Чудотворец последних времен

Главы из новой повести Алексея Солоницына — о Святителе Иоанне, Архиепископе Шанхайском и Сан-Францисском, Чудотворце.

Об авторе. Алексей Алексеевич Солоницын — известный Православный писатель. Живет в Самаре. Родился в 1938 г. в г. Богородске Горьковской области. Автор многих книг, в том числе — «Врата небесные», «Повесть о старшем брате», «Свет, который в тебе». Член Союза писателей России и Союза кинематографистов России. Награжден орденом Даниила Московского, медалью Святителя Алексия. Повесть о Святителе Иоанне Шанхайском выходит в этом году в московском Православном издательстве «Никея».

Молитва в доме скорби

…Дождь зарядил еще в понедельник, а сегодня уже наступила среда. Казалось, что этому мутному потоку, который то усиливался, то несколько ослабевал, чтобы пойти с новой силой, не будет конца.

Владыка Иоанн шел по той части Шанхая, где теснились торговые лавки, ресторанчики, заведения сомнительного назначения. Подобрав подолы одежды, по узкой улице спешили люди, перепрыгивая через лужи. Все торопились укрыться от дождя, но минуя Владыку, обязательно косились на него. Он приходил сюда не в первый раз, и видели его тоже не впервые.

И все же не могли привыкнуть и к его черной рясе, и к овальной панагии, которая висела на цепи, опускаясь на грудь, с изображением на ней Пресвятой Богородицы. И его головной убор был слишком непривычен — похож на перевернутый котелок с прямыми стенками. А позади еще зачем-то прикреплена к обоим концам длинная черная материя.

Улица, мощенная давно стершимися камнями, с выбоинами, с ямками, заполненными водой и грязью, жила привычной для нее суетой, заботами о пропитании и плотских утехах.

Кривоногий рикша со своей повозкой догнал быстро идущего Владыку, засеменил рядом.

— Господин, а господин, садись, подвезу, — рикша улыбался, морща скуластое, худое лицо.

— Сколько раз говорил, что не буду на тебе кататься, — рикша приставал к Владыке всякий раз, когда он приходил в этот квартал Шанхая.

— Дождь, господина, а ты босой. Заболеешь.

— Я-то здоров. А сын твой?

— Спасиба, господина! — ответил рикша по-русски. — Большой спасиба!

Месяц назад Владыка был у рикши дома. Просила прихожанка кафедрального собора Богоматери "Споручница грешных". Говорила, что этот китаец сильно страдает из-за болезни сына, что врачи не могут помочь мальчику. А рикша хороший человек — не один раз выручал русских соседей, когда у тех не было даже лепешки.

Владыка пришел к больному мальчику, крестил его, причастил. Потом молился около его постели около часа. Ушел, сказав, чтобы иконка Богородицы, которую он принес из храма, была с мальчиком все время. И еще сказал, что сын рикши выздоровеет. Так оно и произошло.

— Господин, я тебе ботинки купил. Посмотри, — и он достал из повозки ботинки, показал их Владыке. Ботинки были потерты, не один раз подбиты, но все же годились для носки.

— Хорошие ботинки, — Владыка связал шнурками правый и левый ботинок, перебросил их через плечо. — Спасибо, Иоаким, — рикшу звали Ким Ли, но Владыка сказал, что теперь рикшу звать Иоаким. А сына его, Хе, теперь звать Херимон, что значит "радующийся".

— В воскресенье жду в храме, — сказал Владыка. — С сыном. А сейчас я спешу, до свиданья.

— До свиданья! — сказал по-русски Ким Ли, он же Иоаким. Радостно улыбнулся и поклонился.

Владыка свернул в боковую улицу, где грязь доходила до щиколоток, и Владыке пришлось подобрать полы рясы.

Здесь стояли окраинные дома, но Владыка убыстрил шаги. Он спешил в дом для умалишенных, который расположился в тридцати километрах от Шанхая. И сейчас решительно двинулся по тропе среди голого поля, чуть ли не побежал.

Еще ночью, стоя на молитве, он встрепенулся, будто услышал что-то. Окончив молитву, он встал с колен.

Его комната располагалась в приюте для мальчиков, который Владыка назвал во имя Святителя Тихона Задонского. Святитель этот особую свою святую заботу проявлял к детям, лишенным родителей. Владыка, особо почитавший Тихона Задонского за его духовные труды, дал приюту имя великого Святителя.

Сбоку от рабочего стола, всегда заваленного деловыми бумагами, а большей частью письмами с просьбами о помощи, стояло глубокое кресло, в котором Владыка отдыхал и дремал. Еще с Битоля он приучил себя не спать и никогда не ложился в кровать — ее в Шанхае у него вообще не было.

В красном углу помещались иконы, по стенам фотографии. Сбоку стоял аналой с лежащим на нем Евангелием и крестом для исповеди, которые он часто принимал в этой своей комнатке.

Больше здесь ничего не было.

Именно в это время в палате, где лежала полная молодая блудница, соседки стали кричать и звать на помощь — терпение у них кончилось.

Дело заключалось в том, что полная белокурая больная стонала сначала не так громко. Но потом стоны перешли в крики. Она повторяла: "Владыка Иоанн! Владыка Иоанн! Зовите его сейчас же! Зовите!"

И так снова и снова, несмотря на все увещевания. Напрасно ей говорили, что теперь ночь, что идти до Владыки далеко. Немного успокоилась, когда ее обманули, сказав, что послали за Владыкой. Наступил рассвет, и она принялась снова громко, надсадно кричать.

Владыка между тем под проливным дождем пересекал голое поле. У длинного деревянного дома, огороженного дощатым забором, он остановился. Подергал за ручку звонка.

К двери в ограде подошла пожилая сторожиха, русская, с усталым, тяжелым лицом. Была она массивная телом, грузная и, видать, обладала хорошей силой.

— Владыко! — искренне удивившись, сказала она. — А мы вас разыскивать хотели!

— Знаю.

Он пошел вперед протоптанной, но размытой дождем дорожкой. Босые ступни его ног скользили. Сторожиха шла позади, успевая поддерживать маленькое, легкое тело Владыки.

Горестно она смотрела, как Владыка вытирает ноги.

— Давайте, Владыка, я вымою их, — она показала на красные ступни с полосами от грязи.

— Не надо, — и он вошел в палату, где стояло с десяток кроватей, на которых сидели и лежали больные женщины самых разных возрастов и самого разного вида.

В палату вошел и доктор, хорошо знавший Владыку.

— Как рад, как рад, — сказал он, сердечно улыбаясь. — Сами-то здоровы?

— Все слава Богу, — Владыка прямо направился к кровати, где лежала молодая женщина, укрытая стеганым теплым одеялом. Под глазами синели круги, пышные русые волосы разбросаны по подушке, губы потрескавшиеся, распухшие.

Увещевания доктора, уколы, лекарства не помогали.

Она чуть приподнялась на подушках, устремив взгляд больных глаз на Владыку.

— Пришли… — она выпростала полные белые руки из-под одеяла и сложила ладони под благословение.

Владыка благословил и сел на табуретку ближе к изголовью блудницы.

— Нехорошо мне, — сказала она. — Наверное, за грехи.

— Наверное! Разве не знаешь, что болезни за грехи и даются Господом. Но нам же во благо. Поймешь это — выздоровеешь.

— Да как выздоровею! Дурная болезнь! Неизлечимая! — голос ее, высокий, тонкий, сорвался. — Умираю!

— Подожди умирать. Давай сейчас я тебя исповедаю и причащу. А потом молиться будем.

— Я не умею.

— Умеешь. В прошлый раз учились.

С соседних коек смотрели и прислушивались, что происходит у кровати, к которой подошел Владыка. Некоторые женщины встали с коек и, запахнув свои байковые серые халаты, встали за спиной Владыки. Некоторые покрывали головы косынками или платками, уже зная, что сейчас будет молитва, потом исповедь и причастие.

Доктор уже распорядился принести стол, покрыть его белой скатеркой и поставить на стол подставку для иконы.

— Ты ведь в прошлый раз и Трисвятое выучила, и Богородице пела, — говорил между тем Владыка молодой женщине. Он взял ее пухлую руку в свою, смотря ей прямо в глаза своим тихим, доверчивым взглядом. — Ну, не будешь умирать? Будем молиться?

— Святый Боже, Святый Крепкий, — пропела басом из-за спины Владыки женщина с большими обвисшими щеками, с водянистыми глазами, в которых застыло безумие.

— Погоди, Клавдия, — сказал доктор. — Не лезь поперек Владыки…

— В пекло! — и женщина, которую доктор назвал Клавдией, захохотала.

— Ну, Клаша, — Владыка встал, подошел к женщине, положил на ее голову свою легкую ладонь. — Господь ведь ждет, когда мы к Нему обратимся.

И странно — женщина, которая была выше Владыки почти на голову, перестала кривить лицо, замерла.

— Давайте готовиться, — продолжил Владыка. — Все встанем, как и раньше, друг подле друга. Я сейчас прочту молитвы, а вы их внимательно выслушайте. Потом, когда я скажу, будете называть свои имена. Ну, это вы уже знаете.

Только успел Владыка прочесть "Царю Небесный", как в дальнем углу палаты женщина с реденькими волосами, худая, вдруг завопила, разинув свой беззубый рот:

— Вон! Вон отсюда! Прочь!

Владыка Иоанн повернулся лицом к молящимся, сделал рукой жест, мол, ничего, сейчас она успокоится, и продолжил читать молитвы общей исповеди.

Беззубая женщина не сразу успокоилась. Но постепенно голос ее становился тише, она легла на кровать, изо рта пошла пена.

И все — затихла.

Закончив общую исповедь, Владыка выслушал еще и тех, кто хотел назвать свои личные грехи. Таких женщин оказалось всего несколько. Молодая женщина позвала Владыку к своей кровати, с которой не вставала во время исповеди, что-то зашептала ему в ухо. Потом громко заплакала. Владыка накрыл ее епитрахилью и произнес разрешительную молитву.

Раскаявшаяся блудница плакала, но слезы ее как будто были другими — тихими.

К Святой Чаше подходили с благоговением. Доктор помогал Владыке, красной тряпицей вытирая рты причастникам. Но вот дошла очередь до Клавдии — той самой женщины с обвислыми щеками, которая басом запела "Трисвятое" до времени.

Клавдия раскрыла свой рот, вытаращив глаза, и вдруг, неожиданно для всех, выплюнула Святые Дары.

Владыка поставил чашу на стол, нагнулся, и поднял причастной ложкой выплюнутое Клавдией.

— Владыка, остановитесь! — вскрикнул доктор, увидев, что Владыка хочет принять то, что предназначалось Клавдии. — Она бешеная!

— Не волнуйтесь, доктор. Это ведь Святые Дары.

И Владыка спокойно принял Тело и Кровь Господню.

Хлеб наш насущный

Когда Маргарита Николаевна, воспитатель приюта, поставила на стол тарелку с жидкой овсяной кашей, Владыка как-то жалостливо улыбнулся и зашептал "Отче наш", прежде чем приступить к трапезе. Он ел один раз в сутки, вечером.

Маргарита Николаевна, высокая, стройная женщина, в неизменном темно-сером длинном платье, с волосами, стянутыми в тугой узел, строгим лицом, обычно несколько поднятым вверх, сегодня выглядела несколько надменно. Она поставила пиалу зеленого горячего чая и, перекрестившись, уже хотела уйти, но Владыка ее остановил:

— Сделайте одолжение, выпейте со мной чаю, Маргарита Николаевна.

— Благодарю. Я ужинала.

— Тогда присядьте, прошу вас.

Она послушно присела на краешек стула, показывая, что не намерена разговаривать, а просто выполняет распоряжение священноначалия.

-Такое дело, — словно извиняясь, начал Владыка Иоанн. — Мне сказали, что в районе порта стали оставлять грудных младенцев. И такие случаи участились… Особенно сейчас, зимой…

Уже начиная понимать, куда клонит Владыка, воспитатель и учительница языков — русского, английского и китайского — Маргарита Николаевна, урожденная графиня Вербова, сурово спросила:

— И что же?

— Сегодня нам с вами предстоит туда пойти, — сказал Владыка, все так же виновато улыбаясь. — Вот, посмотрите, я подготовился, — и он вынул из-под стола две бутылки мутной китайской водки.

Графиня удивленно изогнула тонкую бровь:

— Это еще что такое?

— Видите ли, там ходить, да еще ночной порой, небезопасно. Водка будет для нас оружием защиты.

И он со своей детской улыбкой посмотрел в выцветшие, когда-то голубые глаза Маргариты Николаевны.

— Но… почему ночью?

— Морозно, Маргарита Николаевна. Утром ребеночки уже мертвы.

Графиня работала у Владыки уже не первый год, привыкла, вроде, к неожиданному поведению и поступкам архиерея, но сейчас его намерение показалось ей более чем странным.

— Владыка, я должна вам сказать… другие не решаются, но я скажу.

— Да я знаю, Маргарита Николаевна. Самим есть нечего, а тут еще лишние рты… Так-то оно так… Но нельзя и нам терпеть, если такое творится.

— Вот эта каша, — графиня показала на тарелку с овсянкой, которая стояла перед Владыкой, — сварена из последних остатков. Завтра детям вообще есть нечего. Как смотреть им в глаза? Что говорить, когда они есть просят?

— Господь не оставит. Все же я прошу вас пойти со мной, Маргарита Николаевна. С грудным ребенком… одному мне не управиться.

— Мое дело — послушание, — прерывающимся голосом сказала графиня и встала.

— Вот и правильно.

Из приюта они вышли, когда стемнело. До портового района добрались без происшествий. Но когда пошли по узким улицам, освещенным лишь луной да редкими кострами, у которых грелись какие-то люди — то ли воры, то ли бездомные, — Маргарита Николаевна почувствовала страх. Владыка же шел совершенно уверенно. Как будто знал, куда именно надо идти.

Вот повернули в какой-то узкий проулок…

Перед ними оказался китаец в стеганом халате. Голова его была обмотана чем-то вроде полотенца. Лицо хорошо видно — редкие усы и бороденка, узкие глаза. Китаец стоял так, что закрывал собой мусорный бак, на котором, как успел заметить Владыка, лежал тряпичный сверток.

Китаец недобро улыбался.

Владыка выхватил из сумки, которую нес, бутылку водки.

— Дам тебе, — сказал он по-китайски. — А это возьму себе, — он показал на сверток.

Китаец минуту раздумывал. Протянул вперед дрожащую руку.

Отдав бутылку, Владыка подошел к мусорному баку.

Китаец, взвизгнув, убежал в ночь.

— Идите сюда, — позвал Маргариту Николаевну Владыка.

Она подошла, раздвинула тряпье. Лунный свет упал на личико младенца.

Она взяла его на руки, прижала к груди.

— Господь нам даровал это дитя, дорогая Маргарита Николаевна.

Графиня не ответила, лишь убыстрила шаги. Страх прошел, но возникло безпокойство за ребенка — как бы с ним чего не случилось.

На одной из портовых улиц, когда, казалось, они уже миновали самые разбойные переулки, перед ними выросли, словно из-под земли, два человека. Они шли в обнимку и пошатывались. Владыка сразу определил, что это матросы.

— Гляди! Священник! — сказал один.

— И женщина! — сказал другой.

— Новорожденный, — ответил Владыка матросам по-английски, поскольку они говорили на этом языке. — Вот, выпейте за его здоровье! — и он вынул вторую бутылку водки из сумки.

— О!.. — матросы рассматривали бутылку.

Владыка подошел ближе к ним.

— Ребенку холодно. Торопимся домой, друзья.

Один из моряков обдумал слова Владыки и стал снимать бушлат:

— Закутайте!

— Выпьем! — сказал другой.— Его здоровье!

И он ловко откупорил бутылку и сделал несколько глотков прямо из горлышка. Передал бутылку товарищу. Тот повторил то же, что сделал первый, и протянул бутылку Владыке.

Владыка взял бутылку и к ужасу Маргариты Николаевны тоже сделал глоток из горла бутылки.

Отдал ее морякам.

Маргарита Николаевна вернула бушлат моряку.

— Вас не пустят на корабль, возьмите.

Матрос подумал с минуту, взял бушлат и передал подержать товарищу. А сам стал снимать с себя матросскую тельняшку.

Пришлось ее взять, плотнее закутать младенца.

Моряк поднял бутылку над головой и помахал ей, прощаясь, как флагом:

— Счастья!

Больше происшествий с ними не произошло, и они благополучно добрались до приюта.

Утром, после Литургии, когда Владыка пришел в приют, он сразу понял, что произойдет что-то неприятное, похожее на скандал.

Так оно и случилось.

В вестибюле он увидел Маргариту Николаевну с заплаканным лицом.

— Вас ждут, — сказала она, вытирая глаза платком.

— Кто?

— Все. Собрались в зале.

Уже понимая, что будет крупный разговор, он прошел в зал, где проводились различные торжественные мероприятия. Увидел, что собрались, наверное, все работники приюта.

Он прошел вперед, встав перед ними — маленький, в заплатанной рясе. Ботинки на нем были те, что подарил рикша — теперь изрядно поношенные, стоптанные.

Владыка снял очки, протер их, надел, глядя детскими своими глазами на сподвижников, которые, похоже, взбунтовались.

— Знаю, знаю, что вы хотите сказать. Есть нечего, а он еще одного ребеночка подобрал. Так ведь радоваться этому надо, родные мои. У нас появился еще один сын. Что же до продуктов, то они у нас будут, Господь не оставит.

— Да откуда они будут? — грозно сказала повариха Настя. — С неба упадут?

— Ну да, Настасья, с неба. Надо лишь усердней молиться.

— Владыка, всему есть предел. И терпению нашему тоже! — сказала учитель математики и других точных наук. — Невозможно на детей смотреть! Видеть их лица, глаза! Это ужас какой-то!

— Что нам надо в первую очередь, Настасья? — обратился Владыка к старшей поварихе.

— Хотя бы немного овсянки.

— Хорошо, будем просить овсянку.

И он вышел из зала, прихрамывая на правую ногу — она у него была короче левой. Прежде он носил ортопедическую обувь, но сейчас было не до заказов специальной обуви.

Поднявшись в свою комнату на втором этаже, он закрылся и стал на молитву.

Часа через два у дверей приюта остановился грузовик. Из кабины вышел приличного вида господин и подошел к входной двери, уверенно позвонив. Господин одет был в пальто с меховым воротником, в кепи с наушниками, в зимние, на толстой подошве, башмаки.

Открыла ему Маргарита Николаевна, случившаяся в вестибюле.

— Прошу прощения, — сказал господин. — Кто-нибудь у вас говорит по-английски?

— Да. Что вам угодно? — ответила Маргарита Николаевна, разглядывая господина.

— Мне сказали, что здесь приют для бездомных детей. И содержит его церковь…

— Совершенно верно. Настоятель собора и директор приюта Архиепископ Иоанн. Как прикажете доложить?

— О, я всего лишь торговый агент, — господин назвался, — у меня одно предложение…

— Сейчас позову Владыку,— Маргарита Николаевна провела нежданного гостя в приемную. — Прошу вас, присаживайтесь.

Владыка уже сам, спустившись по лестнице, шел к английскому торговому агенту.

Сердечно с ним поздоровался, радостно улыбаясь. Господин тоже невольно улыбнулся, ответив на крепкое рукопожатие Владыки.

— У нас оказался излишек овсяной муки, — сказал господин. — И я подумал, а не отвезти ли муку в приют для детей? То есть к вам? Мне сказали, что у вас воспитывается около ста детей.

— Сейчас девяносто семь — со вчерашним малышом, которого обрели. Ему и месяца не будет. Такой славный мальчик.

— И где же вы его… обрели?

— Да вы, наверное, знаете. Оставляют прямо на улице… Голод, нищета. Вот мы как раз с Маргаритой Николаевной и обрели малыша.

Господин смотрел на Владыку, уже по-другому улыбаясь — с печальной радостью.

— Как я рад, что нашел вас, — сказал господин.

— А как рада Маргарита Николаевна! И повар наш, Настасья, рада! А больше всех дети. Что же, вы муку привезли?

— Да. Вы только покажите, куда мешки сгружать, — и он снял свое пальто с меховым воротником. — Я, пожалуй, тоже мешки потаскаю. А то у вас, гляжу, одни женщины.

И правда — весть о прибытии какого-то волшебного грузовика с мешками муки уже разнеслась по приюту.

В дверях толпились и воспитательницы, и учительницы, и весь обсуживающий персонал. Впереди всех стояла грузная Настасья, слышавшая разговор, но не понявшая его сути.

— Что же ты, Настасья, — сказал, все так же по-детски улыбаясь, Владыка. — Покажи гостю, куда нести мешки.

— Господи, Твоя сила! — Настасья истово перекрестилась. — Можно, я вас расцелую?

Господин не понял, что сказала повариха, и не успел опомниться, как она прижала его к себе и поцеловала.

А Маргарита Николаевна подошла к Владыке и тихо сказала:

— Простите мое неверие, Владыка.

Она хотела упасть перед ним на колени, но он удержал ее, взяв за руки.

— Господа благодари. И впредь всегда верь в Его силу и помощь.

Рис. Г. Дудичева