Звук тишины

Протоиерей Игорь Макаров из самарского поселка Прибрежный продолжает писать письма своим прихожанам.

См. начало...

Об авторе. Протоиерей Игорь Анатольевич Макаров родился в 1967 году в городе Потсдам, Германия, в семье военнослужащего. Окончил Благовещенское высшее военное командное училище. С 1991 до 1995 года работал заместителем редактора Православной газеты «Благовест». В 1996 году рукоположен в сан священника. Настоятель храма в честь Новомучеников и Исповедников Церкви Русской поселка Прибрежный г. Самары.

Письмо двадцать девятое.

Здравствуйте, мои дорогие!

Этим летом мы с матушкой сотворили очередную глупость — купили моторную лодку. «Жить на Волге и совершенно ее не видеть — это неправильно!» — подумали мы. Но наши романтические мечты быстро разрушились. Только одно, наше самое первое плавание было для нас утешительным… Огромные белые облака, ветер порывами и барашки на волнах… А вокруг никого, ни души! Хорошо!.. Но на следующий раз всё изменилось. Раскаленное солнце, рев моторов, шашлычный дымок — и везде люди, люди... И тогда мне вдруг показалось, что люди здесь лишние. Что без нас, без людей, здесь было бы лучше. Естественней, гармоничней… «Хозяева жизни», «властелины природы»... Мы не только здесь лишние, мы здесь — чужие!.. Лодка наша переехала на деревенское озеро, и мы успокоились.

И вот уже осень… «Унылая пора! Очей очарованье...» Прочту эти строки и закрою глаза... Зашуршит пожухлой листвой задумчивый ветер, застрекочет сверчок, всхлипнет иволга... И все эти звуки и сотни других, едва различимых, привычных, простых, это всё — тишина! Но открою глаза… Какая кругом красота! Как говорил мой старый знакомый, «в такие моменты я себя ненавижу».

Зимою бывает полегче — и красок поменьше, и экспрессии, и всех этих звуков... А неба (серо-синего) больше... Цвет смирения и чистоты. Богородичный цвет — мой любимый. Хотя и зимой так бывает — вспыхнет всё, заискрит...

Почему красота вызывает во мне такое волнение? Почему все самые яркие, всеми любимые времена года меня приводят в уныние? Раньше казалось, что я один такой — ненормальный. Но потом я встретил много людей с похожими симптомами ненормальности и успокоился... «Унылая пора…» — кажется, и Александр Сергеевич чувствовал что-то подобное.

Это было давно, еще в юности. Я ехал на поезде, в плацкартном вагоне. Напротив меня, через столик, сидел человек с удивительно добрым, светлым лицом. Есть лица, на которые хочется долго смотреть, на которые долго смотреть не стесняешься. Его взгляд был наивно-восторженным, но не глупым. Очень редкое сочетание. Он смотрел то в окно, то на лица скучающих пассажиров. Подмечал какие-то мелочи, загадочно щурился и смешно улыбался.

Я следил за его восторженным взглядом, но ничего такого не видел. Унылая степь, угрюмые люди...
Я назвал ему свое имя. Он промолчал. Я спросил: «Как вас зовут?» Он не ответил. Лишь когда я тронул его за плечо, он вздрогнул и взглянул на меня. Мой сосед оказался человеком абсолютно глухим... Мы сдружились. Рейс Москва — Владивосток — это целая жизнь…

Валерий — так звали моего нового друга — хорошо читал по губам, и общаться с ним было нетрудно. Больше всего меня поражало его отношение к красоте. Он видел всё как-то иначе, непосредственно, словно вживую. Я забыл все слова, которые он тогда говорил, но мысль его помню отлично. Постепенно она стала моей. «Всё красивое светится! Если ты чем-то долго любуешься, значит, это еще не самая настоящая красота. Настоящая красота — слепит, как солнце, на нее больно смотреть». Как это верно!

Я никогда не считал искусство-поклонников людьми высокой культуры, людьми умеющими ценить красоту. Культура без Бога — это культ сатаны.

Барокко — это много красивых деталей, а в целом безвкусица, глаза устают…

Хай-тек — это в целом красиво, но детали отсутствуют, и глазам просто не за что зацепиться… И так абсолютно во всем, что творит человек, не видящий света в земной красоте.

Я не такой уж ценитель прекрасного, но без литературы и музыки я бы не смог.

А архитектура и живопись — моя тайная слабость (поглазеть я люблю). Но больше всего меня сейчас увлекает пейзажная фотография. Никакое человеческое искусство не превзойдет природной, естественной красоты. Конечно, я понимаю, что это самообман. И фотография — это мое тщетное оправдание, иллюзия сопричастности, наивная попытка хоть как-то поучаствовать в этом празднике света. Но я ничего не могу поделать с собой и снова прячусь за свой объектив. Кстати, нынешнее повальное увлечение фотографией весьма символично. Современная цифровая фотография — это безответственный флирт с красотой.

Я опять вспоминаю своего глухого попутчика. Слух он терял постепенно. Ему было лет десять, когда он стал погружаться в пугающую тишину. Сначала пропадали высокие ноты, звуки природы, потом голоса… Но та тишина, которая его так сильно пугала, оказалась не такой уж и страшной. «Моя тишина наполнена разными звуками, — признавался Валерий, — я многое слышу, но, конечно, по-своему… Когда я вижу что-то красивое, то и звуки слышу красивые. Когда безобразное — всё как-то шумит в голове…»

Тишина — не отсутствие звуков, а звуков гармония. Но услышать ее нелегко… Не посторонние звуки, не люди нас окружающие, а мы сами отпугиваем от себя тишину. Самые громкие, грубые звуки — это наши собственные безсмысленные слова. И даже то, о чем мы возбужденно молчим (кричим про себя) — это шум… Красоту не только следует видеть, но и слышать ее. Тишина — ее голос.

Покуда я всё это сочинял, за окном пошел снег. Слишком ранний, нежданный и от этого особенно радостный. Я вышел на улицу, поднял голову и долго смотрел, как рождаются в небе снежинки… Едва успевши родиться, они тихо таяли на лице. Они умирали с такой смиренной готовностью, что было обидно и больно за них. И хотелось как-то откликнуться, что-то сделать, отдать…

Красота — это жертва. Непрестанная жертва Христа и ответная жертва творения… Красотой нельзя просто так любоваться. Нужна жертва, усилие воли. Все таланты должны быть пущены в рост… Вот почему я боюсь красоты… Вот почему в наших квартирах, подъездах, дворах — тихий ужас!.. Но это еще ничего, гораздо печальней, когда красота уходит из человеческих душ, уходит из Церкви… Но об этом потом, может, в следующих письмах.

Простите.

Протоиерей Игорь.