Спорный мяч

Рассказ-быль.

За окном поезда сгущались летние сладкие сумерки. Уже выпит был чай, и Андрей Сергеевич собирался залечь на верхнюю полку, чтобы оттуда уже не слезать до самого Саратова. Как вдруг проводница постучала в купе и зычным голосом огласила: «Балашов… Стоянка долгая, десять минут. Успеете купить рыбу и пирожков».

Балашов… И словно не было почти что тридцати пяти лет жизни. Да и была ли она вообще, его жизнь? Все пронеслось так быстро, как в скоростном поезде, почти без остановок. Но эту остановку, в Балашове, он запомнил на всю жизнь…

В ту пору ему исполнилось тринадцать. Он сильно подрос за лето, окреп, хотя все еще и сутулился. И почему-то немного стал походить на башкира. Бабушка даже ласково звала его башкиренок. Под носом повылезли черные и смешные усики, которые он конечно же не брил, а напротив лелеял.

Галина Александровна Лаврина, тренер по теннису, неожиданно предложила ему поехать на соревнования, на открытый чемпионат Саратова. Кто-то из команды отказался ехать, и место освободилось. Правда, с условием, что надо будет не только участвовать в соревновании, но и стать судьей на несколько встреч у другой возрастной категории. Только в этом случае ДЮСШ готов был оплатить поездку. На Андрея никто особенно ставок не делал. Играл он хотя и хорошо для своих лет, но уже понятно было, что это «возрастной» спорт — не будущая профессия, и уж тем более не смысл жизни. И при первой качке весь этот спорт придется выкинуть за борт жизни, словно балласт, как сбрасывают все не слишком нужное с корабля во время шторма. Но пока еще не штормило, он занимался теннисом радостно и с охотой. Иногда добивался успехов и вот уже год-полтора болтался в спортивной школе где-то посередине между середняками и лидерами. Вроде бы и без особенных перспектив в спорте, но иногда удивлял неожиданным результатом. Как вот в недавней игре с Юсуповым, явным фаворитом, у которого давно уже был «первый взрослый» — они три часа ожесточенно перебрасывали мячик над сеткой, пока противник, наконец, выдохся и с треском провалил матч. Эту его победу все запомнили, наверное, потому и пригласила Лаврина именно его в эту поездку в Саратов.

В купе с ним ехали еще три спортсмена. Самый старший, Левченко, уже аспирант (слово это звучало дня мальчика как что-то из области фантастики). Про него говорили (с оттенком юношеского высокомерия), что за всю жизнь он не выпил ни глотка спиртного и ни разу ни с кем не подрался. Саша Жуков, на четыре года старше Андрея, здоровенный и уже совсем взрослый парень, третья ракетка города. И последний — Денис Лаврин, сын тренера. Он вырос на корте, а ракетку начал держать в руке, наверное, даже раньше, чем ложку или карандаш, — один из лучших теннисистов в своем возрасте по стране, кандидат в юношескую сборную СССР. Он был на два года старше Андрея и гораздо выше, сильнее его. Дениса-то и опасался больше всего перед дорогой мальчик. Такого неприятного парня он еще за жизнь свою не встречал. И как это у такой доброй, такой тихой матери вырос такой недобрый сын? У Дениса на лице словно раз и навсегда застыло выражение превосходства.

Все время ждешь от него подвоха. То в спину тебе запулит со всей силы мячом, а потом извинится, скажет, что не нарочно. То обзовет как-то особенно обидно, чтобы у всех вызвать злорадный смех. Когда он появлялся на корте, у Андрея невольно сжималось сердце. Того и гляди, этот «чемпион» выкинет какой-нибудь гаденький фортель. К тому же мать у него была тренером, и это делало его неуязвимым. Правда, Денис очень хорошо знал, над кем можно подтрунивать исподтишка, а с кем лучше дружить. Андрей был в числе первых. Брат Алексей, когда провожал Андрея на поезд, специально зашел в купе — посмотреть на взрослых парней, которые едут так далеко с его младшим братом. И себя показать, не без этого. Молчаливо так намекнуть, что у него, Андрея, есть старший брат. И если не дай Бог обидите чем, по приезде можно ведь и повстречаться.

— Это он чё, брат твой, в этом году школу кончает? — спросил его Жуков, как только поезд тронулся и запыхтел.

— Да, перешел в десятый.

— Значит, мы с ним одногодки, — заключил Жуков и занялся ракеткой. Натягивал особые жильные струны (берег их для важных соревнований) на свою ракетку фирмы «Экспо».

А Денис недобро хмыкнул:

— Нас, что ли, напугать решил? Так у него кишка тонка…

Андрей ничего не ответил. Но вдруг подумал, что, может, и не надо было ему ехать в такой компании. Но эти тревожные мысли быстро ушли под напором новых впечатлений. Ведь что там ни говори, а первый раз он едет в поезде, и едет в такую даль, совсем как взрослый…

Тем более, в купе царило приятное оживление. Все улыбались, шутили, радовались тому, что лето еще не кончилось, и наконец-то все позади, удалось отчалить от привычных забот. Из соседнего купе то и дело заглядывали к ним поочередно сестры-двойняшки Алексеевы, лучшие теннисистки Волгограда. С ними в купе ехала Галина Александровна. Вообще, все начиналось очень хорошо. Первый раз мама отпустила Андрея в такую даль одного. Он даже и не очень надеялся, что отпустит, но как только рассказал ей о соревнованиях, она закрылась на кухне с бабушкой и долго обсуждала с ней это. А потом сказала, что отпустит. Вот только денег в дорогу дать может лишь совсем чуть-чуть, «сколько кот наплакал». Но он на такие условия с радостью согласился. Как-нибудь уж проэкономит, зато посмотрит большой мир. Когда-то надо ведь начинать…

— А не перекинуться ли нам в картишки? — как-то так легко, невзначай и не поймешь кому именно, предложил Денис. И достал колоду. — Сыгранем, а, аспирант?

Левченко покачал головой. Нет, мол, этим не увлекаюсь.

— А ты, Сереж?

— Нет, не хочу. С тобой играть опасно. Ты что на корте, что в картах — зверь.

Тогда он обратился к Андрею:

— Ну, малец, мамка в карты играть не запрещает?

— А на что играть-то? — поинтересовался Андрей. И какой-то странный холодок подобрался к горлу. Недобрый был холодок, но при этом щекочущий. — Денег у меня нет почти.

— Да знаю, с тобой на деньги не разживешься. Мы на другой интерес с тобой сыгранем. Но не на щелбаны же играть? Не дети ведь уже. Давай на желания.

— На какие желания? — удивился подросток.

— Ну, какие у нас желания, сам подумай, — стал разъяснять ему с нехорошей ухмылкой, как маленькому, Денис. — Ну, там, проскакать на одной ножке до тамбура, ну там, еще что-нибудь такое веселое. А?

И положил перед ним колоду.

— В Двадцать одно или в Тысячу? Можно в покер. Ну, идет?

Андрей поглядел на взрослых, словно ища поддержки. Сергей занимался струнами на своей ракетке. Левченко безучастно смотрел в окно. Правда, когда Денис уже начал сдавать, он произнес:

— Не играл бы ты с ним, мальчик.

Но слова его повисли в воздухе. К тому же уже через пять минут Андрей сразу проиграл три «желания», и надо было отыгрываться. Сначала он выиграл пару раз, а потом стал проигрывать одну игру за другой. На них уже с интересом смотрели Левченко и Жуков. Андрей все больше бледнел, сутулился и сжимался. Зато у Дениса все шире разъезжалась по лицу масляная высокомерная ухмылка. Мальчик проиграл более ста желаний уже. И дальше безсмысленно было продолжать. Понял, не выпутаться. И как раз в этот самый момент Денис собрал колоду.

— Все, партия! — сказал он. — На сегодня довольно. Завтра отыграешься, если сможешь.

Помолчал немного, а потом тихо, но жестко и сухо сказал:

— А сейчас сгоняй за чайком. К проводнице. Ну, бегом давай. Шементом! Это мое первое желание. Из ста тринадцати.

Андрей затравленно посмотрел на еще как будто выросшего, словно налившегося гордостью победителя.

— Я… не… пойду… — процедил он, понимая, что все происходящее — это что-то совсем не то, что нужно. Неправильное, случайное. И хочется стереть это все, весь этот вечер в купе, как стирают записи мелом на школьной парте. Чтобы писать наново. Но в этот раз ничто не стиралось. И весь тот добрый мир, в котором было ему так хорошо, так уютно, где бабушка пекла пироги, а брат помогал с алгеброй, вдруг умчался куда-то далеко прочь, и его будет сложно вернуть…

— Это как это ты не пойдешь? — словно не понимая, спросил Денис. — Карточный долг — вещь строгая. Я тебя не заставлял со мной в карты играть. Сам сел. Своей волей. А теперь давай, отрабатывай. Ну, кому говорю, бегом за чаем!

— Но ведь… ты же… не такие желания обещал…

— Желания, пацан, могут быть разные. Я тебя ни в чем не обманул. И ты меня не обманывай. Честно всё отработаешь, я, может, после Саратова тебе оставшиеся желания прощу. А сейчас давай — в пахоту. Постель за мной заправлять. Ужин в номер приносить. Мячики подавать. Это твой карточный долг. С этим взрослые пацаны не шутят. Так ведь, Сергей? — он неожиданно обратился к Жукову, внимательно следившему за всем происходящим.

— Да, пацан, залетел ты крепко. Но карточный долг надо отдавать, кровь из носу, а надо. Тебе об этом каждый скажет. Но ты лучше помалкивай об этом, тебе же лучше будет, — сказал Жуков.

— Слушай, Денис, оставь ты в покое молокососа, — вставил слово Левченко. — Видишь, он как белены объелся. Он ведь не соображал, что делает. Привык с пацанами на щелобаны играть… в песочнице…

— Я бы простил, — полулежа, растянувшись на нижней полке, важно промямлил Лаврин. — Но мне слуга нужен на время соревнований. Не люблю я все сам. Вот и заставляю этих шкетов меня обслуживать. Пусть учатся шестерить. Это им в жизни пригодится. Еще и спасибо скажут потом.

Андрей все это слушал будто из-под воды, когда звуки доносятся приглушенные, оторванные от привычного смысла. И словно не относящиеся ни к кому. В голове проносились самые разные комбинации. Пойти и рассказать все тренеру. Она заступится, просто не может не заступиться. Но ведь это ее сын. Да и долг от этого не исчезнет. Попросить Левченко купить проигранные желания. Потом, в Волгограде, где-нибудь раздобыть денег и с ним расплатиться. Нет, конечно, это совсем не то. Да и Денис вряд ли согласится. Кинуться на него с кулаками… И вдруг в голове что-то вспыхнуло, мигнул ему какой-то неожиданный выход. Вот только сможет ли он все это исполнить? И… хорошо ли это?

Только один вопрос даже и не рассматривался им: шестеркой он не будет. Ни за что.

Он встал и вышел из душного купе, и не понятно было никому из них, пошел ли он к проводнице за чаем, исполнять желание, или же просто вышел вдохнуть кислорода. Следом за ним выскочил Денис.

— Ты куда, малец? Проводница в другой стороне! — крикнул он как слуге. Видимо, входил в роль. Но при этом и рисовался перед более взрослыми товарищами.

Когда Андрей двинулся в другую сторону, Денис убрался в купе.

Что он не будет выполнять никаких желаний, он это знал. Скорее, спрыгнет с поезда, провалится в ночь, в никуда, но ни за что на свете не будет застилать постель этому уроду, не станет выполнять его прихоти. Но какую-то странную власть над собой он уже ощущал. Она была, она давила на него, налегала. И откуда только она взялась? С ней надо было что-то сделать. Надо у него эту власть забрать. Но как?

Проводница дала ему стакан чая. При этом как-то странно посмотрела на него.

— Тебе не жарко, мальчик? — участливо спросила она. — Ты весь красный.

— Нет, все в порядке. Просто душно немного.

Граненый стакан отнес в туалет и там вылил кипяток в унитаз, а потом бережно расколол его об железную полку умывальника. Большой осколок с острием завернул в платок. Скинул ненужные стекляшки и подстаканник в урну.

Только бы они ушли из купе! Только бы тот остался один! Но как это сделать?

Мама всегда говорила ему, что в самых трудных случаях нужно обращаться к Богу. Тайно от всех, чтобы никто не знал и не видел, перекреститься, посмотреть вверх и попросить. Он услышит и сделает. Кто был этот Он, Андрей тогда хорошо не знал. Но выбора не было.

«Господи, ты видишь, меня хотят сделать шестеркой. Но я этого не хочу. Меня обманули, нет, я сам виноват, что дал себя обмануть. Я теперь должен, но я не могу заплатить долг. Но и не заплатить не могу. Только Ты сейчас мне можешь помочь. Больше никто. Сделай так, чтобы те двое ушли из купе, а мы бы остались одни. Ты все можешь, Ты смог сделать так, чтобы папа от нас не ушел совсем (помнишь, я просил Тебя об этом). Потом он все равно ушел, но только это было потом, а тогда… когда он уже собирал вещи… Ты меня услышал. И когда играл с Юсуповым… Ведь ты услышал меня. Помоги и сейчас. Мне так тяжело. Мне страшно…»

Он пошел к проводнице еще за одним стаканом.

Она снова с любопытством посмотрела на мальчика, но на этот раз ничего не сказала.

Вернулся в купе и поставил стакан перед ухмыляющимся Денисом.

— Минус один! — с издевкой произнес он.

— Слышь, отстань от него, — снова обратился к его хозяину Левченко. — Ты видишь, он же не в себе. Ты что, хочешь, чтобы он с поезда спрыгнул? Отвечать придется твоей матери, между прочим.

— Я ему спрыгну! Я его теперь вот так вот за уши держать буду… Да, сопляк?

Андрей молчал, словно опять погрузился под воду. Смотрел на сидящего напротив Дениса, но при этом совсем почти не видел его. В кармане, завернутый в платок, словно бритва, лежал осколок стакана. Острый осколок. Очень удачно откололся кусок. Но надо быть осторожным, ведь если резко дернуться, он может порвать брюки, да и ногу может задеть. И снова в сердце зазвучала молитва: «Боженька, Ты ведь всех сильнее. Они говорят, что Тебя нет, но если бы Тебя не было, с Кем бы тогда бабушка с мамой разговаривали под иконами каждый вечер. Помоги мне…» За этими словами поднимался и все увеличивался немой вопрос, который он боялся прямо себе задать. Сможет ли он, если что, занести этот осколок стакана над своим недругом. И не находил на него ответа.

И вдруг проводница громко, зычно огласила: «Станция Балашов. Стоим десять минут! Успеете купить рыбы и пирожков…»

Андрей понял, что Кто-то там, на самом верху, его услышал. И прореагировал. Теперь оставалось одно — действовать.

Парни засобирались на станцию. Только Денис продолжал по-барски полулежать на полке.

— Слышь, малец, купи мне пирожков пару. Вот деньги, — он протянул медные монеты. — И яблок несколько, если будут. Живей, давай.

Андрей ожег его взглядом, но деньги взял. Молча пошел следом за Сергеем и Левченко. Как только они спрыгнули на платформу, Андрей растворился в толпе торговцев, сделал небольшой круг и юркнул к вагону.

Денис по-прежнему полулежал на койке. Удивленно посмотрел на него и спросил:

— Так быстро? Уже все купил?

Но Андрей не стал отвечать. Он закрыл изнутри купе и быстро, рискуя обрезаться самому, достал платок с осколком. Взял его в руку и сел напротив него.

Денис тоже поднялся и с усмешкой, без страха смотрел на Андрея.

— Ты че, зарезать меня решил? Этой дурью? А не боишься, что я тебе сейчас ата-та по попе сделаю?

Он протянул руку, хотел ладонью провести ему по щеке. Но Андрей отпрянул и резко, судорожно просквозил осколком по воздуху, прочертив какую-то страшную запятую. Денис едва успел отдернуть руку. Нехорошая улыбка стала медленно сходить с холеного лица барчука. Он заметно бледнел. Но все равно еще не мог до конца поверить в серьезность происходящего. Андрей и понимал, что до него не сразу дойдет, если он не сделает чего-то очень решительного.

— Слушай сюда, гад! — Андрей говорил на тяжелом дыхании, задыхаясь от волнения. Вот-вот из его глаз брызнут слезы. Он едва сдерживался, и потому спешил. — Еще раз дернешься, я тебя этой штукой в горло… Ну, дернись, дернись, ну… Давай, гад…

Ему даже вдруг захотелось, чтобы противник протянул руку или двинулся как-то, попытался отобрать у него бритву, тогда бы он… закрыв глаза… У него просто не оставалось другого выхода (Бог знает, что это именно так). А может, он этого бы так и не сделал.

— Ну, давай, дернись. Узнаешь.

Но противник не дернулся. К Денису стало возвращаться самообладание.

— Тебе каждый скажет, что карточный долг надо возвращать… — начал он говорить с ним снова как с «маленьким», словно снисходил до беседы с неровней. — Тебя же снимут с соревнований, солобон. Тебя выкинул из «Спартака». Уж я тебе устрою… Да ты пойми! Сейчас отработаешь, а скоро сам вот так же будешь других шкетов на соревнованиях гонять…

Андрей переложил острие в левую руку, а правой положил перед своим врагом блокнот с авторучкой.

— Вот здесь ты сейчас напишешь, что мой карточный долг тебе выплачен. Весь. И поставишь подпись. Договорились?

— Но ты же…

Андрей переложил острие в правую руку и даже прищурился, словно прицеливаясь ему в кадык. «Только бы он и правда не дернулся…»

И он не дернулся.

Все написал, ругаясь, и поставил подпись. Отодвинул от себя листок.

— Все равно это все туфта. Тебе никто не поверит… — начал было он.

Но юноша оборвал его.

— Число поставь… — хмуро сказал Андрей.

Тот начертил какие-то едва различимые цифры. Андрей забрал этот листок и положил в нагрудный карман рубашки. Бешено колотилось сердце. Встал и открыл купе. Вышел на станцию. Еще было время немного отдышаться.

Когда он вернулся в купе, оно было все забито народом. Там сидела тренер Лаврина, сестры-двойняшки, сам Лаврин, Жуков и Левченко. Андрей сразу понял, что всем известно о том, что между ними случилось. Все замолчали и уставились на него.

Небрежно завернутый в платок большой осколок граненого стакана лежал на столе («Как я мог это забыть!» — пронеслось в сознании Андрея). Платок был испачкан кровью, выходит, Андрей даже и не заметил, как обрезался о стекло.

— Ты хотел… вот этим… моего сына! — воскликнула Лаврина. И в испуганных глазах ее сверкнули слезы.

— Галина Александровна! Я правда не хотел… Просто у меня не было выхода…

Сначала тренер устроила им обоим допрос. Андрей ничего не скрывал, говорил правду. Даже и себя не выгораживал. Только на прямой вопрос тренера, а мог бы он и правда ударить стеклом ее сына, немного замешкавшись, ответил: «не знаю…». Денис угрожал ему, ругался, убеждал всех, что это была просто шутка, мальчика разыгрывали, а он все принял за чистую монету и едва не ударил его осколком… Тренер строго выговаривала Левченко за то, что он, самый взрослый из них, допустил такое. А потом потребовала у Андрея расписку сына. Он сказал, что никому не может ее отдать. Только покажет из своих рук. Тренер кивнула, посмотрела на запись, сделанную ее сыном коряво, очень большими неровными буквами. Прочла и молча отвесила сыну подзатыльник. А потом забрала Дениса в свое купе, поменявшись местами с кем-то из посторонних…

Утром перед прибытием в Саратов Андрею сообщили, что он отстраняется от соревнований. Но остается судить матчи, так как заявка на него уже принята. Денис при этом злорадно ухмыльнулся и показал исподтишка кулак…

Ни в гостинице, ни в автобусе, ни на корте Денис ничем не напоминал ему о случившемся. Хотя Андрей и чувствовал, что тот затаил неистовую злобу. Несколько раз мальчик доставал из сумки расписку врага, разглаживал и читал ее. И даже с трудом верил, что ему это все-таки удалось, скинуть со своих еще слабых плеч такой груз. И как хорошо ощущать себя налегке!

Когда в номере никого не было, он наугад открыл маленькую книжечку с синим мягким переплетом и внутри на папиросной бумаге — «Новый Завет», изданный за рубежом (мама положила в сумку ему эту книгу и предупредила, чтобы он ее никому не показывал). Наугад открыл страницу и, как иногда делала мама, ткнул пальцем, не глядя, в какую-то из строк. Ответ был поразительно точный. Его словно током ударило от приведенных там слов:

«Вы куплены дорогою ценою, не делайтесь рабами человеков…»

«Значит, так было нужно», подумал мальчик, поскорее пряча книгу.

Через три дня Денис Лаврин играл в финале с саратовским спортсменом. Их матч должен был судить Андрей.

— Только попробуй мне не помочь! — шепнул ему в раздевалке Лаврин. — Если я проиграю, тебе не жить…

Андрей не ответил.

Игра началась с преимуществом Дениса. Потом перехватил инициативу саратовец. Играли, в общем, на равных. Денис был техничнее, его противник — опытнее и смелее. И было не ясно, кому предстоит победить. Как раз в тот момент, когда все висело на волоске и был выброшен спорный мяч. Андрей весь сжался на вышке. Понимал: все теперь зависит от его решения. Ему показалось (именно показалось — никто не мог утверждать увереннее), что мяч задел линию. И он поднял руку, крикнул в толпу, что мяч засчитан.

Денис прожег его ненавидящим взглядом. На трибуне всплеснула руками его мать. Саратовцы стали аплодировать.

«Сегодня меня искалечат», — решил он. Но снова подтвердил, что спорный мяч выиграл саратовец. Он сам до конца не знал, прав он или не прав. Но если бы сделал по-другому, не простил бы себе этого.

Денис ударил ракетку оземь. Она треснула. Принесли другую. Вскоре он почти всухую проиграл третий решающий сет.

Уходя с корта, он шепнул Андрею: «Эх, ты, своего засудил…».

Вечером перед отъездом Денис с Жуковым напились. А Андрей все ждал, вжавшись в гостиничную койку, когда тот вспомнит о нем и придет разбираться. Но Денис ввалился в гостиничный номер поздно вечером пьяный и всю ночь его рвало.

Утром перед отъездом он устроил в номере дебош, рвал шторы, мочился в шкаф…

Но Андрею не сказал ни слова.

Обратно летели на самолете.

Когда приехали в Волгоград, Андрей больше не стал ходить на тренировки. Ему несколько раз позвонили со «Спартака», а потом забыли о нем. От кого-то из друзей он узнал, что его там искали дружки Дениса. Да и сам Денис то и дело грозится его отыскать…

Через полгода мать Андрея случайно наткнулась на странный листок, на котором была запись, сделанная чьей-то чужой, нетвердой рукой и кривыми, словно кривляющимися большими буквами. Но ничего не спросила у сына. Он молча взял этот листок, порвал и выкинул в унитаз. И смыл водой.

Потом он встал перед иконой и дал обет Богу никогда в жизни не брать в руки карты.

Спустя почти десять лет Андрей узнал, что Дениса Лаврина со скандалом выгнали из сборной России. Не то за драку, не то еще за что.

А еще спустя десять лет он с приятелем собрался поехать на корт поперекидывать мячик. Тогда теннис уже начал входить в моду.

— У тебя будет лучший спарринг-партнер, — пообещал приятель. — Он даже играл за сборную России. Говорят, он и у первого Президента был одно время спарринг-партнером. Но не удержался почему-то…

Андрей Сергеевич уже знал, кого ему предстоит увидеть.

Денис Лаврин мало изменился, только сильно погрузнел, как это случается с бывшими спортсменами, махнувшими на свою форму рукой. Но выражение лица, наглое, ворчливое, высокомерное, осталось прежним. Того и гляди запустит тебе в спину мячом или как-то гаденько обзовет, чтобы все вокруг так и прыснули от смеха…

Он не узнал в своем партнере старого знакомого. Вежливо поздоровался и стал объяснять правила игры.

— Да я знаю все… — перебил его Андрей Сергеевич. — Ты лучше вот что скажи. Помнишь, в Саратове? Спорный мяч?

Денис удивленно всмотрелся в него, что-то смутно припоминая. И сразу же, за мгновение, между ними вдруг начала вырастать не эта, сегодняшняя, а прежняя иерархия, совсем не соответствующая нынешней. Словно она где-то пряталась все эти годы, не видная никому, но совсем не исчезла — и вдруг начала вылезать наружу. Один вдруг ощутил себя, как тогда, солобоном, другой — старшим пацаном. И им есть что между собой делить.

— Вот так встреча! — воскликнул Денис. — А ты знаешь, что ты тогда наделал? Знаешь, что ты мне всю жизнь сломал?

— Это чем же, интересно узнать, — ответил Андрей, сам удивляясь тому, как своей интонацией напомнил себе того самого «шкета», перед которым Денис положил тогда колоду игральных карт.

— А тем, что все узнали, как я тогда… с тобой… опарфунился. Такое не забывают. И не прощают. Вот так.

Он положил ракетку на землю, бросил мячик и ушел в раздевалку.

— Сам с собой играй!

В Балашове он купил пирожков и яблок. Толпившийся на станции торговый народ за прошедшие с той поры тридцать пять лет не изменился почти. Те же пирожки с картошкой и с мясом, те же засушенные подлещики. Андрей Сергеевич ощущал здесь себя тем самым тринадцатилетним мальчиком с осколком стакана в кармане брюк. Он долго ворочался на верхней полке, все никак не мог заснуть. Но потом все-таки заснул и проспал до самого Саратова.

Антон Жоголев

Рис. Г. Дудичева