О добром, вечном и настоящем

пела на концерте в Донецке известная самарская Православная певица Юлия Славянская.

13 сентября Православная певица Юлия Славянская выступила с благотворительным концертом «Пробудись, душа». В этом не было бы ничего необычного — Юлия дает много концертов в разных городах России и за рубежом, в Абхазии, Киргизии, Черногории, Сербии. Но на этот раз она пела в Донецке. Там, где еще совсем недавно рвались снаряды, где гибли мирные жители, где ополченцы отважно защищают своих близких и отстаивают свое право называть героями — настоящих героев, а не бандеровцев, говорить на родном русском языке, жить в мире и дружбе с братской Россией.

Песней поддержать друзей…

— О поездке в Донецк думала около года, — рассказала Юлия Славянская. — Все это время пыталась какими-то путями туда попасть. В конце концов моим друзьям из общественного движения «Антивойна-Донецк» и концертного агентства «Сургут-Концерт» удалось организовать проведение моего выступления. С их помощью мы смогли оплатить необходимые расходы.

Есть у меня в Донецке друг Андрей Лысенко, руководитель гуманитарной приемной движения «Донецк-Антивойна», он помогает выживать донецким семьям, которым сейчас особенно трудно. Он мне сказал: «Юля, не безпокойся, зрители ждут тебя и придут на твой концерт. Я помогу тебе в организации концерта».

Сто билетов передали донецкому священнику отцу Сергию, который помогал певице Светлане Копыловой в организации ее концерта: мне хотелось, чтобы на концерте была и воцерковленная публика. Билеты в его приходе быстро разобрали. И сам отец Сергий пришел с букетом цветов. Но пришел не в облачении, а в мирской одежде. И мой папа, приехавший со мной в Донецк, немножко напрягся: «Осторожно выходи, там кто-то с букетом стоит…» Мы же в чужом городе, у меня никакой охраны нет, и кто знает, чего ждать? Но это, к нашей радости, оказался священник!

Перед поездкой меня спрашивали: «Вы не боитесь ехать в Донецк?» — и такие глаза у людей были, видно, что они искренне переживали за меня, ведь ехать предстояло в такое неспокойное место. Но я в тот момент не ощущала страха. Пока находишься у себя дома, среди родных и близких, взрывы и стрельба, артобстрелы кажутся чем-то нереальным, очень далеким. И по новостям говорят, что там сейчас стреляют гораздо меньше. И молишься ведь, вот и думаешь: «Господи, ну Ты же убережешь меня!..»

На Православной выставке в Самаре был иеромонах Зосима из обители Спаса Нерукотворного в селе Клыково, неподалеку от Оптиной пустыни. Такой светлый батюшка, хороший. Я к нему всякий раз подхожу, когда они к нам на выставку приезжают. И он меня благословил, сказал: «Не переживай, это всего три денечка. Тяжело тебе будет, но ни одна мина не пролетит. В мирное время попадешь». Так оно и получилось.

А дома сынок меня обнял и говорит: «Я тебя примотаю к себе изолентой и скотчем, чтобы ты туда не уехала!» Говорю ему: «Павлик, я ведь поеду в Донецк, там детки в подвалах живут, прячутся от бомб и снарядов. Они меня очень ждут. Их надо поддержать». — «Ты что, мама, нас любишь меньше, чем детей из подвала?» У меня просто сердце сжалось от этих слов. «Сынок, я вас с Анечкой очень люблю, но ведь надо же частичку своей любви, своего тепла и другим людям дать!»

И вот ночью перед отъездом я вдруг вскочила — в таком страхе, передать не могу! Было так страшно! Я раньше не понимала, отчего это у других людей иногда бывают ночные страхи: чего можно бояться — Господь рядом, Он же тебя не оставит… А тут сама испытала невыносимый страх. И после этого я заболела. Начался сильнейший, неукротимый кашель. То ли из-за простуды, то ли из-за того, что я впустила в сердце этот страх?

Но ведь надо петь на концерте. Есть законы сцены: болеешь ли ты, мало ли что у тебя в жизни случилось, а ты не имеешь права это показывать людям. Ты должна нести любовь, радость, утешение.

И в Донецке я прокашляла все дни, но на концерте ни разу не кашлянула! Мне потом друзья говорили: «Мы не поняли, больная ты или нет?»

«У нас защита — Бог!»

— Как же вы добирались? В Донецке ведь аэропорт разбит, не действует.

— Мы летели до Ростова-на-Дону. А оттуда нас Андрей Лысенко встречал на машине, и с ним мы ехали до Донецка. Через границу, через все пропускные пункты.

На границе много фур стоит. Их досконально проверяют, и на это уходит очень много времени. Кто едет на обычных машинах, конечно, их побыстрее проверяют — но тоже очень внимательно смотрят. Много семей, в том числе и с детьми. Маленькие, на руках… Семьями уезжают, спасаясь от войны. И сутками на границе ждут, пока их пропустят.

Границу мы прошли достаточно быстро. Андрея уже давно знают — постоянно там ездит, получает в Ростове гуманитарную помощь, деньги, которые люди из России и других стран перечисляют на его карточку. Ему приходится постоянно ездить вдоль линии фронта, и он много раз попадал под обстрелы. Однажды осколок угодил в его машину, вошел под капот и вылетел через дверь, где сидел его друг. Чуть бы в сторону — и в них…

Люди ходят там по лезвию бритвы. В любой момент их могут убить. Они это знают. Как-то в беседе Андрей сказал: «Я готов к смерти. Хотел бы только одно: чтобы я в тот момент смог спасти людей и не быть трусом». Я еще переживала: как же они ездят одни, без бронежилетов, без оружия, без охраны. А они говорят: не переживай, у нас охрана — Бог!

При встрече я спросила Андрея Лысенко, как получилось, что он стал помогать людям.

Он ответил: «Знаешь, я раньше не был таким. Но однажды разбомбили дом, и я вытаскивал девочку лет семи. Не успели спасти. Она умерла на моих руках. Ее последний взгляд был направлен на меня, зрачки сузились… — и я понял, что я был последним, кого она видела в этой жизни. И еще понял, что после этого я просто обязан помогать другим детям выжить. Я так люблю свой народ и буду помогать своему народу. И делать все, чтобы он был счастлив».

Я говорю ему: ты хоть высыпайся! Он же совершенно не знает отдыха. Помню, однажды я ему пишу: «Ты как, все в порядке?» А Андрей отвечает: «В порядке. Только что в ста метрах от меня взорвалась мина».

«Меня лечил донецкий врач…»

Перед отъездом я написала Андрею Лысенко, что мы на выставке в Самаре собрали для деточек Донбасса 53 тысячи рублей. Он ответил: «А можно, мы 16 тысяч из этой суммы потратим на покупку негатоскопа? Это медицинский прибор, с помощью которого смотрят рентгеновские снимки. Он очень нужен в областной больнице!»

И вот мы едем с новым негатоскопом в областную больницу Донецка. Встретил нас заместитель главврача Вадим Игоревич Оноприенко, провел нас по всем палатам, рассказал, как принимали раненых. Он очень интересный творческий человек: пишет картины и книги. И это дает ему силы в такой непростой прифронтовой обстановке.

Конечно, больница нуждается в ремонте — с 1952 года здание не обновлялось, тем более после обстрелов. На фасадной стене осталась пробоина от снаряда. Таких негатоскопов, как тот, что мы привезли, нужно как минимум три. Сейчас наши друзья купят им еще два. На один из них уже передала деньги Евгения Рындина, которая работает в «Сургут-Концерте». У них там целая команда, которая помогает жителям Донбасса.

Вадим Игоревич рассказывал, когда были самые интенсивные обстрелы, раненых привозили круглые сутки. Приемное отделение было все залито кровью. «Работали непрерывно. А снимки приходилось смотреть на обычной лампе… Мне надо вынимать из раненого осколки, а я их половину не вижу. Поэтому негатоскопы очень нужны. И случись что, не дай Бог, мы без них не справимся». Больнице еще очень многое нужно. Казалось бы, что там — деталь для МРТ, а она баснословных денег стоит. А где им взять? Украина не помогает, и у России не до всего руки сразу доходят. Слава Богу, что появляются люди, которые им помогают. Низкий поклон и жителям Самары за посильную помощь!

…Есть у меня песня — не поверите — я сама неделю ее пела и плакала над ней день и ночь. «Письмо украинского солдата».

А текст этой песни так меня нашел.

Мне позвонил Сергей Васильевич Шкуратов, вы же его знаете, он живет в Самаре, замечательный Православный человек. И говорит: «Юль, я в интернете нашел такой текст — там его читает мужчина. Это стихотворение меня так тронуло — посмотри, по-моему, у тебя может получиться песня».

Когда я услышала первые строки этого стихотворения, сразу поняла, что песня будет. Записала слова, и песня родилась:

— Мама, я в плену, но ты не плачь.
Заштопали — теперь как новый.
Меня лечил донецкий врач —
Уставший, строгий и суровый.
Лечил меня — ты слышишь, мам! —
Я бил по городу из «градов»,
И полбольницы просто в хлам!
Но он меня лечил: «Так надо».
Господи, помилуй, Господи, прости меня!..

Вот этих слов: «Господи, помилуй…» — в том тексте не было. Но эти слова покаянные — они очень нужны.

Впервые спела ее в Сергиевом Посаде. Там ее очень хорошо приняли. Но как примут ее в Донецке те, кто действительно столкнулся с ужасами войны, я не знала.

И вот — Промысл Божий! — я попадаю в Донецке в ту самую больницу, по которой лупили из «градов» и где врачи спасали и украинских солдат. «Они в нас стреляли, бомбили мирное население, а мы им спасали жизнь, — говорят врачи. — Но мы были обязаны каждого спасти!» Вот в интернете есть документальный фильм «Травма» как раз про эту больницу. Если будет возможность, обязательно посмотрите! Все, как оно происходило, как врачи под обстрелами спасали раненых — и ополченцев, и карателей. Очень трогает фильм. И я благодарна Богу, что увидела этих мужественных людей («меня лечил донецкий врач…»), слышала их рассказы о войне. И я знаю, про что пою. Это дорогого стоит.

Единственно, что я не была в Донецке в те моменты, когда рвутся снаряды, когда взрывают — и не дай Бог такое никому. Это очень страшно!

Дети подземелья

Сразу после больницы мы поехали, как и собирались, к деткам в подвал. Это бомбоубежище шахты имени Челюскинцев. Двери как таковой нет, низкий проем — и ступени вниз.

Деточки ждали нас, некоторые выбежали навстречу. Сразу начали обнимать. Их там живет человек двадцать. Есть там бабушка, которая уже все слезы выплакала, есть беременная женщина, у которой четверо детей и она еще ждет — может быть, и не одного ребенка, была уже у нее двойня.

Когда заходишь, сразу охватывает влажный и холодный спертый воздух — люди же сутками оттуда не выходят, и сверху свежий воздух особо туда не попадает. Вентиляции никакой нет. Стены разрисованы, всюду надписи: «С нами Бог!», «Христос Воскресе!», «Мы не хотим войны»… Смотришь на эти надписи, и сердце щемит.

Уж не знаю, праздное любопытство, что ли — мне сразу захотелось пройти по всему подвалу, посмотреть, как же они там живут. Ноги понесли меня — и принесли в дальнюю комнатку. Вижу, сидит маленький мальчик, два годика ему, держит двух крошечных котяток и играет с ними.

Я ему:

— Привет! Ты только осторожнее, не мучай котяток!

Подошла его мама, мы стали разговаривать. Когда пошли назад, почувствовала, что становится плохо, не хватает воздуха. Видно, это было из-за того, что это дальняя комнатка и в ней совсем душно. А ведь они живут в этом подвале больше года.

Мы привезли с собой несколько ящиков сладостей, и дети, конечно, хватали всё. И я пою, а малыши мне в рот пытаются сунуть что-то сладенькое. Или котенка тот мальчик все пытался мне положить — а у меня ж руки заняты гитарой.

Хотелось забрать всех и убежать. Так это давит.

Детям очень не хватает памперсов. Воздух и так невыносимо тяжелый, а если еще какой-то малыш описается? А ведь большинство детей маленькие, по два-три годика. Есть и постарше, но малышей тут немало.

Да, они все вместе, поддерживают друг друга, Господь дает силы справиться. Но как же тяжело там быть даже недолгое время — а они-то живут! Дети все простужены. Бабулечка — она уже прабабушка — постоянно трогает деток, проверяет температуру. И сыпь у них, и кашляют. Одна девочка ко мне подсела, глазки светленькие. Думаю: что это они на нее столько надели! Я пальцем ее потрогала под толстым свитером, как своих деток проверяю — а она вся мокрая! И понятно, что раздеть ее нельзя, потому что там холод могильный какой-то. Поэтому им приходится кутать детей.

А когда мы вышли через другую дверь, оказались, по сути дела, на помойке. Мусор валяется. И здесь же колясочка стоит. Андрей показывает: «А вот тут они гуляют». Так стало тяжело на душе. Детки все обычно гуляют в парках, на площадках, а они — около шахты на помойке. Потому что близко к входу в подвал. Если начинается обстрел, надо успеть скрыться в убежище. Чуть отойдешь подальше — и можно угодить под снаряды.

Но слушали мои песни они очень хорошо. У них в подвале я пела под гитару довольно много. Взрослые плакали, а детки слушали очень внимательно. А потом предложила: давайте вместе что-нибудь споем. И сначала они робко слушали, когда я запела: «Ничего на свете лучше нету…» — а потом и сами стали подпевать, оживились.

У большинства из них в городе не осталось жилья. Как я поняла, у кого-то дом разрушен, и из тех денежек, что мы собрали, сейчас Андрей восстанавливает крышу. Хочет до холодов хоть две семьи переселить. Спрашиваю: а почему быстрее всех не переселишь? — «Ну, во-первых, надо их дома привести в какой-то порядок, чтобы можно было жить, а во-вторых… Знаешь, у меня такое ощущение складывается, что некоторые уже и боятся уходить из подвала. И не только из-за обстрелов. Вот у нее четверо детей и она еще беременная, без мужа — куда она сейчас пойдет? Ни зарплаты, никакого пропитания. Людям зарплаты еще с февраля месяца задерживают. Так хоть я им какие-то пайки привожу, они по крайней мере с голоду не умирают. Они боятся: если уйдут из подвала, как им жить? А я их очень понимаю».

Постели в виде матрасов на полу, холод и сырость от земли проникают снизу. Комната вся в постелях, а в сторонке узенький закуточек с задернутой шторой. Спрашиваю: а здесь что? — А это, говорят, если кто-то хочет наедине побыть, чайку попить или просто поговорить, туда садятся. А так они все время вместе со всеми…

Песня для маленьких ангелов

Потом мы поехали в детский дом. Точнее, детский приют для детей и подростков № 2. Там тридцать детей от четырех до восемнадцати лет. Тоже мы привезли им много всего. Детки, конечно, обрадовались.

Когда я собиралась, думала: что же им привезти? Лететь до Ростова самолетом, там ограничение по весу, много не возьмешь, а так могла бы взять и игрушки, и какие-то детские вещи. Но книги… Я очень трепетно отношусь к хорошим книгам, все-таки жалко иногда расставаться с ними. Ведь с каждой из книг столько связано у моих деток! И вот я листаю книги, которые хотела отдать племяннику, и думаю: да племяннику я еще успею подарить, а этим детям таких книг, может быть, и не купят! Это и красочные библейские истории, и «Золушка» с пазлами, и лягушонок, который путешествует со страницы на страницу, и другие книги с объемными картинками… Нет, отвезу эти книги донецким детям! Собрала пакет самых любимых книжек и привезла. Дочка наплела разноцветных браслетиков: «Мам, передай этим деткам!» Они сразу расхватали браслетики, надели на себя. Книжки схватили — я была удивлена: мальчики по 12-13 лет обрадовались книгам, давай этого лягушонка передвигать. Мальчишки маленькие даже сели прямо на асфальт и стали смотреть книги, читать, что-то друг другу показывать. Это было так трогательно, я даже не могу передать. Все-таки наших уже книжками не удивишь.

Конечно, накинулись и на конфеты. Девочка Дашенька, лет шести, взяла целую горсть батончиков, кто-то засунул их ей даже в кармашки. А потом она пошла на горку — и конфеты у нее одна за другой попадали. Дашенька стоит и плачет горькими слезами. Мы подошли и стали утешать ее, сложили все ее конфеты в пакетик и отдали ей. И она такая счастливая стала, слезки высохли.

Детки очень хорошие. Жаль, пообщаться с каждым не хватило бы времени. Мы пошли попеть с ними песни. Сели в классе, я спела одну песню, девочки очень внимательно слушали, смотрели пристально. И слышу, кто-то стал мне подпевать. Я удивилась: кто же здесь знает мою песню? Это подпевали не взрослые — слышался тоненький голосок в унисон со мной. Может быть, это эхо из-за акустики? Но эхо шло бы с запозданием, а тут четко кто-то со мной пел. Дети — нет, они сидели молча, слушали, впитывая каждое слово. Но кто-то пел! И я подумала, может быть, это Ангел своим пением хотел порадовать маленьких ангелов? Как однажды батюшка Сергий Гусельников на одном выступлении услышал, что Ангел пел со мной. Ну вот такое было. И больше я это никак объяснить не могу.

Потом мы спели «Катюшу». Дети сами предложили. Они одни спели какую-то песню — я ее и не слыхала, они ж продвинутые… Совсем как наши самарские детдомовские подошли ко мне на выставке: а давайте вместе споем! — Давайте, говорю. А что вы хотите спеть? — «Батарейку». И запели с таким чувством о том, что «у моей любви сгорела батарейка»: «О-о-о-о, батаре-ейка!..»

Так вот и они пели что-то их любимое. Душевно посидели. Я им подарила диски со своими песнями. И что заметила: ребятам, которые постарше, хотелось, чтобы каждому отдельно подписали диск. Чтобы было что-то свое, личное.

Мы им оставили денежку на обувь, Андрей вместе с детьми съездил в магазин, и они сами выбрали, что хотел каждый. Андрей прислал ролик. Смотрю, одна купила себе туфли на высоком каблучке. Видно, так мечтала, чтобы у нее было не как у всех. Другие купили новые кроссовки, а она — шпильки! Неправильно, наверное, не по возрасту. Но детям так хочется, чтобы хоть обувь — не как у всех…

…Вот на фотографии мальчик, Максимкой его зовут. Ему очень понравился брелок с овечкой. Мы уже попрощались, а он вслед кричит: «Ты мне привези еще такую игрушку!» — «Ладно, Максимка, привезу!»

Осколок снаряда

В этот же день Андрей привез нас в поселок Трудовские, к школе 146, разрушенной почти полностью. Побродили мы вокруг — жутко было смотреть на все это. Захотелось увидеть осколки от снарядов. Они до сих пор там лежат. Один из них я взяла в руку. Страшно было видеть этот оплавленный металл с острыми рваными краями. А Андрей предложил: «А ты загляни в окно!» И я увидела на разрушенной стене надпись, в которую тоже впился крупный осколок, но прочитать можно — это строки из стихотворения украинского поэта Владимира Сосюры, призывающего любить «вишнёву свою Украину» во сне и наяву. И вот в эти строки тоже угодил снаряд! И Андрей — он же такой эмоциональный — говорит: «И что она, эта «вишнева Украина», наделала?! Посмотрите, что она наделала!»

Съездили в Иловайск, в Марьинку, проехали по Петровскому району Донецка — страшные разрушения повсюду. Едешь, и как будто вымерли эти места. Ни души не видно. Все изрешечено. Вот он нас подводит к мине, которая торчит из земли — так и не взорвалась, но в любой момент может взорваться. Надо ее как-то доставать, чтобы не натворила бед.

Там везде сады, яблоньки. А остановиться, подойти — нельзя. Один из наших пошел было, хотел яблочко сорвать — хорошо, что ему успели крикнуть: куда ты, стой! Как в сказке: не трогай яблочко, это змея яблонькой обернулась, чтобы тебя сожрать. Так и тут: чуть ли не у каждого деревца, у каждого кустика — мины-растяжки. Их еще не убрали. Андрей сказал, тут то и дело кто-нибудь подрывается. И когда вдоль дороги едешь, лучше не останавливаться, никуда не выходить. Потому что в любом месте можешь подорваться на мине. А еще меня поразило: у них каждая заправочная станция обложена мешками, скорее всего с песком. Чтобы если снаряд попадет, вся заправка не рванула — там же такой взрыв будет. Хоть какая-то защита от нападения и попадания осколков…

Слава Богу, разрушенных храмов я не видела. Не потому что их нет, а мы не проезжали в тех местах. Больно было бы видеть. Но мне рассказали, что в Горловке, в микрорайоне Строителей, сильно бомбили и деревянный храм горел. Возле аэропорта полностью сгорел Иверский женский монастырь. Что с насельницами, где они теперь, никто толком не знает.

Приехали мы на блокпост в 500 метрах от передовой. Подарили ополченцам диски. А они попросили: может, споете? И я спела им «Ангелы светлоликие», «Плачут Богородицы образа». Спела — «За Россию». В этой песне такой припев:

Где же, Игорь Тальков,
Офицерский твой френч,
Ордена и кресты золотые?
Укрепи мою веру,
И поднявши свой крест,
Я пойду умирать за Россию!

Мне это стихотворение, которое стало песней, подарил Валерий Иванов из Калуги. Позвонил мне и прочитал стихи. И я поняла — это будет песня! У него было написано: «И поднявши свой меч», — но батюшка Сергий Гусельников сказал мне: «Юля, ты ответишь за каждое слово». И сам отец Сергий выверял в этой песне каждое слово. Но в результате — я очень рада, что он благословил и эта песня живет, я с ней выступаю по России, и ее очень хорошо встречают.

И здесь видно было, что ополченцы глубоко переживали, слушая песни. «Сейчас, — говорили они, — хоть поспокойнее стало, у нас какая-то передышка, а так…» Все с оружием, в бронежилетах. Нелегко им там. «Письмо украинского солдата» произвело на них очень сильное впечатление. И не только на них. Мы сначала поехали на блокпост, а потом уже в детский приют. И Андрей предложил: «Юль, спой нашим детям эту песню!» Я удивилась: она же для взрослых, как петь ее детям? А он ответил: да ведь и дети у нас — взрослые. С этой войной и они стали взрослыми. В песне много куплетов, но дети прослушали ее до конца, даже не вертелись, не крутились. Я спросила их, всё ли они поняли. «Конечно, всё», — ответили дети.

Концерт в Донецке

В донецкой филармонии очень хорошая акустика, зал хороший. Перед концертом ко мне подошел звукорежиссер:

— Недавно местная певица выступала, ее у нас знают, и конечно, публика очень хорошо принимала. В зале все плакали, ей легко зрителей песней растрогать. Ну вы уж все равно постарайтесь, отрабатывайте свой гонорар.

Я опешила: какой гонорар? Я и так всегда работаю по полной программе, как может быть по-другому — не знаю. Ну а гонорар… я же благотворительно приехала.

— Странно, — говорит. — Вы что, свой талант не уважаете?

— Нет, уважаю. Но когда понимаешь, что людям тяжело, люди в беде, брать с них деньги было бы неправильно. Есть другие места, где можно делать платные концерты, ну а здесь — если я чем-то могу помочь, должна помочь.

Я думала в Донецке исполнять только песни из нового альбома. Но я же еду туда в первый раз, там моих песен еще не слышали. И решила сделать основой концерта мои старые песни и к ним добавить новые. Перед каждым концертом артист переживает: соберется ли зал, сумеет ли он донести суть своих песен до зрителя, как слушатель их воспримет.
Я очень благодарна жителям Донецка, пришедшим на концерт. Пожалуй, это было одно из лучших моих выступлений за последнее время. Зал продолжительно аплодировал после каждой песни. А таким, как «Белый Ангел», «Новый Афон», «Письмо украинского солдата», люди аплодировали стоя. Я поняла, почему: эти песни связаны между собой такой великой общей трагедией, как война, которая уже была в Сербии, Абхазии, а теперь вот и на Донбассе.

Я благодарна этим слушателям. Они, наверное, действительно воспринимают все намного глубже и острее. Так было отрадно, когда после концерта люди подходили и говорили: нам теперь жить хочется!

Дай Бог не впасть в гордыню, но для меня эти слова очень важны. Важно, что удалось своим песенным словом кого-то отогреть, кому-то принести немного радости, духовного утешения. Дай Бог, чтобы на Донбассе больше не стреляли!

Стоп-кадр:

Трудно представить, но в Киеве даже в такое тяжелое время действует общественное движение «Антивойна»! И возглавляет его обыкновенная хрупкая, но очень смелая женщина — Виктория Шилова. Украинский общественно-политический деятель, телеведущая, мама двоих детей… На сайте Виктории Шиловой я прочла: «Войне, агрессии, смерти, злу мы противопоставим добро, улыбки, мир! А главное — духовность, нравственность, мораль! Юлия Славянская для Украины, Беларуси и России является духовным ориентиром в искусстве. Ее песни — о добром, вечном и настоящем».

Эти три дня, пока ездили в Донецке и по окрестностям, жена Андрея всякий раз передавала нам в дорогу корзину с пирожками. Теперь мы с ней постоянно в контакте, я говорю: «Еленушка, я так скучаю по вашим пирожкам!..»

Вот хоть и война, и тяжело там, а была такая радость, что мы вместе хоть что-то благое сделали. Я благодарна Господу за то, что на моем пути встретилось столько добрых, хороших и отзывчивых людей. Да хранит вас всех Господь!

Подготовила Ольга Ларькина.