Уже ради этого стоит работать…

если хоть один осужденный пришел к вере… В этом убежден сотрудник Синодального отдела по тюремному служению Московской Патриархии Владимир Шелепов.

Начальник юридического института генерал-майор внутренней службы Роман Анатольевич Ромашов.

В Самарском юридическом институте Федеральной службы исполнения наказаний прошел трехдневный обучающий семинар для Православных священнослужителей, совершающих пастырское служение в местах лишения свободы.

Семинар открыл начальник юридического института генерал-майор внутренней службы Роман Анатольевич Ромашов. Он отметил, что этот семинар проводится по благословению Митрополита Самарского и Сызранского Сергия и по согласованию с Федеральной службой исполнения наказаний. Нужно понимать, что присутствие священнослужителя в местах лишения свободы положительно влияет и воспитывает как осужденных, так и сотрудников ФСИН. И сегодняшний семинар призван служить тому, чтобы лучше и точнее определить задачи священнослужителя в учреждениях исполнения наказаний.

Синодальный отдел по тюремному служению Московской Патриархии на семинаре представлял помощник Председателя отдела полковник внутренней службы в отставке Владимир Николаевич Шелепов. В день открытия семинара он провел презентацию, наглядно иллюстрирующую работу Синодального отдела. Особый интерес у присутствовавших священнослужителей и работников службы исполнения наказания вызвали слова о том, что за рубежом заключенных окормляют тюремные капелланы — специальные священники, освобожденные от всех остальных обязанностей. Такое может быть и в России? — задала я вопрос Владимиру Николаевичу Шелепову.

— Капеллан… — нет, это не русское слово, этот термин в России вряд ли приживется. Есть несколько предложений, как называть этих священнослужителей. Например, священник, который работает в тюрьме на штатной основе… Возможно, будет принято самое простое — тюремный священник. Есть варианты создания тюремного духовенства по типу того, как это делается в Вооруженных силах. Армейский священник введен в штат в качестве заместителя командира части по работе с верующими, там и получает заработную плату.

— В Царской России тюремные священники духовно подчинялись Архиерею, и в то же время они были подначальны тюремной администрации…

— Если ввести священника в штат администрации, то очень вероятно, что значительная часть осужденных отвернется и не пойдет к нему. Существует известное противостояние между администрацией и осужденными. И в то же время священнику необходимо получать заработную плату, на что-то жить, надо же кормить своих детей. Священник кормится от алтаря, от кануна, а в колонии какой канун?

И вот как оплачивать труд тюремного священника? За счет епархии — она может назначить лишь минимальный оклад, на который семьей не прожить. За счет колонии — но сейчас в системе исполнения наказаний, наоборот, идет глобальное сокращение кадров.

В Белоруссии есть — по крайней мере, были, когда я туда приезжал в командировку, — два тюремных священника, которые официально получали зарплату в администрации окормляемых ими учреждений. Но если батюшка причислен к администрации, пойдут ли к нему осужденные? Нет, батюшка на них не «настучит», и осужденные это знают. Но когда батюшка находится в распоряжении начальника колонии и тот может им руководить, это само по себе неправильно! Священник должен быть свободен в своих действиях, и единственное его начальство — духовное.

Перед началом семинара. Помощник Председателя Синодального отдела
по тюремному служению Владимир Николаевич Шелепов среди самарских
священников, окормляющих места лишения свободы.

— В некоторых епархиях на очень бедный приход назначают служить иеромонаха. Ему не приходится заботиться о пропитании семьи…

— Это понятно. Но сколько их, иеромонахов, готовых оставить монастыри и пойти служить в колонии? А ведь колоний и тюрем у нас — больше тысячи! И в каждую колонию нужен священник. Мы провели четыре семинара для священников, окормляющих колонии, и среди них было всего три или четыре иеромонаха. Но все же вопрос с оплатой решается. Президент России предложил, чтобы тюремные священники получали зарплату из фонда — есть такой общественный фонд, главой которого является Президент.

Конечно, уже то, что священник присутствует в колонии, это большое благо. Все отмечают, что сокращается количество самоубийств, правонарушений. Осужденные ведут себя более благопристойно. И ФСИН, и мы ратуем за то, чтобы священник, как врач духовный, постоянно находился в колонии. Чтобы это было его постоянное место пастырского служения, и чтобы в любой день осужденный мог к нему прийти, поговорить, излить душу, исповедаться. Но некоторые священники не могут окормлять колонию постоянно, согласны приходить туда один-два раза в неделю. А так — у них своя паства, свой приход. Получается, что служение в колонии для них дело второстепенное.

— «Белый лебедь», «Черный дельфин»… Красивые названия, а ведь это колонии особого строгого режима. Мы иногда получаем письма от осужденных, отбывающих пожизненное наказание в этих тюрьмах…

— Откуда взялось название «Белый лебедь»? Никто толком и не знает. Возможно, потому что это учреждение в Соликамске Пермского края — «лебединая песня» зэка… Но изображения белого лебедя можно видеть по всей колонии: на ограде с колючей проволокой — лебедь, где-то на стене — белый лебедь из мозаики. Благодаря руководству ФСИН нам с батюшками, участниками одного семинара, удалось побывать в «Белом лебеде». Мы даже смотрели, как заключенных выводят.

— Однажды я видела, как их переводят через дорогу, — это страшно!… По одну сторону дороги выстроились конвоиры с собаками и оружием наготове, а по другую стояли такие же конвоиры и зэки в ватниках. Осужденный шел согнувшись в три погибели, с больно заломленными за спину руками…

— Нет, сейчас даже в колониях строгого режима запретили заворачивать осужденным руки: была жалоба уполномоченному по правам человека, и с прошлого года их выводят, как обычных заключенных. Просто выделяется больший состав сотрудников на одного осужденного.

Владимир Шелепов на семинаре в Самаре.

— Скажите, а вы сами в какой колонии служили?

— Я полковник внутренней службы в отставке. Но в колониях никогда не работал. Условное наказание, исправительные работы, обязательные работы, ограничение (но не лишение!) свободы. Конечно, эта работа очень сильно отличается от службы за колючей проволокой. Я не колонист. По долгу службы я, конечно, бывал в колониях, проводил проверки, но сам в местах лишения свободы не служил. И не жалею об этом, признаюсь.

— Сегодня перед началом семинара вы привели два очень показательных примера…

— Вот почему мы и проводим эти семинары, чтобы священнослужители лучше понимали специфику служения в местах лишениях свободы. Чтобы могли прояснить очень важные для себя вопросы.

В одном городе батюшка пытался в киоте иконы пронести в колонию несколько сотовых телефонов. Не по злому умыслу, не из корыстных соображений, а — по чистоте души, просто не придал особого значения своему поступку. Или такой случай. На конференцию в Москве приезжает из дальнего города молодой священник, окормляющий колонию, и очень радуется тому, что смог приехать. Рассказывает: мельком обмолвился в колонии о том, что в столице проводится конференция по тюремному служению, что много полезного мог бы узнать на ней. Но возможности поехать нет. И вдруг вечером ему звонят: «Батюшка, вы хотите поехать в Москву на конференцию по тюремному служению?» — «Хотеть-то хочу, но не смогу… » — «Нет денег? Не проблема». И назавтра ему передали оплаченные билеты в оба конца. Священник увидел в этом милость Божию. А я потихоньку отозвал его и сказал: «Вот ты сегодня принял помощь зэков и поехал в Москву, а завтра тебе опять позвонят и скажут: батюшка, ты получил помощь из общака — отрабатывай!». Об этом-то он и не подумал. А надо думать. Надо понимать, с кем имеешь дело.

Осужденные, особенно с большим «стажем», умеют найти подход к разным людям. И когда находят эти подходы, потом провоцируют людей. И сотрудников колонии, и шоферов, которые привозят что-то в колонию. В одних случаях они играют на корыстных мотивах: бутылка водки в зоне в несколько раз дороже, чем на воле. Но сколько веревочке ни виться, а конца не миновать. И вместо навара «благодетели» получают реальные сроки.

Другой подход — к батюшке. Приходит осужденный, так искренне изливает душу. «Я вот сижу, а дома так плохо… Написать бы жене письмо, но я стесняюсь — его же будет начальство читать». И добрый батюшка, пожалев страдальца, может согласиться пронести и отправить письмецо. Один раз, другой… А потом его припрут к стенке: «А ты знаешь, что передал на волю маляву, из-за которой с невиновным человеком расправились братки? Его кровь на тебе! Так что помогай нам, не рыпайся… ».

Но есть и другие факты. Не хотелось бы о них говорить — но ведь есть. В одной колонии в тюремный храм приходят сотрудники оперотдела, проходят в алтарь прямо через Царские врата, все там перерывают. Да — в этот храм приходят осужденные, и всякое может быть. И оперативные сотрудники вправе войти в помещение на территории колонии. Но сделать все надо по-человечески! Пригласите батюшку, зайдите там, где положено, вместе все осмотрите. Не оскверняя святыню…

У нас была встреча с начальником Пермского юридического института ФСИН Злобиным. До Перми он работал в Белгороде, был начальником колонии или следственного изолятора — не суть важно. Как-то начальник оперативного отдела ему доложил: «Сергей Иванович, мы сегодня задержали тюремного батюшку. Он пытался пронести на территорию кагор!» Ну да — по правилам, утвержденным соответствующими приказами, запрещено проносить на территорию мест лишения свободы спиртные напитки. Но кагор — это же необходимая часть Литургии!

Ну а Сергей Иванович мудрый человек. Он говорит: «Что ж, задержали — молодцы. А теперь идите, купите ящик кагора и принесите его в храм, чтобы батюшке не приходилось думать о том, как пронести кагор для Богослужения!».

Никто не собирается пить этот кагор, но без него же в церкви, будь она в тюрьме или в обычном приходе, никак нельзя! И к чести нашей системы нужно сказать, все-таки подобные факты в России единичны. Все равно в колониях священники приносят в свои храмы кагор — иначе не могли бы служить Литургию, совершать в них Евхаристию. И только вот недавно было письмо в Синодальный отдел — Правящий Архиерей одной епархии написал, что тюремного священника обыскивают, препятствуют ему пронести в храм, находящийся в зоне, кагор для Богослужения.

— Значит, надо менять сами правила, узаконить пронесение в тюремные храмы всего того, что необходимо для Богослужения!

— Мы переслали это письмо Епископа директору ФСИН России Геннадию Александровичу Корниенко — надеемся, он отреагирует, разошлет какие-то циркуляры.

— Сами вы из верующей семьи?

— Нет, к сожалению. Родители были учителями. Отец, к слову, родом из Самары. Он воевал, три года был в плену, в концлагере. Я последыш — мать родила меня в сорок два года, а отец и еще был старше, так что я родителей потерял давно. Воцерковленными они не были. Жена у меня очень верующая. Вот она меня и подвигала к вере, к Церкви.

Во ФСИНЕ я служил более тридцати лет. Теперь в Синодальном отделе, но это уже совершенно иное служение. Вышел на пенсию, и вот меня пригласили в Синодальный отдел по тюремному служению. Нужны были специалисты ФСИН, притом пенсионеры, потому что зарплата небольшая. И я пришел не думая, что надолго, но так и остался. Работа интересная, встречи интересные, и семинары очень нужные проводим.

Понятно, что если бы я был от Церкви далек, то и в Синодальный отдел не пришел бы, и меня бы сюда не взяли. Но пока вот работаю. Должен сказать, что Синодальный отдел по тюремному служению под руководством Епископа Красногорского Иринарха успешно развивается. У нас много интересных мероприятий, и главное, они приносят пользу для осужденных. Да, не все те, кто в зоне пришел к вере, вернувшись на волю так же будут ходить в церковь. Но если хоть один осужденный в зоне пришел к вере, стал причащаться, и если потом, на свободе, он не пошел убивать, грабить, а пошел в храм, — уже ради этого стоит работать. А таких людей, которые в Церкви увидели свое спасение, не один, не два и не три — сотни. Значит, работаем мы не зря.

Записала Ольга Ларькина.

Фото автора.