За горсть подобранных семян

Вот лежу, гляжу сквозь долгие, долгие годы, и столько всего вспоминается! Жизнь, считай, прожита, а в ней много-много всего было — и горестей, и боли, и радостей, и всяких приключений, и трагедий.

Припомнились мне молодые наши годы при «советской счастливой жизни». Не могу утерпеть, чтобы не рассказать о том, что произошло с тетей Таней Фаломкиной.

Она малость поссорилась с жившей по соседству Лизой Николаевой. Ну, поговорили, повздорили — и всё, надо бы забыть плохое. Надо бы простить им друг друга и забыть о ссоре. Но нет, не случилось этого. Лиза не вытерпела. В обед по дороге домой зашла к председателю колхоза Ивану Захаровичу Живоглазову. И потребовала:

— Вечером обыщи Таню Фаломкину и привлеки ее к ответственности! Не сделаешь этого — я привлеку тебя.

И он побоялся, не смог отмахнуться от такой угрозы. По его указанию вечером тетю Таню обыскали не так, как обычно, а со всем тщанием. И обнаружили, что она спрятала на груди маленький — с пол-литровую бутылку — мешочек с конопляными семечками. Эти зернышки высыпались на стерню, когда колхозницы вязали снопы и укладывали рядами. И лежали они на поле годами, и гнили — убирать их в войну было некому, а подбирать для своей семьи — нельзя. Работавшие на полях часто подвергались обыскам, и потому они ничего не клали в сумку, а прятали в мешочках на груди то, что удалось собрать. Дома ведь ждали голодные дети…

И вот тетю Таню привлекли к суду. Дали ей пять лет тюремного заключения.

В назначенный день отправки за ней приехали на специальной машине, с решетчатым оконцем.

Народ сбежался к крохотной избенке Фаломкиных. Тетя Таня вышла не одна. Четырехлетняя девочка сжала маму своими ручонками за шею, и никак и никто их не расцепит. Девочка кричит и кричит. Маленького тетя Таня держит на левой руке, а он вцепился в грудь матери — не оттащишь! И остальные ребятишки облепили мамку, вцепились в нее, не оттащить. Крик великий детей и матери, и весь народ кричал и плакал. Описать это невозможно!

И вот один мужчина с каким-то дефектом на правом глазу (он уходил из нашего села, и я не знала ни фамилии его, ни как звать) подошел к машине и громко заявил милиции:

— Забирайте меня! Все, что положено ей отработать в тюрьме, я отработаю. Все честно исполню.
Я свободен, детей у меня нет. Прошу вас, заберите меня, а ее оставьте!

Но судебный приговор так и не отменили. Мать увезли, а пятеро детишек остались на улице, ползали и кричали:

— Мама, вернись!

— Мама, я с тобой! Уйдите от меня, я к маме, я их догоню!…

— Мама, мама, вернись! Все равно я ночью к тебе убегу!

— Мама моя, мама!…

Этот скорбный день я не могу забыть. Весь день народ не расходился. Жалели маленьких детей. Отец-то у них пропал без вести на войне, а теперь и мамы их лишили. Но с Божией помощью всё обошлось благополучно. Люди всем миром решили им помогать и всё исполнили. Все дети выжили, выросли нормально.

… Пять лет прошло, и кончился срок. Тетя Таня шла, вернее, бежала домой из Нижнего Ломова. Бежала все тринадцать километров. Но по пути, как ни спешила к детям, забежала в правление колхоза и на бегу сообщила председателю: «Я вернулась!»

У двора ее опять был такой же крик, вопль, плач неутешный не только детей, но и всего сбежавшегося народа. Люди плакали и молились, славя Милосердного Бога и Пресвятую Богородицу.

А вечером опять волнение. С председателем колхоза что-то случилось: у него перекосило все лицо, он не мог слова вымолвить, не мог шагу ступить. Говорили люди, что это паралич его ударил. И домой из правления его повезли на телеге.

А в соседнем доме Лиза валялась без сознания. Тоже признали паралич. Месяцев через пять она умерла, оставив сиротами двоих детей. Правда, они все-таки были уже большими, десяти и четырнадцати лет.

Люди, услыхав, что сильные поверглись ниц, рассуждали: вот она, Девятая Заповедь Божия — не послушествуй на друга твоего свидетельства ложна.

Ведь, собственно говоря, какое уж это было воровство? Конопли было посеяно 10 гектаров, а убирать война не дала — некому. И посеянное, выращенное с трудом пропадало, но взять домой горстку зерен для изголодавшихся деток — не смей! Женщины ходили на поля за 6-8 километров от села. Уставали до изнеможения от колхозной работы, еле ходили, а дома ждали голодные дети. И надо было — где только силы брали! — обрабатывать свои огороды, готовить корм на зиму скоту, чтобы хоть как-то прокормить детей.

Бедные женщины! Они своим мужеством и терпением поистине были равны героям, сражавшимся на фронте.

Анна Степановна Фролова,

г. Нижний Ломов Пензенской обл.

Рис. Ильи Одинцова.