В память вечную будет праведник

Два десятилетия назад почил Митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн.

2 ноября 1995 года, ровно двадцать лет назад, ушел в Вечность Митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн (Снычев). Святитель, много лет возглавлявший Самарскую (тогда еще Куйбышевскую) епархию. Человек, много сделавший для духовного возрождения и нашего города, и Санкт-Петербурга, и всей России. Митрополит Иоанн возвысил свой голос в защиту России и Церкви в сложные годы тотального разрушения духовных основ. Он стал одним из символов духовного возрождения России. Смерть человека такого духовного масштаба — некое указание, послание живым. Прошло уже два десятилетия, а интерес к этой личности не угасает. И потому так важно для нас каждое свидетельство о его жизненном подвиге, о последних днях его земной жизни. Схимонахиня Варвара (Дюнина), а в ту пору Валентина Сергеевна, была лечащим врачом Митрополита Иоанна, его духовной дочерью. Одним из самых доверенных им людей. И потому так хронографически точно, хотя и пристрастно, хотя и эмоционально, описывает она последние дни жизни Митрополита Иоанна. Сама схимонахиня Варвара ненамного пережила Владыку Иоанна. Она упокоилась в 1997 году и похоронена на сельском кладбище в самарском селе Ташла, неподалеку от святого источника и храма Святой Троицы, где хранится чудотворная икона Божией Матери «Избавительница от бед». Мы публикуем отрывок ее дневника из недавно изданной книги «Варварушка». Вечная память Митрополиту Иоанну! Вечная память тем, кто по мере сил помогали ему в высоком Святительском служении!

9 октября 1995 года. День Ангела Владыки. Литургию служили в домовой церкви в честь Тихвинской иконы Божией Матери. Владыка облачался. Пригласил послужить двух батюшек: отца Андрея Алексеева и отца Олега Скоблю, — и певцов. После Литургии отец Олег сказал поздравительное слово, в котором вдруг пожелал Владыке… Царствия Небесного!

К вечеру в резиденции собрались настоятели во главе с Владыкой Симоном и принесли море цветов: розы, белые лилии, ромашки… Да такие красивые и так много букетов! Мы заставили ими все комнаты резиденции, и у нас было как в Раю…

Накрыли стол. Владыка всех угощал. Я набралась смелости и сделала фото.

Затем стали приходить знакомые, близкие, доктора… Сергей Михайлович с женой впервые привели в храм своего сына Марка (семи-восьми лет). Примечательно, что мальчик принес в подарок Владыке свой рисунок. Открываем его, и что же? — крест и распятый Христос! Владыка придал этому подарку особое значение и как-то грустно вздохнул: «Устами младенцев…» — но далее не договорил.

Я тоже вздыхала от постоянно посылаемых Господом скорбей, хотя и не показывала виду.

Владыка с гостями не сидел; благословил стол на кухне, а сам лег в постель. У него начался катар и, видимо, поднималась температура. Я была в ужасе от происходящего, но рассуждала, что Господь посещает постоянно.

10 октября. Звонила из Самары Галя. Я попросила, чтобы она сходила к старице Марии Ивановне и попросила ее молитв. Меня мучила какая-то сердечная туга. Силы и так, казалось, были на пределе, а тут еще эти кресты, кресты, кресты…

11 октября. Позвонила Галя и рассказала о своем посещении Марии Ивановны. Попросила она у старицы молитв о болящем Владыке, а та говорит: «Вот скажи ему, — протянула руку вверх, а на ней пять четок, — не выпускаю их из рук. Пневмония пройдет». Галя: «Мария Ивановна, Владыка слабенький, ножки у него болят!» Старица: «Ему сейчас нужно служить, причащаться, Евангелие читать — и всё у него отойдет».

Я, услышав такие слова, в ужасе закричала в трубку: «Галя, ты точно передаешь слова? Как это — «отойдет»? Так ведь в Царство Небесное можно отойти!» Галя даже немного обиделась: «Валентина Сергеевна, я слова передаю точно. Я всё запомнила. Мария Ивановна еще дала мне в руки книжку Владыки «Самодержавие Духа», открыла на последней странице и велела вслух прочитать, а потом взяла обратно, закрыла и унесла в другую комнату». Я насторожилась и всё рассказала Владыке.

…Тогда Валентина Сергеевна не догадалась перечитать строки, которые читала Галя по просьбе старицы. Но после смерти Владыки она всё же открыла последнюю страницу «Самодержавия Духа» и прочла: «Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему, и буду вечерять с ним, и он со Мною. Побеждающему дам сесть со Мною на престоле Моем, как и Я победил и сел с Отцем Моим на престоле Его. Имеющий ухо да слышит…» (Апок. 3, 20-21). Аминь. Иоанн, Митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский».

Он стал заметно дольше молиться по утрам. По своим медицинским обязанностям после его молитвенного правила я должна была делать необходимые процедуры, и в связи с этим Владыка благословил меня приоткрывать дверь его кельи, чтобы узнать, закончил ли он молитву. Порой мне приходилось приоткрывать ее не по одному разу, пока он не завершал свое правило и не закрывал Евангелие…

21 октября. В этот день в Ташле проходят торжества в честь явления иконы Божией Матери «Избавительница от бед». Я как-то особенно чувствовала себя в этот день — сердцем я была в Ташле. Я вспоминала и это село, и Богослужения в нем (может быть, там кто-нибудь помянул и мое недостоинство?). От воспоминаний ощутила в сердце какую-то тихую радость и поделилась ею со своими сотрудницами в пошивочной мастерской.

На следующий день я готовилась причаститься и агитировала воспользоваться случаем всех знакомых, близких и сотрудников, поскольку служба должна была состояться в домовом храме. Домашние отказались.

22 октября, воскресенье. Владыка выглядит бодренько и собирается служить Литургию. Я боялась, что он отошлет меня исповедоваться к батюшке, но нет, Святитель сам отпустил мне грехи. Батюшки же исповедовали всех желающих.

Марк-малыш, который нарисовал Владыке крест, причащался впервые. Ему трудновато было стоять, но он равнялся на Вовочку Алексеева, который хоть и младше его, но стоял строго и как мог терпел.

Перед службой я очень просила Владыку, чтобы он причастил всех сам, из своих рук. «Ведь им на память останется», — упрашивала я, сомневаясь, выйдет ли толк из моих просьб. Вдруг слышу: «Со страхом Божиим и верою приступите…» Владыка сам взял Чашу и всех причастил, хотя и попросил помочь поддерживать ему руку (рука была слабая, моего Святителя безпокоили боли в плечевом суставе). Я так была рада за всех!

Потом Владыка пригласил всех на обед. Докторов он благословил сесть слева, а батюшек и певцов — справа. Аня почему-то проводила домой Татьяну Павловну с сыном Андреем. Мне было их так жалко! Все уместились, и осталось много свободных мест. Я помогала обслуживать стол. Владыка, улыбаясь, спросил: «Что же ты не садишься?» — хотя хорошо понимал, почему я не сажусь. Я села.

Обед был простой, но все были счастливы и ловили каждое слово Владыки. Святитель был прост, улыбался, мягко шутил, заводил душеполезные беседы…

Вдруг маленький Марк, сынишка Сергея Михайловича, исчез. Я пошла проверить, куда он делся. Смотрю, сидит в моей келье и рисует множество крестов, на которых распят Христос… Потом, уходя, он всё свое художество опять подарил Владыке.

После обеда все вышли во дворик и любовались пышным цветом георгинов. Вообще лето порадовало. Последний огурчик для Владыки я сняла в своем «парничке» 15 октября. И не только природа щедро одарила нас — какой-то особый «урожай» был нынешним летом и на людей. Кто только не приезжал к Владыке! И из Иерусалима побывали, и из российских городов, из Сергиевой Лавры и из других монастырей. И миряне, и монашествующие искали у нашего Святителя слово спасения. Я про себя очень радовалась такому наплыву и думала: «Благодатное время!»

После обеда все уходили домой радостные, и я была рада за всех.

27 октября, пятница. Мне становится невыносимо тяжело. Будто скопище бесов вооружилось против меня и каждый мстил по-своему. Сколько я ни просила не переутомлять Владыку, всё без толку: он просиживал с документами до полуночи, и только потом я имела возможность приступить к процедурам.

29 октября, воскресенье. Владыка служил Литургию на Смоленском кладбище. Служба прошла молитвенно. Очень хорошо пел хор, Владыка остался доволен.

Вчера Сергей Михайлович приехал ко Всенощной и с таким благоговением смотрел на Владыку. Мы уехали после великого славословия, а он остался до конца службы. Владыка говорил слово.

Я же чувствовала какое-то необъяснимое волнение, будто в сердце образовалась огромная рана. Сказала об этом Святителю. Он спросил причину, но я не могла назвать, хотя всё вроде бы в уме перебрала… Тогда мой старец перекрестил мне сердце и голову. Через некоторое время спросил: «Ну как, легче стало?» Я ответила: «Вроде бы и легче, но всё равно не проходит».

Вечером было чаепитие, чтение святых отцов и разбор моих недостатков. Я удивилась, ведь только что я разговаривала с Владыкой наедине, и он мне ничего не ответил, а теперь при всех стал меня смирять… Внутри у меня всё плакало, так как каждый из домашних старался укорить меня услышанным от Владыки.

31 октября, вторник. У Владыки много скорбей, связанных с передачей помещений Александро-Невской Лавры. Всё тормозится и делается словно наперекор тому, что подсказывает здравый смысл. Обещания мэра города Анатолия Собчака продолжают оставаться обещаниями.

Не меньшие волнения у Святителя и по поводу храма Воскресения Христова у Смоленского кладбища. Без его ведома храм этот передали в ведение Московской Патриархии, и Святейший Патриарх Алексий II направил в мэрию благодарственное письмо за передачу храма-монастыря как подворье храма в Иерусалиме. Владыка сильно перенервничал.

Утром сообщили, что сгорела новая свечная мастерская вместе с современным оборудованием. Милость Божия, что еще так всё обернулось, а не хуже… Внешне Владыка держался очень мужественно, но внутри себя скорбел и спал очень плохо.

Вечером я позвонила Святейшему Патриарху, спросила о его здоровье, потом задала вопрос в отношении его мыслей о переводе Владыки на покой: не будет ли в ближайшее время решаться этот вопрос. Я просила его, чтобы он (когда мы будем в Москве) при встрече с Владыкой поговорил с ним об этом, что Владыка готов к этому. «Только, Ваше Святейшество, говорите с ним ласковее и мягко, чтобы не травмировать, так как сердечко у него совсем слабенькое, и помните, что Владыка Вас любил очень, а сейчас в замешательстве, так как происходящее вокруг него во многом его смущает, и переживания уже сверх его сил». Святейший ответил: «Пока этот вопрос решать не будем». Я ответила, что потом может быть поздно. Вдруг вбежал отец Пахомий и так дико закричал на весь дом, что у меня чуть трубка из рук не выпала. Вот что враг делает…

1 ноября, среда. Утром Владыка долго молился. Я заглянула, чуть приоткрыв дверь, а он читал Евангелие.

Домашние возмутились, что я задерживаю Владыку своими процедурами, но всё было напрасно. Зашла к нему с процедурами (перевязка ног, проверка давления, инсулин и таблетки) — а глаза у него заплаканы. Так было часто после утренней молитвы. Бывало, что я слышала и рыдания, и тогда я тихонько уходила в свою келью и тоже плакала…

И вдруг Владыка рассказывает мне сон: «Видел я сегодня во сне Святейшего. Он меня обнял, поцеловал и говорит: «Всё в тебе хорошо, но только мне не нравится слишком длинная наметка у клобука». А я ему смиренно отвечаю: «Ну уж это-то, Святейший Владыка, ничего, вот возьмем да и укоротим немного». И я проснулся».

Я была поражена. Ведь только вчера я говорила со Святейшим Патриархом Алексием II, что Владыка смирился, и вдруг этот сон. Рассудили так, что слишком уж долго находится наш Святитель на Петербургской кафедре. Владыка сказал: «Бог даст, доживем до юбилея (30-летия со дня хиротонии) и будем дальше думать». Я спросила: «В Самару поедем?» Владыка с сердцем ответил: «Да в один из монастырей», — и махнул в сторону рукой.

Я стала выспрашивать у Святителя планы на день (чтобы ориентироваться со своими процедурами). Он ответил: «Как Бог благословит», — но мне показалось, что он немного нервничает.

Днем я убежала в швейную мастерскую покроить две скуфейки: одну — иноку в Сергиеву пустынь, а другую своему племяннику, отцу Серафиму — у него была ветхая. Думала, что хоть это занятие отвлечет меня от необъяснимой тревоги, но, наоборот, я почему-то разволновалась еще больше, появилась какая-то внутренняя дрожь, даже подташнивало от волнения, и я не могла даже вдеть нитку в иглу… Вида старалась не показывать, но волнения не скроешь.

Прибегаю в архиерейский дом, а Владыки нет. Лена спокойно объяснила, что он уехал на встречу с жителями города. Как я ее отругала! «Ты, — говорю, — такая молодая, ты медик и должна хоть немножко понимать ситуацию. Неужели тебе непонятно, что нельзя его на продолжительное время отпускать без проверки и подготовки?! Почему вы не ставите меня в известность? Неужели здоровье Владыки — это только мое личное безпокойство? Я из дома не выхожу, не сказав вам, где я!» Короче говоря, выговорилась. Лена стала оправдываться.

Приезжает Владыка — я тут же к нему: «Владыка, Вы очень рискованно поступаете! Ведь я не знала, что Вы едете на встречу!» — «Вот и хорошо, что не знала!» Я огорчилась: «Такие поступки могут закончиться трагически…»

Вечером перед сном я, как всегда, сделала необходимые процедуры. Конечно, я понимала, что они надоели Владыке, они и мне надоели, но что же было делать?! Владыка предложил побеседовать. Время было позднее, и, с одной стороны, мне не хотелось отрывать у него лишние минуты от отдыха, а с другой, в последнее время у меня было так много горького… Но вспомнив о новой методе моего воспитания, когда Владыка всё, о чем я с ним поговорю, выносил на общее обсуждение с домашними, я отказалась и, взяв благословение, ушла. Зашла в свою келью, упала на колени перед иконой «Всех скорбящих Радость», заплакала и взмолилась: «Матерь Божия, Ты Сама обещала, что нигде меня не оставишь! Ты же видишь, что я живу, как футбольный мяч. Мне так скорбно и не с кем поделиться. Измени мою жизнь так, чтобы я всё выдержала!» Легла, но долго не могла заснуть. Было тяжело и морально, и физически. Болели все кости, на ноги не могла без стонов вставать…

Из воспоминаний Галины Владимировны Сырцовой.

«Осенью 1995 года я вернулась в Самару. В те дни Мария Ивановна Матукасова часто повторяла людям, которые к ней приходили: «Отпевать, отпевать меня будете». Обезпокоившись, я позвонила Валентине Сергеевне и рассказала ей об этом. Она попросила: «Галя, съезди сфотографируй Марию Ивановну, а то мы ее, наверно, больше не увидим». На следующий день я взяла фотоаппарат и поехала в Воскресенский собор на улице Черемшанской, при котором тогда жила Мария Ивановна. Войдя в келью, я попросила разрешения сфотографировать ее, а она мне говорит: «Что меня снимать-то? Вот умру, тогда и будешь меня снимать». Легла на кроватку и закрыла глаза. Я ее сфотографировала. Это было 1 ноября 1995 года. А на следующий день вечером почил Владыка. Я узнала об этом утром 3 ноября. Схватив сумку, в которой лежал фотоаппарат, я побежала на автобус, чтобы успеть в аэропорт.

Вот и сбылось предсказание Марии Ивановны — ведь она говорила не про себя, а про Владыку Иоанна. Первые кадры, снятые на пленку 1 ноября, запечатлели Марию Ивановну, а следующие, начиная с пятницы, 3 ноября, — покойного Владыку Иоанна: в резиденции, в храме, на кладбище («Вот умру, тогда и будешь меня снимать»)».

2 ноября 1995 года, четверг. Владыка опять очень долго молился. Когда я вошла, чтобы сделать перевязку ног, померить давление и взять анализ крови на сахар, он был очень веселый, и лицо у него было беленькое и сияющее. «Вот так я сегодня спал! — поделился он. — До самого звонка будильника за всю ночь ни разу не проснулся! Звонок зазвенел, а я думаю: «Ну что ты мне мешаешь!» Благословил меня.

Померила давление — 130/70 мм, проверила сахар — 138 мг%. Такие хорошие результаты! Говорю: «Слава Богу! Только бы теперь, Владыка, Вам укрепиться силами. Какие у Вас планы на сегодняшний день?» — «Какие Бог благословит!» — вновь неопределенно ответил Святитель. Я с горячностью принялась объяснять, что мне важно следить за состоянием его здоровья, что такая постановка вопроса может когда-нибудь оказаться роковой, что я просто обязана знать планы на день…

Пошли завтракать. Владыка по-прежнему был бодр и весел, с аппетитом покушал. Матушка Олимпиада радовалась, что его тарелка в кои-то веки оказалась пуста. «Смотри, смотри, — весело говорил Владыка, — я всё съел!»

За завтраком я всем рассказала свой сон. Будто бы я была в архиерейском доме в Самаре. В келье Митрополита Мануила стояла низкая длинная скамья, покрытая красным ковром. Настя (бывшая келейница в Самаре) и я стояли около нее. Настя меня спросила: «Валечка, ты знаешь, что это?» Я ответила: «Знаю, на это гроб ставят». Настя опять спросила: «А знаешь, как на этом лежать?» Я в недоумении ответила: «Нет, не знаю», — а сама думаю: что это она мне такие вопросы задает? Настя в третий раз спрашивает: «Ох, Валечка, как же на этом лежать?!» Лицо ее при этом страдальчески исказилось, она обхватила руками голову и стала раскачиваться из стороны в сторону. Тут я проснулась.

«Наверное, кто-то у нас умрет», — прокомментировала я. — Может быть, Настя? Ничего о ней не слышно. Как сейчас ее здоровье?» — «Да, — откликнулась Анна Степановна, — давно от нее нет вестей, но болеет-то она сильно». Владыка перекрестился: «Всё в руках Божиих. К смерти каждую минуту надо быть готовым».

За столом выяснилось, что к восьми вечера наш Святитель поедет на встречу по поводу пятилетия Санкт-Петербургского банка, где будет мэр города Анатолий Собчак.

Я предложила Владыке помыть голову. Он весело согласился: «Надо, надо, хорошее предложение!» Тогда я спросила: «Владыка, может быть, Вы и меня возьмете на этот «бал»? У меня и платье бальное есть!» — «Какое такое бальное платье?» — удивился он. «Да черное, какое же еще!» — отвечаю со смехом. «Нет, мы с Петенькой поедем. И приглашения есть», — не благословил Владыка.

Сшила скуфейку в Сергиеву пустынь. Владыка надел на руку и сказал: «Аккуратно получилось, но на какую же маленькую голову?» Я ответила, что шила по заказу, и стала строчить другую — для отца Серафима.

Дальше произошло настоящее искушение. Раздался телефонный звонок. Наш знакомый Вадим Вадимович привез из Москвы какого-то травника и звонил уже от сторожа резиденции. Я была и удивлена, и возмущена, так как сама слышала, что Владыка не благословил привозить никакого травника (у нас был хороший свой, который следил за здоровьем Владыки).

Я передала трубку «на расправу» Святителю, так как без его благословения ничего решать не могла. Анна Степановна в это время занималась с Владыкой разборкой документов на подпись, была свидетелем его разговора с непрошеным «благодетелем» и после этого опять принесла трубку мне, поскольку Владыка (видимо, пожалев их труд — всё же приехали!) благословил пришельцев встретиться со мной.

Я провела их в другое здание (пошивочную мастерскую). Травник пытался казаться «духовным знатоком», но говорил невпопад. Он всё связывал с пищей — мол, неправильно питаются и здесь, и в монастырях. Иными словами, пришел проповедовать в архиерейский дом! Рассказал, какой он большой специалист, и объяснил, что болезни посылаются за грехи.

До сих пор я еще как-то слушала, но тут не выдержала и вступила в сражение. Напомнила о том, что болезни посылаются от Бога, и привела пример с евангельским слепорожденным. На мои возражения он не знал что ответить. Потом сказал, что поедет отсюда в монастырь учить монахов правильно питаться. Его «ученость» выводила меня из равновесия. «Да, в монастырях питаются не по-вашему. Послушники берут огонь от лампад, горящих у мощей угодников Божиих, и с благословением и молитвой готовят пищу». На все мои доводы травник сделал свой вывод: «Вы с врачами садисты по отношению к Владыке». Он нарисовал что-то вроде пентаграммы, лучи которой выходили за рамки круга, и сказал, что концы этой звезды надо обрубить. Я, как увидела рисунок, стала читать «Да воскреснет Бог» и незаметно крестить его. Встала и решительно сказала: «Благодарю вас за добрые пожелания, но я должна идти». Раскланялись.

Вернулась в резиденцию. Владыка, как оказалось, был на совещании с настоятелями. Он принимал их с трех до шести часов вечера. Странное волнение и тревога, охватившие меня несколько дней назад, нарастали. Лицо горело. Я даже не была способна молиться и только тяжело вздыхала: «Господи, помилуй!»

Села строчить скуфью. Слышу, поднимается Владыка. Я тут же побежала за лекарствами и зашла к нему. Владыка стал расспрашивать о травнике: «Ну-ка сядь, расскажи, что он тебе полезного сказал?» Я разгорячилась: «Владыка, я пришла к нему и была смущена. Ведь раз Вы не благословили его, то зачем же мне к нему идти? Ведь первая мысль воистину от Бога. А травника я восприняла как врага в образе человека, он путался, говорил глупости. Я его слушаю и спрашиваю: «Вот если у Владыки будет сердечный приступ, я что, буду рыться в ваших диетах? Я бы посмотрела на вас в такой ситуации…» Он ушел недовольный». Показала нарисованную им пентаграмму. Владыка удивленно смотрел на меня, как бы соглашаясь с моими рассуждениями.

Пришел доктор Сергей Михайлович Лазарев. Мы с ним договорились, что перед поездкой обследуем Владыку. Померили давление — 200/100. Мы в ужасе. Спрашиваем: «Владыка, что Вы ощущаете?»

Он ответил, что немного голова тяжеловатая, а так ничего. Сделали всё необходимое, померили снова — 180/90, и… Владыка отправился в библиотеку, чтобы разобрать и подписать кипу документов.

Я поплелась за ним и твержу: «Владыка, Вам нужно полежать и расслабиться, ведь сейчас будете напрягать зрение, и давление будет опять подниматься. Пойдите полежите!» Он согласился, но с сожалением: «Знаешь, сколько нужно разбирать, а ведь времени не хватает!» Я еще раз попросила, чтобы Святитель взял меня на встречу (ведь в случае чего все необходимые средства всегда при мне). Думала, может, не меня, так Сергея Михайловича возьмет? Но Владыка вновь повторил: «Петя со мной поедет!»

Петя в подряснике показался в дверях, показывая свое приглашение на «бал». Владыка, обращаясь к нам, попытался успокоить: «Да я быстро приеду, задерживаться не буду, на ужин-то там необязательно оставаться». Благословил Сергея Михайловича и передал благословение его сыну и супруге: «Скажите ей, чтобы не болела!»

Сергей Михайлович побежал вниз по лестнице, а Святитель еще немного полежал и стал собираться. «Владыка, — сказала я, — странно мне Ваше давление. Что-то Вы очень волнуетесь…» — «Да, волнуюсь, — признался он, — по двум причинам. Первая — уж очень не хочется туда ехать, а вторая — нужно поехать, чтобы встретиться с Собчаком, а то его нигде не уловишь».

Я помогла Святителю надеть рясы — легкую и новую зимнюю. Он сам надел белый клобук, взял посох и, проходя мимо зеркала, заглянул посмотреть, всё ли в порядке. Вдруг, подходя к двери библиотеки (выход из кельи был через библиотеку), повернулся к нам (матушка Олимпиада стояла в стороне, она только что подошла) и, положив правую руку на сердце, с поясным поклоном проговорил: «Ну, благословите меня!»
Я, зная его волнения и взмолившись: «Умудри, Господи, что сказать, а что смолчать», — сердечно и участливо ответила: «Да благословит Вас Господь, Владыка», — и перекрестила вслед, хотя и опасалась, что Владыка сделает замечание за то, что Архиерея крещу. Но он спокойно сказал: «Спаси Господи».

Святитель медленно спускался по лестнице. Матушка Олимпиада сопровождала его и, закрывая за ним дверь, тихо проговорила: «Помоги Вам Господи!»

Ушел…

Я села за рукоделие. В сердце по-прежнему нарастало волнение, так что я, подняв голову на образа, взмолилась: «Господи, что же у меня за жизнь — одно напряжение! Хватит ли у меня физических и моральных сил?»

Вдруг раздался телефонный звонок. Лена взяла трубку, и я услышала, как она спокойным голосом отвечает: «Да, Валентина Сергеевна сейчас соберется и приедет». Я подскочила к телефону, но она уже положила трубку. Я нервно спросила: «Лена, ты почему не передала мне телефон?» Лена: «Валентина Сергеевна, не волнуйтесь, а собирайтесь. Сейчас за вами приедет Владимир Владимирович (шофер Митрополита), у Владыки просто сердечный приступ».

Я была шокирована ее спокойствием. «Лена, я должна ведь взять с собой всё необходимое! Для этого нужно знать, с чего начался приступ! Я не успею. Это всё. Сейчас уже не успею». Руки начали дрожать и никак не попадали в рукава платья. Я бросала в сумку шприцы и всё необходимое на крайний случай. Мозг работал как в огненной печи…

Летим с Володей на машине к гостинице «Северная корона» (около монастыря святого праведного Иоанна Кронштадтского). О ужас! Посреди холла на ковре без сознания лежит Владыка, в руки ему колют лекарства. Я достаю свои и говорю, что делать. Врачи нервничают (разорвали на нем рубаху). Делают искусственное дыхание. При мне поставили ЭКГ. Кажется, было три зубчика, и пошла прямая линия. Я кричу: «Сердце встало!» Холод в здании страшный, сквозняки. Я говорю: «Толку от процедур не будет при таком холоде! Холод всё спровоцировал! Холод для него смертелен!» В ответ слышу: «Кто она такая? Жена, что ли?» Кричу: «Я дочь, а не жена!»

Мозги плавились, но надо было как-то управлять собой. Сорок минут не было реанимационной помощи. Я бегала к телефонам, звала через резиденцию своих лечащих врачей, и они прибыли раньше «скорой»!

Мы с Сергеем Ивановичем Якименко, кардиологом Владыки, стали пытаться делать искусственное дыхание. Меня оттянули и на ухо тихо сказали: «Поздно уже». Я стояла на коленях перед бездыханным телом своего Святителя и, воздев руки вверх, взывала: «Матерь Божия, помоги!»

За столбиком стояла жена Собчака — Людмила Нарусова. Я подбежала к комнате, где должен быть прием: «Где Собчак?» От переживаний я даже не могла вспомнить его имени. Он сидел за накрытыми столами. Вдруг Нарусова кричит: «Не тревожьте его». Я дерзко ответила: «Это не ваше дело. Умирает Митрополит, а вы стоите преспокойно и смотрите?» Она принялась объяснять, что в городе всего четыре точки, что выпал первый снег, скользко, и трудно добраться… Я с горечью ответила: «И вы мне это объясняете? Вот был бы ужас, если бы я так работала… Да ваше дело кнопки нажать, и скорая реанимационная помощь давно бы уже была здесь».

Собчака всё же позвали. Он прибежал какой-то согнутый, спросил: «А что, разве «скорой» до сих пор нет?» — и исчез.

Я опять подбежала к Владыке, сняла кофту с бухгалтера Наталии Александровны, накрыла Владыку, положила под голову свое пальтишко… Владыка лежал горячий, и левая сторона лица стала сине-черная. Я поняла, что это всё…

Появились реаниматологи, но поздно. Помощь нужно было оказать в течение семи-десяти минут, а прошло сорок. Всем велели отойти и пытались током заставлять работать сердце. При включении аппарата Владыкино тело вздрогнуло, но всё было безполезно. Я всё еще не верила. Взяла марлю, положила Владыке на рот и стала дышать. Сергей Иванович делал массаж сердца, но тихонько говорил мне: «Валентина Сергеевна, безполезно. Владыка мертв».

Отец Павел Красноцветов стоял рядом со мной. Лицо у него было бордовое. Он тихо сказал: «Я, Валентина Сергеевна, отходную прочитал на память». Спаси его, Господи! Я была так благодарна, что он оказался рядом в эти ужасные минуты…

Я всё еще закрывала ряску Владыке, пытаясь спасти его от холода и не веря, что он мертв. Кто-то из врачей сказал: «Да отведите ее!» Я ответила: «Когда нужно будет, сама отойду. Не думайте, что я потеряла самообладание. У меня его больше, чем у вас. А сейчас только прошу: давайте носилки и довезите Владыку до резиденции. Больше уже ничего не требуется».

Я очень боялась, что с Владыкой могут поступить так же, как с Митрополитом Антонием, — отвезти на вскрытие. Хорошо, что у меня со старцем был разговор по этому критическому вопросу…

Стали поднимать Владыку, он оказался таким тяжелым… Наши доктора и другие стали помогать. Я отошла. Владыку положили на носилки и отнесли в «скорую».

Доктора сели в «скорую», а я поехала вперед с Володей, чтобы предупредить домашних и приготовиться к новой встрече своего Святителя.

«Я скоро вернусь, на ужин оставаться необязательно»…

Еще совсем недавно я просила Владыкиных молитв, чтобы в случае чего у меня не было слез, иначе я не смогу думать. Так оно и случилось. Да как я всё выдержала?!

Дома слезы, растерянность. Безпомощного Владыку внесли в его рабочий кабинет, где несколько часов назад он совещался с настоятелями. И вот их вызвали вторично. Последний раз мы с хирургом Сергеем Михайловичем развязали ножки и освободили их от повязок. Ноги были уже вылечены, и повязки мы делали только для того, чтобы не было отеков и чтобы предохранить нежную кожу заживших язв.

Я стала помогать снимать рясу. Уже собрались батюшки и тихонько мне сказали: «Матушка, ваши труды закончились…» Я их поняла.

Владыку нужно было переодеть. Отец Гурий (Кузьмин) попросил принести соборное масло и ваточку. Масло я принесла от чудотворной иконы Божией Матери «Иверская». Это маслице привезли монахи из Америки, они собирали его с мироточащей иконы ваточкой… После утренней молитвы Владыка с благоговением мазал им себе лобик, глазки, уши и целовал все святыни в его святом уголке. Этим маслицем мы залечили одну ранку на ноге, прикладывая его по капельке, потом оно у нас кончилось, а незадолго до смерти нам привезли еще…

Принесли белое шелковое архиерейское облачение с вышитыми мною золотыми крестами на омофоре и звездицей на саккосе. В этом облачении Владыка служил в Преображенском соборе…

Вдруг сообщили, что у отца Павла Красноцветова плохо с сердцем. Давление 210 мм… Только уложили его на диван — стало плохо отцу Богдану Сойко. Давление — 200. Пришлось заняться ими обоими. Доктора не отходили от них, а я снабжала лекарствами.

Лицо Владыки всё белело и белело. Какое чудо: я впервые видела такое преображение! Когда Владыка умер, то, видимо, первое, что было, это кровоизлияние, так что левая часть лица у него сделалась темно-синей. Я так испугалась тогда! Когда же Владыку одели, лицо сделалось белым-белым. Волосы чистые, пушистые, и руки белые, пухленькие, теплые.

Его перенесли в приемную, перед храмом. Кто-то догадался соединить два столика, на них постелили красный с зеленым ковер, и получился — мой сон! Я же только утром рассказывала его Владыке и всем домашним… Владыку положили, я осторожно соединила ему губки, чтобы рот был правильно закрыт, и они легко подчинились. К этому времени лицо стало каким-то сияющим. Лежит блаженненько, а нам такая скорбь!..

Началось чтение Евангелия. Молитва продолжалась всю ночь. Отец Гурий очень старался (он ведь был даже какое-то время иподиаконом у Митрополита Мануила). Я всю ночь стояла у гроба, молилась, плакала, просила прощения у старца за все причиненные мною огорчения и испрашивала его ходатайства пред Богом за меня для жизни вечной. Петр Павлович тоже почти не отходил от тела своего Святителя и сильно переживал случившееся на его глазах.

А дело было так.

Владыка с Петром Павловичем и шофером Владимиром Владимировичем поехали в гостиницу с запасом времени. Здание было новое, еще не отапливалось, и в нем гуляли ужасные сквозняки, тем более что двери постоянно открывались. Владыка прождал сорок минут, прежде чем появился Собчак. К тому времени он уже стал замерзать, да еще после пневмонии.

Наталия Александровна, бухгалтер епархии, предложила ему надеть теплую рясу, но Владыка отказался: «Да сейчас уж появится!» Принесли сок со льдом. Святитель благословил и сделал глоток. Наталия Александровна остановила его, напомнив, что ему нельзя холодное. Владыка пригубил еще немного, но послушался.

Решили поискать более теплый уголок, пошли — а навстречу Собчак. Владыка поздоровался с ним и стал благословлять Людмилу Борисовну Нарусову, его жену. Протянул руку вперед — рука не слушается. Он сделал еще усилие и вдруг, как будто что-то увидев перед собой, стал опускаться на пол. Петр Павлович, поддерживая, стал укладывать его на ковер. Владыка сразу потерял сознание.

Сообщили о горе в Самару. Надя, Маша, отец Вадим поспешили на самолет.

Сообщила Святейшему. Рассказала ему о последнем Владыкином сне. Патриарх спросил, где Владыка желал быть похороненным. Я сказала, что когда у него был инфаркт, то он высказал желание в случае смерти быть захороненным в одну могилу со своим «дедушкой», Митрополитом Мануилом, и спросила разрешения забрать тело в Самару. Святейший ответил: «Подумаем».

Надежда Михайловна Якимкина тоже созванивалась по этому вопросу со Святейшим и рассказала, что в сентябре, в Москве, когда разговор коснулся этого вопроса, Владыка ответил ей: «Где похороните, там и похороните. Вся земля Господня». Надежда Михайловна тогда еще возразила: «Владыка, да ведь людям тяжело будет ездить к Вам, всё так дорого!» Он ответил: «Кто захочет, приедет!»

3 ноября 1995 года, пятница. Первую Литургию служили отец Гурий и отец Александр Кудряшов. Мы все причащались.

Звонил Святейший и благословил похоронить Владыку в Александро-Невской Лавре, «ведь пять лет всё же прослужил, и это его последняя кафедра». Настоятели собрались, чтобы обговорить план похорон. Сообщили о горе и Владыке Симону, который был в отъезде.

Около тела уже стояло много цветов. На улице со вчерашнего дня сплошным белым саваном улегся белый снег. Люди придавали действию природы особое значение. Снег лежал и не таял…

Чудом был приезд Епископа Уфимского Никона (Владыка Иоанн его постригал и рукополагал). Он был сам удивлен. Узнав, что Митрополит Иоанн стал болезненным, и жалея его, Епископ решил предложить свои услуги и увезти к себе в епархию, создав условия для настоящего отдыха (в прошлом Владыка Никон врач). Приехал — и опоздал. Он служил Всенощную в домовом храме резиденции под Казанскую уже перед телом умершего Святителя, облачась в голубые одежды покойного Митрополита. Так хорошо ему подошло облачение…

Пришли матушки из Иоанновского монастыря с игуменией и пели Всенощную с акафистом Божией Матери. Затем привезли беленький гроб, и Владыка Никон, освятив его с архимандритом Гурием, отцом Пахомием и отцом Александром Кудряшовым, переложили почившего в его новое жилище. Лицо Владыки было безмятежным, он даже слегка улыбался. Мы все это заметили, а Надя даже засвидетельствовала это вслух. Удивительно ясным и размягченным было лицо — словно у спящего ребенка.

Во время акафиста приехал из Германии Владыка Симон. Как он потом рассказывал, добрался чудом. Опять верные дети окружили своего отца, но в их сознании никак еще не укладывалось, что здесь, на земле, наступило окончательное расставание…

После Всенощной гроб с телом Митрополита повезли в Лавру. Было темно, но вокруг лежал белый снег. Наш Святитель навсегда покинул свою последнюю резиденцию, где у него было столько скорбей, печалей, тревог и болезней, хотя и скрашенных минутами Божиего утешения…

4 ноября, суббота.Память Казанской иконы Божией Матери. Литургию возглавил Епископ Симон. Владыка Прокл и Владыка Никон молились в алтаре и обиделись на Владыку Симона, что не допустил их служить, но смирились.

Гроб Митрополита Иоанна весь украшен живыми цветами. Постоянно подносили венки, и им было уже тесно. Народ непрестанно шел прикладываться к руке усопшего Святителя, испрашивая у него последнего благословения. Съезжались его духовные чада и духовенство.