Слово, очищенное молчанием

Начало см.

Протоиерей Игорь Макаров из самарского поселка Прибрежный продолжает писать письма своим прихожанам...

Письмо восьмое.

Здравствуйте, мои дорогие!

Простите, что долго вам не писал. Признаюсь, всё сомневался — зачем... Зачем эти письма, когда могу говорить? Но вот не пишу, а сердце, как говорят, «не на месте»… Словно стучали, а я не открыл…

Меня всегда тянуло к тем людям, которые умеют делать то, что я не могу. Вспоминаю одного замечательного богомольца. В ту пору он был тяжело болен, точнее, восстанавливался после болезненного удара — кровоизлияния в мозг. Его заботливая жена заново учила его говорить. Я не знал, каким он был раньше. Говорят, непростым, крутым человеком. Но когда я пришел к нему в первый раз на Причастие, он встретил меня как родного. Сразу повел меня в свою комнату показать дорогую святыню: икону святого Иоанна Предтечи.

— Когда он молится перед этой иконой, я вижу слезы радости на его глазах, — рассказывала супруга, — даже не знаю, можно ли так вот радоваться ни с того ни с сего? Как вы думаете, это нормально?

Что мог я ответить? Для меня, как и для многих «нормальных», радость давно уже стала явлением редким, непозволительно «детским»… Я промолчал.

Потом я читал положенные молитвы, он внимательно слушал. Я читал, он молился... На сердце было тепло и спокойно. В голове рождались добрые мысли...

Духовным премудростям его никто не учил. Человеком он был, как говорят, не церковным. Но уже после первой нашей с ним встречи я задавал себе этот вопрос: откуда у этого «неопытного» человека молитвенный дар? И только теперь, спустя много лет, мне есть что на это ответить.

Совсем недавно я готовился к тому, что после операции по удалению раковой опухоли не смогу говорить. Покупал себе разные удобные блокнотики, чтобы писать записки. Даже отрепетировал несколько простых жестов для удобства коммуникации. Но больше всего пугало не то, что трудно будет общаться, а то, что слова, рожденные где-то внутри, не смогут выйти наружу, не будут услышаны… И я не ошибся, это действительно тяжело!

Непроизнесенное слово… Какое томление духа испытывает человек, в котором оно рождается, живет, а потом умирает! И какое облегчение может он испытать, когда это слово бывает услышано... Слово, очищенное молчанием. Словно умершее в тебе и воскресшее в услышавшем тебя человеке.

Самый лучший слушатель на земле — Христос! И молитва — это не то, что ты говоришь, а то, что Он слышит... Он слышит то, о чем мы молчим, и часто остается глух к нашим крикам.

Не суета, не заботы, не посторонние звуки мешают нашей молитве. Молитве мешают наши слова — пустые, потерявшие смысл. В стрекотании птиц, в мурлыкании кошки смысла значительно больше, чем порой в наших словах. Наши красивые молитвенные напевы, бывает, никому, даже нам самим, непонятны. Что же хотим мы от Бога? Он Сердцеведец, а не толкователь безсмыслицы.

Прошу вас, не торопитесь. Научитесь слышать и понимать. Не вслух, про себя осторожно произнесите: «Господи...» И молчите. Представьте, что вы немы. Внутренним ухом постарайтесь услышать, как прозвучит это слово внутри, в вашем сердце. Не в грудной клетке и не в мышце сердечной, а там, где болит, когда вы скорбите, или бывает так сладко после Причастия... «Иисусе Христе...» — про себя. И молчите... Слушайте и молчите! Так вы научитесь слышать себя, понимать то, о чем говорите.

Странно каяться в том, что мы недостаточно молимся или молимся плохо. Это как каяться в том, что мы мало едим или редко бываем на солнце. Каяться надо в том, что сердце наше не слышит.

Можно сказать, что молитва — это святое волнение. Это слезы и пот, бывает, кровавый... Покой и комфорт, сытость и нега — несносны, противны, враждебны... Всё это так. Но главное всё же не «аскетизм», по-своему понятый. Не заставляйте сердце молиться, научите его понимать. То, что у сердца есть уши, кажется, знают не все.

К сожалению, многие молятся «в никуда». Некоторые «посылают сигналы в космос», пытаясь понять, «есть ли там жизнь». Единицы — настраивают сердце свое «на прием» послания.

Помню, что с мыслью о смерти молиться было легко. С мыслью о жизни молиться труднее. Может, поэтому молитвенников «в возрасте» значительно больше. Мысли о смерти возвращают нас к жизни. Сцепление с жизнью становится крепче. Это как балетки сменить на ботинки для высотного альпинизма. Знаете, такие тяжелые, с протекторами как гусеничный трак.

Молитва имеет естественную способность перемещать нас за пределы земного, за границу времен — в адское пламя, в Славу Небесную… И в то же время она твердо ставит на землю. Время, как гравитация, становится ощутимым. «Витать» и «скользить» уже не получится...

«В одном слове «всё» — вся природа верования моего в силу молитвы» — эти слова Митрополита Мануила (Лемешевского), взятые из его дневника, звучат очень таинственно и заставляют задуматься...

Есть странные люди, у них «всё» не как у людей. Что для нас это «всё» — пустой звук. Слишком размыто, несобранно, безымянно... А у них есть понимание главного, «единого на потребу»!

«Я не умею молиться!» — слышу это от многих... Я тоже, как и вы, не умею... Но очень хочу! Это желание для меня драгоценно и, как всегда, незаслуженно. Молитва с просьбой дара молитвы — открытие для души... Молитве нельзя научиться, молитву нужно вкусить!

Благодарю вас. Простите.

Ваш протоиерей Игорь.

Продолжение см.