‣ Меню 🔍 Разделы
Вход для подписчиков на электронную версию
Введите пароль:

Продолжается Интернет-подписка
на наши издания.

Подпишитесь на Благовест и Лампаду не выходя из дома.

Православный
интернет-магазин





Подписка на рассылку:

Наша библиотека

«Блаженная схимонахиня Мария», Антон Жоголев

«Новые мученики и исповедники Самарского края», Антон Жоголев

«Дымка» (сказочная повесть), Ольга Ларькина

«Всенощная», Наталия Самуилова

Исповедник Православия. Жизнь и труды иеромонаха Никиты (Сапожникова)

На пути в монастырь

Главы из автобиографической повести иеромонаха Антипы (Авдейчева).

Главы из автобиографической повести.

Начало см.

Об авторе. Иеромонах Антипа (Авдейчев) родился в Самаре в 1964 году, окончил Куйбышевский государственный медицинский институт. Кандидат медицинских наук. В 2001 году овдовел, отец двоих детей. В 2005 году рукоположен в сан священника и направлен служить в село Сырейка Кинельского района Самарской области. В 2012 году принял монашеский постриг. Около года подвизался на Сочинском подворье Валаамского монастыря. В настоящее время — заштатный клирик Самарской епархии.

Возвращение в Самару

Вещи мы перевезли часть в родительский гараж и квартиру, а часть — в съемную квартиру к одинокой девяностолетней бабуле — тете Шуре. Она была непростых польских дворянских кровей из семьи богатого в дореволюционном прошлом самарского инженера и шутливо называла себя «дама из Амстердама». Племянница тети Шуры — тетя Тамара — предложила нам поселиться поухаживать за бабулей с перспективой передачи нам впоследствии этой небольшой однокомнатной хрущевки.

Таня устроилась работать медсестрой в детскую поликлинику в соседнем доме, а я — на должность ВРАЧА-ПСИХОТЕРАПЕВТА медсанчасти № 8 завода «Гидроавтоматика». Главный врач Людмила Ивановна Дудинцева была смелым человеком и согласилась принять на работу «с улицы» неизвестного человека.

Мне дали кабинет в уютном закутке четвертого этажа медсанчасти, я натащил туда старую мебель, и процесс пошел. Никаких нормативных и методических документов по работе психотерапевта в соматической больнице не было, и я занимался исключительно творческой импровизацией. Много читал, ЭКСПЕРИМЕНТИРОВАЛ. Это еще один штрих в пейзаж безплатной медицины в ту пору.

Перед отъездом из Абдулино я прошел месячную специализацию по иглорефлексотерапии в самарском филиале Университета Дружбы народов имени Патриса Лумумбы. Конечно же, организация этих курсов была одной из многих авантюр того смутного времени. Кто-то, сделав «клондайк» на интересе многих врачей к ИРТ, снял сливки и растворился в небытии, неплохо на этом заработав. Но Господь явил мне Свою милость, дав в кураторы моей группы замечательного врача, единственного в Самарской области ученика самой Дины Мухамедовны Табеевой — Игоря Аркадьевича Скворцова. Он был тогда главным внештатным специалистом по ИРТ облздравотдела. Он стал моим учителем на многие годы, и по сей день мы остаемся добрыми друзьями.

В медсанчасти мои сеансы «психоакупунктуры» пользовались успехом. Это было неким «прикрытием» для меня, поскольку главные мои усилия были направлены на поиск эффективных подходов к альтернативному — по отношению к пресловутой медикаментозной терапии — лечению соматических больных. Постепенно сформировалась особая методика опосредованной психотерапии больных с психосоматической патологией. Смысл заключался в том, что в силу наличия у таких больных алекситимии («безсловесного темперамента») прямой психотерапевтический контакт (в стандартном понимании этого процесса) с ними крайне затруднен. Все общение часто сводится к пустым словам типа «нормально», «обычно», «как всегда». Соматический симптом является для таких людей вынужденным средством диалога с окружающими, «вытягивания» из них любви и сочувствия, которых другими путями они получить не могут. Поэтому «дебри» патологических форм мировосприятия и психологических защит приходится устранять через наблюдение «мерцания» симптома или органического дефекта.

Помню, как молодая женщина с длительно незаживающей обширной язвой двенадцатиперстной кишки, получив возможность свободного общения в ходе сеансов психотерапии, высказала свои накипевшие обиды на близких и избавилась от необоснованного чувства вины. И вскоре на контрольной ФГДС был выявлен вполне качественный розовый рубец на месте бывшей язвы.

Мой кабинет обзавелся ионизатором с набором эфирных масел для ароматерапии. Я установил там акустические колонки (привез из дома) и свой старый катушечный магнитофон «Комета-212». Окна завесил плотными шторами, раздобыл тусклый торшер. Кабинет приобрел таинственный вид, что при моем небогатом опыте было немаловажно.

Вскоре после начала нашей жизни на новом месте у Тани произошел выкидыш, мы потеряли зачатого нами ребеночка. В больнице, куда Таню увезли с маточным кровотечением, она познакомилась с Галиной, с которой прошла весь свой оставшийся жизненный путь.

Наша жизнь у «дамы из Амстердама» была нелегкой. Хозяйке, по-видимому, соседство с нами было не по нутру. Спали мы с ней в одной комнате. Ее кровать располагалась за шифоньером в дальнем конце комнаты. С нами жил привезенный из Абдулино кот, который любил неожиданно запрыгнуть «бабе Шуре» на кровать, когда она там лежала, или стащить из рук (а то прямо изо рта) что-нибудь вкусненькое за едой. Случайно или намеренно, наша бабуля вдруг начала «ходить» мимо унитаза. Несколько раз вымыв туалет, Таня предложила снять квартиру.

Родственники нашли для нас частный дом на окраине Самары в поселке Зубчаниновка, куда через три месяца мы и переехали. К этому времени я договорился о приеме Тани на работу в нашу медсанчасть на должность медсестры дневного эндокринологического стационара. Мы вместе с ней добирались на работу и возвращались домой.

Рождение детей

Вскоре Таня забеременела. Ожидая расширения нашего семейства, мои родители стали присматривать домик в деревне и через дальнюю родственницу нашли старую избу в поселке Бугры неподалеку от своей родной Сырейки. Главный врач предложила к тому же похлопотать о комнате в заводском общежитии рядом с работой, и вскоре такая возможность представилась. К августу мы переехали в общежитие, сделав в комнатушке косметический ремонт. Но пожить там нам не удалось.

Еще до отъезда из Зубчаниновки к нам приехала в гости на майские праздники Танина сестра Зоя. Как потом оказалось, виделись мы с ней последний раз. В июле 1992 года Таня поехала в гости в Абдулино к Зое и застала ее… висящей в петле в сарае около дома. Остались двое детей: 4-летний Дима и 12-летняя Лена. От мужа Зоя уехала год-полтора назад из Уфы, пытаясь найти покой от безпробудного пьянства мужа и его родителей, у которых они жили. В Абдулино она попала в ту же историю. Все та же разгульная компания, похмелье, чувство вины и — жизненный тупик. Похоронили Зою в Николькино недалеко от Абдулино, где жили Танины родственники. Очередную страшную утрату понесло некогда большое Танино семейство. Когда Тане было семь лет, повесился, замученный ревностью жены, отец. Вскоре «пропала без вести» старшая сестра Надя. Затем спилась и попала в ЛТП мать. И вот теперь — Зоя. «Кто следующий?» — думал я.

До родов оставалось совсем немного. С трепетом ждали нашего первенца, наблюдали его приветственные толчки через брюшную стенку. И вот, наконец, подошел срок. С вечера 3 сентября 1992 года у Тани начались схватки, а под утро мы вызвали «скорую» и нас доставили в родильное отделение областной больницы. К вечеру родился мальчик, которого жена заранее предложила назвать Романом. Как мне объяснили, сын родился с внутриутробной респираторной вирусной инфекцией, насморком то бишь, и его перевели в отделение патологии новорожденных. Я знал, что разлучение новорожденного с матерью после родов — тяжелейшая травма для него и что если это продолжается более суток, могут наступить необратимые изменения личности. По этой причине я стал «бить в колокола» и обивать пороги всех больничных руководителей. У нас господствует мнение, что после родов мама должна отдохнуть и набраться сил… чтобы потом всю оставшуюся жизнь тратить их на лечение душевно искалеченного ребенка!

Соединить маму с сыном удалось только к вечеру, но суточный срок не успел миновать. К груди Рому не дали приложить, кормили из бутылочки сцеженным молоком. Все это время я был вне себя, даже дал некий ОБЕТ БОГУ, который, впрочем, позже все-таки нарушил.

Мои родители к этому времени окончательно обосновались в Буграх. Поэтому к моменту выписки из роддома мы ехали в квартиру, подготовленную для нашего родительского служения. Начались будни, заполненные стиркой пеленок, безсонными ночами, усталостью и… радостью неизведанного доселе общения с СОБСТВЕННЫМ чадом — потомком рода.

В 1994 году у нас родилась дочка Дашенька. Я предложил это имя в честь моей любимой бабушки Даши. Таня согласилась. Особых приключений во время беременности и родов не было, и впоследствии развитие дочери было относительно благополучным. Все это время Татьяна почти не курила и не принимала алкоголь. Еще одно подтверждение важности сохранения матерью себя от всякого рода эксцессов в эти периоды в интересах ребенка.

Психолог и психиатр

При тогдашних до смешного низких врачебных заработках мне пришлось искать варианты содержания семьи. Я влился в бурную струю предпринимательской деятельности, охватившую «освободившуюся» Россию начала 1990-х годов. На базе медсанчасти мы с несколькими коллегами зарегистрировали товарищество с ограниченной ответственностью, присвоили ему мной придуманное название «Альмед» (АЛЬтернативная МЕДицина). Разместили в газетах и на телевидении рекламу, стали выезжать в близлежащие от города села. В «Альмеде» я числился психотерапевтом. Кроме меня в «деле» участвовали иглорефлексотерапевт Олег Алексеевич Богомолов, эндоскопист Владимир Григорьевич Григорьев, водитель и аптекарь — мой закадычный друг Саша Соломатин. В этом составе «Альмед» гастролировал недолго — осень 1992 года.

Александр Авдейчев — психолог на железной дороге.

Так и не «раскрутив» первоначальный план работы, «Альмед» продолжил свое существование уже без меня как довольно авантюрная контора по лечению ожирения на базе медсанчасти с использованием жесткой методики. Выглядело это так. К нашим «айболитам» приходили страждущие полноватые дамы. Их сажали на очень жесткую диету с потреблением одного лишь стакана жидкости в день. Как ВНЕШНЯЯ ФОРМА «лечения» предлагались сеансы акупунктуры и массажа в сочетании с приемом таблеток, снижающих аппетит. Через два-три дня пациентка непременно срывалась и наедалась привычных вкусняшек. Со стыдом признавшись в этом своим «целителям», она получала суровый выговор, словно провинившаяся перед строгим отцом шалунья, и «лечение» продолжалось далее без претензий и обид, постепенно все больше опустошая кошелек несчастной. Я в этом участвовал исключительно как наблюдатель, поскольку кабинет «Альмеда» находился рядом с моим кабинетом психотерапии. «Возмездие» для горе-предпринимателей последовало через три-четыре года. Один из них влез в очередную финансовую аферу, в результате чего его нашли с простреленной головой в соседней области, а другого затаскали по судам по поводу большого долга перед государством, который висел на «Альмеде».

Весной 1993 года в Самаре при кафедре психиатрии медуниверситета проводился выездной цикл Санкт-Петербургского государственного института усовершенствования врачей по сексологии. Медсанчасть оплатила мне обучение, и мне удалось воочию познакомиться с корифеями отечественной сексологии — профессором Сергеем Сергеевичем Либихом, психиатром Ниной Александровной Михайловой, психотерапевтом Львом Моисеевичем Щегловым и другими. Солидность и добросовестный подход к такой, казалось бы, деликатной теме до сих пор вызывает уважение. Здесь впервые я увидел разницу между академическим трудягой Питером и «легкомысленной спекулянткой» Москвой, которая в дальнейшем на моем жизненном пути все больше подтверждалась.

Один из мастер-классов этого цикла проводил мой однокурсник Олег Эдуардович Кузнецов. Это было так называемое «голотропное дыхание». Все было очень привлекательно: Станислав Грофф с его полуоккультной теорией трансперсональной психологии, практические занятия с работой в парах «ситтер — пациент», гипервентиляция, необычные ощущения с их последующим разбором. Только позже, познакомившись со святоотеческим учением, я узнал, что это была самая заурядная оккультная инициация и все эти экзотические ощущения исходили из инфернального мира. Слава Богу, что кроме «одеревенения» рук и ног я не переживал никаких «выходов» и «контактов». Господь, как и при попытке в прошлом загипнотизировать меня, не дал в обиду Своего будущего служителя.

Все больше и больше я ощущал в себе недостаток систематизированных знаний по психологии. И потому решил поступить на психологический факультет Педагогического университета. И даже получил от Людмилы Ивановны согласие на оплату первого года обучения — 300 тысяч рублей (по курсу того времени). Довольно быстро я понял, что на еще молодом факультете не сложилась собственная педагогическая традиция и извлечь реальную пользу от данной Господом возможности можно только самостоятельно. Установив доверительные отношения с деканом факультета профессором, доктором психологических наук Гарником Владимировичем Акоповым, я влился в жизнь факультета не только как студент, но и как сотрудник. Для занятий с места работы мне был выделен один день в неделю — пятница, а также две сессии в году. Удалось договориться с деканом о дальнейшем обучении безплатно с условием моего преподавания на факультете.

Вскоре вышло новое положение о том, что врач-психотерапевт должен обязательно иметь специализацию по психиатрии. Это явилось результатом длительной борьбы между приверженцами психологического и медицинского подходов к психотерапии. Победа психиатров для России — не случайность. Грех осуждения, своеобразного «обличения», так свойственный для нашей истории, в этом вопросе реализовал себя в присвоении «ярлыка» болезни, хотя для психотерапии как лечения словом это вряд ли обоснованно.

По этой причине мне пришлось поступать на трехмесячный цикл первичной специализации на кафедре психиатрии нашего медуниверситета. Все это делалось без отрыва от основной работы. И медсанчасть, и кафедра психиатрии, и педуниверситет! При том, что дома ждали жена с ребенком. На психиатрическом цикле я познакомился с врачами психиатрической бригады «скорой помощи» Сергеем Оттом и Мишей Годуном. Они смогли убедить меня по окончании цикла перевестись к ним на «скорую». Сдав экзамен, я, оставаясь совместителем в медсанчасти, перешел на новое место работы.

Психбригада

Получив диплом врача-психиатра, я немедленно перешел в психбригаду. К зарплате прибавилось еще 30% за вредность, и стало 45 дней отпуска. Со стороны психбригада выглядела очень даже привлекательно. Немногословные, солидные мужики-врачи в сопровождении столь же серьезных парней фельдшеров и санитаров, поводы к выезду в карте вызова «37п — психоз» или еще суровее «37у — психоз, агрессивен», особые аскетичные машины-«буханки» без излишеств.

На самом же деле все было не столь радужно. Впечатление сразу же портили две пожилые женщины, ветераны бригады — Васильева (имя не запомнил) и Валентина Михайловна Анисимова. «Как же они справляются с буйными помешанными?!» — невольно возникал вопрос у дилетанта. При этом у доктора Анисимовой в бригаде работали два сына: старший — Валерий Анатольевич (старший врач бригады) и младший — Игорь (санитар).

Поразили алкогольные традиции бригады. К вечеру, после ухода с работы администрации станции, двое или трое врачей обычно напивались. Некоторые врачи были алкоголиками. Если не успевали напиться в смену, догонялись утром в ближайшем кафе-забегаловке с ласковым названием «Хозяюшка». Не отставал от них и средний с младшим персонал.

Причину этого я стал понимать позже, став священником. Сотрудники психбригады на вызовах имели прямой контакт с ОСТРОЙ патологией. В медицине ее называют «психическая», а «по-старому» — ДУШЕВНАЯ. Обращает на себя внимание, что большинство наших пациентов не получали РЕАЛЬНОЙ помощи от медикаментозной терапии в стационаре, куда мы их во множестве свозили. Это значит, что при полном сходстве симптомов реально у этих несчастных была ДУХОВНАЯ патология, или, как ее чаще называют, ОДЕРЖИМОСТЬ. Психбригада по своему духовному состоянию была исключительно атеистической. Вполне естественно, что люди, не имеющие благодатной защиты, становились легкой добычей демонов, обладающих свойством входить в души духовно незащищенных людей. Что-то вроде духовной заразности! Позже мне удалось получить подтверждение этого в беседах с опытными психиатрами с большим стажем работы. Добавлю, что демоны пьянства были там далеко не единственными. За время моей работы в бригаде трое врачей «наложили на себя руки». Скоропостижно скончался прямо на работе Валера Анисимов. Умер Миша Пронин. Преждевременная смерть — один из результатов деятельности этих подлых сущностей — бесов. Добавлю, что, пока я работал в психбригаде, начались проблемы с алкоголем у моей жены Тани.

Вскоре пришло известие о смерти тещи. Мы с ней так толком и не познакомились. Она стеснялась меня, жила в деревне с сожителем Лукьяном, он ее иногда бил, обворовывал. Она запойно пила и умерла при непонятных обстоятельствах. Никто расследовать ничего не стал.

По предложению моей мамы и нашему обоюдному решению мы с Таней повенчались в Петропавловской церкви Самары. Таинство совершилось обычным в ту пору для большого храма порядком: вереница из нескольких пар в сопровождении хора двух ветхих старушек и невнятное чтение молитв уставшего после Литургии протоиерея Михаила Фролова. Но благодатное Таинство все равно совершилось.

Портрет и вокруг

В сотрудничестве с Гарником Владимировичем Акоповым мы обдумывали создание лаборатории оперативной психодиагностики в рамках НИР факультета психологии. К сведению, диагностические методики, применяемые психологами, чаще всего представляют собой ОПРОСНИКИ с несколькими вариантами ответов на каждый вопрос. Обработав ответы испытуемого по специальному «ключу», психолог сверяет его с эталоном и формирует психологическое заключение. Внешняя простота на самом деле допускает массу оценочных ошибок и фальсификации результатов. Скажем, при наличии у человека внутреннего желания выглядеть лучше, чем есть, на определенные вопросы он, скорее всего, ответит неискренне. Попытки введения шкалы лжи, достоверности, вызвать у человека утомление огромным количеством вопросов или их повторением в различном звучании к успеху не привели. В связи с этим опросники серьезными КЛИНИЧЕСКИМИ психологами не используются и сфера их применения чаще ограничена рамками массовых обследований и дилетантами. Другая категория психологических тестов, называемых ПРОЕКТИВНЫМИ, заключается во включении воображения испытуемого. Например, предлагается выбрать наиболее подходящую реакцию человека на напряженную ситуацию в картинке (тест Розенцвейга) или высказать свое видение симметричных чернильных клякс (тест Роршаха). Толкование таких ответов психологом может быть крайне субъективным и может еще больше навести тень на плетень.

Нами была поставлена задача составления личностного портрета человека по доступным без проведения специальной процедуры параметрам: неречевому поведению (интонации, специфика привычных движений, почерк и т.д.) или по коротким психодиагностическим экспресс-методикам. В этом мы нашли понимание и поддержку у известного талантливого отечественного психолога, сотрудника Института Психологии (ИП) РАН Владимира Николаевича Дружинина. К сожалению, по различным причинам работа не получила продолжения, а Владимир Николаевич вскоре трагически погиб.

Диссертация

Во время обучения на психфаке педагогического университета я решил писать диссертацию. Поступил в заочную аспирантуру при педуниверситете, посещал аспирантские курсы, сдал кандидатский минимум по философии и иностранному языку. Меня интересовал такой вопрос: профессиональная деформация и профессиональное выгорание. Я достаточно насмотрелся на это выгорание в медицинской среде.

Обратился за консультацией к заведующему вновь созданной кафедрой семейной медицины — профессору Борису Львовичу Мовшовичу. Положившись на его высокую культуру, интуицию и профессиональный опыт, я пришел к нему на кафедру. Увидев во мне полезного человека, он смог убедить меня изменить тему диссертации. Он предложил мне тему — проблему управления сотрудничеством врача общей практики и пациента с гипертонической болезнью. Немного поразмыслив, я согласился, и дело пошло. Спустя годы осознаю, что это было моей грубой ошибкой. Просто-напросто моя тема в новом звучании удачно встроилась в научные планы кафедры.

Замысел исследования был оригинальным. Выделить наиболее проблемную группу гипертоников и разработать для нее систему доступных практикующему врачу физиолого-психологических показателей. Затем разработать путь повышения результативности лечения, доказать наглядно эффективность метода.

Разделить пациентов решили простым путем: составить выборку из мужчин-гипертоников, доступных для сотрудничества (предположили, что такие данные могут находиться в диспансерных списках участковых врачей) и малодоступных — из вызывающих «скорую помощь» с диагнозом гипертонический криз, но находящихся вне поля зрения участкового врача. Хотя совершенно ясно, что наиболее неблагоприятная группа таких больных и «скорую помощь» не вызывает, и в поликлинике не появляется. Течение гипертонии у них малосимптомное и заканчивается, как правило, инсультом или инфарктом миокарда.

У моего профессора было крылатое выражение: «В медицине есть закон трех никогда не пересекающихся линий. Одна — медицинская теория, вторая — медицинская практика, а третья — больной». Другим важным смиряющим положением и для врачей, и для пациентов является утверждение, что даже в самых идеальных условиях мы лишь на 10% можем вмешаться в болезнь пациента, а 90% — это ее естественное течение с жестко запрограммированным исходом.

Александр и Татьяна Авдейчевы. За несколько дней до трагедии.

В свое исследование я заложил базу данных мужчин-гипертоников густонаселенного Мичуринского микрорайона Ленинского района г. Самары. Их я намеревался раздобыть из диспансерных списков участковых врачей. Таких нашлось всего около 40 человек. Другую группу я решил отыскать в архиве базы данных вызовов «скорой помощи» по этому микрорайону с шифром «гипертонический криз». Таких нашлось тоже не очень много. Вооружившись диктофоном, я выехал на место назначения. Предполагаемый сценарий разговора должен был выглядеть так. Нахожу нужную квартиру, включаю диктофон, звоню в дверь. Если хозяева открыли дверь, то я представляюсь сотрудником кафедры медицинского университета, проводящим исследование на базе их участковой поликлиники. Если меня впускают в квартиру, то предлагаю безплатное углубленное обследование с квалифицированным подбором лечения. Провожу первичный опрос с элементами психологического тестирования, получаю подпись о согласии или отказе от обследования. Благодарю хозяев за гостеприимство, выхожу и тут же заполняю карту самоотчета, готовлюсь к следующему визиту. В идеале — все как в хорошем детективе про доблестную британскую «Intelligence Service». На практике — несколько иначе!

Мичуринский микрорайон Самары — место проживания достаточно обезпеченных, образованных людей, близких к элите. Среди них немало евреев. Визит совершенно незнакомого человека, под каким бы то ни было благовидным предлогом, в восприятии многих из проживающих там людей — весьма ощутимый стресс. Зачастую мне просто не открывали, дрожащим голосом промямлив через закрытую дверь: «Мы никого не вызывали!» Кто-то отвечал более решительно: «Уходите, а то сейчас милицию вызовем!» Однажды даже попросили обойти дом и показаться хозяевам со стороны балкона. Чаще все-таки, если кто-то был дома, впускали и соглашались пообщаться. Иногда даже предлагали чай.

С трудом набрал я таким образом за достаточно большое время чуть более 30 наблюдений в той и другой группе. Принес первичный материал руководителю. Прекрасно понимая, что это доступный максимум, Борис Львович, тем не менее, сказал, что этого мало. Но при этом не настаивал на продолжении визитов. Я по-своему истолковал его намек и просто стал умножать число пациентов, как в карточной игре делают ставки. Дойдя до 323 человек («красивый симметричный номер»), я получил инструкцию шефа на «финиш». Себя я внутренне успокоил тем, что в статистике число наблюдений n=30 является определяющим, то есть достоверным. У меня была возможность выявить статистическую тенденцию и в дальнейшем на нее опираться. Остальное было делом техники. Нужно было подогнать текст под капризы и запросы той аудитории, которой предстояло вынести свой вердикт.

Вскоре возник вопрос об организации защиты. Диссертационные советы по медицинской психологии находились только в столицах. Мой руководитель решил идти самым простым путем: подвести звучание темы под компетенцию одного из местных медицинских диссертационных советов. Выяснилось, что бюджетное соискательство (заочная аспирантура) разрешено только для штатных сотрудников медуниверситета. Из этих соображений мне пришлось переходить на работу в alma mater, а в психбригаде оставаться по совместительству.

Договоренность была достигнута о месте ассистента кафедры общей, медицинской психологии и психотерапии. Заведовала этой молодой кафедрой психиатр — профессор Наталья Игоревна Мельченко. Мне пришлось в форсированном режиме втягиваться в учебный процесс, и с Божией помощью это получилось довольно быстро. Вскоре возникла проблема оформления и набора текста диссертации. Кого-то нанимать мне было не под силу: дорого! Семья, дети! Как-то один ленивый и безтолковенький студент попросил меня помочь ему написать дипломную работу. Я согласился, а в качестве оплаты предложил купить мне простенький компьютер. Студент был сыном респектабельных родителей и с радостью согласился.

Теперь домашние героически терпели мои многочасовые бдения за компьютером и противный визг печатающего принтера. Рома с Дашей периодически подходили ко мне и спрашивали: «Пап, ну когда ты закончишь свою «гисетацию»?!» Я отчетливо понимал всю сложность положения, в какое ставлю семью, но бросить уже не мог. Хотелось поскорее развязаться с этим. Сдал экзамены кандидатского минимума и перенес аспирантские документы в медуниверситет.

При выборе диссертационного совета научный руководитель настоял на кардиологическом совете. Дабы не обидеть, в соруководители работы взяли мою «шефиню» профессора Мельченко. Несколько раз поучаствовал в конференциях, и вскоре наработался необходимый лимит моих научных публикаций.

В 1995 году съездили с профессором в Москву на конференцию «Организация первичной медико-санитарной помощи в России». Пришлось почти четверо суток жить бок о бок с профессором. Поразился его непрактичности и какой-то наивной детскости в элементарных бытовых вопросах. Сделал вывод: «Ну, настоящий профессор!»

Во время этой суеты случился казус. Как-то, придя с ночного дежурства на «скорой», я разговаривал по телефону, и в это время на кухне закипел чайник. Я побежал выключать его и сильно пнул ногой тяжелый табурет. В итоге — перелом V пальца левой стопы. Мне сделали в университетской клинике травматологии и ортопедии огромный гипсовый лонгет, но носить его мне было недосуг. Хороший друг еще по секции настольного тенниса и классный травматолог, ныне покойный, Леня Фридланд посоветовал мне пластырную травматологию. Приклеив палец пластырем к соседнему — здоровому, я стал бегать по вязким и грязным самарским тротуарам вприпрыжку дальше. Результат — перегруженная правая стопа, быстро прогрессирующий правосторонний hallux valgus как пожизненная память о диссертации.

Получил я как-то хороший урок за игнорирование «правил игры» в научном мире. Нужно было включать тему в научный план СамГМУ, и профессор командировал меня на заседание ученого совета. Сами мои руководители не соизволили явиться туда, сославшись на занятость. «Система» мгновенно среагировала: меня «зарубили». Только спустя некоторое время в присутствии моих боссов утвердили мою тему.

Подошло время защиты. Нужно было решать главный вопрос — организацию банкета после защиты. Получив «цеу» от руководителя, я наскреб в семейном бюджете жалкие гроши и поехал на только что открывшийся оптовый рынок «На Дачной». Сделал необходимые покупки, с которыми едва влез в переполненный автобус, привез продукты в место защиты. «Распорядители пира» подсказали, как и что нужно сделать. Сотрудники моей кафедры в самый ответственный момент подвели: не пришли помогать готовить и накрывать на стол. От души я подивился существующей традиции: коньяк и водку нужно было разлить по керамическим чайникам.

Красиво наряжаться было не на что, и я надел на себя старенький пиджак и изрядно мятые брюки. До сих пор благодарен своему студенту-спонсору, безтолковенькому, но очень надежному. На его «шестерке» мы привезли все необходимое к защите, а его мама организовала распечатывание диссертации на хорошем лазерном принтере у себя на работе.

Защита прошла по традиционному сценарию. Большую поддержку я получил от гостей и друзей. Банкет (скорее, фуршет) получился достаточно теплым, во многом благодаря тем самым чайничкам. Профессура заметно смягчилась и разрумянилась. Время от времени ко мне подсаживались веселые корифеи науки и, подмигивая, шутили по поводу проделанной работы. Все прекрасно понимали ее авантюрность, но, по-видимому, для них это было нормой жизни. Я грустно наблюдал все это, совершенно обезсиленный и пустой. Приехал вечером домой и вместо поздравлений встретил у подъезда обиженную жену, гулявшую с детьми: «Не мог пригласить?!»

Как меня и предупреждали, после защиты меня ждал еще один серьезный виток бюрократической суеты: подготовка и отсылка документов в ВАК. Документы, подтверждающие присвоение мне ученой степени, пришли через несколько месяцев.

После защиты диссертации заведующая кафедрой стала относиться ко мне неоднозначно. То я впадал в немилость, то вдруг она вручала мне табличку «Доцент» с предложением прикрепить ее на дверь учебной комнаты, хотя ни кафедральным, ни ВАКовским доцентом я не был. Только позже я понял, что в моем лице она учуяла потенциального конкурента на заведование кафедрой и испытывала ко мне смешанные чувства от любви до ненависти.

Психолог на железной дороге

Летом 1999 года мне позвонил мой давний знакомый по кафедре семейной медицины Анатолий Леонидович Слободянюк и предложил подъехать во врачебно-санитарную службу Куйбышевской железной дороги для обсуждения заманчивого предложения. Я встретился с начальником службы Сергеем Анатольевичем Столяровым, и он показал мне приказ министра МПС об организации на сети дорог психофизиологической службы (ПФС). Необходимо было такую структуру организовать на нашей дороге. Я попросил время подумать и довольно быстро дал согласие. Началась очередная драматическая полоса моей жизни.

Поскольку подобной структуры в штатном расписании железной дороги еще не было, меня временно приняли врачом-психотерапевтом неврологического отделения дорожной поликлиники с расчетом, что я буду заниматься организацией лаборатории. Вскоре я поехал в головную организацию психофизиологической службы МПС — Центр восстановительной медицины МПС при ЦКБ МПС №1 в Москву. Там я познакомился с назначенным на должность начальника ПФС профессором Вячеславом Михайловичем Звониковым. Он начал наше общение с бахвальских заявлений типа: «Когда был армейским главным специалистом, я летчиков-высотников в стратосферу в гипнозе запускал». «Вот я и влип!» — почему-то подумалось мне.

Перед своим трудоустройством в эти структуры я наивно проштудировал купленные в «Чаконе» книги по психофизиологии. То, что я увидел в Москве, никак не встраивалось в эту радужную картинку-идиллию. Какие-то корпоративные мелкие интересы, коммерческие страсти и прочая атрибутика смутного времени!

Вернувшись домой, я стал обивать пороги кабинетов управления дороги. Здоровая инертность многоопытных бюрократов была надежной преградой на пути новых опасных инициатив. Когда окончательно зашел в тупик и понял, что меня просто «законсервировали» и никто не собирается открывать никаких лабораторий, я решился на дерзость — пришел на прием напрямую к заместителю начальника дороги по локомотивному и вагонному хозяйству Шевкету Нургалиевичу Шайдуллину. Выслушав меня, этот энергичный молодой татарин мгновенно вник в суть дела, вызвал начальника локомотивной службы и дал ему распоряжение немедленно организовать лабораторию. Дело пошло. Меня приняли в штат локомотивного депо Самара на невиданно высокий для моей семьи оклад — 3 300 руб. Под председательством Шевкета Нургалиевича было проведено дорожное совещание, и я рьяно приступил к своим обязанностям. Начал я с командировки в лучшие психофизиологические лаборатории МПС в Челябинске и Свердловске.

Какое-то время я работал один, затем мне удалось провести в штат своего бывшего студента-психолога Илью Борисова (теперь он настоятель «железнодорожного» храма в честь иконы Божией Матери «Утоли моя печали»), а главный инженер дороги двинул к нам свою дочку Анну. В здании цеха эксплуатации трудилась психолог депо Оля Терехина. Будучи очень деликатным и осторожным человеком, она быстро и удачно вписалась в нашу компанию.

Поле деятельности было совершенно не вспахано, и я рванул с места в карьер. Командировки, конференции, встречи, исследования, проверки, подготовка, согласование, утверждение и контроль исполнения нормативных документов. Помимо локомотивных бригад в сферу нашей деятельности вошли поездные диспетчера, дежурные по станции, электромонтеры контактной сети, управленческий резерв. Все это требовало сил.

Трагедия на Волге

В это время усугубились проблемы с Таней. Она стала спиваться и как-то заявила, что попала в зависимость — у нее появился похмельный синдром. Она пыталась вырваться из этого ада, записалась по моему совету в группу анонимных алкоголиков в центре «Ковчег», мы с ней посещали молебны и занятия в братстве «Радонеж» в самарском Свято-Сергиевском храме.

Однажды я заподозрил у себя желудочное кровотечение. У меня обнаружили кровотечение из язвы двенадцатиперстной кишки. Меня госпитализировали в дневной стационар гастроцентра дорожной больницы, пролечили, язва зарубцевалась. На больничной койке я понял, что надо что-то менять. Таня вроде бы испугалась и какое-то время не пила. После выписки я решил заняться собственным здоровьем. Записался вместе с Ромой в секцию оздоровительного у-шу при стадионе «Локомотив». Однако довольно быстро это стало казаться пустым и неэффективным. Мы бросили занятия. Я не стал мудрить и возобновил тренировки по настольному теннису в медуниверситете.

Однажды, вернувшись вечером с тренировки, я обнаружил у себя на кухне хмельную компанию с присутствием Тани и ее бывшего мужа Толика. Сразу понял, что в наш дом пришла большая беда, и уединился с детьми в комнате. Когда мое терпение лопнуло, я выставил участников застолья из квартиры. Но Таня ушла вместе с гостями, сказав, что проводит их «до угла». Проводы «до угла» затянулись «до утра». Таня сказала, что они с Толиком были у подруги Зои. С этого момента наша семья стала стремительно разваливаться. Таня разрывалась между двух огней — семьей и любовью к бывшему мужу. Наконец я не выдержал и подал заявление на развод. Нам дали положенный законом трехмесячный срок. Жена не хотела терять семью и всеми силами пыталась изменить ситуацию. Она уволилась с работы из детского сада, рассталась с пьяной компанией одиноких подруг. Попросила помочь ей найти работу. Она попробовала поработать на шарикоподшипниковом заводе, но не смогла. Татьяна съездила в Абдулино к какой-то знахарке «полечиться». Ничего путевого из этого не получилось: вместо тяги к спиртному возникла патологическая ревность.

Чувствуя острую потребность сменить обстановку, я решил поехать с детьми в Абхазию на море, но без Тани. В качестве предлога я выставил дороговизну билетов и риск ее алкоголизации под влиянием пьющего мужа сестры Светланы. Подспудно я предвкушал утешительное времяпровождение рядом с симпатичной мне женщиной, психологом локомотивного депо, высказавшей желание составить мне компанию вместе с дочкой. Таня, конечно же, была вне себя, но веских аргументов противодействия так и не нашла. Я себя оправдывал тем, что мне как-то надо устраивать жизнь, поскольку заявление о разводе уже подано. Надо отдать должное коллеге: она не дала мне ни малейшего повода для греха, хотя я, конечно же, во всю прыть проявлял знаки внимания. Господь сохранил нас от греха, ведь я был венчан!

По прибытии в Самару на вокзале нас встречали сотрудники лаборатории и Таня. Мне было очень жаль ее, выглядела она ужасно. Совсем извела себя ревностью, пока я дышал морским воздухом и нежился на пляже. Вскоре мы поехали с Таней на фестиваль авторской песни на берегу Волги. Это была наша последняя с женой совместная поездка. Запомнилось, как мы последний раз вместе спали под спальным мешком в ожидании электрички.

Затем мы с детьми уехали к родителям в деревню, а Таня осталась дома. Она нашла себе собутыльника — дедушку с первого этажа нашего подъезда.

Прощание. У гроба супруги Татьяны.

15 июля 2001 года мы приехали с детьми и папой домой, чтобы проголосовать на каких-то очередных выборах, и встретили Таню у подъезда пьяной. Отец расстроился и сразу же уехал обратно в деревню, так и не попав на выборы. Мы остались, сели в машину и поехали на пляж… в последний совместный путь. Запарковав машину на нашей любимой базе отдыха «Сокольи горы», мы стали спускаться к Волге. Таня шла, пошатываясь в своих босоножках на высокой платформе. Упала, ободрала колени. Купила бутылку пива. Приложилась. Немного позагорав, она пошла купаться. Я остался с детьми на берегу. Потом Таня вернулась и отдала мне очки. Последний жест и последнее соприкосновение! Из воды она уже не вернулась. Подождав часа полтора, я понял, что ЭТО УЖЕ СЛУЧИЛОСЬ.

Волга была неспокойной, сильный ветер гнал по поверхности мелкую частую волну. Я попытался уговорить сотрудников спасательной станции, находившейся неподалеку, поискать Таню. Они отказали, сказав, что фактов, говорящих за ее утопление, нет. Взял детей, Танину одежду, ее очки и начатую бутылку пива и отправился домой. Уложив детей спать, я пригубил из этой бутылки несколько глотков, символически отнеся это действие за супружеский поцелуй. Ночь прошла почти без сна.

Под утро на кухне вдруг сорвался с трубы и громыхнул вниз газовый ключ. Часов в шесть утра я собрал детей, и мы поехали в деревню к родителям. Там я оставил их и отправился на поиски Тани.

Еще с вечера я созвонился со школьным другом Женей Долматовым, который раньше работал начальником спасательной станции пляжа на поляне им. Фрунзе. Он пообещал помочь. Оставив машину на парковке, я пришел на спасательную станцию, где про меня уже знали. Снарядили катер, и мы отправились к пляжу. Я указал место нашего купания, меня высадили на берег. Спасатель нацепил акваланг, ласты и ушел в воду. Через короткое время его голова показалась на поверхности воды. Он нес на руках тело моей жены. Передав ее мне, он пообещал вызвать милицию и уехал. Мы с Таней остались на берегу рядом с отдыхающими людьми в тени дерева.

Что делать? Сотовые телефоны тогда еще не были широко распространены. Я пошел на лодочную станцию и позвонил оттуда Жене Долматову. Он довольно быстро приехал. Прибыл милиционер. Он составил сопроводительный документ для морга. Я сходил за машиной, и мы вдвоем с Евгением перенесли на одеяле Танино тело в машину — метров за 300 по песку пляжа. Поблагодарив Женю, я отправился в морг. Что это была за поездка! Я смотрел в зеркало заднего вида на Танино окоченевшее тело в нелепом купальнике с поднятой застывшей, как у скульптуры, рукой.

Организация похорон проходила как во сне. Сделал все как надо — больше ничего сказать не могу. Было какое-то смутное чувство освобождения, горя как такового не было. Еще было чувство недоумения: всякое у людей в этой жизни бывает, но почему так случилось именно У МЕНЯ? Мама очень сильно плакала, до потери памяти на похоронах.

Только позже, осознав, что произошло, я стал искать выход из создавшегося положения. Имея солидный психологический опыт, я стал понимать, что если все оставить как есть, то у детей будут серьезные проблемы в жизни. Вначале решил показать Рому детскому психологу, который вел в «Ковчеге» детскую группу созависимых. Он сказал, что ничего настораживающего в поведении моего сына не заметил. Но я на этом не успокоился. Прекрасно понимая убогость арсенала практической психологии, я РЕШИЛ ПРИОБЩАТЬ ДЕТЕЙ К РОДНОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКОВНОЙ КУЛЬТУРЕ не урывками, а систематически, через воскресную школу.

Иеромонах Антипа (Авдейчев)

Продолжение см.

2242
Понравилось? Поделитесь с другими:
См. также:
1
5
Пока ни одного комментария, будьте первым!

Оставьте ваш вопрос или комментарий:

Ваше имя: Ваш e-mail:
Содержание:
Жирный
Цитата
: )
Введите код:

Закрыть






Православный
интернет-магазин



Подписка на рассылку:



Вход для подписчиков на электронную версию

Введите пароль:
Пожертвование на портал Православной газеты "Благовест":

Вы можете пожертвовать:

Другую сумму


Яндекс.Метрика © 1999—2024 Портал Православной газеты «Благовест», Наши авторы

Использование материалов сайта возможно только с письменного разрешения редакции.
По вопросам публикации своих материалов, сотрудничества и рекламы пишите по адресу blago91@mail.ru