», «Иркутский Кремль», журналах «Сибирь», «Москва», «Роман-журнал 21 век». Автор семи книг прозы. Лауреат премии Святителя Иннокентия Иркутского. Живет в Иркутске, редактирует Православную газету «Верую!» Михаило-Архангельского храма.

Вот она лежит передо мной — стопка учебников моего сына на новый учебный год. И снова в «Литературе» — веселые стишки о привидениях. А в школе его ждут хэллоуин и «день святого Валентина». И если учесть все иные окружающие опасности в виде скользкой дороги, безпризорных собак, наркоманов у подъезда, да помножить их на безконечные хвори, то получается, что только на Божье заступничество я могу сегодня надеяться. Поэтому и ходим мы с Васей каждый год перед началом учебы к нашему иркутскому Святителю Иннокентию за благословением.

Нынче третий раз ходили. И так, наверное, промыслительно получилось: не могли дождаться троллейбуса. Я предложила пойти пешком.

— К Иннокентию, сыночка, надо потрудиться хоть немного, ножками прийти… — говорю Васюне и достаю из сумки иконочку своей святой — Галины. — А тебе вот — Царица-Мученица Александра, — подаю ему календарик с изображением последней русской Императрицы.

— У нас что, будет Крестный ход?

— Да, маленький такой — нас же только двое… Давай, начинай «Отче наш».

Сын читает, я подхватываю. Он то и дело отвлекается на машины, дома, цветы. Пою вполголоса «Царю Небесный…», и мы идем всё дальше.

Вот уже показался городской рынок — место купли-продажи, зависти, жадности, суеты.

— Васенька, держи прямо святую Александру — ее не видно…

Из-за автомобильного шума он не расслышал и отвечает:

— Всё она видит…

И правда, думаю, всё она видит, всё они, святые, видят. И вдруг словно их, мучениц Галины и Александры, Святителя Иннокентия глазами смотрю на то, что творится вокруг. Грохот грузовиков, чадящих соляркой автобусов, толпы людей с тусклыми, пустыми глазами. Вот мужики ящиками грузят водку, там кавказец торгует золотым, судя по цене, виноградом, здесь старушка роется в помойке. И всюду мусор, копоть, грязь… Я чувствую, как лицо мое начинает гореть от стыда. Да, вот так мы живем! И все еще небо терпит нас, таких.

— Простите, простите нас! — шепчу я, и с новой силой подхватываем с сыном «Достойно есть» и ловим на себе редкие удивленные взгляды.

Возле Знаменского собора мы отдаем свои огурцы нищим ребятишкам и идем к Святителю.

В храме прохладно, гулко, безлюдно. Мы возжигаем свечи пред Распятием, Знаменской иконой Богоматери и потихоньку подходим к священной раке. Стоим на коленях и просим у святого Иннокентия благословения. Уже и помолились, и приложились, но всё стоим и стоим, не в силах уйти.

После обходим храм, целуем дорогие сердцу образа, а сыну, я чувствую, хочется побегать, посмеяться здесь — так ему хорошо. Я сдерживаю его, ухватив за маленькую ладошку. И он, запрокинув вверх голову, смотрит на фреску, где, овеваемый крылами серафимов, умирает за всех нас Господь, вдруг со слезами в голосе спрашивает:

— Мама, почему Его убили?

— За наши грехи…

Мы выходим из храма, и я чувствую, как укрепилась моя душа, и кажется, будто Сам Святитель, отечески напутствуя, вышел проводить нас в этот благоуханный, утопающий в цветах, идеально чистый церковный двор. 

Мы снова выходим в мир. И тут же грязной рукой манит к себе бичеватый дядька.

— Мама, я дам ему конфетку?

— Нет, он пьяница, работать не хочет…

— Всё равно дам, — бежит и отдает тому последнюю карамельку.

От Святителя мы традиционно идем к воде. В этот раз сын попросился туда, за мост, где Ушаковка впадает в Ангару.

Спускаемся по откосу, идем к реке. Как же всё кругом загажено! Кучи шин, покореженные автомобильные корпуса, битые кирпичи, ржавые железяки… Всё, вдумайся, читатель, всё это — от разбитой кабины грузовика до последней арбузной корки — кем-то привезено, принесено сюда и брошено. Сюда, где, нежно переливаясь, струит свои воды маленькая русская речка, каких в России — тысячи. Сюда, где без человека природа пребывала бы в своей первозданной величавой чистоте. Сюда, где так вольно дышится после шума и копоти города. И так хочется собрать, сгрести весь этот мусор и увезти и спрятать, как зримое свидетельство нашей греховности. И чувствуешь: не под силу, уж очень много его…

Сын радостно бегает по берегу, ищет красивые камешки. А я сижу у самой воды, и хотя знаю: там, за спиной — не только сор и шум, там есть много чего хуже, как и в моей душе, но сейчас вижу лишь золотые блики на бирюзовой волне, и чайку, парящую над водой, и стремительную рыбацкую моторку, что гонит к берегу длинные гладкие валы, и там, совсем близко — белокаменный храм, возносящий ввысь кресты…

Святителю отче Иннокентие, моли Бога о нас!

Донюшка

Я — «Курица». Так меня зовут в классе, в нашем 11 «Б». Наверное, потому, что я не «клёвая девчонка», а самая обыкновенная. К тому же и одеваюсь не как все. Мы с мамой ходим в Николо-Иннокентьевский храм, поэтому мой школьный «прикид» — самошитая юбка да свитер. А все остальные девчонки у нас — в брюках. На мой вкус, смотреть неприятно. Лохматые серо-буро-малиновые волосы, глаза в краске, будто с синяками, штаны в обтяжку, да еще на всех эти нелепые ботинки-бутсы, словно к каждой ноге прилипло по кирпичу.

Сегодня у нас в школе «день святого Валентина» — странный праздник, пришедший к нам из-за границы. Скоро, наверно, будем отмечать американский день благодарения или что-то еще не наше. Я уже заглядывала в Православный календарь и знаю, что 14 февраля — предпразднство Сретения Господня и нет праздника никакого Валентина. Память святых Валентинов (их было трое) отмечается 12 августа, 7 мая и 19 июля. Легенда же о некоем монахе, помогавшем влюбленным, не имеет к России и нашей вере никакого отношения. Но вот уже несколько лет у нас отмечается «день святого Валентина», о нем говорят по телевизору, люди начинают поздравлять с ним друг друга. Например, у нас в школе ставят большой ящик для писем влюбленных, и все радостно шлют друг другу так называемые «валентинки» со слащавым изображением сердечка. Я сегодня тоже получила два «любовных послания». В одном мне признаются в любви, а другое звучит так: «Будь моей, курица! Петушок». Невыносимо гадко. Я спряталась в раздевалке и ревела там за шубами, пока Ленка не вытащила меня на физику.

Ленка — моя подруга, хотя мы такие разные. Я некрасивая, неуклюжая, к тому же очкарик, в общем — курица. Лена — полная противоположность мне: красивая, высокая, веселая. И когда она несется по асфальту на классных роликах и рыжие длинные волосы полощутся на ветру, я невольно любуюсь ею. Но не могу отделаться от чувства, что в своих наколенниках, налокотниках и шлеме она напоминает средневекового рыцаря в латах, и еще тяжелой стремительной мощью похожа на таран для пробивания крепостных стен. Нет, все же девушка должна быть легкой, грациозной, нежной. Я видела таких в нашем храме — в скромных платьях, с длинными косами, без косметики на лице.

Мои одноклассницы порой язвительно подшучивают надо мной. Сами они почему-то считают «кайфовым» громко кричать и оглушительно хохотать на переменах, курить, грубить учителям.

Я перестала ходить на дискотеки. Не потому, что больше люблю Вивальди или мама не пускает. Я раньше тоже ходила, а теперь... Помню последнюю. Весь вечер крутили «забойных металлистов», тяжелее не бывает, в темном холле танцевали — извивались, как змеи, или скакали, как парнокопытные. А в медленных «танго» девчонки и парни слипались в одно тело и целовались. Валерка принес бутылку спиртного, и все к ней приложились в подвале. Ленку вырвало. Все смеялись над пошлейшими анекдотами. И больше всего мне было стыдно и горько, потому что здесь был тот, кого я люблю. И он тоже пил и тоже смеялся. Понимаете, вызывающе смеялся. Господи, ну почему всё так?! Я ведь знаю, он хороший, он мечтает стать охотоведом, любит лес. А как удивительно рассказывает о повадках птиц, зверей, о Байкале. И надо же — он был как все…

Я не люблю рок-музыку, не выношу матерных слов, не жую «орбит». Мне не нравится, когда в глаза: «тю-тю-тю», а за глаза «моют кости». Мне противно, когда у нас выбирают «президента школы» и побеждает тот, в чьей программе уменьшено число часов отработки и увеличено количество дискотек.

Кого я люблю? Свою маму, Бога, Ленку. Люблю луг в ромашках, стихи Есенина, колокольный звон. Люблю пасхальное утро, когда мы с мамой приходим со всенощной и разговляемся душистой пасхой и куличом. Люблю вокзальный шум и тишину соснового бора, веселую капель и березы в инее, купающихся в небе стрижей и, конечно, радугу. Люблю, когда смеются дети и ослепительно светит солнце.

Нет, «курица» я — лишь для тех, чужих. Мама зовет меня ласково — Донюшка. И имя у меня тоже есть. Простое человеческое имя.

P.S. А почерк в том — первом — послании похож на его почерк...