«Нам Богом дана способность петь… »

Интервью с Православным композитором Антоном Висковым.

… Моему собеседнику 48 лет, как и мне. И мы с ним тезки. Выросли и живем в одной стране. Уже зрелыми людьми в один и тот же год приняли святое крещение. А еще мы оба работаем в «Благовесте»! И каждый как может, теми талантами, какие дал Бог, стараемся служить Богу и Церкви. Так что когда я предложил Антону Олеговичу Вискову посмотреть на меня как на (чуть ли не) свое отражение, он как будто смутился. Зеркало оказалось несколько кривоватое, понимаю. Но зато он все же не удержался и взглянул-таки на меня с интересом. И, главное, от неожиданности согласился дать большое интервью газете «Благовест». Чем я сразу и воспользовался. Он ведь очень погружен в свою работу и неохотно дает интервью.

Хотя, конечно, при внешней похожести наших судеб есть и существенные различия: Антон Висков — Православный композитор! Профессия эта настолько редкая, что я не мог упустить шанс и решился на знакомство. А «фокус с зеркалом» понадобился для того, чтобы заинтересовать собеседника (ну и конечно, читателей) . Вот что значит журналистская смекалка!

Итак, представляю гостя. Антон Олегович Висков — арт-директор и композитор московского ансамбля духовной музыки «Благовест». Член Союза композиторов России. Награжден медалью «За заслуги перед Отечеством» II степени. Автор музыки к художественным и мультипликационным фильмам («Часы без стрелок», 2001 г., «Петя и Петруша», 2005 г., и другим) . В Самару он приехал на Третий Волжский фестиваль духовной музыки вместе с ансамблем «Благовест». Выступление этого творческого коллектива прошло на большом подъеме в концертном зале Самарской государственной филармонии.

«Рядом со Свиридовым пробуждалась творческая фантазия»

— Антон Олегович, вы первый раз в Самаре?

— Я должен был приехать в Самару еще в 2000-м году. Тогда главный дирижер Самарской филармонии Михаил Александрович Щербаков проводил концерты духовной музыки в честь 2000-летия Христианства. Исполнялось мое сочинение «Песнопения памяти Модеста Мусоргского», основанное на его эскизах — записях духовных песен, которые Мусоргский планировал включить в оперу «Хованщина». Тогда мое сочинение исполняла Новокуйбышевская капелла. Я должен был приехать в Самару на этот концерт, но не получилось. Но в тот день все-таки душою я был в Самаре — здесь звучала моя музыка, звучали слова, которые я записал и просил прочитать перед началом концерта.

Для меня Самара — это прежде всего родина Галины Васильевны Кольцовой, художественного руководителя ансамбля духовной музыки «Благовест». С ансамблем «Благовест» я сотрудничаю уже четверть века. Галина Васильевна родилась и выросла здесь, и те жизненные соки, которые она впитала на благодатной самарской земле, поддерживают ее на всем протяжении ее творческого пути, дали ей возможность создать такой замечательный творческий коллектив.

— Вы ученик Георгия Свиридова. Свиридов жил в трудную, атеистическую эпоху. Можно ли назвать его Православным композитором?

— Я отношусь к понятию духовной музыки очень широко. Когда было запрещено писать музыку для Церкви, стремление к духовному осознанию жизни с помощью музыки все равно присутствовало в творчестве всех больших композиторов. Поэтому творчество Шостаковича, Шнитке, у которых нет произведений для Церкви, я воспринимаю как духовную музыку. Потому что основа их творчества, основной конфликт в их произведениях — это борьба добра и зла. Вера в Воскресение Христа, в воскресение наше и в жизнь вечную присутствует и в сочинениях Георгия Свиридова. Он всегда говорил, что русское искусство в своей основе — Православное, в его сердцевине Православное миросозерцание.

— Вы лично знали Георгия Свиридова?

— Да, знал. Свиридов обладал огромной духовной силой, и я не встречал больше людей такого масштаба. Рядом с ним начинала работать творческая фантазия и открывались такие вещи, которые в обычной жизни невозможно было увидеть. Какая-то потрясающая духовная энергетика в нем была сконцентрирована. Сам Свиридов очень любил поэта Александра Блока и рассказывал, что рядом с Блоком тоже многие люди испытывали духовное озарение. Вдруг открывались им какие-то истины духовные. Видимо, это свойство гения - собирать вокруг себя Божественную энергию и передавать ее окружающим.

Свиридов всегда был очень прост. Но в то же время общаться с ним было очень сложно. Постоянно приходилось быть в напряжении, следить за его мыслью, за его настроением. Потому что в любой момент он мог задать вопрос, чтобы получить подтверждение своей мысли, своей правоты или неправоты. Слушать его надо было в постоянном внимании, и это давалось тяжело. После такого общения я чувствовал себя опустошенным, усталым. Это отмечали и многие исполнители, которые с ним работали. Усталость физическая была необыкновенной, как после напряженного творчества. Но во время этого общения рождались новые мелодии, мысли. После одной такой встречи неделю-две всё передумывалось. Один короткий разговор — и потом долго думаешь о нем непрестанно. Вспоминаешь, осмысляешь, записываешь.

— Свиридов сильно повлиял на ваш дальнейший творческий путь?

— Правильнее сказать — влияла его музыка. Георгий Васильевич оказывал мне огромную духовную поддержку. Когда его не стало, у меня было ощущение крушения всего. Очень сложно было осознать, что Свиридова рядом нет.

Церковный композитор

— Помимо композиторского творчества вы еще выступаете на концертах как лектор. В чем особенность этого жанра?

— Я не выступаю как лектор — это не мое, это очень сложно для меня. Те слова, которые говорю перед концертом, рассматриваю просто как ввод в музыку. Небольшое вступительное слово настраивает слушателей на определенный лад, помогает лучше понять мою музыку.

В России была и есть целая плеяда замечательных лекторов-музыковедов — Светлана Виноградова, Жанна Дозорцева… А до этого были Иван Соллертинский, Ираклий Андроников — потрясающие люди, которые говорили так, что слова их были как музыка. А моя стезя — это все-таки не лекции, а сочинение музыки.

— Что это такое — быть Православным композитором сегодня?

— У нас много людей обращается к духовному музыкальному творчеству. Есть композиторы-профессионалы, которые пишут духовную музыку. И есть композиторы-регенты, пишущие музыку для храма. И у тех, и у других есть удачи и неудачи. Есть много вещей, которые пишут композиторы не профессиональные, но они мне очень близки. Могу назвать Анатолия Гринченко, он был регентом хора в Николо-Угрешском монастыре под Москвой. Недавно приобрел его ноты — с большим удовольствием играл.

Сейчас в Союзе композиторов существует целое объединение — «Церковный композитор». У нас есть интернет-сайт. Наше объединение благословил и духовно окормляет Митрополит Иларион (Алфеев) …

— … Наверное, один из самых известных сегодня церковных композиторов.

— Владыка Иларион не просто композитор! Его музыкальное творчество — это продолжение его архипастырского служения. И мы не можем относиться к нему просто как к человеку, который сочиняет музыку. Музыкой он продолжает проповедь слова Божия теми средствами, которые Бог положил ему в талант.

Главный в нашем объединении «Церковный композитор» — Андрей Микита. Сейчас он работает в жюри конкурса святого Романа Сладкопевца в Санкт-Петербурге. Конкурс посвящен 700-летию со дня рождения Преподобного Сергия Радонежского, в нем участвует много Православных композиторов.

— Когда вы почувствовали себя композитором?

— Все началось, как и у каждого ребенка, с подражания. Видели, наверное, как ребенок изображает, что он ведет троллейбус или машину, вовлекается в этот процесс. Я тоже в детстве любил «крутить баранку». И еще я любил копировать ноты, даже когда их еще не знал и не очень понимал, что это такое. Просто перерисовывал их фотографически. Значит, у меня была психологическая потребность в этом. А потом, когда постепенно начал учиться музыке, меня занимал необыкновенно этот процесс — как складываешь ноты, и мелодия получается. Еще в детстве какие-то вещи музыкальные писались, потом в школе.

— Какое ваше произведение самое популярное?

— Те сочинения, которые создались мной в молодом возрасте — в 20-28 лет, — наиболее гармонично вошли в музыкальную палитру. «Богородице Дево, радуйся» — песнопение Всенощного бдения, которое исполнил ансамбль «Благовест». Песнопение «Икона» — стилизация народного рождественского духовного стиха. «Душа грустит о небесах» — сочинение на стихи Сергея Есенина…

Музыка на заказ

— Насколько знаю, вы пишете еще и к кинофильмам музыку?

— Ну, у композиторов сейчас очень широкое применение. Пишем музыку и к кинофильмам, и к театральным постановкам. Так сложилось, что я тесно сотрудничаю и с телевидением, и с кино. Притом мое творчество всегда связано с Православной тематикой.

— Наверное, тяжело музыку на заказ писать? Музыка — она такая прихотливая…

— Нет, достаточно легко. Существует такая способность переводить зрительный ряд в музыкальный. Когда я вижу картинку на экране, тут же слышу, что должно звучать в соответствии с характером изображения, темпом движения, репликами актеров. Знаете, в старых кинотеатрах сидел пианист и то, что видел на экране, переводил в музыку. И тут подобная ситуация. Или режиссер подробно тебе рассказывает, что именно ему нужно. Вот недавно студия «Покров» снимала многосерийный документальный фильм о старце Паисии Святогорце. И режиссер Александр Куприн попросил сделать на фоне звука плывущего катера характерный элемент греческого духовного пения — исон. Этим термином называют выдержанный звук, тянущийся нижний, басовый голос. И звук мотора катера постепенно обрастает голосами — вот такая задумка была. Получилось.

— Музыку пишете в шумной столице или уезжаете куда-то, где потише — на дачу, в санаторий?

— Написание музыки у меня связано с компьютером от начала и до конца. Надеваю наушники, и шумы города для меня перестают существовать. В начале творческой деятельности я, естественно, без компьютера обходился. Но вот уже около двадцати лет работаю на компьютере.

— Сейчас у многих на сотовых телефонах как звонок звучит классическая музыка. Хорошо это или плохо?

— Классическую музыку для звонков телефона выбирают редко. В основном какие-то популярные мелодии используют в телефонах. А вообще я хорошо к этому отношусь. Это популяризирует классическую музыку. Иногда и мои мелодии в телефонах звучат. Друзья записывают мою музыку себе в компьютеры, потом перекачивают в телефоны. Меня это не раздражает.

«Я не завидую, я восхищаюсь»

— Можно ли научиться сочинять музыку или это дар Свыше?

— Если даже человеку Господом дан такой дар, все равно надо учиться. Сочинять музыку — это тяжелый духовный труд. А кому и как Господь дает дар, мы не знаем — неисповедимы пути Его. В любой момент может прийти озарение, которого и не ожидаешь. Но все равно обязательно надо заниматься.

У Пушкина есть небольшое драматическое произведение — «Моцарт и Сальери». Можно сказать, это вечный конфликт гения и таланта.Пушкин говорил, что он всё там писал на проверенных данных.

— Ну, сейчас эта ситуация выглядит несколько сложнее…

— Да. Например, вопреки распространенному мнению, мы знаем, что Моцарт не голодал, он просто быстро спускал все свои деньги. Заработки у него были достаточные. Но он хотел жить еще богаче, считал себя достойным такой жизни. Покупал себе дорогие вещи.

Я всю жизнь мечтал сыграть Сальери как драматический актер. Мне кажется, эта роль удалась бы мне больше, чем роль Моцарта. Хотелось бы ощутить себя на месте Сальери, в чем-то проверить. Пережить на сцене то, что он пережил. Хотелось бы сделать постановку на эту тему именно в театре. Я просил Андрея Семенова, моего коллегу, сделать постановку по Пушкину. Семенов тоже играет в театре. Он ученик Геннадия Гладкова. К слову, я тоже себя считаю учеником Геннадия Гладкова, знаменитого нашего кинокомпозитора.

— А вы встречали в среде композиторов зависть, подобную зависти Сальери? Когда человек понимает, что не может подняться на такую высоту, как Моцарт, и это ломает ему жизнь… Совместимы ли гений и злодейство?

— Думаю, совместимы, к сожалению. Насчет зависти: я не завидую, я восхищаюсь. Слава Богу, что есть такие люди, которым такое дано. Это же Бог дает талант. Слушаешь Рахманинова и понимаешь, что на такую высоту никогда не подняться.

Родом из Трубино

— У вас была мысль служить Господу в храме? Стать регентом?

— Мне всегда служение в храме казалось очень сложным. Я бы, наверное, с таким служением не смог справиться. Для меня это непостижимо, как и многие другие профессии, например педагога. Считаю педагогов чуть ли не святыми людьми…

— Про ваш музыкальный путь вы рассказали. А каким был ваш духовный путь? Вы из религиозной семьи?

— Мой дедушка Федор Васильевич Висков пел в церкви во имя Преподобного Сергия Радонежского в подмосковном селе Трубино. Мы ездили туда, я в детстве слушал церковное пение. В этом селе с музыкальным названием до революции моим предкам принадлежала бумагопрядильная фабрика. В 1916 году на этой фабрике трудилось 110 рабочих. Фамилия Висков происходит, как я слышал, от сокращенной фамилии сподвижника Царя Иоанна Грозного думного дьяка Ивана Михайловича Висковатого.

В нашей семье все пели. Отец был музыкант-любитель, в студенческие годы сочинял музыку. На баяне играл, на гитаре, на фортепиано, сочинял танцевальные мелодии. В детстве родители не смогли меня окрестить, сложно это было в атеистические времена. Крещение я принял только после празднования 1000-летия Крещения Руси, в 1988 году, в зрелом возрасте. Тяга к Церкви заложена в человеке Господом, и эта искра Божия потом проявляется. И так складывалось в моей жизни — всё, что не имело связи с Православием, у меня не получалось. И сейчас всё, что я делаю даже для кино или телевидения — всё связано с Православной верой.

«Знаменное пение — это пропетая молитва»

— В Православном храме есть только один музыкальный инструмент — колокол. Вы используете его в своих сочинениях?

— Колокольность присуща всей русской музыке, особенно начиная с XIX века. Не обязательно звучать самому колоколу — мы можем его изобразить в оркестре, в хоре, на фортепиано. Колокольность — это призыв, благовест.

— Сейчас звонарь — профессия редкая. В некоторых больших храмах даже установлены автоматические колокола — нажимаешь на кнопочку, и колокол звучит. Вы отличаете живой колокольный звон от автоматического?

— Конечно, отличаю. Я даже бывал в храмах, где звучат аудиозаписи духовных песнопений во время службы. Понять-то причину появления этих технических новшеств можно. Но все же не могу это приветствовать. Ведь пение в храме, как и колокольный звон — это живое общение с Богом. Это молитва, общая молитва.

— В вашем приходском храме звучит ваша музыка?

— В храм я прихожу, конечно, не для того, чтобы музыку слушать. Тем более свою музыку. Моя музыка звучит в разных столичных храмах. Но молиться хожу в храм Святой Троицы на Шаболовке, там совсем небольшой хор. А мои произведения рассчитаны на большие хоры. Правда, я написал Литургию для совсем маленького хора, но в моем приходском храме она не исполняется. Ее исполнил Синодальный хор.

Но вот о чем хотелось бы сказать. В Москве остро стоит проблема экологии. Из-за этого люди теряют голоса. На связки оседают какие-то вредные вещества, которыми воздух Москвы просто наполнен. И это сказывается на звучании голосов. Я много пишу для хора. И мне приходится опускать тональность все ниже и ниже. То, что раньше всегда пелось на высоких нотах, сейчас стало трудно воспроизводить. У хоров, которые приезжают из других городов, где экология лучше, и голоса звучат лучше. Эта проблема очень серьезная.

— В некоторых храмах сейчас возвращаются к знаменному пению. Вы как к этому относитесь?

— В Москве открыт Патриарший центр древнерусской богослужебной традиции. Он находится при храме Покрова Пресвятой Богородицы в Рубцово. До возвращения этого храма Церкви в нем с 1960-х годов базировалась хоровая капелла имени Юрлова. Туда приходил Свиридов, репетировал. Тогда началось возрождение утерянных традиций древнерусского пения. И сейчас в этом центре изучают традиции знаменного пения.
Я считаю, что знаменное пение внесло огромный вклад в русскую культуру. Интонации знаменного распева лежат в основе всей нашей церковной музыки. Без знания знаменного пения невозможно сочинять духовную музыку. И я тщательно изучаю знаменные распевы. Меня захватывает дух этих песнопений. Знаменное пение — это не собственно музыка, это пропетая молитва.

— А можно ли такую высокую духовность сохранить и в партесном пении?

— Это сложно, но возможно. Некоторым удавалось, Рахманинову например. Он использовал знаменный распев в своем Всенощном бдении.

«Аве Мария»

— Я послушал вашу Ave Maria, произведение оставляет сильное впечатление.

— Моя Ave Maria написана в традициях западноевропейской духовной музыки. Ее можно сравнить с Ave Maria итальянского композитора Джулио Каччини, только она более романтизирована.

В католическом Богослужении Ave Maria звучит иначе, чем наше песнопение «Богородице Дево, радуйся». Мы воспринимаем эту молитву как передачу слов Архангела Гавриила, хотя эти слова становятся и нашим молитвенным обращением. А у католиков это только личная молитва, обращенная каждым молящимся к Богородице. Поэтому там эта молитва заканчивается словами «Молись за нас в час смерти нашей». Это такая духовная ария, личное обращение человека к Деве Марии. И эта личная устремленность накладывает отпечаток на то, как ты это пишешь. Многие композиторы писали музыку на эти слова.

— И это произведение стало лично вашей молитвой?

— Эта музыка была написана мной для концерта ансамбля духовной музыки «Благовест», посвященного Пресвятой Богородице. В концерте звучали молитвенные песнопения, обращенные к Божией Матери, на разных языках, разных богослужебных традиций.

Сначала я эту программу в своей голове выстраивал. Сначала Шуберт идет, Каччини…
И вот был такой момент, когда нужно было просто заполнить пустующее место. Я все думал, что же могло бы там прозвучать… И так создал свою Ave Maria.

— Я прослушал вашу «Весну». Светское произведение, даже из названия это видно. Очень легкое, прекрасное. Вас можно назвать и светским композитором?

— Это цикл «Времена года» для камерного струнного оркестра и фортепиано. Мне приходится писать музыку самую разную. Церковный композитор в моем понимании — это только тот, кто пишет музыку исключительно для храма. И в этом смысле меня только отчасти можно назвать церковным композитором. Все композиторы в той или иной степени отражают духовные идеи. А светские они или нет, тут трудно сказать. Вот есть огромное число музыкальных сочинений на исторические темы. На телеканале «Радость моя» был сериал «Повесть временных лет», я писал к нему музыку. «Истории Ветхого завета», тоже цикл передач, в котором я работал, — светское это или нет?

— Вам хотелось соревноваться с Антонио Вивальди, когда писали свои «Времена года»?

— Ну, я как-то сразу принял мысль, что Вивальди победил, и писал свою музыку уже как побежденный. Я смирился. Как же мне с ним состязаться? Он ведь уже не сможет мне ответить… Хотя… То, что он написал — это такой сильный, такой потрясающий ответ всем нам…

Соблазн унификации

— Профессор-музыковед, преподаватель Московской консерватории Вячеслав Медушевский передал мне запись дискуссии, которую вели с ним на одном из интернет-форумов. Пытались доказать, что Рахманинов будто бы был не слишком верующим, — на основании дневниковых записей, его переписки. Медушевский очень сильно отвечал этим людям. Как человек, написавший Всенощную, мог быть маловерующим? Но когда я читал выдержки из его писем и дневников, в чем-то тоже соблазнился. Рахманинова, оказывается, бороли сомнения, причем в таких вещах, в которых Христианин вроде бы не должен сомневаться. А вы что скажете по этому поводу?

— Эпоха русского модерна вообще отличалась безбожием. Огромное количество людей было соблазнено. Это была эпоха, когда распространялись ереси. Среди интеллигенции было популярно сомнительное богоискательство, даже доходило до сатанизма. И то, что Рахманинов в такое время, в эпоху нравственного разгула, сохранил духовный стержень, нашел в себе силы создавать именно Православные духовные произведения, говорит о многом. Ну а на бытовом уровне…
В каждой профессии есть определенная доля цинизма. Ведь невозможно все время держать себя на высоком духовном уровне. Обязательно нужна какая-то психологическая разрядка. Есть, например, специфический врачебный юмор. Врачи часто цинично шутят, но это не означает, что они плохо лечат людей. И даже не означает, что они все сплошь циники. Нет, конечно. Просто и им иногда нужна какая-то дистанция между собой и профессией.

А современные композиторы, наоборот, как правило, все воспринимают уж слишком серьезно. С композиторами очень сложно шутить, они все принимают за чистую монету.

— Вы сейчас так говорите о композиторах, как будто к ним себя не относите…

— А я не совсем композитор, я еще и исполнитель, играю на флейте, фортепиано. Выступаю как ведущий концертов. Поэтому могу посмотреть на композиторов со стороны. И еще часто сочиняю музыку для кино. А композитор в кино одновременно и исполнитель. Моя стезя более приземленная, это научило меня смирению.

— Какую музыку вы могли бы подобрать к… Иисусовой молитве? Какая мелодия соответствует умному деланию?

— Думаю, что такая музыка может быть создана. Можно эту молитву проинтонировать так, что ее духовное воздействие будет только усиливаться. Мне представляется, что древние исихасты даже могли петь Иисусову молитву про себя. Наверное, это была псалмодия, то есть чтение нараспев. Вообще вопрос этот сложный. Возможно, настоящих исихастов наша несовершенная музыка будет только отвлекать от самой молитвы…

— Сейчас время унификации и стандартизации. Как это влияет на музыку?

— Во всех сферах жизни идет унификация, исчезает самобытность. Это связано с техническим прогрессом. В музыке тоже возникли стандартные приемы интонирования. Унификация проникает даже в исполнительскую практику. Исполнитель считается хорошим, когда им достигнут некий стандарт звучания, стандарт техники. А индивидуальность отходит на второй план. Но эта тенденция, слава Богу, уже изживает себя. Надо было пройти через соблазн унификации, чтобы научиться ценить самобытное. И вот начинается поворот к уникальному, индивидуальному, к своим корням, истокам.

«Когда человек поет, он не чувствует одиночества»

— Раньше на улицах можно было чаще слышать пение. Народ пел по праздникам. А сейчас даже на свадьбах все реже услышишь живое пение. Почему так происходит?

— Молодежь все равно поет. Но они поют то, что слышат по радио. А это часто не лучшие песни. И все же наше народное пение не исчезло до конца. Свойство человека петь — оно природное. Люди поют и будут петь всегда. И среди молодежи сейчас спеть что-то старинное, народное — это даже «понтово».

Потребность петь заложена в человеке. Пение объединяет людей, способствует осознанию своей принадлежности к обществу. Когда человек поет, он не чувствует себя одиноким. Даже когда ты один поешь — ты поешь для того, чтобы не чувствовать одиночества. Вообще пение — это вещь мистическая, сакральная. Способность петь дана нам Богом. Видимо, для того, чтобы мы могли говорить с Ним. В своей основе духовная музыка — это пение, богослужебное пение.

Подготовил Антон Жоголев