«Тихий, но яркий свет»

Протоиерей Опег Китов и Алексей Солоницын привезли в Дивеево явленную икону Божией Матери «Умиление» — к прославленной дивеевской иконе.

Впервые я увидел его на встрече в Доме литераторов и журналистов лет десять назад. Может быть, эта памятная встреча проходила несколько раньше, точно не помню.

Молодой священник — рослый, даже полноватый, с крупными чертами лица, несколько даже мужиковатыми, но в очках, сквозь толстые линзы которых на нас пристально смотрели круглые светлые глаза. Говорил он о том, что ранее вслух не говорилось, а тем более публично не обсуждалось.

Священник утверждал, что аборты не только вредны женщине, но они есть тяжкий грех. Может быть, самый тяжкий для женщины. Она не просто исторгает из себя нечто безформенное, аморфное, а живое существо, человека, и он чувствует, двигается — живет.

«Брючно-миниюбочная» половина зала постепенно перестала саркастически ухмыляться и бросать ядовитые реплики. Но все равно не отступала от своих продвинутых «жоржсандовских» позиций.

«Это что же, нищету плодить? — вопрошали журналистки. — Ютиться в наших «хрущобах»? — «Почему — «ютиться»? Почему не нормально жить? Вспомните, как жили ваши отцы и матери, как вырастили вас, дали вам высшее образование». — «Бараки вспомнили?» — «Да, в заводском общежитии, бараке, как вы говорите, я и вырос. По первому образованию я — медик». — «А вот у вас конкретно сколько детей?» — был задан напоследок феминистками «сокрушительный» вопрос. — «Четверо», — ответил священник, и в глазах его вдруг зажегся свет — как будто в груди щелкнул выключатель, и вспыхнул тихий, но яркий свет, и лицо изменилось, стало уже не мужиковатым, а обаятельным, добрым, приветливым. И перед залом уже стоял не посторонний чужой человек, а свой, близкий, и становилось понятным, почему священников так и называют — отец.

Этого священника звали отец Олег. Фамилия была тоже говорящая — Китов. Ведь он был большим, солидным уже и в молодые годы. Будто наперед знал, что ему плыть в житейском море как крупному киту, показывая, как флагману, куда следовать и рыбам поменьше.

После того вечера в Доме литераторов с отцом Олегом у нас завязались добрые дружеские отношения. Я, хоть и намного старше по возрасту, никогда не забывал, что он священник. И он относился ко мне как к своему прихожанину, который может и поспособствовать в церковных делах.

Однажды, весенним днем 2003-го, юбилейного для меня года, — мне исполнилось 65 лет, он вез меня в своей машине к храму. Ехали из Дома печати, и настроение у меня было хуже некуда — хоть плачь. Дело в том, что у меня выходил двухтомник избранных моих сочинений. Деньги на издание книг я занял в долг, надеясь, что как получу двухтомник, сумею книги сразу же продать. И тогда рассчитаюсь с кредиторами.

Все шло хорошо, но в тот день дирекция издательства, прежде чем выдать мне тираж, неожиданно потребовала 30 тысяч. Эти деньги я обязался выплатить осенью, уверенный, что наберу сумму с продаж. А тут вдруг на тебе — срочно плати. И никаких разговоров. Все мои просьбы оказались напрасными — издательство и без того делало мне многочисленные поблажки. Все кредиторы, к которым я обращался, уже или дали деньги в долг, или отказали. Теперь обратиться было не к кому.

«Что с вами?» — спросил отец Олег. Я рассказал о положении, в которое попал, и из которого для меня не виделось выхода.

Рассказывал я без всякой задней мысли — просто чтобы облегчить душу. И вдруг отец Олег сказал:

— Эка беда. Сейчас заедем в храм. И я вам эти деньги дам.

—???

— Да что вы так смотрите. У меня сейчас деньги есть. Будут — отдадите. А не будут — так и ладно.

—???

— Да все уладится — пусть книжки скорей дают. Чтобы тираж успел к вашему юбилею.

И вот я снова увидел свет его глаз — тихий и мягкий, увеличивающий его глубокие глаза. Из-под очков они тогда лучились.

Прощались с иеромонахом Георгием в храме во имя иконы Божьей Матери «Умиление». Этот храм создан его заботами и трудами. Подходили ко гробу с закрытым погребальным покровом лицом — так положено по монашескому Уставу. Но когда я отдал последнее целование усопшему, снова перед моим внутренним взором встало лицо священника, отошедшего в Небеса.

И увиделись его глаза — вот он смотрит на меня сквозь стекла очков, и глаза эти светят Благодатным огнем, который горит у тех, кто служил и служит Господу, все сердце свое отдавая Ему.

Горит, горит этот свет — и никогда не погаснет.

Алексей Солоницын, писатель.