‣ Меню 🔍 Разделы
Вход для подписчиков на электронную версию
Введите пароль:

Продолжается Интернет-подписка
на наши издания.

Подпишитесь на Благовест и Лампаду не выходя из дома.

Православный
интернет-магазин





Подписка на рассылку:

Наша библиотека

«Блаженная схимонахиня Мария», Антон Жоголев

«Новые мученики и исповедники Самарского края», Антон Жоголев

«Дымка» (сказочная повесть), Ольга Ларькина

«Всенощная», Наталия Самуилова

Исповедник Православия. Жизнь и труды иеромонаха Никиты (Сапожникова)

Три Петра (окончание)

Окончание. Начало см.

3. Петька и его родители

Казалось, что берег где-то совсем рядом, но его все не было видно.

Волна ударила так сильно, что Петрович слетел с кормы на дно лодки. Мотор залило водой, и он заглох. На четвереньках Петрович добрался до сиденья в середине лодки. Укрепив в уключину правое весло, на минутку дал его Пете.

— Держи! — а сам потянулся закреплять левое весло.

В это время волна ударила с новой силой. Петрович удержался, а Петька слетел с сиденья, больно ударившись. Весло он выронил.

Лодка накренилась и готова была перевернуться, но Петрович всем телом навалился вправо, подработав веслом, и лодка удержалась на плаву.

В этот момент он почувствовал, что весло уперлось о дно. Значит, они оказались где-то у косы, которой заканчивалась бухта, к которой примыкал Гранитный. Снесло их порядочно, но берег вот он, совсем рядом. Только бы лодку не вынесло на открытую воду!

Увидев, что весло, которое он дал подержать Петьке, выскочило из уключины и его унесло, Петрович выпрыгнул из лодки и, встав на дно, за корму стал толкать «казанку» к берегу. Несколько раз он падал, и вода накрывала его с головой. Но он поднимался, когда волна откатывала, и снова толкал лодку к берегу, пока она не врезалась в него, заскрипев днищем.

Петрович тяжело вышел на берег и из последних сил потащил лодку на себя. Петька тоже вылез из лодки, растерянный и мокрый.

Дождь пошел на убыль, и здесь, на берегу, уже различимы были прибрежные кусты и дома за ними.

Опасность миновала.

Петрович присел на прибрежный камень, снял резиновые сапоги и вылил из них воду. Глянул на Петьку, который, как и он, вымок до нитки.

— Вишь, как она разгулялась, — Петрович показал на Волгу, которая продолжала гнать мутные волны на берег. Но они уже не были такими страшными, как на открытой воде. — И такой она бывает.

Забрав удочки, рюкзаки, не забыв и рыбу, оставленную «на жареху», как сказал Петрович, они пошли вдоль берега, к дому.

— А лодка? — спросил Петька.

— Да куда она денется. За мотором на коляске вернусь.

— Я весло потерял, — сказал, помолчав, Петька.

— Не беда.

Подошли к дому.

— У вас ведь есть ванна? Сразу залазь!

— Ладно.

— Анну задобри. Жареха неплохая выйдет.

-А вам? — Петька принял ведерко с оставшейся рыбой, среди которой была и та самая красноперка — первая, пойманная им в его жизни. А вот от букета ничего не осталось.

— Да мне некогда с ней возиться. Баньку надо истопить, то да се.

— Баньку? А можно мне с вами? — оживился Петя.

— Да пожалуйста, — Петрович улыбнулся, смахнул капли дождя с лица. — Дуй домой, согрейся сначала. И если отпустят, придешь.

Петя, обрадованный новым событием в этот такой насыщенный для него впечатлениями день, понесся домой, расплескивая воду на свои и без того вымокшие джинсы.

Петя не знал, что дома его ждет другая баня, не менее жаркая, чем у Петровича, и шторм не менее грозный, чем разыгравшийся на Волге.

Аня открыла ему дверь в воротах, прикрываясь зонтом от дождя и испуганно глядя на него, придвинувшись к самому лицу:

— Приехали!

Петя отреагировал спокойно:

— Ну и что?

— Ругаются! Не представляешь, как!

Вошли в дом, Петя остановился в прихожей, прикидывая, где лучше раздеться. Увидел мать и Власа. Они с удивлением, перемешанным с испугом, смотрели на него.

— Ты где был? — грозно спросил Влас.

Джинсовый костюмчик был не только мокрым, но и в грязи, в мокрой траве, налипшей на локти куртки, на низ брюк. Кроссовки из светлых стали черно-желтыми от прибрежной глины. Около них стала возникать лужица, отчетливо видимая на паркетном полу. Рядом он поставил розовое пластмассовое ведро.

— На рыбалке, — Петя, сняв кроссовки, направился к ванной.

Влас поймал его за плечо, развернул лицом к себе.

— Тебе кто разрешал? Ты подумал о родителях?

— А почему я все время должен о вас думать? — тихо, но твердо сказал Петя. — Пустите.

Он хотел пройти мимо отчима, но тот снова остановил его.

— Ну хорошо, — сдерживая злость, процедил Влас, привыкший к тому, что все подчиняются ему. Строптивых он научился ставить на место, вот так же цедя слова, которые в любую минуту могли перейти в приказ — иногда и с хватанием непокорного служащего за грудки, и даже швыряния его к двери. Кажется, он умел владеть собой, но когда Петя поступал не так, как ему хотелось, им овладевала слепая ярость, и он не мог понять, откуда она берется. — Обо мне можешь не думать, а о матери?

— Пустите.

— Подожди. Ты что, не знаешь, что с этим рыбаком у нас никаких отношений, кроме вражды? Тебе и на это наплевать?

«Анька выдала», — понял Петя, но все же нашелся, как ответить:

— У меня вражда только с плохими людьми.

— Видишь, Наташа, — повернувшись вполоборота к жене, сказал Влас. — Этот сивый мерин, значит, хороший человек. А мы, выходит, плохие. Спасателей вызвали, чтобы тебя, балду, спасать. Мать на грани сердечного приступа! А он, видите ли, с хорошим человеком на рыбалку отправился! В такую-то погоду!

В этот момент за окном опять громыхнуло, и вспышка молнии разорвала черноту неба.

— Пустите, мне надо переодеться.

— Успеешь! Сначала проси прощения, что из-за тебя и этого старого олуха весь поселок на уши поставили. Вас по всей Волге ищут, даже вертолет вызывали. Понимаешь, дурья башка, что ты наделал?

— Подожди, Игорь, ему надо переодеться. Он продрог, — Наталья двинулась к сыну, но Влас и ее не пустил, отстранив. С Петей он решил разобраться раз и навсегда — слишком удобен был момент.

— Не лезь! Ты все ему прощаешь, и вот до чего дошло! С этим надо кончать! Пусть поймет, что так вести себя в доме нельзя!

— Я что, к собственному сыну подойти не могу? — скуластое лицо Натальи побледнело, чуть раскосые глаза, которые так нравились Власу, потемнели. По опыту совместной жизни он понял, что скандала не избежать.

Но не в его правилах было отступать.

— Мой сын! Я уже три года это слышу! Если бы ты поняла, что это наш сын, он бы не выкидывал такие фокусы! Теперь надо звонить и спасателям, и летчикам, давать отбой!

— Вот и звони!

— Позвоню, куда же теперь деваться от унижений. Но прежде пусть он как следует извинится.

— А как следует извиниться? — дрожащим от раздражения голосом спросила Наталья.

— Как это делают воспитанные люди. Хотя его следовало бы выпороть.

— И на колени перед тобой поставить?

— И это бы неплохо.

Лужа на паркетном полу росла, Петю начало знобить. Аня, стоявшая у двери, ведущей в кухню, хотела вытереть пол, уже взяла тряпку, но подойти к Пете не решалась. Влас, он же Игорь Петрович Власенко, спортивного сложения, поджарый, плечистый, в футболке с надписью названия своей фирмы на груди, чуть расставив ноги, в легких летних брюках, в модных плетеных мокасинах, стоял перед Петькой. Наталья была в цветастом летнем платье, которое открывало ее загорелые руки, плечи и чуть приоткрывало грудь. Стрижена под мальчишку, что молодило ее, подчеркивало изящество ее ладной фигурки. Они были в гостях у одного из партнеров по бизнесу, когда позвонила пришедшая в полное отчаяние Анна. Девушка никак не могла дозвониться до Пети, когда разыгралась гроза. И тогда она позвонила хозяину и все рассказала.

— Ну, — Влас все стоял перед Петей, который не двигался с места.

— Отойди от него! — Наталья оттолкнула мужа, тот покачнулся и машинально отмахнулся, ударив ее по лицу.

Удар получился сильным, Наталья отлетела в сторону, опрокинув пластмассовое ведерко.

Рыба рассыпалась по паркету.

Петя увидел свою красноперку, которая была еще жива. Изогнувшись, она била хвостом об пол, надеясь, что где-то рядом спасение.

Петя опустил голову и, резко шагнув вперед, что было сил ударил Власа в живот.

— Не трожь маму!

— Щенок! Я тебе покажу, как драться!

Он взял Петю за ворот, приподняв от пола, и съездил ему по лицу — раз, второй, а потом отшвырнул, как тряпку.

Петя отлетел в угол вместе с ведерком и рыбой.

— Сынок! — Наталья бросилась к Пете, подняла его с пола. Но он вырвался, схватил кроссовки и кинулся в дверь.

— Куда ты! — она побежала за ним, но Петя, так и не надев обувь, уже бежал по двору к воротам. Лил дождь, ноги его скользили, но он не останавливаясь, выбежал за ворота.

Наташа бежала за ним, поскользнулась, упала, вымазав свое цветастое платье. Пес Дуглас, чистокровная немецкая овчарка, купленный за немалые деньги, рвался с цепи, отчаянно лая.

На крыльце показался Влас, подбежал к Наташе, подняв ее с земли.

— Уйди! — крикнула она, вырываясь из его рук.

— Да успокойся, никуда он не денется! Вернется как шелковый!

— Я тебе этого никогда не прощу!

— Ну прости! Я не хотел — так получилось!

— Ты его ненавидишь! — она все-таки вырвалась из его цепких рук, вышла за ворота.

Но там уже Пети не было. Зато рядом был Влас:

— Наверняка он к нему поперся. Опомнится!

Наташа, не останавливаясь, шла к домику Петровича.

Петька, между тем, закутавшись в бушлат Петровича, дрожал всем телом. Под глазом ссадина, будет синяк, чубчик поник, вымокнув. Ноги, хотя и оттертые Петровичем от грязи и засунутые в валенки, все же никак не согревались.

— Пока баньку приготовлю, много время уйдет. А согреться тебе необходимо. Можно заболеть.

Петька не отвечал, только клацал зубами.

— Эк, паразит. Нашел, с кем воевать, — Петрович сделал спиртовой компресс и приложил его к ссадине на лице Пети. Накапал спирту в рюмку, разбавил водой.

— Придется жахнуть. Ничего не поделаешь.

Рыжий уже заливался вовсю, потому что звонили и звонили, а к калитке в воротах никто не подходил.

— Не пускайте их.

— Давай, Петро. Махом. Давай!

Петя выпил, как пьют герои ковбойских фильмов. Горло обожгло, из глаз посыпались искры.

— Молодец! Теперь приляг. А я пойду твою мамашу успокою.

— Не-е пускай-й -те, — с трудом выговорил Петя.

— Не бойсь.

Захватив зонтик, он направился к воротам.

Открыл калитку, успокоив Рыжего.

— Петя у вас? — лицо Натальи было мокро от дождя и слез. Петрович протянул зонтик вперед, чтобы закрыть от дождя голову Наташи.

— Идемте, — Петрович провел ее под навес, туда, где была его лежанка, стол, летняя кухня. Плотно прикрыл дверь в дом, протянул ей махровое полотенце. — Да вы садитесь. Знаете, лучше всего оставить его в покое. Я сейчас баньку истоплю. Простуды не будет, я вам гарантирую. А после баньки он уснет — много ведь чего за день перенес. Понимаете?

Наташа кивнула.

— Ну вот. А утром я его к вам отправлю. Как говорится, утро вечера мудренее.

Он говорил просто и понятно и, главное, спокойно. Наталья поняла — с ним не надо спорить, он все правильно объясняет.

— Мне угольков в печку подбросить, — он встал, встала и Наталья. — Идемте, а то Рыжий опять на вас будет серчать.

Но Рыжий уже не лаял, а лишь ворчал.

— Простите нас, — сказала Наталья. — Столько хлопот вам причинили.

— Это ничего. Это жизнь, — отозвался он. — Возьмите зонт. Потом вернете.

— Нет-нет. Тут же недалеко. Я быстро, — и она вышла за ворота.

Пока Петрович растапливал печку, прибирал баньку, Петя, прикорнув на постели, засыпал, переставая всхлипывать. Разбавленный спирт подействовал, да и бушлат согревал, и все произошедшее уже не казалось таким непоправимым.

«Он еще пожалеет… Ничего, я ему устрою козью морду… Козью ностру… Посмотрим, чья возьмет… Весло утопил… красноперка моя… и камыши были такие … Они в лодке остались, может, подсохнут… Что это я… заплетыкиваюсь»…

Когда Петрович вернулся в дом, Петя уже спал, свернувшись калачиком. Петрович осторожно снял с него валенки, бушлат, накрыл ватным стеганым одеялом. Уйдя на летнюю лежанку, лег, накрывшись бушлатом, годившимся на столь разные случаи жизни.

Дождь мягко шелестел по крыше, и этот шорох напоминал ему юность, когда они с Марией лежали на сеновале и смотрели в проем открытой двери, откуда шел запах дождя, перемешиваясь с запахами трав и сена. Они тогда приезжали в Екатериновку погостить к ее родителям, и мать Марии, Евдокия Ефимовна, сама стелила им постель на сеновале, и уходила, желая спокойной ночи. А дождь все шелестел, и сладко пахло свежестью сена, и мечталось о разных разностях. В том числе и о сыне.

«Вот и жизнь прошла, — думал Петрович. — Жаль, что все так кончается. Без Маши, без сына, без завода… Строили коммунизм, а построили дворец Власу. Охо-хо… Мы вымираем, а за нами пустота… Вот хоть Петьку взять… Пацан неплохой, да разве мать отпустит его? Помирятся. Ну, не завтра, так послезавтра… через неделю в крайности… Для кого я баню топлю? Прогорят дровишки, угольки погаснут»…

В это самое время Власенко, устав ворочаться в постели, встал, прошел на кухню, решив что-нибудь выпить. Спальни у них с Натальей были раздельные — она настояла на этом, убедив мужа, что так лучше для них обоих: он храпит, она любит смотреть некоторые ночные программы, по большей части хорошие фильмы, которые как раз и показывают ночью.

Открыв холодильник и раздумывая, какую из бутылок взять лучше, он все же выбрал коньяк «Hennessy», который любил больше других. Выпил, и, не ставя бутылку на место, вышел на крыльцо.

Все, что произошло сегодня, со всей очевидностью показало, что семьи у него как не было, так и нет. И Наталья не годится ему. Как и другие, с которыми он пытался наладить совместную жизнь. Все они хотели от него, в конечном счете, одного — комфортной жизни, денег. Наталья, казалось, отличалась от вереницы других — но вот же, заставить ее подчиниться его правилам жизни он так и не смог.

«Я тебе этого никогда не прощу!» — вспомнилось ему.

И почувствовал, как снова поднимается в нем волна слепой ярости.

Он опять приложился к бутылке.

«Надо же! Из-за пацана! Я его обуваю, одеваю, кормлю. В моем доме живет, и вот награда! А этот старый болван… И что в нем такого Петька нашел?»

Он встал, еще не понимая зачем, направился через двор к забору.

Дождь кончился. Наступил тот предутренний покой, какой бывает после бури. Замерли деревья, вслушиваясь каждым листочком в тишину. На клумбах, где Наталья высадила кусты роз, бутоны цветов были в каплях дождя, похожих на хрусталики.

Но Влас ничего этого не видел и не чувствовал. Машинально он шел вдоль забора, перебирая сетку-рабицу. Анька говорила, что у Петьки где-то есть место, через которое он лазает к соседу. Вроде, около баньки…

Так и есть!

Влас отогнул сетку, пролез в сад Петровича. Сам не зная зачем, прокрался к баньке, тихонько открыл дверь.

В бане еще не выветрилось тепло. Стенки из хорошо обструганных сосновых досок пахли лесом. На скамейке стояли тазы, приготовлены березовые веники. Полки в три яруса.

Влас приоткрыл дверку печки. Уголья мерцали таинственно, маняще.

Он усмехнулся мысли, которая пришла к нему.

Взял совок и нагреб в него самых крупных углей. Разбросал их по полу. Нагреб еще, вынес в предбанник и бросил у двери, обитой войлоком. Смотрел, как войлок начал тлеть.

Опять усмехнувшись, плеснул на дверь коньяк.

И дверь занялась огоньком.

Тогда он вышел из баньки, осмотрелся.

Банька стояла неподалеку от домика — так решили, когда еще строили дачу. Огонек выполз на ступеньки, перекинулся на забор.

Влас понял, что надо уходить, и тем же путем вернулся к себе. В своем дворе он оглянулся, увидел, что огонь взялся жевать забор, соединявший домик и баньку, уже похрустывал досками, старыми и новыми.

Учуяв дым, вылез из конуры Рыжий, завертелся на цепи, заливисто залаял.

Сквозь сон Петрович слышал лай, но утомление прошедшего дня было велико, и он даже не пошевелился.

Но когда огонь перебрался уже на стены домика и дым дошел до летней кухни, Петрович приподнял голову, осматриваясь.

В бледно-сером утреннем рассвете огня со стороны двора, куда выходила летняя лежанка Петровича, не было видно. Огонь полз по боковой стене, уже залез в комнату через раму окна.

Петрович встал, не понимая, откуда валит дым.

«Банька!» — вспомнил он, и, сбросив бушлат, потрусил к ней.

И тут увидел, что пламя охватило уже не только баньку, но и забор.

«Вот те на!» — он побежал к сараю, чтобы достать шланг. Распахнул дверь, и пока снимал шланг со стены, вдруг понял, что огонь вполне мог добраться и до дома, раз на лежанке он учуял дым.

Лаем заливался не только Рыжий, но и проснувшийся Дуглас.

Петрович бросил шланг, побежал к домику. Успел распахнуть дверь и схватить Петьку, который еще лежал под ватным одеялом. Вытащив его из дымной комнаты, уже соображая, что делать дальше, он опять побежал к сараю. Размотал шланг и потащил его к крану, установленному на трубе, шедшей от колодца.

Петька, придя в себя, подбежал к Петровичу:

— Что делать?

— В дом не суйся! Ведра тащи!

Пока Петька искал ведра, пока Петрович наладил шланг, через который пошла вода, уже загорелась и летняя веранда. Теперь войти в дом оказалось невозможно.

Все же Петрович сбил огонь со стены дома и уже собирался ринуться вперед, как неожиданно вспыхнуло прямо у него под ногами — это огонь добрался до канистры с бензином, которую он не успел отнести на место в сарай.

Поняв, что сейчас может шарахнуть газовый баллон у летней плиты, Петрович отпрянул назад, повалив Петьку на землю и прикрыв его собой:

— Пригнись!

Ничего не понимая, Петя уткнулся лицом в землю.

Точно — шарахнуло так, будто бомба взорвалась. Полетели куски досок, посуда, стекла окон. Что-то больно ударило Петровича по спине.

Когда дым понемногу рассеялся, Петрович поднял голову и встал:

— Идем! Может, спасем сарай!

И правда — домик горел, потрескивая и время от времени вспыхивая — когда на пути огня попадались мягкие предметы.

Петрович перетащил шланг от домика к забору, чтобы не допустить огонь к сараю, который был и гаражом, и мастерской. Заливая водой и баньку, и забор, ему удалось остановить огонь. Ярко-красный по краям, в середине черный от дыма, огонь столбом поднимался к небу, уже светло-голубому.

Сбежались соседи, смотрели на пожар, помогали, кто как мог. Больше всех помог сосед по улице — его дом стоял слева от домика Петровича — полковник в отставке. У него оказался мощный пожарный шланг — им-то и не дали огню расползтись в стороны.

Петрович с перепачканным черной сажей лицом, с черной отметиной на рубахе, наполовину мокрой, выискал глазами Власа и направился к нему, остановившись в нескольких шагах.

— Ну что, доволен? — он смотрел Власу прямо в глаза. — Думаешь, твоя взяла?

Влас сразу не нашелся, что ответить. Потом словно очнулся:

— Да ты чего? Рехнулся?

— Это не я, ты рехнулся. Ты, понял-нет?

— Глядите на него. Чего привязался ко мне?

Петька протиснулся вперед. У него тоже лицо было в саже, ковбойка Петровича, одетая наспех, доходила до колен, прикрывая трусы. На ноги надеты чужие сандалии. Его больше всех других интересовало, что произойдет сейчас.

— Ты нас жжешь, а все равно не сожжешь. Слабо тебе, понял-нет?

— Да пошел ты.

— Сам пошел. Увидишь, я еще лучше дом построю. Чем тот, который ты сжег.

— Нет, видали? Сам пожар устроил, а виновных уже нашел!

И тут Влас увидел глаза Натальи. Она подошла к нему и внятно сказала:

— Подлец.

Потом подошла к сыну, прижала его к себе.

— Поедем в город, к нам домой. Хорошо?

— Хорошо. Но не сейчас, — ответил Петя.

4. Петр Петрович, Петя и Апостол Петр

Петрович не стал оплакивать свое сожженное жилище. На той же неделе он вывез все, что не годилось больше для жизни. Грузовик пригнал сосед-полковник. Он сумел организовать на помощь ветерану солдат, ибо Петрович пришел на завод в четырнадцать лет, когда еще шла война. Ребята разобрали и увезли обгоревшие бревна и доски, домашний скарб.

Строительная площадка снова была готова, как и тридцать пять лет назад, и Петрович снова встал к верстаку, рубанком обстругивая бревна, пригодные для нового дома.

Вот только силы были не те. В жаркий июльский день, а именно 12 числа, в праздник первоверховных Апостолов Петра и Павла, как будто острая стрела пронзила сердце. Такой боли он никогда не испытывал раньше.

Он коротко вскрикнул и медленно стал оседать на пол.

Двери сарая были распахнуты, легкий ветерок шевелил стружку у верстака, к подножию которого привалился состоящий как бы из одних мускулов и жил загорелый человек в майке и семейных трусах.

Седой чубчик чуть колыхнулся под ветерком, рабочие руки выронили рубанок.

Пес Рыжий лежал в тенечке сарая рядом, так как его будка тоже сгорела. Увидев, что хозяин осел на пол, Рыжий поднялся и подошел к нему. Петрович не отогнал и не потрепал Рыжего по шерсти, и тогда пес понял, что случилось неладное. Он сел рядом и несколько раз тявкнул.

Потом протяжно завыл.

Первым Петровича нашел тот же сосед-полковник, пришедший узнать, не нужно ли что еще погорельцу.

О смерти Петровича Петька узнал от Анны, позвонившей ему по телефону. В поселок Гранитный он приехал вместе с матерью на третий день, когда Петровича хоронили.

И необычные это вышли похороны.

Дочь Петровича Татьяна оповестила всех, кто знал и помнил отца по работе на заводе. Таких людей оказалось немало — по большей части пришли пожилые люди, а то и старики. Они несли на бархатных подушечках орден «Трудовой Славы», медали «За Трудовую Доблесть» и «За Трудовое Отличие», целый ряд юбилейных медалей и почетных знаков. А Зинаида Васильевна, бывший директор заводского музея, принесла даже несколько вымпелов «Победителю социалистического соревнования», которыми были награждены бригада и цех, где трудился Петр Петрович Васильев.

Следом за процессией, шедшей с этими наградами впереди гроба, позади него шли пожилые женщины, по большинству в белых платочках. С ними шел молодой священник, приглашенный на похороны Петра Петровича. Он был высок, строен, с небольшой черной бородкой и волосами до плеч, аккуратно уложенными. Священник этот, отец Валерий, недавний выпускник Московской Духовной Академии, приглашен был матерью Пети, Натальей. Через прихожан новой церкви, которую выстроили в Гранитном, она выяснила, что Петр Петрович был с детства крещен, хотя и состоял в партии коммунистов.

Отец Валерий отслужил панихиду, заводчане сказали положенные при прощании с другом и товарищем слова. И уже за поминальным столом, который Татьяна организовала на месте дачи родителей, в уцелевшем саду, среди спеющих яблок и груш, и слив, и ягод, отец Валерий, которого успели полюбить в Гранитном за обходительность и ученость, сказал для многих новые слова, которых они не знали и даже не догадывались, что таковые есть.

Отец Валерий не произносил тоста с рюмкой в руке. Он стоял, несколько задумавшись, обращаясь сразу ко всем и к каждому, кто сидел за поминальным столом, говоря громко и внятно:

— Напомню вам, дорогие братья и сестры, что Иисус сказал так: «И Я говорю тебе: ты — Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее». Значит, Петр — это камень. В том смысле, что дом, построенный на этом камне, тверд и нерушим. Даже если он сгорел, как дом Петра Петровича. Все равно он остался стоять, и будет стоять вечно, потому что это Дом души нашей. А его основатель, как мы, Православные, должны понимать, Сам Иисус Христос. Теперь: что такое «врата адовы»? Поясню. В древности как раз у ворот городов собирались воины, чтобы отстоять свой дом. Дверь, ведущую в Царство Божие, открывает Христос. А врата адовы открывают все темные силы, куда и летит вся нечисть, все негодяи и предатели, в том числе и поджигатели. Вот что нам надо помнить. Апостол Петр изображается на иконах с ключами, потому что Иисус еще сказал ему: «И дам тебе ключи Царства Небесного: и что свяжешь на земле, то будет связано на небесах, и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах».

Лицо отца Валерия было строгим, и говорил он так, будто сам слышал слова Христа-Спасителя.

Потом чуть улыбнулся, оглядел всех собравшихся:

— Как хорошо, что мы собрались в этом саду. И как раз в дни, когда празднуется память первоверховных Апостолов Петра и Павла. Я слышал, что этого сада не будет. Сосед планирует тут построить теннисный корт. Что ж, пусть играет в теннис. Но сад, который взрастил Петр Петрович, все равно будет цвесть. Мы верим в это. Это драгоценнее, больше, чем сад земной. Потому что любому дереву в любом саду — свой срок. А есть сады, которые зеленеют и цветут вечно.

Отец Валерий нравился прихожанам, особенно пожилым женщинам, вот за такие простые и глубокие по смыслу слова. Одним словом — выпускник Духовной Академии с наградным крестом.

Сосед, сидевший рядом с отцом Валерием, спросил:

— А выпить-то можно?

— Отчего же не выпить? Только ведь жара, как бы плохо не стало.

— Э, где наша не пропадала, — и сосед, такой же мускулистый и поджарый, как Петрович, несмотря на восьмой десяток, залпом опрокинул рюмку в рот.

Расходились как бы нехотя, поговорив, повспоминав — кто про что. Но больше всего, конечно, про завод, про былые славные времена.

Одни пошли к заказанному автобусу, который должен был развести ветеранов по домам, кое-кто к своим машинам.

Автобус двинулся вправо, к трассе, легковые автомобили — влево, более коротким путем к городу.

Отец Валерий пошел прямо, к церкви, купол которой, увенчанный крестом, виднелся в конце улицы. Петя не сел к матери в автомобиль, а догнал священника.

— Отец Валерий, хотел спросить. Можно?

— Спрашивай.

Петя пристроился к отцу Валерию, который продолжал идти — ждала вечерняя служба.

— Вот вы сказали про Апостола Петра. В Ватикане самый большой в мире собор святого Петра. Я в интернете смотрел… Выходит, у них самый главный камень?

— Нет. Тебя ведь тоже Петром зовут? Вот, послушай…

Наталья, стоя у открытой дверцы «Лады» смотрела, как сын ее удаляется, шагая рядом со священником, и как тот, чуть наклонив голову к нему, что-то говорит, время от времени помогая себе рукой, как птица крылом.

Широкий рукав рясы и в самом деле был похож на крыло птицы, которым она защищает своего птенца.

Алексей Солоницын

г. Самара,

28 июля, память св. Владимира, в крещении Василия.

Рис. Г. Дудичева

1012
Понравилось? Поделитесь с другими:
См. также:
1
4
Пока ни одного комментария, будьте первым!

Оставьте ваш вопрос или комментарий:

Ваше имя: Ваш e-mail:
Содержание:
Жирный
Цитата
: )
Введите код:

Закрыть






Православный
интернет-магазин



Подписка на рассылку:



Вход для подписчиков на электронную версию

Введите пароль:
Пожертвование на портал Православной газеты "Благовест":

Вы можете пожертвовать:

Другую сумму


Яндекс.Метрика © 1999—2024 Портал Православной газеты «Благовест», Наши авторы

Использование материалов сайта возможно только с письменного разрешения редакции.
По вопросам публикации своих материалов, сотрудничества и рекламы пишите по адресу blago91@mail.ru