​Ворота в Рай

Рассказ новоначальной.

Недавно друг спросил меня, почему я хожу в церковь. Можно отмахнуться — и что это за друг такой, если подобные вопросы задает, но у нас своя история. Мы познакомились, когда нам было по шестнадцать лет, и в первый же вечер говорили о Боге. Он спросил: «Ты веришь в Бога?» — Я ответила: «Да».

Он покосился на мою (прости, Господи!) сигарету:

— И ты думаешь, что вот такая сможешь попасть в Рай?

Если откровенно, то в шестнадцать лет я вообще мало думала. И все же представление о дальнейшей судьбе имела. Рисовала себе перспективы уж точно не самые страшные. А потому ответила:

— На Рай, конечно, не рассчитываю. Но вот где-нибудь рядышком…

— Рядышком? — даже развеселился мой будущий друг.

— Может, Господь найдет для меня полезное дело на окраине?

— Например?

Я пожала плечами:

— Например, я могла бы ворота в Рай красить.

— А ты что, специалист? — засмеялся он.

— А то! — ответила я и тоже рассмеялась.

Так мы и подружились, и с тех пор мало что изменилось. Разве что появилось во мне стремление к Церкви.

Скажу сразу, что друг мой — человек с высшим образованием, верующий и крещеный, но невоцерковленный. Он верит, что Бог есть и, бывает, видит Его любовь в событиях и в людях. Но «веры в душе» ему пока достаточно… Для чего? Он все еще пытается увести меня из Церкви. Хотя и сам понимает: тщетно. Я выбор уже сделала. Он считает меня слишком наивной, слишком простой, слишком «блондинкой». Ну и пусть.

Я ведь и сама не всегда в храм ходила. Родилась в период «строительства коммунизма». У мамы в квартире до сих пор висит красный флаг, натуральный такой, размером с маленькую простыню. И хранится открытка, сделанная мной в первом классе, где старательно выведено: «мир, труд, май». К тому же, волна эмансипации окатила и меня, просто из-за принадлежности к поколению. Какая уж там церковь, где женщина должна стоять тихо и глазами смотреть в пол. Но все это было раньше, а затем… Затем Сам Господь по Своему несказанному человеколюбию сжалился надо мной и привел в храм.

…Мой друг не в курсе, я не рассказывала, но тогда я прибежала в ближайшую церковь и бросилась к незнакомому священнику:

— Люди-то не знают! — прокричала я батюшке в лицо, и мой возглас, ударившись о потолок, вылетел в окно.

— Да знают, знают, — спокойно отозвался батюшка и усадил меня на скамью. — Ну, что случилось?

— Всё случилось! Всё реально, по правде случилось! Это всё правда! — не унималась я, пытаясь ухватить батюшку за широкий рукав рясы.

— Конечно, правда, — терпеливо освобождая рукав от моих пальцев, ответил батюшка, — Чего ты раскричалась-то?

Я закрыла рот руками:

— Простите. Я просто не знаю, что же теперь? — громким шепотом выдохнула я. — Как теперь жить? Это же всё-всё менять надо! Вся жизнь не так! — глаза мои полезли из орбит.

Батюшка торопливо промолвил:

— Ну-ну, не надо так резко. Начни с малого.

— С малого?

— Да, с малого, — кивнул батюшка. — Старайся ходить на службы, исповедуйся, причащайся. А дальше Господь поможет.

Как Господь поможет? Я не представляла. Те прекрасные чудеса, которые Он по доброте Своей уже даровал мне, все еще хранились в душе под стикером «счастливые стечения обстоятельств, удача и везение». Но мне хотелось в это верить, и я согласилась. На прощание батюшка улыбнулся:

— Новоначалие — особенное время, не теряй его зря.

Это было первое напутствие, которое я получила. И на мгновение мне показалось, будто в мир вернулась романтика. Но то были розовые очки. Их почти сразу разбили.

Людмила, женщина с большим стажем церковной жизни, сказала:

— Новоначалие… Сейчас Господь к тебе близко-близко, проси все, что захочешь. Даст!

— Ничего себе не проси, — строго сказал Петр, пономарь и просто отличный мужик. — Господь-то по милости Своей даст, а ты потом от натуги лопнешь. Мало в тебе веры! Вот окрепнешь, и тогда закончатся ясли.

— Так ты же новоначальная! — отмахнулась от меня свечница. — Оттого и такая глупая. Вот как прекратят там с тобой возиться, посмотрим, что с тобой будет тогда!

— Сами они глупые, — устало произнес дядя Саша, человек немолодой и очень уважаемый. — Ты никого не слушай, от Церкви не отпадай и выполняй свое послушание. А дальше — как батюшка тебе сказал? — «Господь поможет!» — в один голос закончили мы.

— Новоначалие — это как у Христа за пазухой, — вздохнул дядя Саша, вспоминая что-то свое. — Главное, не отпадай от Церкви. И борись с искушениями.

И когда первая радость развеялась, меня точно бросило в тесные жернова. Начала впадать в депрессию. «Господь поможет, Господь поможет», — бубнила я про себя и… продолжала ходить в церковь! И какое-то время я справлялась, а затем упала. Сначала телесно, рассадив ногу и прикусив язык, а потом и духовно, страшно осудив ближнего. Я оказалась… в сумраке. Нет, еще не во мраке, но все равно дико тяжко. В сумраке находиться даже в чем-то страшнее, чем в глубокой и полной тьме. Во тьме нет ничего, и можно убедить себя, что и ты сама как бы не существуешь. А сумрак, он как яд медленного действия. Сумрак прибивает к земле, и ты дряхлеешь, стареешь, тухнешь, как свеча, — от зловонного дыхания невидимого врага. Со мной это приключилось так неожиданно… И отрава всё туже стягивала грудь железным обручем.

Так я проболела целую неделю, а к концу начала привыкать, понимала, что работать все равно надо. И жить надо. Радость стала забываться, но хорошая шутка все равно рождает улыбку.

Опустошенная, все же пришла в воскресенье в храм. Батюшка выслушал мою черствую исповедь. На мое признание в осуждении подруги он сказал:

— Легко судить, но мы видим только часть. Перед нами ее грех, а ее покаяние лишь перед Богом.

Я кивнула и отошла в ожидании Причастия. Прислонилась к стене. Сердце мое совершенно отяжелело. Святые отцы учат, что сражения с врагом идут не постоянно, то накатят, то по милости Божьей отступают. Но по плечу мне только сумрак, а за ним тьма. Клирос запел: «Тело Христово примите», — затем замолчал, передавая право голоса прихожанам. Нестройный ряд голосов подхватил молитву. У меня нет сил петь. Я плетусь в конце очереди, но не из благочестия, а от апатии. Ну разве можно так вот идти к Причастию? Уже хочу развернуться и уйти, но батюшка внимательно поглядывает на меня. Что делать? Мне даже молитвы не запомнить. Я не помню, что нужно читать в самый последний момент перед Чашей. И почему Господь должен помогать таким, как я? И все же как хорошо, что есть у нас батюшки!

Любовь не ищет своего. Любовь любит. Господь все прощает нам, лишь бы мы шли к Нему. И я вот иду, Господи, я же иду к Тебе, прости, что так нетвердо…

— Причащается раба Божия Васса.

Слабый голос бабулечки за моей спиной тянет: «…источника безсмертного вкуси-и-те». Я вкушаю святыню и сразу отхожу. Раз шаг, два… и вдруг понимаю, что во рту у меня вкус крови. Такой отчетливый, яркий, его невозможно спутать. Господи!..

После службы меня отзывает в сторону Людмила:

— Батюшка спрашивает, можешь ты прийти сегодня помочь?

— В чем? — удивляюсь я и, честно говоря, готовлюсь отказать. Я столько раз предлагала помощь, но меня ни разу не звали. А сегодняшний день и так вышел для меня громадным.

— Нам тут эти штуки привезли, — говорит Людмила и ведет меня к времянке. Я уже вижу, что это, но еще не могу поверить глазам. Разве так бывает? Меня трясет. Но Людмила, не подозревая, объясняет:

— Батюшка сказал, ты специалист по покраске ворот.

— Угу, — сдавленно киваю я.

Передо мной новенькие, еще некрашеные ворота в храм — и банки белой краски. Той самой, для Рая!..

Почему же я хожу в церковь? Ведь там, как говорит мой приятель (уже не друг) — в основном лицемеры да ханжи. И кто я сама, если такая компания кажется мне приемлемой? Всё просто. Я тоже лицемер и ханжа. И это чистая правда. Поэтому церковь для меня — самое подходящее место. Там я учусь не лгать себе о себе и своей жизни. Учусь доверять людям, раскрывать перед ними свое сердце. Туда я иду, когда опять потерялась. Я ищу Господа и там всегда нахожу Его. Церковь — это Дом, где живет мой самый близкий, самый лучший и самый любимый Друг — Господь. Поэтому я и хожу туда. Я просто надеюсь на спасение.

…А затем опять пришло воскресенье. Я пошла в церковь, вновь исповедалась, причастилась. Отошла от Чаши, вздохнула, и… обруч лопнул. Я вздохнула еще раз и еще раз, уже полной грудью. И радость наполнила меня. От этой переполняющей радости я заплакала и наконец-то поняла, что же со мной случилось.

Сумрак отступил, хоть и еще клубился где-то поблизости. Кто-то — возможно, мой дорогой Ангел-Хранитель — давал мне мысль, что опасность всегда рядом и нельзя терять бдительность. Но я пришла домой успокоенная, напоенная. И обрадовалась, когда по скайпу позвонила подруга. Я ей сказала:

— Как же хорошо на душе после Причастия.

Васса Богданова, г. Санкт-Петербург.