Не от мира сего…

Памяти отца Германа (Подмошенского).

Его похоронили в Севастополе

Отец Герман (Подмошенский) ушел в вечность 30 июня этого года в возрасте восьмидесяти лет. Русский эмигрант, проживший почти всю свою жизнь в США, он мечтал умереть в России, которую безконечно любил. Но умер все же в Америке. Его похоронили в местечке с символичным русским названием Севастополь, в тринадцати километрах от поселения Санта-Роуз. Название переводится как «Святой Роуз». Сотаинник отца Германа отец Серафим, которого многие считают американским подвижником двадцатого века, по невероятному стечению обстоятельств тоже носил фамилию Роуз. Севастополь — город русской славы и русских мучеников, символ возвращения Крыма России, символ духовного возрождения. А для духовного возрождения России отец Герман сделал так много!

Отношения с батюшкой Германом у «Благовеста» завязались после того, как в редакцию позвонила наша читательница из Самары Людмила Геннадьевна Ковкова. Она сказала, что знакома с отцом Германом, он сейчас в Москве, у нее есть его телефон. Мы встречались с ним в Москве несколько раз.

И мне, и Людмиле Ковковой отец Герман чрезвычайно дорог. Мой путь в Православие начался с двух книг — Евангелия и книги «Не от мира сего» об отце Серафиме Роузе и отце Германе. Эта книга передает аромат Православия. Но события в ней происходили далеко за океаном, и я представить не могла, что когда-нибудь встречусь с батюшкой. С первых минут общения отец Герман вошел в сердце. Он изменил мою жизнь своим примером. Мне посчастливилось трижды встречаться с ним в Москве. Людмила Ковкова общалась с ним больше.

После ухода отца Германа в вечность мы с ней встретились и проговорили о батюшке целый день. В наших воспоминаниях не стоит искать математически точных оценок такой неординарной личности. Это личное восприятие горячо любимого священника, благодарность ему, живущая в душе.

Незабываемая встреча

Людмила Ковкова:

— Первая встреча с батюшкой Германом меня ошеломила. В моей жизни произошел водораздел: то, что было до встречи с ним — и после. Потрясение испытали и мои родные и близкие. Встреча произошла 20 августа 2002 года в Костроме. Хорошая знакомая моей мамы по храму, Надежда Михайловна, попросила ее приютить отца Германа на время его приезда в Кострому. Она хотела его пригласить посетить святые места. Отец Герман согласился на поездку.

Моя мама Татьяна Алексеевна Иванова жила одна в деревянном домике, окруженном садиком. Телевизора и радио в доме давно не было. Крашеный деревянный пол, домотканые половики. И ночная молитва. Мамочке шел восемьдесят первый год, она еле передвигалась, но духовно была очень крепкой. К ней многие тянулись, она всех поддерживала, имея большой духовный опыт и любящее сердце. Она словно уже знала батюшку. На вопрос, можно ли ему приехать, тут же уверенно ответила: «Да», — как будто его ждала.

Мы о батюшке тогда еще ничего не знали. А Надежда Михайловна рассказывала о нем взахлеб. Тот период нашей жизни был достаточно сложным. Только что, в 2000 году, были прославлены Царственные Страстотерпцы. Уже десять лет мы ходили в открывшиеся храмы, собирались вместе и читали газету «Благовест», плакали над судьбами героев очерков, обсуждали статьи и письма читателей. Народ истосковался по Православию и свое глубокое чаяние выплескивал на страницах любимой газеты. Для нас был период ожидания какого-то нового духовного этапа. И этот момент наступил…

Двадцатого августа — попразднство Преображения Господня. Был прекрасный солнечный день. Яблони в саду ломились от крупных, сочных яблок. Мы начали мыть деревянные половицы, вытрясать половички, протирать окна, готовить угощение, нести яблоки и цветы в дом. Все были в большом подъеме. Природа затаилась, дом как будто не дышал. Солнце потоками заливало сад. Все было в преддверии благодати, и мы это чувствовали.

Такого дня рождения у меня никогда не было. Когда к домику подъехала машина, мы встали полукругом во дворе и открыли ворота. Дмитрий Анатольевич Родионов, духовное чадо батюшки, его помощник и редактор «Русского паломника», вышел первым и помог выйти отцу Герману.

Перед нами предстал словно ветхозаветный старец. Время, пространство, воздух — все мгновенно изменилось. Вокруг него всегда все иное. Мы ощутили мощь, силу, исходящую от него. Роста батюшка выше среднего, широкая кость, умный взгляд, благородное лицо. За толстыми стеклами очков в роговой оправе большие карие глаза, молодые, лучистые и строгие. Земное зрение у батюшки слабое, но он видит все насквозь, не только вглубь, но и наперед. Я ощутила это сразу и не знала, куда деться со своим ничтожеством. Но любовь во взгляде, ласка, безграничное прощение успокоили. Тем более что во взгляде отца Германа сквозило извинение, что он обезпокоил нас. Батюшка всех по очереди спросил: «Как ваше имя-отчество?» Мама потом говорила, что так он нас повеличал.

Войдя в дом, отец Герман воскликнул: «Вот к кому я приехал, кто меня позвал. Владыко Варлааме, родной ты мой!» На трюмо в гостиной стоял величиной в ладонь черно-белый портрет Архиепископа Варлаама (Ряшенцева), отпечатанный на ксероксе. Расстояние до портрета через три комнаты — метров восемь, и видеть, кто на портрете, отец Герман не мог. Он увидел его духовным зрением! Владыка Варлаам — местночтимый святой. Три дня, пока отец Герман гостил у нас, Дмитрий Родионов записывал рассказы моей мамы и ее сестры о Владыке.

Я полагаю, что отец Герман появился у нас по молитвам маминой мамы Александры Сергеевны, она из священнического рода Боголюбских. Приходя к маме в дом, она не раз произносила загадочную фразу: «Здесь произойдет святое посещение». Владыка Варлаам хорошо знал бабусю, часто останавливался в двадцатые годы у нее в доме. Бабушке в девятнадцать лет явилась Божия Матерь и предсказала ей судьбу, готовя и укрепляя ее перед грядущими испытаниями. Бабушка претерпела гонения за веру, скиталась с малыми детьми по Сибири, сидела с мужем в тюрьме, они едва выжили. Она обладала даром молитвы и прозорливости. С бабусей я прожила вместе до семнадцати лет. Ее нестяжательность, духовная мощь, неотмирность, строгость мне казались обычным делом. Я думала, что люди вокруг все такие же. Только впоследствии я поняла, что равной ей духовной силы я в жизни не встречала никого. Кроме отца Германа.

Когда батюшка вошел в дом и сел за приготовленный стол, было видно, что он предельно устал, хотя ему было тогда всего шестьдесят восемь лет. Но он делал вид, что ему все легко. Батюшка окинул взглядом всех нас, увидел, что мы истосковались душой по милости Божией. Увидел простых людей России сегодняшней, которые мыкаются, плачут, ищут наставника. И как-то сразу потеплел душой. Эти люди его услышат. Еще ничего о нем не знают, но сейчас примут его в свои сердца. Пожалеют о том, что было печального в его судьбе, поймут все его переживания, оценят подвиг его сотаинника иеромонаха Серафима (Роуза).

За три дня в Костроме он посетил все святыни, объехал все монастыри и многие храмы. Мы, более молодые и здоровые, за ним не поспевали, падали с ног. То же рассказывали о нем и другие его духовные чада, у которых он останавливался. Он был неимоверный труженик. Писал, издавал журнал и книги, много ездил по России. Двери квартир, где он останавливался, с утра до ночи не закрывались. И всегда он был весел, радостен, всех поддерживал. Уезжал он от нас 24 августа. В тот день почил в Бозе отец Николай Гурьянов, и батюшка поехал с ним прощаться. Он сказал, что они были друзьями и близкими по духу.

Глоток свежего воздуха

Л.К.: В то время я не знала о батюшке ничего. Пока он у нас гостил, он рассказал нам в красках почти всю книгу «Не от мира сего».

Людмила Белкина: Мне кажется, что автор — иеромонах Дамаскин (Христенсен) — писал ее со слов отца Германа. Человек посторонний не может знать внутренние переживания другого, духовный путь человека, многие подробности ведомы только ему одному и Сердцеведцу Богу. Герои книги «спрятались» за этого автора, а это их слова, восприятие, оценки. Это уникальный случай описания пути подвижника изнутри.

Л.К.: Я тоже думаю, что это их диктовка. Я читала книгу после встречи с батюшкой и за каждой фразой слышала его дивные интонации, это его обороты речи. Книга была очень откровенная, «без купюр» (потом ее издали уже с сокращениями). Многие, прочитав ее, сказали, что это глоток свежего воздуха. Многие в Православной России в 1990-е годы этим свежим воздухом умылись. Подходили друг к другу и сокровенно выдыхали: «Почитай», — как будто передают какую-то неимоверно важную, прикровенную ценность. Вообще ее бы надо прочитать всем. Сотням людей я рассказывала об этой книге. Я ее знаю близко к тексту и всем хочу передать часть этого огня. Для меня самой это чудо. Минуло более десяти лет, а чувство потрясения от встречи с отцом Германом не проходит.

Любовь к отцу и любовь к Царю

Л.К.: Когда в 1990-е годы появилась возможность для эмигрантов приезжать в Россию, отец Герман стал часто бывать на Родине, посещать монастыри, святыни. Он очень хотел найти могилу своего отца, сведения о нем. В детстве они семьей жили в Прибалтике, и в годы сталинских репрессий отец безследно пропал. Любовь батюшки к папе и к Царю-Мученику Николаю поразила меня своей необычностью. Это была такая боль души, невыносимая, он как бы растворялся в них. Утрата Царя и утрата отца для него произошла как будто минуту назад. Говоря о них, он то начинал улыбаться, то, наоборот, скорбел. Когда он говорил об отце, порой было ощущение, что у этого мальчика сейчас только отца арестовали и повели на расстрел. В 2002 году Надежда Михайловна, которая в то время жила в Воркуте, вызвала туда отца Германа. Ей были доступны документы, по которым она нашла сведения о кончине его папы.

Когда отец Герман приехал туда, он пришел, встал у той ямы, куда сбрасывали убитых заключенных ГУЛАГа, там лежали тысячи людей, и среди них был и его отец. Заплакал и сказал: «Да, это то самое место! Он здесь». Эта боль по отцу была у него внутри горящим пламенем, которое его терзало, сжигало, не давало ему покоя. Весь его облик, жесты, движения выдавали то, что в нем живая рана. И он как будто ждет, что вот-вот произойдет чудо: сейчас откроется дверь, и он обнимет папу. А потом войдет Царь Николай Второй, и Святая Русь воскреснет. В трудные минуты жизни отец Герман говорил, что если бы появился сейчас его папа, он бы вразумил, как поступить. Он всю жизнь как будто искал и отца, и Царя Николая.

Л.Б.: Из них первым начал почитать Царя-Мученика Евгений Роуз (будущий иеромонах Серафим): у него в молитвенном углу, где постоянно горела лампада, появился и портрет Царя-Мученика. А отец Герман многое сделал для того, чтобы у нас в стране началось широкое почитание Царской Семьи, и это позже сильно помогло их прославлению. У отца Германа связь с Царем-Мучеником Николаем была тесная, через рукопожатие деда. Его дед Александр Михайлович Фокин, брат знаменитого балетмейстера Фокина, создал в Петербурге театр миниатюр для детей, где ставил шуточные оперетки с назидательным сюжетом. Царь Николай пригласил деда во дворец показать болевшему Цесаревичу одну из пьес. Цесаревич был очень доволен, смеялся. Царь поблагодарил деда и пожал ему руку. И когда родился Глеб, будущий отец Герман в монашестве, дед пожал младенцу руку, передав ему рукопожатие Царя. Сам Государь как бы пожал ручку этому младенцу, приветствуя и благословляя его.

Сестра отца Германа Ия много молилась о том, чтобы Господь прославил и в России Царственных Мучеников. Зарубежной Церковью они были прославлены еще в 1981 году. Она увидела во сне икону Царя в великокняжеском одеянии, в шапке Мономаха, со скипетром и державой. С ее слов икону написал в Америке иконописец П.Н. Тихомиров. Внизу иконы была надпись: «К прославлению Царя-Мученика в России». Отец Герман привез в Россию несколько цветных литографий иконы. Одна из них заблагоухала и замироточила в Москве у хирурга Олега Ивановича Бельченко. Мироточивый образ стали возить по храмам для поклонения в Москве и других городах, носить в Крестных ходах. На одном из Крестных ходов в Москве батюшка в Царский день 17 июля нес мироточивую икону Царя-Мученика. В его руках она заблагоухала так, что это почувствовал весь Крестный ход. Все остановились, стали проходить под этой иконой и прикладываться. Всенародное почитание этой иконы помогло ускорить прославление Царской Семьи в России.

Миссионер милостью Божией

Л.Б.: Батюшка неутомимо стремился приводить ко Христу всех, с кем его сводила жизнь, ближних и дальних. Основал семь монастырей по всей Америке, крестил тысячу людей в Православие. Когда я брала у него интервью, он, в свою очередь, несколько раз расспрашивал меня о моем сыне, который ему сразу стал по-особому дорог. Отец Герман передал ему в благословение книжку, иконку, видимо, помолился о нем. Это было так необычно, покоряло.

Л.К.: Он нес людям необыкновенную любовь. Когда слышал о чьих-то бедах, он сразу менялся в лице. Спрашивал имя. И его состраданию и просьбе-мольбе ко Господу за этого человека не было границ.

Л.Б.: У меня перед глазами стоит картина: Православная выставка в Москве. На ней появляется отец Герман, садится сбоку на стульчик. Чувствует он себя неважно, но весь сияет. Говорит что-то соседу. И вокруг него словно по мановению волшебной палочки начинает собираться толпа. Все хотят услышать от него совет, получить благословение. Он раздаривает иконки, улыбается, шутит, кого-то с лаской журит, расспрашивает, что тот думает о жизни в России. Вот две женщины, расталкивая всех, пытаются пробиться к батюшке. Меня оттирают, сосед спрашивает с нескрываемым восторгом: «Кто этот священник?!» Почти все видят отца Германа впервые и ничего о нем не знают. Но мгновенно распознают в нем истинного пастыря. Он был миссионер от Бога. Мог остановить любого человека и начать говорить ему самое главное в жизни. Этот монах в черной афонской шапочке и с чудесной русской речью с едва заметным английским акцентом излучал любовь. Он призывал открывать Православные лавки, помог открыть многие такие лавки по всему миру. Призывал нас к миссионерству в России и жалел, что здесь этого мало. Он очень любил Православные выставки, их радостную атмосферу, словно купался в ней. Считал, что такие выставки сами есть пропаганда Православия.

Л.К.: Когда мы с ним ездили в Макарьевский Свято-Троицкий Желтоводский монастырь, побывали там и уже собирались уходить, в храм зашел молодой человек. Батюшка его словно поджидал. Он преобразился, увидев его еще издалека. Заговорил с ним: «А кто вы? Откуда?» — быстро, радостно так. Тот, не ожидая такого приема, опешил. Батюшка стал с ним беседовать, пригласил к себе в Москве. Как будто он всю жизнь ждал этого мальчика. Диму Родионова попросил выгрузить из багажника журналы, книги и нагрузил того юношу дарами. Тот пошел от нас в ошеломлении, не помня себя.

Однажды я побывала на Православной выставке с батюшкой. Я попала на такую выставку впервые и была захвачена ее атмосферой. Мы прошли с ним по выставке из конца в конец. Я прикладывалась к святыням. А когда шла обратно уже одна, меня поразило, что священники и игумении стали выходить на середину, улыбаться и благословлять меня, из уважения к отцу Герману. Это было своеобразное величание батюшки.

«Русскiй Паломникъ»

Л.Б.: Платинскими подвижниками был возрожден на высоком уровне дореволюционный журнал «Русскiй Паломникъ», он получил вторую жизнь. В нем много замечательных статей о подвижниках благочестия. Эти сведения могли бы уйти в небытие, если бы не отец Серафим и отец Герман. Они открыли миру чудотворца XX века Святителя Иоанна Шанхайского, преподобного Германа Аляскинского и многих других святых. После смерти отца Серафима выпуск журнала продолжил отец Герман.

Когда читаешь «Русскiй Паломникъ», видишь, что он делался, особенно в последние годы, с колес. Там могут повторяться абзацы, фразы не иметь конца, может быть неправильный порядок слов. У отца Германа не было времени. Кажется, порой он даже не перечитывал то, что написал. Он был очень болен, ему надо было спешить, успеть. Я спросила его, может быть, ему нужна помощь в корректорской правке. Он ответил: «Это не главное». Тем более что он писал чудесным русским языком дореволюционной России, не засоренным иностранными словами. Часто весь журнал был составлен из его статей, некоторые он подписывал «О. Г.». Он сохранил для нас облик многих подвижников. Когда он, например, писал об Архиепископе Аверкии (Таушеве), у которого учился в семинарии, то описал не только жизненный и духовный путь, а и внешность, характер, личные черты. С большим теплом и человеческими подробностями он так рассказывал обо всех, кого знал. Ему Бог дал, как он сам считал, по молитвам отца-мученика знакомство со многими великими людьми, учениками Оптинских старцев, Святителем Иоанном Шанхайским, афонскими монахами. И все, что он от них узнал, он сохранил, не утерял ни крупинки и донес нам.

Отец Герман издал множество номеров журнала и более ста книг. Они выпускались на дореволюционной русской орфографии, с «ятями». Фотографии подобраны необыкновенные, это галерея дивных лиц, принадлежащих Святой Руси. Неподражаемы подписи к снимкам, они часто развернуты. Например: «Архиепископ Аверкий, как он обычно встречал посетителей с приветливой улыбкой». Часто на последней обложке журнала отец Герман давал портреты Царственных Мучеников, снова и снова. Первое «Житие блаженной Матронушки» было издано «Русским Паломником». Они издали восемь томов об Оптинских старцах и послали книги в Россию. Когда отец Герман приехал в Оптину пустынь, ему сказали: «Мы возрождали Оптину на ваших книгах». Отец Герман издал уникальные воспоминания княгини Натальи Владимировны Урусовой «Материнский плач Святой Руси». Они открывают нам много тяжелой правды о революции и советском времени.

Из последних книг, изданных отцом Германом, — «Ставка на сильных. Жизнь Петра Аркадьевича Столыпина» монаха Лазаря (Афанасьева) 2013 года. Отцу Герману было дано чутье находить и публиковать самое главное, самое драгоценное и нужное. Россия переживает сейчас трудные времена, но и подъем национального духа. Если мы обратимся к Столыпину, его идеям, как сделать Россию сильной, это поможет нам ее возродить. Ставка в этом должна делаться на сильных русских людей. Мы должны стать сильными, это завет нам и автора книги, и Столыпина, и отца Германа.

Можно много рассказывать о каждой книге, выпущенной Издательским Домом «Русскiй Паломникъ». Они сделаны с большим вкусом. Их хочется взять в руки, открыть, листать. Они дышат теплом, неотмирной красотой Православия. Это словно общение с самим батюшкой, который делал их с такой нежной любовью. Все, что выпускал отец Герман, изысканно, продумано, книги похожи на лучшие дореволюционные издания. Среди предков батюшки знаменитые художник Павел Филонов и хореограф Михаил Фокин. Сам отец Герман окончил художественную школу, писал замечательные иконы. Все, что он издал, — это безценная библиотека духа, подарок всем нам.

Л.К.: Меня умиляло, как он дарил «Русскiй Паломникъ» или книгу. Он сначала взглянет на человека. Потом с какой-то робостью берет журнал, как бы его взвешивая, глядя в глаза этому человеку. Нужен ли он тому, оценит ли он труд всей их жизни. Он отдавал трепетно, и в то же время как бы c неким стеснением. Эти мгновения были такие насыщенные.

Возвращение в Святую Русь

Л.Б.: Отец Герман говорил, что сам он нашел в юности все, что нужно, в беседе Преподобного Серафима Саровского с Мотовиловым о цели Христианской жизни. Там было Православное мировоззрение, которого он жаждал. Он буквально переродился, по-другому начал слышать звуки, у него словно открылись глаза. Ему стало легко, он понял свою миссию: нести Православие миру. И посвятил этому жизнь.

Л.К.: При посещении Макарьевского монастыря в одном из храмов с великолепными старинными росписями всех оттенков — лазоревыми, сиреневыми — мы увидели, что в храме нет крыши и в него попадают и дождь, и снег. Батюшка, увидев это, весь как-то сник, стал меньше ростом. Его как будто сильно ранили. Когда мы выходили из храма, он произнес: «Какое окисление». Здесь, в глубине Святой Руси, не восстанавливать такой храм. Он сказал, что если увидит такое по всей России, эта ржавчина и его душу станет изъедать. Он боялся этого чувства. Он сам творил и творил. И он видел, что эта творческая сила в России во многом иссякла. На следующий день моя племянница Наташа организовала встречу с тележурналисткой, и батюшка дал обличающее интервью, которое в тот же день появилось на экранах.

Л.Б.: Он был внутренне свободным человеком. И наша неинициативность, наши страхи ему были непонятны. Он увидел колоссальный страх в душах русских людей. Уехав из России в раннем возрасте, он не испытал гнета коммунальных квартир, очередей, постоянного дефицита, разных унижений, мертвящей лжи советской пропаганды. Батюшка с удивлением меня спрашивал: «Почему вы в России говорите «нет», когда хотите сказать «да»?» И действительно, мы спрашиваем: «Не могли бы вы мне помочь?», «Не знаете, который час?» В языке проявляется подсознательная вера… в неуспех, неудачу.

Отец Герман часто говорил: «Страх — это вера в победу зла над добром. Страх — дело недоброе, он подтачивает душу. Долой страх в пух и прах!» По его словам, «самое важное в жизни — иметь веру в Господа Иисуса Христа, Который победил смерть. Мы не свободны, если нет веры в Иисуса Христа». Он часто повторял: «Я живу в Святой Руси», — и это был не образ, а реальность.

Л.К.: Как-то ему нужно было дать ответ на письмо нашей знакомой Л., и он сказал мне: «Пишите!» С ходу стал диктовать набело, не изменив потом ни одной фразы. А продиктовал листов восемь текста. Перечислил на нескольких страницах всех святых, которым ей надо молиться, сказал, что ей надо делать, как молиться за Святую Русь.

Отец Герман говорил: «Мы там, на чужой американской земле, пытались созидать Святую Русь. А вы здесь, на русской земле, каждый метр которой полит кровью мучеников, равнодушны к ним. Если бы вы знали, по какой благодати вы ходите и какой благодатью вы дышите». Говорил это с великим чувством скорби. Он хотел видеть в нас воинов Христовых, а не разбитых пьяниц, которые не знают ничего о России, как Иваны, родства не помнящие.

Л.Б.: Отец Герман переживал, что мы мало чтим новомучеников, места их страданий: там часто нет крестов, памятных знаков, их фотографий. Даже в Европе в тюрьмах висят фотографии людей, которые невинно пострадали в годы войны и репрессий. В России же, по словам отца Германа, такой музей создан только в подмосковном Бутово. На месте их расстрела воздвигнут Православный храм, в притворе — их фотографии и вещи, в храме повсюду — их иконы. Там молишься с особым чувством, ощущаешь их живое присутствие. В Бутово обозначены места захоронений, поставлен большой поклонный крест. А сколько таких расстрельных мест и захоронений вокруг Москвы и других городов России…

Прикровенная благодать

Л.К.: Прикровенно батюшка многое нам предсказал. Одна из тех, кто была на первой встрече с ним, увидела, что во все время пребывания отца Германа над домом стоял огненный столп — благодать Божия.

Когда мы пришли с батюшкой приложиться к мощам преподобного Никиты Костромского в Богоявленско-Анастасиевом женском монастыре Костромы, еще подходя, он издалека кричал мощам святого: «Родной ты мой!» И когда мы ездили с батюшкой приложиться к раке преподобного Макария, Желтоводского и Унженского чудотворца, так же издалека батюшка воскликнул: «Родной ты мой!» И так шел, так припал к раке, словно они не только знакомы, а и видят друг друга и общаются на каком-то ином уровне. Когда он говорил о святых угодниках Руси, было ощущение, что он с каждым был близко знаком и знает о нем гораздо больше, чем написано в его житии. Это и удивляло, и не удивляло одновременно. Такой необычный батюшка мог жить только в такой невероятной реальности. Один раз услышав имя-отчество человека, он никогда его не забывал. Четко помнил и города, и людей, и их жизненные ситуации.

Л.Б.: Для меня было чудом, что отец Герман слышал мои молитвы о нем. Стоило мне о нем с теплом подумать и помолиться, как на следующее утро я обнаруживала в почтовом ящике журнал «Русскiй Паломникъ» в конверте, который он надписал. Так быстро письмо из Москвы в Самару дойти не могло. Отец Герман заранее знал о том, что я его вспомню, и мгновенно откликался любовью на любовь. Всем, кто с ним соприкоснулся, он нес освобождение духа. Его юмор поворачивал к тебе жизнь новыми счастливыми гранями. С первых минут знакомства он сказал мне, что для него давно приготовлена могилка в Платине, рядом с отцом Серафимом. Там поселились павлинчики, очень красивые, у них забавные хохолки. Он так это радостно рассказывал, что я представила картину: весна, все цветет, благоухает, сияют всеми цветами радуги павлинчики. Ощущение Рая. И это рядом с могилой-то!

Л.К.: Как-то одна из наших, увидев, что у батюшки на видавших виды ботинках распороты заднички, спросила: «Батюшка, а вы не бедствуете?» — в том смысле, что, может быть, ему обувь купить. Отец Герман ничего не ответил. А спустя время мы узнали, что наутро после того разговора он снял со счета «Русского Паломника» деньги и перечислил на строившийся в Костроме храм. На семидесятилетие ему подарили дорогую рясу из плотного натурального шелка, а своя на нем была латаная-перелатаная. Когда он увидел новую, спросил: «Что это? Я недостоин». И не взял ее. Если что и брал, то отвозил в скит монахиням. Для себя он не брал ничего. Батюшка был безсребреник, настоящий монах-отшельник.

Л.Б.: Он и говорил, и подписывался «недостойный отец Герман». Слово «недостойный» в его устах звучит сладкой небесной музыкой. Никого не отпускал без подарка, хотел порадовать человека. Всем дарил книги и журналы, которые они издавали. «Возьми это, возьми и это. А этого нет? Я вам дам». Ему оставалось только снять с себя рясу, порезать на кусочки и раздать. В этом он напоминал духовника их братства преподобного Германа Аляскинского — Святителя Иоанна Шанхайского.

Два подвижника последних времен

Л.К.: Я часто думаю об отце Германе и отце Серафиме. Любовь их друг к другу была неимоверная, неземная. Это дар Божий. Они чувствовали такую общность, единение, что мирскими мерками это измерить невозможно. К двадцати семи годам они оба поняли, что не могут жить так, как живет мир. И ушли из мира на гору в Платине, чтобы молиться за него. Они дополняли друг друга. Батюшка — чисто русская душа, порой мог расплакаться и даже рыдать, он эмоционально реагировал на ситуации. Отец Серафим (Роуз) вел себя сдержанно, в неприятностях весь собирался внутренне, уходил в свою келью, а потом выходил уже с готовым решением. Духовное делание двух пустынников, отрекшихся от мира, проходило в великом творчестве. Пост, молитва, Крестные ходы по горе, литературные труды — труднейший подвиг, который они прошли в течение двадцати лет, когда были вместе. В диком краю, изобилующем гремучими змеями и тарантулами. У них не было воды, света, а в гору надо было подниматься очень высоко.

Думаю, Господь не случайно свел двух подвижников нашего времени, одного с Востока, другого с Запада. За каждым стояли две великие цивилизации — России и Запада. И в этом их сотаинничестве, духовном союзе, вроде бы частном, сокровенном, сошлись судьбы мира. Они молились в Платине за весь мир.

Л.Б.: В книге «Не от мира сего» речь идет больше об отце Серафиме. Но когда я встретилась с отцом Германом, то поняла, что он не менее крупная личность, чем отец Серафим, только он до времени скрыт от мира.

Л.К.: После раннего ухода отца Серафима отец Герман был очень одинок. Это говорила и мама, и его духовное чадо Р.А., у которой он останавливался в Москве. По высоте духа, опыту жизненному, по молитвенному напряжению, возможно, по откровениям Божиим, по плодам жизни он не вписывался в рядовые рамки. Конечно, батюшке после отца Серафима не находилось равного собеседника, того сосуда, который мог бы вместить то, что сейчас батюшка выдохнет, что он подумает, о чем помолчит. Порой он находил такие сосуды в людях самых простых, которые его полюбили, эту простоту ценил и был счастлив, как дитя.

Когда после первого приезда к нам батюшки мы его провожали и доехали до моста через Волгу, я почувствовала, что ему, по большому счету, некуда ехать, он нигде не сможет надолго остановиться, его паром движется безконечно. Я стала ему говорить: «Батюшка, вы наш, вы русский, вы родной. Ваша родина здесь, вы всегда можете приехать, мы всегда будем вас ждать. Ваше послушание — нести в мир любовь Христову, и вы это делаете». Как мне это открылось? Он посмотрел на меня и сказал: «Ладно… А как вы это узнали?!»

В то время были гонения на него в Свято-Германовском монастыре в Платине, который они основали с отцом Серафимом, отец Герман был его первым игуменом. Он приехал в Россию остаться здесь и умереть. Вообще в гонении они оба были всю жизнь, с того момента, когда ушли на гору, и так до конца. Но когда был жив отец Серафим (Роуз), их еще терпели. От американца била мощь духовная, многие понимали: это будущий святой Америки, а там ведь почти нет своих святых. Когда же его не стало на земле, на батюшку Германа гонения начались еще и как на чужого, на русского. А он настолько тонкий, настолько чувствующий, что он кому-то мешает, что ему не хотят помогать, и не стал никого ни к чему призывать. Он и в Россию-то не поехал умирать по той причине, что не хотел быть никому в обузу.

Последние месяцы своей жизни батюшка жил в бывшей протестантской общине. Ее пастору в свое время он предсказал, что всю общину будет крестить в Православие, а его — последним. Так и произошло. Эти бывшие протестанты, теперь Православные христиане, ухаживали за отцом Германом, который тяжело болел и превратился, как принято говорить, в живые мощи. Но он никогда не унывал, часто шутил и поднимал всем настроение. Как и везде, вокруг него здесь все оживало.

Последние полгода отец Герман очень сильно переживал и молился за Украину, где на исконно русской земле началась братоубийственная война. В ответ на его горячую молитву ему явилась Матерь Божия и сказала: «Око Божие над Россией».

Л.Б.: Он говорил не раз, что самое лучшее время для него тут, в России. Он любил Святую Русь, которая вечна, потому что не от мира сего. Людмила, мы с тобой убеждены, что отец Герман — это наш русский подвижник, он так много сделал для России.

Подготовила Людмила Белкина