‣ Меню 🔍 Разделы
Вход для подписчиков на электронную версию
Введите пароль:

Продолжается Интернет-подписка
на наши издания.

Подпишитесь на Благовест и Лампаду не выходя из дома.

Православный
интернет-магазин





Подписка на рассылку:

Наша библиотека

«Блаженная схимонахиня Мария», Антон Жоголев

«Новые мученики и исповедники Самарского края», Антон Жоголев

«Дымка» (сказочная повесть), Ольга Ларькина

«Всенощная», Наталия Самуилова

Исповедник Православия. Жизнь и труды иеромонаха Никиты (Сапожникова)

«Весь я тоже не умру!»

Завершился земной путь известного самарского поэта Михаила Анищенко.

Завершился земной путь известного самарского поэта Михаила Анищенко.

24 ноября на 63-м году жизни от инфаркта скончался поэт Михаил Всеволодович Анищенко. Один из лучших поэтов не обиженной талантами Самарской земли. А может быть и всей России… Во всяким случае, так считал поэт Евгений Евтушенко. «Михаил Анищенко — лучший подарок читателям поэзии за последние лет тридцать, если не больше», — писал он. К сожалению, большинство наших сограждан ничего не слышали об этом большом поэте. И наверняка бы спутали его, услышав об Анищенко, с гораздо более известным в стране главным санитарным врачом, который носит почти ту же фамилию.

Умер Михаил Анищенко в русском селе с поэтичным названием Шелехметь, где жил последние годы. И потому не случайно многие любители его творчества делают к его фамилии географическую приписку: Анищенко-Шелехметский. Это еще надо суметь — так слиться с родной почвой, с русским селом, чтобы оно стало частью имени…

Он — сумел…

Михаил Анищенко родился в Куйбышеве в 1950 году. Закончил Литературный институт имени Горького. Издал несколько поэтических сборников. Член Союза писателей России. В причудливой биографии поэта был и такой довольно удивительный факт. Во всех некрологах Анищенко указывается, что он «работал фрезеровщиком, слесарем, сантехником, сторожем, журналистом». Все это так, конечно. Но когда мы с ним познакомились, он работал советником Главы города Самары (в ту пору мэром был Г.С. Лиманский). Как уж попал моцартовски-талантливый поэт на административную должность, мне не известно. Из-за отсутствия у нас как тогда, так и теперь «социальных лифтов», это можно было бы назвать каким-то чудом. Хотя в веселые 90-е таких рядовых чудес все-таки происходило немало… Но долго он там не продержался, конечно. Поскучал чуть больше года во властных коридорах и вернулся к прежней нечиновной жизни.

Мы познакомились зимой 1997 года, почти случайно. Просто в ту пору жили по соседству в районе улицы Чернореченской (не лучшее название улицы для поэта — на Черной речке был смертельно ранен на дуэли Пушкин). И тогда встречались мы почти каждое утро. Я бежал на остановку, машины тогда еще не было, — чтобы ехать в редакцию. А он в это же время поэтически-несуетно выгуливал своего большого серого дога. Перебрасывались мы с Михаилом на ходу парой фраз, обсуждали какие-то незначительные новости. И только один раз я спросил его о чем-то более-менее серьезном. Незадолго до нашего знакомства он по благословению Митрополита Иоанна (Снычева) издавал очень патриотичную, русскую, острую газету. Ее тогда широко обсуждали в самых разных кругах. Но вскоре газета закончилась…

И вот я спросил его, почему он прекратил печатать газету.

— Я думал: скажу свое слово, и народ это слово подхватит, понесет и все сразу изменится. Не изменилось! — с грустью сказал он. — И потому я закрыл газету. Не время еще.

Думаю, эта его позиция была весьма характерна для тех романтических лет. Тогда многим из нас казалось, что вот сейчас, вот еще немного — и все у нас наладится. По щучьему веленью! Но не тут-то было… Бог ждет от нас не каких-то эффектных судьбоносных поступков, а черновой, тяжелой, порой неблагодарной пахоты

Вскоре я купил автомобиль и с ним больше не виделся. А может быть, это у него куда-то подевалась собака, и некого стало выгуливать по утрам.

Однажды он принес — всего один раз! — в нашу редакцию подборку своих замечательных стихотворений. Но это были такие стихи, что мы их и спустя 15 лет не забыли. Его стихотворение «Пастушок» вошло в нашу юбилейную книгу «Золотые страницы Благовеста». Особенно помнятся мне последние строки:

И я поднимаю заблудших овец,

Мне большего счастья не надо!

Куда мне вести это стадо, Отец,

Куда мне вести это стадо?

И еще про Царя-Мученика Николая:

Снимите шапки: в небе плачет

Последний русский Государь.

С тех пор мы виделись с ним всего пару раз, на писательских праздниках. Он хотя и кивал мне приветливо, но все же как-то держался особняком. Не очень-то хотел общаться с простыми смертными. Помню, как на поэтическом вечере Анищенко и другой замечательный поэт, Владимир Осипов, через наши головы поэтически перебрасывались друг с другом, как равный с равным, своими замечательными стихами… Видимо, Шелехметь открыла Михаилу Анищенко какие-то новые горизонты. А тому, к кому приблизилось небо, становится скучно с людьми…

Прощевай, моя опушка,

Прощевай, тропа в бору!

Ухожу… Но, словно Пушкин,

Весь я тоже не умру.

Не думаю, что он умер воцерковленным человеком. Не думаю, что он считал себя образцовым Православным. Напротив, даже считаю, что за некоторые его неудачные, необдуманные строки предстоит ему держать ответ перед Всевышним. Но лучшие его стихи, лучшее его русское слово было о Боге и обращено к Богу. Не случайно его отпевали в храме с таким поэтическим именем в честь Веры, Надежды, Любови и матери их Софии. Где само имя храма учит главным Христианским добродетелям. Всю ночь над гробом раба Божия Михаила читали Псалтирь. Словно один, большой Поэт, псалмопевец Царь Давид, напутствовал перед встречей с Господом своего младшего собрата… Так что уроки поэту Михаилу Анищенко не закончились даже с его смертью. Вечная ему память!

Антон Жоголев

Я воду ношу
Я воду ношу, раздвигая сугробы.
Мне воду носить всё трудней и трудней.
Но как бы ни стало и ни было что бы,
Я буду носить её милой моей.
Река холоднее небесного одра.
Я прорубь рублю от зари до зари.
Бери, моя радость, хрустальные вёдра,
Хрусти леденцами, стирай и вари.
Уйду от сугроба, дойду до сугроба,
Три раза позволю себе покурить.
Я воду ношу — до порога, до гроба,
А дальше не знаю, кто будет носить.
А дальше — вот в том-то и смертная мука,
Увижу ли, как ты одна в январе
Стоишь над рекой, как любовь и разлука,
Забыв, что вода замерзает в ведре…
Но это ещё не теперь, и дорога
Протоптана мною в снегу и во мгле…
И смотрит Господь удивлённо и строго,
И знает, зачем я живу на Земле.


Преображение
Я подкову прибью над порогом.
И, забросив за плечи суму,
Буду долго шагать по дорогам
К твоему золотому ярму.


Чуров лес… Чаровница излука…
Боже мой! Колобродя, спеша,
Я не знал, что такое разлука,
Что такое в разлуке — душа.


Я шатался по свету, покуда
Не прошёл этот мир поперёк.
Но теперь я надеюсь на чудо,
Как из клетки сбежавший зверёк.


И мне видится свет над порогом,
Где скажу в предначертанный час:
Я пришёл к тебе с Господом Богом,
Так встречай, как положено, нас!


Гром ударит средь тёмного неба,
Тонкий месяц взойдёт из-за гор.
И, как запах горячего хлеба,
Ты из кухни метнёшься во двор.


Оглядишься тревожно и строго,
Сиротливо замрёшь у плетня…
Но в сиянии Господа Бога
Ты уже не узнаешь меня.

***
И в этот год нам нет прощенья,
Опять дороги спутал бес.
Всё Рождество и всё Крещенье
Солёный дождик льёт с небес.


И в ночь кромешную не спится,
И днём не справиться с тоской.
Чужие вывески и лица
На испоганенной Тверской.


Везде дыханье балагана,
На волоске повисла жизнь.
А возле кладбища реклама
Зовёт покойников в круиз.


Какая страшная усталость!
И ничего не изменить.
За то, что жизнь не состоялась,
Пожалуй, некого винить.


Да и могло ли быть иначе?
Кровавый след уводит в старь…
Снимите шапки. В небе плачет
Последний русский Государь.

***
Обросла столица мхами,
На поток пошли гробы.
Не спасти души стихами
За пределами судьбы.


Там — рога, а здесь — копытца.
Пир в преддверии чумы…
В чёрной хате бы закрыться
Да напиться сулемы.


Не заплачет о поэте
Русь, ушедшая в полон…
В чёрной хате бы… Но дети…
Без опоры, без икон…


Боже правый! Дай мне силы,
Дай мне удали твоей,
Чтоб подняться из могилы
Посреди нетопырей.


Чтобы цепи рвать и сети,
И живьём гореть во мгле,
Чтобы знали наши дети,
Как мы жили на земле.

Половодье
Склоны сопок оползли,
В воду канули деревья.
Пядь за пядью край земли
Приближается к деревне.


Поздно, милый, морщить лоб,
Лодку старую латая.
Это даже не потоп,
Это ненависть святая.


В небе грозно и светло.
Напрочь срезана дорога.
Позабыв про барахло,
Люди вспомнили про Бога.


И сосед мой в небеса
Смотрит грустно, как калека…
За такие вот глаза
Бог и любит человека.

***
Россия, Русь! В тоске величья,
В кругу неверия и лжи,
Меняй одежды и обличья,
Но дух нетронутым держи!


Среди земных и горних множеств,
Объятых тьмою и огнём,
Ты велика, как безнадёжность,
Что в сердце вызрела моём.


Пройдут наркоз и летаргия,
Взойдут из пепла зеленя…
Храни, храни свой дух, Россия,
Хотя бы в сердце у меня!

Элегия
Надрывается ветер заблудший,
Колобродит всю ночь в камыше.
И чем хуже погода, тем лучше
Почему-то теперь на душе.


Ничего, я с дороги не сбился,
И совсем не знаком с ворожбой.
Я в счастливой рубахе родился
И снимал её только с тобой.


А теперь возле дома слепого
Я хожу, словно вор, без огня…
Хорошо, что ты любишь другого,
Как когда-то любила меня.


Хорошо, что без боли и страху
Ты мне машешь рукой на ходу,
Что мою голубую рубаху
Носит пугало в вашем саду.

Богородка
Будет мало надежды и света.
И в смешной перелётной тоске
Ты меня, не признав за поэта,
По задворкам проводишь к реке.
И, прощаясь у старенькой лодки,
Как упавшую с неба зарю,
Семь соцветий травы богородки
Я на память тебе подарю.
Уходящему дню потакая,
Ты мне скажешь над тёмной рекой:
— Что за травка смешная такая,
Никогда не видала такой!
Засмеёшься и спустишься в лодку,
Уплывёшь в колдовской городок.
И поставишь траву богородку
На окно, что глядит на восток.
Я писать тебе писем не буду,
Я ведь знаю, куда ты гребешь…
И меня, как простую простуду,
Ты, наверное, переживёшь.
Но однажды — печально и кротко,
В час, когда я умру без тебя,
Расцветёт на окне богородка,
Словно память того сентября,
Где, недолгому дню потакая,
Ты смеялась над чёрной рекой:
— Что за странная травка такая,
Никогда не видала такой!

В поезде
Мне ни чаю, ни водки не надо.
Всё проходит: хмелей — не хмелей.
Как поэт, убежавший из ада,
Я печально смотрю на людей.
Они ждут небывалого чуда,
Их волнует ночная езда…
Я не с ними. Я еду оттуда.
А они ещё едут туда.

Запомни
Вот так вся жизнь — круги и петли,
Туман, мерцающий вдали…
Куда спешить тебе? Помедли,
Постой на краешке земли.


Одно мгновение хотя бы
Не забывай в стране чужой:
Стоит вода, стоит сентябрь,
Стоит звезда над головой.

Дьякон
Возле церкви, на Полянке,
Где торговля и разбой,
Не с похмелья, не по пьянке
Плачет дьякон с бородой.
Под усмешки и улыбки
Тех, кто выдержан и крут,
Его слёзы, как улитки,
Во все стороны ползут.
Плачет батюшка воочью,
Плачет долго, словно спит.
Что ты плачешь, милый отче?
— Я всё понял… — говорит.
Он стоит худой, безвестный,
Сам с собою не в ладу.
Но сияет крест наперсный,
Словно праведник в аду.
Кто-то злится и зевает,
Уходя отсюда вон…
Ну, а тот, кто понимает,
Плачет так же, как и он.

Пускай!
Забудь слова, приметы, лица,
И, счёты с миром не сводя,
Попробуй взять и раствориться
В холодных капельках дождя.
Попробуй тихо, неумело
Войти в деревья и ветра.
Пусть без тебя побудет тело
На мокрой лавке до утра.
Пускай тебе легко летится
Над безпризорною судьбой,
Пускай сверчки, цветы и птицы
Легко становятся тобой.
Лети божественным созданьем,
Позёмкой лунною пыля,
Когда одним твоим дыханьем
Согреты небо и земля.
И пусть, как ниточка, порвётся
Нездешней жизни волшебство…
Но в тело грешное вернётся
Не то, что вышло из него.
Отныне в нём легко и строго
Огонь божественный горит.
Плывёт туман. Пылит дорога.
Звезда с звездою говорит.

***
Хотя б напоследок — у гроба,
Над вечным посевом костей,
Подняться на цыпочки, чтобы
Стать выше проклятых страстей.


Подняться туда, где и должно
Всю жизнь находиться душе.
Но это уже невозможно,
Почти невозможно уже.

Прощевай
Прощевай, моя опушка,
Прощевай, тропа в бору!
Ухожу… Но, словно Пушкин,
Весь я тоже не умру.


Положил себя, как требу,
Я на камушек лесной…
Журавли летят по небу,
Словно ангелы — за мной.


В час распада и распыла
Грешный мир нам не указ.
Не страшусь… Всё это было
И со мною много раз.


Поклонюсь Борису, Глебу…
И над Родиной святой
Буду гром возить по небу
На телеге золотой!

Курочка Ряба
Наталье Бобровой
Старик и старуха у печки сидят,
И тихо о жизни они говорят.
— Земля погибает от крови и зла…
— А Курочка Ряба яичко снесла…
— Река обмелела и лодка сгнила…
— А Курочка Ряба яичко снесла…
— Твой сын куролесит похлеще козла…
— А Курочка Ряба яичко снесла…
— Обрушится небо, Бог вновь к нам придет…
— А Курочка Ряба яичко снесёт…
— Да где же снесёт, коли лопнет земля?
— Найдёт, где снести, поперечная тля!
Снесёт под сиренью и возле крыльца…
— Так что же, старуха, не будет конца?
— Не знаю, не знаю… Но ты помолчи…
И молча сидят у горячей печи.
Сидят и молчат под скорлупкой яйца
И нет нам начала, и нет нам конца.

Сон в мёртвой деревне
Разомкнётся мой круг. И опять безпощадные пальцы
Веки Вию подымут. Он выдохнет: — Вижу его!
И почувствую я, что с земли мне уже не подняться,
И увижу всю Русь, где уже моего — ничего…


Ничего? Это бред! Это бред, что приподняты веки!
Я подумаю так. Но за несколько жутких минут
Пожелтеют леса. Вспять рванут почерневшие реки,
И до пояса в землю забитые избы уйдут.


И подумаю я: — Не страшусь, что приспела могила!
Но, родная земля, за какие-такие грехи
Душит так же, как раньше, в полях нас нечистая сила,
Но уже не поют так, как раньше, твои петухи?


И проснусь на лугу, где заря лебеду оросила,
Где под каждой берёзой ключи ледяные журчат…
Ну и сон увидал! Но всё ближе нечистая сила…
О, родная земля, отчего петухи не кричат?

***
В зоне заклятого круга
Я объяснить не могу
Ненависть лучшего друга,
Теплые чувства к врагу.


Память проходит по венам,
Ночи проходят без сна.
Жизнь, словно явка с повинной,
Мне в наказанье дана.


Господи, так не бывает,
Господи, что за туман?!
Поезд в Москву прибывает,
А за окном — Магадан.


Стынут в потемках солдаты,
Судьбы идут на излом;
Трижды забытые даты
Стянуты мертвым узлом.


Вот оно — место для казни,
Прежние трупы во рву…
Господи! Я ведь на праздник
Ехал с женою в Москву!


Что же напуган зевака,
Кто там стоит за спиной?..
Словно выходят из мрака
Люди, убитые мной.


Словно под яркие вспышки
Старый кондитер на торт
Лепит бараки и вышки,
Сопки и Ванинский порт.


Ваньки, Борисы и Кацы,
Баржи, могилы, кресты…
Воздух царапают пальцы,
Рвутся от ужаса рты.


И под тоской журавлиной
Длится в безвинной судьбе
Вечная явка с повинной
К Родине, к Богу, к себе.

Вишенка
Наклонилась вишенка.
Смотрит и сопит.
Михаил Анищенко
Спит себе и спит.


День уже кончается.
Сына ищет мать.
А над ним качается
Божья благодать.


И звучит над кручами
Голос неземной:
«Это сын мой мученик,
Пьяный и босой».


И заходит солнышко
За гнилой умёт.
И всё так же матушка
Сына не найдёт.


Даром эта лишенка
Бродит по Руси.
Михаил Анищенко,
Господи, спаси…

Михаил Анищенко.

3345
Понравилось? Поделитесь с другими:
См. также:
1
5
3 комментария

Оставьте ваш вопрос или комментарий:

Ваше имя: Ваш e-mail:
Содержание:
Жирный
Цитата
: )
Введите код:

Закрыть






Православный
интернет-магазин



Подписка на рассылку:



Вход для подписчиков на электронную версию

Введите пароль:
Пожертвование на портал Православной газеты "Благовест":

Вы можете пожертвовать:

Другую сумму


Яндекс.Метрика © 1999—2024 Портал Православной газеты «Благовест», Наши авторы

Использование материалов сайта возможно только с письменного разрешения редакции.
По вопросам публикации своих материалов, сотрудничества и рекламы пишите по адресу blago91@mail.ru