‣ Меню 🔍 Разделы
Вход для подписчиков на электронную версию
Введите пароль:

Продолжается Интернет-подписка
на наши издания.

Подпишитесь на Благовест и Лампаду не выходя из дома.

Православный
интернет-магазин





Подписка на рассылку:

Наша библиотека

«Блаженная схимонахиня Мария», Антон Жоголев

«Новые мученики и исповедники Самарского края», Антон Жоголев

«Дымка» (сказочная повесть), Ольга Ларькина

«Всенощная», Наталия Самуилова

Исповедник Православия. Жизнь и труды иеромонаха Никиты (Сапожникова)

В память о погибших близких

В самарском парке имени Юрия Гагарина на месте массовых захоронений расстрелянных в 1930-е годы заключенных открыт памятник жертвам политических репрессий.

Памятник жертвам политических репрессий установлен в самарском парке им. Гагарина на месте, где захоронены тысячи убиенных в 30-е годы политических заключенных.

В самарском парке имени Юрия Гагарина на месте массовых захоронений расстрелянных в 1930-е годы заключенных открыт памятник жертвам политических репрессий.

С утра над городом тихо плакал дождь, словно небо переполнилось скорбью многих тысяч людей, для которых 30 октября вот уже двадцать один год — особенный день. День памяти жертв политических репрессий.

Двадцать лет в самарском парке имени Гагарина стояла памятная стела, на которой были высечены слова о том, что в 30-е годы прошлого века здесь были массовые захоронения убиенных заключенных. Значительная часть территории этого парка, разбитого в конце 70-х годов, была большой братской могилой. Теперь этой стелы нет — ее демонтировали, чтобы установить новый памятник, выполненный Заслуженным художником России, председателем Самарского регионального отделения Союза художников России Иваном Ивановичем Мельниковым. Открытие памятника и приурочили к горькой памятной дате — 30 октября.

Задолго до начала митинга у высокого изваяния, накрытого белым полотном, зазвучала скорбная и торжественная музыка, в почетном карауле застыли молодые солдаты. И на площадке перед скульптурной композицией собрались в большинстве своем пожилые и очень пожилые люди. Те, кого эта боль не просто коснулась — накрыла черным крылом.

Вспоминает Валентина Петровна Федосеева:

— И родители мои, Петр и Агапия, и их родители — мои дедушки и бабушки со своими детьми — все были репрессированы. Наша семья была родом из Исаклинского района Самарской области. Дед и бабушка по маминой линии Филимон и Мария Блиновы, по отцовской — Степан и Евфросиния Абросимовы. Все они были раскулачены со своими семьями. Всех сослали в Казахстан, на погибель. Нам сейчас здесь стоять неуютно, на ветру и под дождичком, а им, голодным, разутым-раздетым в лютую стужу, какие муки пришлось там пережить?.. У бабушки было шестнадцать человек детей, а выжили только четверо. Сейчас, конечно, и они уже ушли в мир иной, в Царство Небесное.

Мою маму оставили в деревне одну — совсем девчонку. Даже не разрешали жить в своей избе, ютилась где придется. И в школе учиться ей не позволяли: кулачка, из семьи врагов народа. Чтобы выжить, пришлось ей просить подаяние. Ходила от деревни к деревне и собирала милостыню… Где подадут, а где пригрозят спустить собак…

Валентину Петровну бережно поддерживает под руку Тамара Павловна Сухарева, дочь ее доброй подруги и сотрудницы по Свято-Троицкому храму Елизаветы Никитичны Ильиной. Дневниковые записи Елизаветы Никитичны, прошедшей через ад сталинского лагеря, публикуются в десятом номере нашего журнала «Лампада».

— Как жаль, что мама не дожила до этого дня… Хоть она и не ходила последние годы, я рассказала бы ей обо всем увиденном, и она бы так порадовалась, словно сама побыла здесь с нами, — сказала Тамара Павловна.

Тамара Павловна Сухарева (слева) родилась в одном из лагерей ГУЛАГа, в казахстанской степи. Родственники подруги ее матери Валентины Петровны Федосеевой (она на снимке справа) тоже были репрессированы…

А Валентина Петровна спросила, неужели и мои родственники тоже были репрессированы.

— Я пришла сюда как журналистка. Но мой прадед Фирс Иванович Чердинцев расстрелян за веру где-то в Красноярске — далеко от своего родного Оренбуржья…

Сколько безымянных могил рассеяно по русской земле! Сколько их уже сравнялось с землей…

Еще когда шла по дорожке парка к памятнику, встретила двух юношей с цветами. Наверное, потомки репрессированных. А чуть позже увидела, как стройная девушка с неохватным букетом красных гвоздик обходит стоящих на площадке и каждому вручает по цветку — чтобы было чем почтить память своих близких. Хотя многие и сами принесли с собой букеты нежных роз и белых хризантем, а кто-то — и восковые свечи.

Оказывается, выстроившиеся за оградой парка автобусы привезли сюда некогда репрессированных и их родственников из разных районов города — а когда мероприятие закончится, эти же автобусы увезут их обратно. Трогательная и далеко не лишняя забота!


Но вот смолкает громкая музыка, и Глава города Самары Дмитрий Игоревич Азаров подходит к микрофону. И говорит о том, что «сегодня мы собрались здесь, чтобы почтить память невинно пострадавших в 30-40-е годы прошлого столетия. Сегодня мы здесь, чтобы никогда больше в нашей стране не произошло того, что произошло в те далекие годы. Сегодня, находясь здесь, я испытываю смешанные чувства. С одной стороны, это конечно же чувство скорби, покаяния. С другой стороны я испытываю чувство радости. Потому что сегодня собралось тут очень много замечательных людей. Потому что в нашем обществе есть здоровые силы. И все больше и больше людей понимает, какое преступление произошло тогда, и которые понимают, как важно чтить память об этих невинно пострадавших людях, обвиненных зачастую без суда и следствия и казненных на территории нашего города…»

А было в ту пору казнено в нашем городе свыше пяти тысяч человек, всего же здесь репрессировано более 60 тысяч человек. Свыше 700 тысяч человек репрессировано в России. И это только по официальным данным! Такие цифры привел в своем выступлении член городской общественной организации «Реабилитация» участник Великой Отечественной войны, дважды репрессированный Геннадий Петрович Семенов.

— Сколько расстрелянных, сколько осужденных,
Сколько сосланных, сколько погубленных.
Сколько люду погибло в ужасной голой степи,
но никто не понес наказанья и не был за это в ответе.

Сколько пролито крови и слез,
Аж под кожей пробивает мороз… -

читал он безыскусные строки своего стихотворения.

А председатель городской организации «Реабилитация» Александр Петрович Шмаков напомнил о том, что руками политических заключенных Безымянлага и других лагерей в военное лихолетье в невозможно короткие сроки были построены заводы на Безымянке. В Самару, в ту пору Куйбышев, были эвакуированы крупнейшие авиационные, металлургические, моторостроительные предприятия. Надо было построить заводские корпуса, смонтировать оборудование и наладить выпуск боевой техники буквально в считанные дни. И все было сделано, и штурмовики-Илы вскоре сходили со стапелей Куйбышевского авиационного завода.

И самая большая тяжесть по строительству заводов легла на плечи заключенных:

— Эти люди — страдальцы невероятные. Жили чуть ли не под открытым небом. Можете себе представить: в бараках была температура плюс 3 градуса. Как можно было в таких нечеловеческих условиях жить? Да еще и трудиться в голоде и холоде, не зная отдыха… Когда запускали заводы в ноябре-декабре 41-го года, умерло почти три тысячи двести человек!


Из адреса от Губернатора Самарской области Николая Ивановича Меркушкина:

— Вот уже третье десятилетие в предпоследний день октября в нашей стране отмечается скорбная дата: день памяти жертв политических репрессий. Это напоминание о драматических страницах истории России. Мы склоняем головы и скорбим о тех, кто был безвинно осужден, выражаем сочувствие тем, кто потерял своих родных и близких. Трудно передать словами глубину трагедии, которую пришлось пережить нескольким поколениям наших соотечественников. Репрессии охватили все регионы и все без исключения слои общества. Политический террор сказался на судьбах миллионов граждан разных национальностей, возрастов, профессий. В тот страшный период они сумели сохранить силу духа и веру в справедливость. Даже понеся незаслуженное наказание, большинство из них, оставив обиды, многие годы самоотверженно трудилось на благо страны. Нам нельзя забывать горьких уроков прошлого. Нужно сделать все, чтобы такое никогда не повторилось. Именно этой цели служит открытие в Самаре скульптурной композиции в память о жертвах политических репрессий. Тем, кто прошел через эти тяжелые испытания, искренне желаю здоровья, мира, спокойствия, семейного благополучия и долгих лет жизни.


И вновь величаво звучит музыка — Лунная соната Бетховена. Дмитрий Игоревич Азаров и Александр Петрович Шмаков снимают покрывало со скульптурной композиции.

И взорам сотен людей предстает бронзовая фигура сидящего человека с обнаженным торсом и мускулистыми руками, а на голове его — терновый венец («Как у Христа!» — выдохнул кто-то из стоящих рядом), переходящий в моток колючей проволоки. Горькие строки на камне:

Ни холмика, ни имени, ни даты.
О Родина! Заплачь и ты о них.
Ведь эти жертвы — и твои утраты,
И лучшие из сыновей твоих.

Мэр города Дмитрий Игоревич Азаров и Александр Петрович Шмаков первыми возложили к подножию памятника корзину цветов. Потом и другие заспешили со своими цветами. И в этой сутолоке многие успевали остановиться и с поклоном перекреститься, прежде чем положить цветы или восковую свечу. Я видела неудержимо бегущие слезы на многих лицах. И эти слезы сгладили впечатление от показавшегося мне не слишком удачным памятника.


Подхожу к Главе города Дмитрию Азарову:

— Дмитрий Игоревич, скажите, в вашем роду тоже были репрессированные?

— Да. Но пока еще не все материалы открыты…

Пожилая женщина — соседка называла ее Верой Петровной — протиснулась ближе к мэру, чтобы горячо поблагодарить его за отзывчивость, за все, что делает он для людей, безвинно перенесших сталинские репрессии. И сама стушевалась: «Я, наверное, зря вылезла… Не умею говорить…» — «Да все ты правильно сказала, не переживай!» — успокоила ее подруга.

Протоиерей Максим Кокарев — правнук репрессированного священника, протоиерея Иоанна Фомичева.

Елена Брендель задала Главе города вопрос, почему у репрессированных по сравнению с другими категориями льготников так мало льгот. И Дмитрий Игоревич пообещал заняться этим вопросом.


Вспоминает
Валентина Григорьевна Крапивина :

— Завтра исполняется ровно 75 лет со дня гибели моего деда! Мой дед Федот Иванович Крапивин был расстрелян в Оренбурге — мы жили в селе Дмитриевка Александровского района Оренбургской области. Отец мой Григорий Федотович всю жизнь искал своего отца — или хотя бы какие-то сведения о его судьбе. К сожалению, так и не дождался документа о его реабилитации. В 1996 году этот документ получила — дождалась! — вторая дочь Федота Ивановича Ирина Федотовна Коротаева, тетя Ариша. Она прожила без двадцати дней 95 лет. И незадолго до смерти она узнала, что ее отец реабилитирован, признан невинно пострадавшим.

«Прокуратура Оренбургской области

Справка № 13-96 от 24 января 1996 г.

О признании пострадавшим от политических репрессий

дана Коротаевой Ирине Федотовне 1913 г.р. с. Дмитриевка Александровского района Оренбургской области в том, что она является дочерью Крапивина Федота Ивановича рождения 1878 г., репрессированного 31.10.37 г. Осужден тройкой УНКД Оренбургской области к расстрелу с конфискацией лично принадлежащего ему имущества. Реабилитирован 10.08.89».


Восемнадцать человек — целая «контрреволюционная организация» — из нашего села были арестованы в первый день Светлой Пасхи 1937 года! Федот Иванович с супругой, моей бабушкой, были на Пасхальной всенощной в храме, освятили куличи. Но очень устали и не стали разговляться, прилегли отдохнуть. И впервые в жизни они проспали, не пошли к заутрене… Дед так и не отведал пасхальной трапезы: в этот же день его взяли… Бабушка Варвара Васильевна осталась с тремя несовершеннолетними детьми — две старшие дочери были уже замужем…

Деда забрали 2 мая, на Пасху, а расстреляли осенью, почти через полгода, 31 октября того же 37 года. И оказывается, все это время он был в Оренбурге, в 140 километрах от родного села. Как хотелось моему папе отыскать, повидать своего отца, проститься с ним. Если бы он только знал, что отец сидит в Оренбурге, пешком дошел бы, не то что доехать.

Все у их семьи отобрали. Уже вернувшись с фронта, папа ездил в Москву добиваться хоть какой-то справедливости. Мой отец на фронте пережил блокаду Ленинграда, получил тяжелое осколочное ранение в живот — он был сапером — и 4 месяца лежал в госпитале. И только после того, как он, фронтовик, попал на прием к Калинину, Крапивины были восстановлены в правах на дом. Хоть и изуродованный, обезображенный, дом вернули.

А после ареста Федота Ивановича его семье, лишенной всего, что имели, пришлось жить в бане. Удалось спасти сундук с добром — у сестер были отрезы хороших тканей, красивые полушалки. И вот они скитались по соседним хуторам и меняли свои вещи на кусок хлеба. А папа писал иконы и в близлежащих деревнях менял на продукты. Вот и у меня дома сейчас висит написанная папой 63 года назад икона — Казанская Божия Матушка… Не то чтобы он был настолько уж глубоко верующим, но — писал святые лики. Я уже в Самаре жила, поехала домой навестить родных и слышу, в автобусе старушки одна у другой спрашивают: «Это чья же?» — «Да это же дочь Гриши, который иконы писал, ты глянь, как она на него схожа!..»

Дед Федот — вот он был очень верующим, и его дочери тоже. Он говорил, что надо идти в церковь не дожидаясь, когда колокола зазвонят. Когда его арестовали, ему было 59 лет. А арестовали — я всегда считала, что за веру, но няня, я так с детства называю дочь тети Ариши Анну Епифановну Бровикову, рассказала другое. Дело в том, что они жили зажиточно — дочери взрослые, работящие, папе 16 лет. Был у них большой деревянный дом (так ведь и детей сколько!), держали три лошади и три коровы. У них было большое поле, которое они засеивали, если не ошибаюсь, чечевицей, сеяли рожь и пшеницу. На сезонные работы дед Федот нанимал работника, из года в год одного и того же. В ту пору и людей с меньшим достатком объявляли кулаками и отправляли в ссылку.

Среди тех восемнадцати арестованных был священник, он же земский врач — не знаю, имел ли он специальность врача, но помогал людям, лечил их. И если нашего деда арестовали за «богатство», священника за веру, то были и те, кого арестовали просто ни за что. На одного сельчанина написал клеветнический донос пастух, с которым он из-за чего-то не поладил. Было такое…

Вместе с нашим дедом был арестован Андрей Гаврилович Леньшин. И помня об этом, папа всю жизнь дружил с его сыном Василием Андреевичем.

Няня была в Зауральной роще, где похоронены тысячи убиенных оренбуржцев, а я пока не смогла. Мама последние годы жизни была слабенькой, и я с ней почти не разлучалась, старалась не оставлять одну.

Кстати, няня тоже много лет выписывает «Благовест» и будет рада прочитать в любимой газете о своем убиенном дедушке.

Недавно в Александровку привозили частицу мощей блаженной Матронушки. И няня поехала в Александровку в церковь. Подошла к батюшке Роману со своей печалью: «Как нам быть? Ведь, наверное, мой дед даже не отпет?» — «Конечно, скорее всего, не отпет, — ответил священник. — Но вы не безпокойтесь, я его отпою в Димитриевскую Родительскую субботу, и вашу земельку определю, как надо». И я хочу в этот день позвонить отцу Роману, поблагодарить его от всей нашей большой семьи.


…Самое удивительное и, наверное, промыслительное, что мы совершенно случайно встретились с Валентиной Григорьевной Крапивиной на следующий вечер. В тот самый скорбный день 75-летия со дня расстрела ее деда, Федота Ивановича Крапивина. И я пообещала обязательно помянуть в кругу семьи невинно убиенного Феодота…

А Валентина Григорьевна дополнила свой рассказ:

— Тогда же, летом 1937 года, коммунисты решили уничтожить в Дмитриевке церковь. Эта церковь была известна на всю округу, в нее приходили помолиться верующие не только нашего села, но и из окрестных деревень и хуторов. Весть о предстоящем уничтожении церкви разнеслась по всему селу. Люди приготовились идти к церкви, чтобы спасти хоть что-нибудь из святынь. С вечера молились, плакали, не ложились спать.

А Господь распорядился иначе. Около полуночи разразилась гроза, и от удара молнии храм загорелся. Сбежавшиеся люди были потрясены случившимся. Стаи птиц, доселе невиданных в этих краях, метались над горящими куполами церкви и кричали так, что люди столбенели. Потом в селе говорили, что это Ангелы скорбели о святой церкви, которая сгорела дотла. Ведь сил защитить ее у людей не было… Но фундамент остался цел и до сих пор! Как ни пытались его разобрать, ничего у безбожников не вышло.

Несколько икон все же удалось спасти, они передаются в селах по наследству.

Не стало церкви, и постепенно Дмитриевка пришла в запустение, осталось только несколько домов. И это — от села, где еще до 80-х годов были больница, аптека, школа со своими талантливыми, образованными учителями, магазинами, избой-читальней и сельским клубом. Огромные поля засевались пшеницей, рожью, овсом, гречкой, подсолнечником, луга — люцерной и эспарцетом. Были здесь и большой огород, бахча, пасека; имелись мельница, маслобойня, кузница, шерстобитка, конюшни с хорошими лошадьми. У каждого хозяина был дом, подворье со всевозможной живностью. Рождалось много детей — здоровых, умных, крепких, они стремились к знаниям и хорошо работали, заботились о стариках. Неужели все это — в прошлом?..


Еще одна удивительная встреча. Пожилая женщина по имени Нина живет неподалеку от парка. По болезни она давно уже почти никуда не ходит, и вот пришла в парк имени Гагарина на открытие памятника жертвам политических репрессий в надежде увидеть кого-либо из сотрудников газеты «Благовест». А еще очень хотелось ей увидеть священника Виталия Германова, настоятеля храма в честь Самарских Святых.

Конечно, привело ее сюда и желание помянуть своих родственников, которые тоже пострадали в годы репрессий. И все желания исполнились!

Нина рассказала о том, как ей в трудной ситуации очень помог тогда только что прославленный самарский святой — праведный Александр Чагринский:

— У меня муж сильно пил, и никакое лечение не помогало. Я молилась, просила помощи Божией.

И вот в октябре 2001 года я прочитала в «Благовесте» о том, что протоиерей Александр Юнгеров был канонизирован как святой праведный Александр Чагринский. И той же ночью он приснился мне. Дает мне маленькую просфорочку. Я спрашиваю: а когда можно ее съесть? А батюшка Александр отвечает: «Да прямо сейчас!».

Я проснулась с чувством несказанной благодати. И с этого времени муж перестал пить! Так помог мне святой праведный Александр Чагринский!


Вспоминает Петр Иванович Литвинов:

— Моего отца забрали 27 декабря 1937 года, а 26 января 38-го его расстреляли. Нас у матери было пятеро детей, старшей сестре 9 лет, мне — 10 месяцев было. На протяжении многих лет нам приходилось жить с тем клеймом, что наш отец — враг народа. Но в 1958 году областной суд Самарской области вынес постановление о том, что отец мой Иван Федорович Литвинов не виноват ни в чем.

Его забрали — и ни слуху ни духу, много лет мы ничего не знали о его судьбе. А потом, мне лет двенадцать уже было, я пришел в управление КГБ и спросил, где мой отец. Мне сказали, что отец умер в лагерях на севере. На самом деле он был расстрелян — как раз здесь, на бывших чекистских дачах, и захоронен в братской могиле.

— Как же вы осмелились в двенадцать лет, мальчишкой, пойти в здание КГБ?

— Так вот и осмелился. Столько лет ничего не знать об отце… Меня не хотели пускать, не хотели ничего говорить. Подполковник грозил мне пистолетом. Но я сказал: стреляйте, делайте что хотите, но скажите, где мой отец, что с ним. Так я узнал хотя бы, что отца уже нет в живых. Потом нам присылали справку, что он умер в лагере от крупозного воспаления легких, и только через многие годы я смог увидеть «дело» своего отца — и узнать всю правду. От нас скрывали даже то, что он убит, скрывали, где его казнили. И мы не могли прийти на его могилу, которая вот она — совсем рядом, где-то под нашими ногами в парке, а не на далеком севере.

— А за что он был арестован? За антисоветскую агитацию или признали кулаком?

— Врагом народа… Жили мы в селе Малая Малышевка Кинельского района Куйбышевской области, он был там председателем колхоза. Его обвинили по 58-й статье пункт 1 — «организация контрреволюционной деятельности». Но вина его была совсем не в этом, никакой контрреволюционной организации не было. Он был виноват в том, что люди в его колхозе жили лучше, чем в других местах, что заботился о них. Урожай снимут, и он первым делом, конечно, выполнял плановые заготовки, а потом старался обезпечить нормальную жизнь своим односельчанам. От него требовали выгребать на сверхплановую сдачу все до самого донышка, не оставляя зерна колхозникам. Но он отказался: нельзя оставлять людей без хлеба. Вот, видимо, за эту строптивость и пострадал. Так и получилось, что пострадал он за людей. По-евангельски — отдал душу «за други своя»…


…Незнакомая женщина смотрит участливо:

— Простите, у вас все хорошо, вам не плохо?

— Нет, а что со мной не так?

— Вижу, вы бледненькая… Я ведь врач. Смотрю, не нужна ли кому-то моя помощь.

Благодарю добрую Ольгу Александровну: ничего не нужно. И она продолжает вглядываться в заплаканные лица, готовая в любую минуту помочь тем, кому слишком трудно справиться с разрывающей сердце болью.


Клирик Свято-Никольского храма протоиерей Максим Кокарев
был на открытии памятника с самого начала. И я спросила:

— У вас ведь в роду тоже был репрессированный священнослужитель — протоиерей Иоанн Фомичев?

— Да, это мой прадед. Он тогда жил в Башкирии, в селе Давлеканово. Арестован в 1928 году и осужден по 58-й статье на пять лет, но вернулся домой гораздо позже, уже в войну — видимо, все время продлевали ему срок. В 20-е годы активно насаждалось обновленчество, а отец Иоанн безбоязненно выступал против «живой церкви», в своих проповедях отстаивал чистоту веры, призывая хранить верность «тихоновской» Православной Церкви. За это и пострадал…

— И вы шли сюда, наверное, с чувством близким к тому, как приходите на могилку кого-то из родственников?

— Да, когда шел, было что-то подобное… Но — не совсем получилось, этот памятник не вызвал такого светлого отзвука в душе, как ожидалось. По-моему, недостаточно высокий уровень исполнения, тем более — для именитого скульптора.


Подхожу к настоятелю храма в честь Собора Самарских святых священнику Виталию Германову. Этот храм воздвигнут рядом с парком имени Гагарина, и отец Виталий уже несколько лет молится обо всех зде лежащих убиенных Православных, служит у места захоронения панихиды. Сейчас он выглядит удрученным:

— Слова, слова… — они, конечно, тоже нужны, но главное поминовение павших — молитва! Надо было отслужить панихиду, это принесло бы пользу душам убиенных, а их родственникам — утешение в скорби.

— Батюшка, а что вы скажете о памятнике?

— Ну что сказать… Это, на мой взгляд, не произведение искусства. Не надо позолоты или каких-то изысков, но высокая идея должна иметь высокое воплощение. К сожалению, я этого не вижу. К выполненным этим же художником скульптурам Святителя Алексия и Преподобного Сергия Радонежского у часовни Святителя Алексия — никаких претензий, все сделано достойно. Но этот памятник… Может быть, и напрасно убрали ту скромную памятную стелу…

— Но она же была небольшая и терялась среди деревьев. Новый памятник хотя бы видно издали.

— В Германии я видел памятник заключенным «Последний путь» — совсем небольшой, высота всего сантиметров шестьдесят. Но какая высокая трагедия запечатлена в этом малом объеме!..

— И все же — люди крестились, возлагая цветы, молились о своих близких. Значит, для них этот памятник станет местом молитвенной памяти.

— Что ж, впереди Димитриевская Родительская суббота, мы всегда в этот день служили панихиду на этом месте. И 3 ноября после Литургии вместе с прихожанами Крестным ходом придем к памятнику, отслужим панихиду. Помолимся, воспоем убиенным вечную память…


С автором памятника скульптором Иваном Ивановичем Мельниковым поговорить удалось только через три дня после открытия памятника, по телефону. Иван Иванович был в Нижнем Новгороде на открытии Всероссийской художественной выставки «Единение. 2012 год». Там он представлял скульптуры о первых поселенцах Самары.

И вот каким получился наш диалог:

На лицах многих пришедших на открытие памятника пожилых людей читаются пережитые в сталинскую эпоху страдания, скорбь о безвременно ушедших близких…
Фото Ю. Стрельца.

— Для начала вопрос попроще: о технических параметрах скульптурной композиции.

— Общая высота 4 метра 10 сантиметров, это с высотой камня, а высота собственно скульптуры — 2 метра 80 сантиметров.

— Иван Иванович, каким был творческий замысел вашего памятника жертвам политических репрессий?

— Моей целью было показать человека — одного из тех, кто был репрессирован, его переживания, страдание и стремление выйти из этой ситуации, сорвать с себя терновый венок, колючую проволоку, все эти путы.

— На церемонии открытия прозвучало — и затем я прочитала и в СМИ — название скульптурной композиции «Спас». Откуда взялось такое название?

— «Спас» — это лишь мое авторское название. А уж потом его подхватили…

— Не кажется ли вам, что оно, скажем так, не слишком уместное? Аналогия с Христом Спасителем лично мне видится надуманной. Все-таки вы изобразили именно человека, а не Богочеловека Христа, добровольно принесшего Себя в жертву нашего спасения ради…

— Конечно, я изобразил человека. Страдающего человека…

— А на чье восприятие вы ориентировались при создании памятника?

— На свое личное как скульптора, художника. Я вообще сторонник работ с философским наполнением. Профессору Российской Академии художеств Ольге Алексеевне Кривдиной мой памятник очень понравился. По ее мнению, в этой скульптурной композиции есть все: и гармония форм, и глубокая, точно раскрытая тема.

— Кто автор текстов на памятных камнях, расположенных по периметру площадки?

— Авторы разные. В частности — взяты стихотворные строки известной петербургской поэтессы Ольги Берггольц. Есть там и горькая статистика, у которой, конечно же, нет авторов.

— Почему во время открытия не освятили памятник?

— Не знаю… Наверное, можно было освятить, можно не освящать. Не знаю…

— Вас лично, вашей семьи как-то коснулась эта трагедия?

— В семье у нас не говорили об этом. Но я знаю, что мой двоюродный дед был репрессирован. Его семью раскулачили, затем отправили в ссылку. А моя мама в войну была в немецком концлагере, а когда вернулась на Родину, опять угодила в концлагерь, уже советский, на Дальнем Востоке…


…3 ноября дал Господь Самаре солнечный, погожий денек. Многие верующие в Родительскую субботу пришли в храм Самарских Святых помянуть своих усопших близких. Священник Виталий Германов отслужил Божественную литургию, а затем возглавил Крестный ход к месту захоронения убиенных в парке имени Гагарина. И, совершив панихиду, обратился к стоящим у памятника с проповедью. Батюшка говорил о том, что в годы его детства здесь стоял высокий забор, у ворот — часовой с винтовкой. Ведь здесь была дача начальства НКВД. И никто не знал, что творится ночами за глухим забором. Никто до поры не знал, что здесь в братских могилах зарыто две с половиной тысячи убиенных «врагов народа» — людей, неугодных сталинскому режиму или просто попавших под его безжалостные жернова. Ведь «лес рубят — щепки летят…». Но время пришло — и открылась страшная тайна.

Безвинных страдальцев утешит Господь «И отрет Бог всякую слезу с очей их» (Откр. 21, 4). А мы будем помнить — и молитвенно поминать невинно убиенных.

Ольга Ларькина

Фото автора.

2340
Понравилось? Поделитесь с другими:
См. также:
1
21
Пока ни одного комментария, будьте первым!

Оставьте ваш вопрос или комментарий:

Ваше имя: Ваш e-mail:
Содержание:
Жирный
Цитата
: )
Введите код:

Закрыть






Православный
интернет-магазин



Подписка на рассылку:



Вход для подписчиков на электронную версию

Введите пароль:
Пожертвование на портал Православной газеты "Благовест":

Вы можете пожертвовать:

Другую сумму


Яндекс.Метрика © 1999—2024 Портал Православной газеты «Благовест», Наши авторы

Использование материалов сайта возможно только с письменного разрешения редакции.
По вопросам публикации своих материалов, сотрудничества и рекламы пишите по адресу blago91@mail.ru