Бедный Юрик

Из цикла «Ветви».

Об авторе. Алексей Алексеевич Солоницын — известный Православный писатель. Живет в Самаре. Родился в 1938 году в городе Богородске Горьковской области. Автор многих книг, в том числе — «Врата небесные», «Повесть о старшем брате», «Свет, который в тебе». Произведения А.А. Солоницына переведены на болгарский, венгерский, польский языки. Член Союза писателей России и Союза кинематографистов России. Награжден орденом Даниила Московского, медалью Святителя Алексия. В числе десяти лучших писателей России был номинирован на Патриаршую литературную премию 2012 года.

Это произошло в послевоенные годы, в самом центре моего родного города. Он находится на Волге и на карте моего творчества назван Кручинском.

Здесь, на улице Ленинградской, рядом с Военторгом находился магазин, где продавались велосипеды и запасные части для них. Еще продавался мотоцикл, сверкающий красными полированными боками. Он стоял между стеклянной витриной и прилавком, с правой стороны зала — так, что его можно было рассмотреть и с улицы, и в самом магазине. У мотоцикла всегда толпились люди, по большей части мальчишки, глазевшие на никелированный руль, кожаное сиденье, черные колеса. Глазели и на велосипеды, выставленные здесь же, за оградкой, куда пускали только тех счастливцев, у которых находились деньги на покупку новеньких чудесных машин. Да и сам магазин тоже был новым — мирная жизнь налаживалась.

Юрка, или Юрик, как его звали на улице, подкатил к магазину на собственном велосипеде, им самим собранном. Он сумел выправить проржавевшую раму, погнутый руль, заменил колеса — и получился у него из выброшенного на помойку отличный велик, или «лайба», как мы еще называли велосипеды. О «доходяге» мимоходом сказала Юрику мама, дворничиха тетя Клава, и Юрик мигом помчался во двор и приволок домой велосипед-калеку.

Тетя Клава лишь горестно вздохнула и не стала бранить сына. Наоборот, видя, с каким усердием Юрик взялся за ремонт велика, всякий раз поощряла его то рублем, то трешницей, когда Юрик говорил, что надо бы купить новые шины или еще что-нибудь для велика, который с каждым днем приобретал все более нормальный вид.

И вот руль стал сверкать как новенький, рама покрашена черной краской, цепь не скрипит, потому что хорошо смазана.

Юрик научился на своем велике отлично гонять, даже «без рук», подняв их вверх и помахивая ладонями, как заправской циркач.

Подкатив к магазину, Юрик поставил свой велик так, чтобы его было видно сквозь стекла витрины. Да и купить ему предстояло всего несколько спиц, и он думал, что быстро обернется.

У прилавка толпились люди, и Юрик не сразу купил новые спицы.

Когда он вышел из магазина, велосипед исчез.

Юрик испуганно огляделся, подумав сначала, что кто-то из знакомых пацанов взял велик прокатиться. Добежал до угла — посмотреть, кто же взял велик без спроса. Кроме прохожих, идущих по своим делам, на улице он никого не увидел.

Быстро вернувшись к магазину, Юрик побежал теперь к противоположному концу улицы.

Но и тут не обнаружил пропажи. Возникла последняя надежда, что велосипед увели в соседний двор, под арку, куда Юрик и забежал.

Между деревьев, на протянутой веревке, пожилая тетя развешивала белье.

Увидев Юрика, женщина тревожно посмотрела на него:

— Тебе чего?

— Велосипед… не видели?

— Какой еще велосипед? — уже грозно сказала она. — А ну марш отсюда!

— Да мой велосипед! Кто-то взял! — с отчаянием выкрикнул Юрик. — Не видели?

— Ничего я не видела! Никакого велосипеда!

Юрик отчаянно махнул рукой, побежал со двора. Вернулся к магазину. Может, кто-то уже вернул велосипед, покатавшись… Никого!

В магазин уже реже заходили люди. Но у прилавка толпился народ. И все так же рассматривали мотоцикл с красными сверкающими боками, кожаным сиденьем и никелированным рулем. По улице шли прохожие, и никому в целом свете не было дела до Юрика, потерянно стоящего неподалеку от дверей магазина.

Юрик опустился на горячий асфальт и прислонился к стене. В руке он все еще держал спицы, обернутые продавщицей в промасленную бумагу. Он вытащил угол рубашки из-под брюк и вытер потное лицо. Черный вихор его волос вздыбился, брови сошлись и тело затряслось. Руками, перемазанными промасленной бумагой со спицами, он прикрыл лицо, чтобы никто не видел его слез. Но хриплый стон помимо воли вырвался из его груди:

— А-а-а! А-а-а!

Юрик изо всех сил старался сдержаться, но рыдания становились все громче, все отчаянней.

Первым на него обратил внимание мужчина в летней рубашке, загорелый, крепкий.

— Ты чего? Что с тобой?

Юрик видел лишь сандалии, стоящие перед ним, застегнутые поперечными ремешками.

— А-а-а! А-а-а!

— Да подожди ты! Успокойся! Ну?

Мужчина, у которого из-под кепки виднелся седой чубчик, наклонился к Юрику, глянул на него светлыми, как будто выгоревшими на солнце глазами. Мальчишка открыл лицо, отодвинув от него сверток со спицами:

- Вело-си-и-и-и-пед!

— Что велосипед? — к ним подошла немолодая женщина в простеньком платье, с авоськой.

— У-у-у-крали!

— Эх! — в сердцах сказал другой прохожий, тоже немолодой, только что выбиравший велосипед, но так и не выбравший — не по карману оказался подарок ко дню рождения внука. - Поймал бы воришку, уши бы оборвал!

— Теперь ищи ветра в поле! — сказал еще кто-то из людей, столпившихся около сидящего на асфальте Юрика.

— А ты что же прошляпил? Куда смотрел? — сказала женщина с авоськой.

— Спи-и-и-цы… покупа-а-ал, — Юрик все еще не мог остановить рыдания.

Загорелый мужчина поднял Юрика с асфальта.

— Не такая уж это и беда, — он обвел взглядом собравшихся вокруг людей. — А, братцы? Как считаете?

Светлые глаза его, казавшиеся выгоревшими, заблестели. Он снял кепку и положил ее на асфальт. Стал виден его седой чубчик и вмятина на голове, с левой стороны, где волосы росли редко, торчали, как стерня на выкошенном поле.

— Выручим парня? Разве слабо нам? — и он вынул из кармана потертый кошелек, развернул его, наклонившись к кепке, и вытряс из него все, что там находилось.

В старенькую кепку упало несколько десятирублевок, трешниц, мелочь.

Юрик невольно посмотрел на деньги. Рубли были светло-коричневыми, трешницы — зелененькими, десятки — светло-красными, с изображением Московского Кремля.

— И правильно, — поддержал седого мужчина, выбиравший велосипед для внука. — Не обеднеем, а парня выручим. Тебя как звать? — он наклонился к кепке и положил туда часть денег, собранных на велосипед для внука.

— Юра.

— О! Моего тоже Юркой звать.

— Юрик, - сказал мужчина в соломенной шляпе. — Бедный Юрик.

— Никакой он не бедный, — возразила женщина с авоськой. Она тоже достала из сумочки кошелек и стала отсчитывать рубли. — Сейчас возьмем да и наберем, и будет он богатый.

— Да это я так, — мужчина в соломенной шляпе смущенно улыбнулся. — Это я вспомнил из театра, спектакль «Гамлет». Там так говорилось.

— Нет, неправильно. Гамлет говорит «Йорик», когда держит череп своего шута, — сухонький, стройный старичок положил в кепку несколько трешниц. — Интересно, сколько же стоит велосипед?

Знатоку Шекспира выдали точную ценовую информацию.

Подходили и подходили прохожие, интересовались, что здесь происходит.

Женщина освободилась от своих покупок, вручив авоську Юрику. А сама принялась считать, сколько денег уже собрано. За ней с интересом следили. На лицах появлялись улыбки — любопытные, растерянные, одобрительные, веселые. Появился даже некий азарт, когда женщина, радостно улыбаясь, сказала, что осталось собрать всего каких-то двадцать рублей. Эта сумма нашлась не сразу — последние рубли собирались мелочью, причем почти исключительно медной.

Дружной гурьбой зашли в магазин. Деньги кассирше отсчитала все та же женщина. Сейчас лицо ее преобразилось: из самого обыкновенного оно выглядело так, будто женщину озарил какой-то неземной свет, разгладив круги под глазами, да еще и изменив их — они стали ярче, крупней, будто женщина решилась купить какую-то необыкновенную драгоценность.

Оно и в самом деле было так.

Новенький велосипед выкатили из магазина на улицу. Он блестел никелем, матово отсвечивал черными шинами — почти так же, как у мотоцикла.

— Держи, Юрка, — сказал мужчина, надевая кепку на седую голову.

Юрик взял велосипед за руль, глянул на окружавших его людей.

На лице его застыли грязные бороздки от слез.

— Ну, поезжай, — приободрил его фронтовик.

Юрик оттолкнулся ступней от асфальта, уверенно сел на сиденье и поехал по обочине улицы, рядом с тротуаром.

Отъехав немного, он развернулся и направил велосипед к своим спасителям, еще стоявшим у магазина.

И Юрка сильнее нажал на педали, чтобы велик не вилял, оторвал руки от руля, поднял их вверх, салютуя землякам.

Майдан

Они стояли друг против друга, разделенные метров на десять, если не меньше. Ровный строй милиции — и толпа митингующих, только в первых двух рядах вытянувшихся в ломаную линию. Это были боевики, одетые кто в спортивные куртки, кто в светло-зеленые пятнистые «камуфляжки», в черных лыжных шерстяных шапках, натянутых на головы, с прорезями для глаз и ртов.

Они все ближе подступали к строю бойцов спецподразделения «Беркут», прикрытых светло-серыми щитами. Из-за щитов выступали головы в черных касках с забралами. Они были похожи на участников какого-то нового сериала, наподобие «Звездных войн».

То, что это не киносъемка, убеждали «коктейли Молотова», летящие из-за первых рядов боевиков.

Вот одна из бутылок угодила прямо в бойца «Беркута» и вспыхнула на его плечах и спине ярким пламенем. Боец выбежал из строя, стал сбивать с себя огонь, но он разгорался все сильнее.

Боец упал на мостовую, покатился по разбитому асфальту, так пытаясь погасить горящую одежду. К нему бросились несколько товарищей, ровный строй разломился, как карточный домик, и боевики майдана поспешили воспользоваться этим. Они побежали навстречу «беркутовцам», сомкнулись с ними, стали хвататься за щиты и лупить по каскам битами и металлическими прутьями. У защитников улицы Грушевского, где находилась резиденция Президента Украины, были только резиновые дубинки, и они отмахивались ими, пытались удержать металлические щиты от слишком рьяных боевиков.

Один из нападавших, спортивного телосложения, сильными, тренированными руками вцепился в щит милиционера, вырывая его так, как в детстве ломал забор у одного учителя, который учил детей в школе не «за великую Украйну», не за «героя Бандеру», а за мир и дружбу с москалями, которые когда-то давно боролись с бандеровцами у них на Львовщине.

Милиционер тоже оказался сильным и тренированным. Он врезал нападающему так, что тот невольно схватился за голову. От резкого движения шерстяная шапка задралась, и лицо «западенца» открылось. Он быстро потер ушиб, хотел натянуть шапку. Но потом демонстративно швырнул ее на землю, открыто глядя на противника и намереваясь тоже врезать ему.

Переложил из левой руки в правую металлический прут и крепче сжал его.

— Ну, похлядим, кака у тебя крепка башка! — крикнул он, замахнувшись прутом.

Но противник не отпрянул от удара, а наоборот, приблизился к бандеровцу.

— Петро? - не столько спросил он, сколько подтвердил свое открытие.

Рука нападающего замерла.

— Ты хто?

Беркутовец поднял забрало каски, открыв лицо.

— Иванко?

Они стояли на краю мостовой, а в центре ее уже кипела схватка. Сыпались удары и с той, и с другой стороны. Впрочем, «сторон» уже не было, сражались группами, хотя беркутовцы все же стремились сохранять строй.

Боль, крики, ругательства.

— Брось прут, Петро.

— Ни! Ты ж за москалей!

— Я за порядок, а ты за фашистов.

— Ха! Оболванили тебя, Иванко.

— Може, тебя?

— Ни! Я за Украйну ридную! Поглянь, скильки нас!

И он махнул рукой с прутом в сторону толпы, которая вот-вот должна была смять беркутовцев.

— И чого ты в этой каске, да со щитом? Конец вам, Иванко. Пока не поздно, кидай эту пакость и айда к нам!

Иванко только сжал губы и еще пристальней посмотрел прямо в глаза школьному товарищу, с которым вместе ходили заниматься боевым самбо. Правда, Иванко таскал с собой «планшет», что-то читал, когда другие отдыхали, поэтому не то чтобы дружили, но уважали друг друга. Потому что были первыми бойцами в группе, вместе ездили на соревнования в Киев.

Потянуло резиновой едкой гарью — это майдановцы стали жечь автомобильные шины. Черные полосы дыма стали застилать сражающихся.

Петро и Иванко оказались уже по сю сторону разломанного строя беркутовцев.

Внезапно лицо Иванко исказилось от боли.

Он странно выгнулся, выронив щит.

Петро не сразу понял, что произошло. Лишь увидев, как еще один из беркутовцев упал на асфальт и покатился, крича от боли, он осознал, что откуда-то сверху ведется стрельба.

— Иванко!

Он бросил прут и подхватил ослабевшего товарища, которого подстрелили в спину.

Крепко прижав Иванко к себе, он стал оттаскивать его к дереву, которое росло у тротуара.

— Ты чого, Иванко?!

Он прислонил Иванко к дереву и повернулся, отыскивая кого-нибудь из товарищей, кто бы мог помочь ему. Он знал, что есть боевые девчата, которые имеют перевязочные материалы — они их приготовили на всякий экстренный случай.

И вот такой случай пришел.

Петро отстранился от дерева, пытаясь унести Иванко отсюда, из этого черного смрада, который все больше застилал пространство боя. Он уже положил руку товарища себе на плечо и двинулся вперед, как острая боль пронзила и его спину. Будто какая-то змея вонзилась в него и выпустила изо рта ядовитую жидкость, вмиг растекшуюся по всей спине.

— От гады! Да что ж… творите!

Петро осел на мостовую, не отпуская Иванко.

Получилось так, что они оба сели на мостовую, прижавшись друг к другу и потому не падая.

— Петро, - прошептал Иванко. — Бросай… мене… конец.

— Ни! - отозвался Петро. — Счас… Эй, братцы!

Но голос его в шуме боя никто не услышал.

А черный дым полосами стлался над их головами, слишком близко оказавшимися к мостовой.

Вот Петро глянул на товарища, у которого закрылись глаза.

Еще минуту он смотрел на него, прижимая к себе.

Потом рука его ослабла, повисла, и он опустился на мостовую.

Когда к ним кто ползком, кто вдвое сгибаясь, подобрались товарищи, Петро и Иванко лежали уже не дыша, голова к голове.

А черный дым полосами поднимался выше и выше, над Майданом, над Крещатиком, и гарь оседала на ветвях киевских каштанов — безлистых, черных, мокрых от дождя, ненависти и горя.

14 апреля 2014 г. Великий пост.

Алексей Солоницын