«Чтобы быть Православным журналистом, нужно чтобы в сердце жила любовь …»

О том, что такое Православная журналистика, о времени и о себе шел разговор за «круглым столом» в редакции газеты «Благовест».

Минул год после памятной встречи двух редакций в Самаре, когда в гостях у «Благовеста» побывали сотрудники сыктывкарской газеты «Вера-Эском» — редактор Игорь Владимирович Иванов, заместитель редактора Михаил Витальевич Сизов и корреспондент Владимир Донарович Григорян. И вот в конце октября мы вновь принимали дорогого гостя и коллегу — редактора газеты «Вера-Эском» Игоря Иванова. Игорь Владимирович, к сожалению, не смог приехать на празднование 20-летнего юбилея газеты «Благовест» — машина подвела, сломалась возле Вятки. Но нет худа без добра, и вот мы наконец-то встречаем нашего давнего друга, у которого тоже этот год юбилейный. Ведь газете «Вера-Эском» исполнилось также 20 лет. И дружеская беседа двух редакторов, однокашников еще по питерскому университету Антона Жоголева и Игоря Иванова вскоре переросла в серьезный, обстоятельный разговор «о времени и о себе». О том, что есть Православная журналистика… И далеко не всегда был нужен ведущий для этого импровизированного «круглого стола»…

«Все русские люди вышли из деревни…»

Ольга Ларькина: Игорь Владимирович, первый вопрос — к вам: что нового произошло в жизни вашей редакции за уже почти прошедший год? Удалось воплотить какие-то чаяния, задумки?

Игорь Иванов: Если говорить о 2011 годе, то, наверное, самым важным редакционным событием было завершение экспедиции по реке Мезени. Что это такое? У нас есть традиция: редакция каждый год в летние месяцы проводит так называемую экспедицию. Это не обычная командировка. Мы вдвоем (иногда состав меняется) — я и Михаил Сизов — собираем вещи в рюкзаки, выбираем вид транспорта или пешком идем в поход либо паломничество по святым местам. Без всякой гостиницы, ночуем у Православных людей. Либо просто идем в глубинку — иногда получается, что «по святым людям», скажем так, потому что, действительно, встречаешь много людей, которые прямо светятся. А очень давно, еще в 90-х, мы совершили экспедицию в верховье реки Мезень. Спустя какое-то время мы вновь отправились в экспедицию, вышли из Коми в Архангельскую область. У нас была своя лодка, которой мы дали название из всеми любимого фильма — «Федор Сухов», потому что она… протекала. Игра слов такая…

Подобные экспедиции очень интересны. В этих местах есть свои подвижники, и вообще интересен образ жизни местных старожилов. И вот после первых экспедиций оставался у нас непройденным еще один участок — от села Лешуконского до устья реки Мезень. Да, нужно сказать, что по итогам каждой экспедиции, каждого участка, нами пройденного, мы писали статьи. И вот в этом году мы поехали завершать последний участок. Я взял с собой еще сына Святослава. Все-таки ему, городскому мальчику, погруженному в интернет-культуру, полезно было узнать, как живут люди в деревне, узнать, так сказать, о своих корнях. Ведь все русские люди вышли из деревни. Вот мы в течение двух недель совершали экспедицию. Две тысячи километров проехали до Мезени: асфальт, грунтовка, паром. Мы проехали от села Лешуконского, где, конечно, встречались со священником, — до устья Мезени. Там тоже закончили разговором со священником. Удивительные люди!.. Раньше в те края не было дороги, а поэтому все цивилизационные искушения дошли туда в гораздо меньшей степени. Мы наслаждались общением с живущими там людьми. Это же северные люди, поморы. Все они потомки поморов, есть и потомки старообрядцев. В общем, очень интересный регион, очень интересные люди. Вот с ними мы беседовали. И сейчас надо отписываться: мы собрали огромное количество материала, много записей, много фотографий.

Антон Жоголев: Не боишься, что когда-нибудь ты не сможешь отправиться в экспедицию? Годы-то идут.

И.И.: Конечно, мне сейчас сложно представить, как можно отправиться в экспедицию как раньше. Мы тогда, допустим, брали байдарку. С утра костерок, чаек, позавтракали — и до обеда потом на байдарке «пашешь». Это очень тяжело. Потом, значит, пообедали, и надо идти в деревню общаться. Поговорили, подумали, узнали что-то, записали интервью и опять в байдарку, «пахать» снова.

А.Ж: Но вы ведь берете интервью не у каких-то особо отмеченных людей, а у самых простых людей, это же нарушает все каноны журналистики. И хорошо, что не смотрите на эти никем не писанные «правила».

И.И.: Я считаю, что в жизни каждого человека есть Божий замысел. До встречи с журналистом человек, может быть, и не думал о том, чтобы все это как-то обобщить…

А.Ж.: Можно я тебя прерву? Помнишь, мы с тобой однажды — еще первокурсниками! — поехали на Украину к нашему институтскому другу Михаилу Варняку на свадьбу — на хорошую такую, раздольную, украинскую свадьбу. Городок Цурюпинск, бывшее Олешье… Там мы решили поиграть в «журналистов-писателей». На той свадьбе рядом с нами сидел за столом один украинский старичок. И ты решил его интервьюировать прямо на месте действия. Недолго думая, ты спросил: «Для чего ты жил, старик?» Ответ старика был гениальный. Старик взял — и просто заплакал. Я был потрясен, не знал, что сказать. И ты тоже… Это не были слезы обиды на жизнь, это не были слезы какого-то отчаяния. Понимаешь, это были светлые слезы человека, который не нашел слов. Это его жизнь. И он ответил нам слезами. Тогда я впервые почувствовал некоторую неуместность нашей игры «в журналистов». Есть вещи, которыми не «играют».

И.И: Может, это моя журналистская особенность такая, но я до сих пор не стесняюсь эти вопросы задавать. Если в интервью мне удается органично спросить: не так вот с потолка, а если из разговора вытечет вопрос какой-то серьезный, то я всегда стараюсь задать. Да, люди задумываются, иногда замолкают надолго, но в конечном итоге, мне кажется, это вопрос для нас двоих. Не всегда удается найти ответ. Некоторые говорят: «Не могу ответить, не знаю». А иногда говорят — очень серьезно.

Вглядываясь в прошлое…

А.Ж: Как ты отреагировал на двадцатилетие вашей газеты «Вера-Эском»?

И.И.: Как сказать? Один из общепринятых канонов журналистики: больше пяти лет ни в одной редакции не работать. А мы с тобой в своих редакциях уже по четыре срока «отмотали», на пятый пошли. Ты знаешь, я даже не ожидал, что мы столько проработаем. Я думаю, и ты не ожидал. Когда мы начинали работу над своими газетами в начале 90-х, всякий раз было ощущение, что выходит последний номер. Причем куда пойти дальше, мы не знали. А потом возникла мысль: ну раз уж мы так много прожили, то дальше будет легко. Нет, легче не становится. Одни трудности приходят, другие уходят, однако ничуть не легче.

А.Ж: С одной стороны мы стали мудрее, мы стали более требовательны к себе, к слову. Только сейчас открываются какие-то глубины, которые я раньше просто не замечал. Сейчас я понимаю, что за словом стоит реальность и эту реальность надо очень точно выражать. Подход к себе стал строже, в этом смысле стало труднее работать. Раньше лилось, а сейчас уже цедишь. Потому что поток уже не годится — будет много лишнего, понимаешь? Это первое. Ну и второе: ситуация вокруг нас очень сильно меняется. Когда мы начинали газету, была поразительная востребованность. В Самаре было всего два храма — Покровский и Петропавловский, да еще Епархиальное Управление. Ходишь по кругу, все друг друга знают. Вышел первый номер, его в Покровский собор завезли. И вот выходят прихожане с воскресной Литургии, а мы с отцом Игорем Макаровым, тогда просто с Игорем, отслеживаем процесс, так сказать. Все старушки покупают «Благовест», выходят во двор, садятся, как голуби, и, как крылышками ангельскими, машут полосами «Благовеста». Это огромное количество людей, и каждый держит первый номер. Это придавало сил. Сейчас все по-другому. Мы чувствуем отдачу, да, но мы понимаем, что мы не единственны. Даже если и уникальны, то не единственны. Иногда потребность в новой самоидентификации возникает: для чего работать? как работать? Много вопросов философских… Да, понимаешь, что газета нужна. Да, есть люди, которые хотят ее читать. Но многое изменилось вокруг нас.

И.И.: Добавлю к этому от себя, что то поколение, с которым мы начинали, оно в значительной своей части ушло уже, я бы сказал. Больше трех четвертей людей тех ушло. Или больше половины. Они были не только нашими подписчиками, они были героями публикаций. Нам это нужно осмысливать. Это серьезная очень вещь. Ушли те, кто на себе претерпел «прессование» Церкви в советское время. Пришли люди, которые жили в то время, но они не были тогда церковными. И они не претерпели за веру. У них другая ментальность, нам уже нужно встраиваться в новую картину мира и находить другой язык, и пытаться увидеть и понять этих людей, возжечь в себе именно интерес к этим людям. Но это другая песня уже.

А.Ж: Игорь, я знаю, ты не чужд футболу, ты любил его всегда и сам играл хорошо. Я не такой заядлый футболист, но в детстве и меня это не миновало. Вот газета «Благовест» всегда была сильна умением забивать. Мы делали коронные такие удары, создавали голевые моменты. Есть футболисты, которые играют хорошо, но они не могут последний удар совершить. В этом смысле мы в «Благовесте» умели, да и сейчас не разучились еще, сделать «гвоздевой» номер, какое-то хорошее чудо раскопать, о котором будет вся страна потом говорить. Несколько лет «Благовест» был, по сути дела, неформально самой авторитетной газетой Православной России, понимаешь, да? Этот этап был довольно недолгий, он совпал с нашим десятилетним юбилеем, я так думаю. Я хочу сказать: мы умели забивать. А ты по этой футбольной шкале как охарактеризовал бы свой стиль работы?

И.И.: Продолжая твое футбольное сравнение, я скажу так. Есть кубковые матчи, а есть чемпионат. Так вот чемпионат состоит из того, что ты сыграешь со всеми соперниками и к концу должен набрать большее количество очков. Мы, скорее, чемпионатные бойцы, если так можно выразиться. То есть не на вылет эта игра, это не олимпийская система, это система чемпионата. Может быть, это и обусловило то, что у нас такие стабильные позиции. Очень много читателей, которые читают нас двадцать лет. Довольно много тех, кто с нами с первого номера.

О.Л.: У нас тоже такие есть. Их немало…

И.И.: Мы всегда перед собой видим образ читателя и понимаем, что как были изначально все читатели очень разные, так и остаются. У них разные интересы, мы ощущаем это по письмам, по восприятию материала, и мы, конечно, стараемся, чтобы газета была разнообразной. Эти читатели, которыми мы очень дорожим, они должны оставаться разными, и каждая группа читателей должна найти для себя что-то в номере. И мы, может быть, даже держались не за такой «гвоздевой» материал, из ряда вон, а за то, чтобы каждый человек в газете находил для себя что-то интересное. Да, ему не всегда интересны статьи о приходской жизни, если он сам приходской жизнью не живет, ему интересны исторические материалы, например, ему может быть интересно художественное чтение. И в каждом номере обязательно присутствует и то, и другое, и третье.

А.Ж: Много лет газета «Благовест» была связана лично со мной. Так получалось, что временами я вообще работал один, потом приходили люди, помогали мне нести этот крест. Сейчас уже не так, сейчас уже двухголосие, трехголосие. Никогда народа много не было, но это все равно коллективный труд. Мой голос уже растворился в других голосах. И он может быть в чем-то решающим, но уже не самый громкий — это уж точно. Но какой-то этап, когда начинал работу, фактически приходилось все делать самому. Вас было сначала двое, потом трое. То есть с самого начала вы работали коллективно. С тобой были твои друзья по университету. Наши общие друзья — Михаил Сизов и Владимир Григорян.

И.И.:. То, что в Православии называется соборностью, может быть, люди светские называют это коллективным разумом, — это всегда плюс, это возможность диалога внутри. И моменты притирания друг к другу, может быть, моменты некоторой усталости друг от друга — это такая мелочь по сравнению с тем, что есть.

«Этот юбилей был как смотр наших сил…»

О.Л: Антон Евгеньевич, вам ведь тоже есть чем поделиться со своим другом — и нашими читателями…

А.Ж: Дело в том, что этот почти уже закончившийся 2011 год был особый для нас. Это год нашего двадцатилетнего юбилея. Я к этому юбилею отношусь не так по-северному хладнокровно, как ты, Игорь. Это для нас было главным событием, которое имело такое реальное воплощение в конце. Это был не просто юбилей, о котором написали в газете, это была встреча с читателями, с нашими друзьями вживую. Это был смотр сил. Понимаешь? Каждый раз мы сдаем экзамен Богу — на нужность Ему. И газета, в конце концов, не для нас с Ольгой Ивановной, — для читателей она. Так вот этот год был смотром наших сил. Да, ситуация очень изменилась, она изменилась не в лучшую сторону, и внутри у нас не все в порядке, народу мало, журналистов не хватает, денег не хватает. Но мы должны были посмотреть, что мы на сегодняшний момент имеем. И я хочу сказать, что этот год нам показал, что нам есть для кого работать. Много потерь, именно физических потерь — люди уходят, меняются поколения. Было поколение, которому мы, действительно, были необходимы. Сейчас это поколение осталось, но уже в меньшинстве. Наши читатели тоже обновляются. Но, тем не менее, мы теряем. Бабушка выписывала, мама выписывала, а дочь уже не выписывает. Но все-таки еще есть для кого работать, есть еще люди, которые с первого номера нас читают, есть люди, которые говорят просто в открытую, что газета дает смысл их жизни, цель, свет. Этот смотр сил нашел воплощение в конкретной встрече с читателями 15 сентября, когда мы собрали своих друзей в ДК имени Пушкина. И я еще раз говорю, теперь есть возможность сказать более широкой аудитории, — кто был в тот день на нашем празднике, тот мой друг на всю жизнь, ну а кто не были, значит, у них были какие-то причины. Но… но они не были. «Много званых…» Был смотр сил и через публикации в газете. Люди письмами откликнулись, люди проголосовали за нас. Мы фактически целый год публиковали столбики отзывов о газете. Написавшие нам люди получили безплатно книгу «300 золотых страниц». Мы посмотрели и убедились, что наше войско поредело, оно не такое, как десять лет назад, но оно до сих пор очень сильное. Я хочу сказать: никому с нами не справиться, с такой ратью. Это такие молитвенники! Это такая духовная сила, которой многое по плечам. Я знаю, что только стоит нам попросить у людей сердечных молитв, эти молитвы пойдут за нас к Господу!

В этом смысле год юбилея — это год нашего торжества. Ясное дело, что не может быть легко. Но иногда Господь посылает нам и подарки. Получил я медаль с ликом святого Александра Невского. Она пришла каким-то мистическим образом и совершенно неожиданно: Николай Михайлович Коняев вручил ее не в Петербурге, где меня мало кто знает, а сюда ее привез. Как бы два раза меня наградили. Но дело было не в этом. Были и еще награды. Лично мне была награда — поездка на остров Патмос. Это тоже была в чем-то юбилейная поездка. Апокалипсис — таинственная книга. Книга, к которой надо идти всю жизнь, и чтобы ее как-то прочесть по-умному, надо быть уже зрелым человеком. Мне показалось, что я созрел, достиг не какой-то там вселенской, а своей личной зрелости, и уже могу всерьез прикоснуться к этой книге. Это поездка была по Промыслу Божьему в день моего рождения. Конечно, не случайно. В этом смысле какая-то черта зрелости наступила, черта взрослости такой духовной, во Христе я имею в виду, а не физической. Потому что я крестился не рано, а в двадцать два года.

Я бы не назвал этот год годом побед, все обошлось без надрывной помпезности. Но люди ждут от «Благовеста» слова. И это главная наша победа.

Десять лет я вспоминал десятилетний юбилей «Благовеста» в 2001 году, когда словно сам Царь Николай пришел к нам в своей иконе мироточивой. Десять лет я потом называл этот день одним из самых счастливых дней в моей жизни наряду со свадьбой, с рождением дочери. Сейчас я в эти самые дорогие даты вписал и 15 сентября, один из самых своих счастливых дней. У Володи Осипова, моего друга, есть строчка в стихотворении: «В самые главные даты впишу я и это число…» 15 сентября мы и людям праздник устроили, и получили от Бога благословение на новые труды. Есть люди, которые с нами никогда не расстанутся и будут делать все, чтобы мы могли работать: они и деньги нам пришлют, сколько смогут, и молиться за нас будут. И ради них, я думаю, Господь даст нам еще с Ольгой Ивановной сил и здоровья. Вот такой необычный год. С учетом того, что эти предъюбилейные хлопоты висели на мне большим грузом целый год. Я готовился к нашему юбилею задолго. Это не было каким-то экспромтом, мы готовились к празднику: книгу «Золотые страницы» готовили…

И.И.: Я бы хотел воспользоваться моментом и поздравить вас с изданием такой замечательной книги, которая впечатляет не только объемом. Она дает, так сказать, развертку во времени. Я считаю, что вы большое дело сделали. И даже, может быть, ради этого и стоило отметить так широко юбилей.

«Здравствуй, племя молодое, незнакомое…»

А.Ж: Православная журналистика, если сравнивать с бизнесом, — это когда очень многое вкладываешь, а получишь совсем не скоро, если вообще получишь. Очень не скоро. Жизнь пройдет, и может быть, получишь вообще не здесь. А наша молодежь хочет быстрых результатов, карьерного роста. Это тяжелая проблема для провинциальной Православной периодики. Игорь, мы с тобой 20 лет как остановились в пресловутом «карьерном росте». Двадцать лет назад мы стали редакторами. Сегодня мы встречаемся: ты редактор, я редактор, хотя вокруг нас и шумные карьеры были, и шумные падения.

И.И.: Движение вверх закончилось. Началось движение вглубь. В общем, наверное, это движение в правильном направлении.

О.Л.: А может, ничего выше и нет на этой стезе?

И.И.: Готов ли я поменять свою работу на работу какого-нибудь чиновника средней руки или выше? — ни в коей мере. Такой даже мысли нет. Если уж говорить о карьере — слава Богу, что такой путь когда-то для меня закрылся.

А.Ж: Да, мы получили возможность как-то работать над собой, более важными вещами заниматься, расти, действительно, по другой совершенно шкале, а не гнаться за этим мнимым успехом. Как рано Господь дал нам все это! Можно же было всю жизнь идти к газете «Благовест», к редакторству. Сначала стал корреспондентом, потом завотделом. А почему-то так быстро все получилось: двадцать пять лет мне было, двадцать шесть лет тебе — совсем юными были. Это Господь нас какой же милостью одарил. Наверное, это можно назвать этак красиво, своего рода избранничеством.

О.Л.: Но… вспоминаются слова Христа: «много званых, а мало избранных» (Мф. 22, 14). Годы идут, мы моложе не становимся. Рано или поздно мы просто по возрасту уйдем из своих редакций, неужели после нас все заглохнет? Кому мы передадим дело своей жизни?

И.И.: Я думаю так. Есть нива, да? На ней произрастают одни растения, вот на ниве Православной журналистики выросли наши газеты. Наверное, когда придет срок, то на этой ниве вырастут другие цветы. Но они просто будут отличаться. Просто есть вещи, когда эпоха порождает издание, порождает дух Православных изданий, но время меняется, и, наверное, придет время, когда придут другие. И это естественно. И надо приветствовать «племя молодое, незнакомое». Надо давать себе четкий отчет, что не так все кругом плохо. И не так вовсе, что будто бы нет людей. Просто мы ищем «от себя». И чем дальше мы уходим от себя, от своего возраста молодого, тем труднее работать. С каждым годом все труднее и труднее, задачи становятся все более невыполнимые. На самом деле ведь есть масса изданий — и они хорошие, просто они другие. И я не думаю, что все издания, которые уже появились или еще появятся, пойдут по одному пути. Если есть определенный сектор для гламура, то будет сектор и для информационной журналистики. Будет кем-то востребована информационная Православная журналистика, кем-то — условно называя, «гламур», а кем-то — очерковая журналистика, церковная аналитика, а также журналистика, построенная на диалоге с читателем.

А.Ж.: Следы «усыхания» газетной журналистики ни для кого не являются секретом. В интернете постоянно идут дискуссии о том, чтобы скорее переходить на «цифру». Это фон нашей жизни. Каждый день журналист-газетчик, каковым мы являемся, слышит о том, что его скоро не будет, что он «живет в профессии» последние месяцы или годы. Это какой-то шизофренический фон нашей жизни. Включаешь интернет, и тебе доказывают, что тебя уже или вообще нет, или скоро не будет. Смотришь, сколько тебе дней осталось жить: не совсем старый, до пенсии еще сколько-то там, а если этот срок еще и удлинят?.. Я хочу сказать, как бы ни было там, в миру, у нас все должно быть немножко по-другому. Я не принимаю никакие поколенческие объяснения, в Церкви и в этом отношении все совсем по-другому. Потому что мы пришли в Церковь сами, вне всяких поколений. Мы пришли на чистое поле, никакой Православной журналистики тогда вообще не было, понимаешь? Было что-то далекое в глубоко запрятанных архивах, дореволюционное, какие-то старые журналы, но по тем временам они были совершенно ирреальны. Зато когда мы начинали, было горение, была волна: появилась «Вера», появился «Благовест», наверное, на этой волне появился и «Православный Санкт-Петербург». Сейчас проблема не в том, что поколения сменились, а в том, что горение уходит, это духовное явление угасания какого-то.

Если мы хотим, чтобы у нас была настоящая журналистика, яркая, интересная, мы должны что-то менять в своей духовной жизни, не смотреть на особенности поколений. А какое у нас было поколение? «Они пришли ниоткуда и уйдут в никуда», — так про нас, юных, когда-то говорили за пивом «старшие товарищи» в ленинградском Доме журналиста. Интересно, что мы с Игорем оба потомственные журналисты. У Игоря отец был крупный журналист, в центральных изданиях работал. Мой папа тоже был журналист не последний, был редактором главной нашей губернской газеты. Для нас журналистика, в общем-то, как дом родной. И вот мы вышли на журналистику Православную, почему? Потому что мы поняли, что только здесь можно сделать что-то вечное, какую-то свечу поставить своей жизнью. Было желание служить Богу, было горячее желание что-то настоящее сказать. Но если нет этого желания у молодежи, значит, вопрос не в поколениях. А вопрос в духовной жизни нашей. И никакие там новые жанры не помогут: информационная журналистика, интернет-журналистика — так разделять Православную журналистику все равно что анатомировать труп. Словно бы жанр в целом умер — и начинаем разбирать его на составляющие элементы. Но нет, Православная журналистика жива! Православная газета, Православная журналистика — это живой организм, он живет, дышит, радуется, размножается, а вот мертвый предмет разваливается на составляющие элементы. Да в «Благовесте» и в «Вере» есть все: и аналитика, и очерки (у вас вообще очерки — сильная сторона), и связь с читателями. И интернет осваиваем всерьез. А самое главное, что делает журналистику Православной и что нельзя подделать: если есть дух Христов, если есть любовь, есть желание говорить от сердца к сердцу, если теплота вот эта есть, аромат Православия, о котором так таинственно говорил Серафим (Роуз)… Очень много изданий, где этого аромата нет, и люди не будут их читать, эти издания для каких-то других целей создаются… Наверное, кто-то их читает все же, но это не та журналистика, которой я хотел бы служить, которой хотел бы отдать жизнь, потому что жизнь у меня только одна. Я хотел гореть, хотел других зажигать, жар своей души отдать Христу: и себя спасти, и кому-то помочь в этом. Нужно, чтобы в первую очередь было духовное горение. Будет дух Христов, этот дух найдет и новые формы какие-то для того, чтобы заговорить с людьми. Пусть это будет интернет-журнал, не важно. Если не будет этого духа, мы будем иметь такие вот узкоспециализированные издания. Одно издание Православным домохозяйкам, другое издание – Православным спортсменам, третье — аналитика какая-нибудь будет, оторванная от реальной жизни. Будет дух Христов, будет и церковная журналистика. Вот сейчас с этим духом большие проблемы. Почему? Я не могу ответить на этот вопрос. Почему это произошло на наших глазах? Это угасание…

О.Л.: При том, что сейчас появляется так много красивых изданий…

А.Ж.: Если бы только тиражи Православных изданий таяли. Если бы… Но ведь тает и количество участников Крестных ходов… Это общий процесс. Нашим церковным лидерам есть о чем подумать. Ситуация достаточно непростая. Есть и чем себя успокоить, конечно: и храмы строятся, и духовная жизнь не замолкает, и церковные Таинства вошли в жизнь очень многих людей. Но что-то и ушло, причем, ушло на наших глазах.

И.И.: Но ведь это естественно, когда что-то уходит, что-то приходит.

А.Ж.: «Что-то» — но не дух Христов! Это не «что-то», понимаешь? Если бы это что-то было, то, конечно, что-то приходит, что-то уходит. Это нормально, да. А когда постепенно и незаметно уходит главное – желание жизнью своей служить Христу, желание духовно расти до неба, желание служить, это подрывает самые основы.

И.И.: Я немного уточню. Может быть, уходит не дух Христов, а люди, которые могут его воспринять.

А.Ж.: Я имею в виду в нас, в людях, которые сегодня составляют Церковь. Немногие старые священники, отмеченные всеми возможными регалиями, говорили, что когда в 70 — 80-е годы Церковь была в гонении, такая любовь была среди Христиан, такая теплота. Но я не говорю, что теплоты сейчас совсем нет. Да и к старому нет и не может быть возврата… И теплота эта, конечно же, присутствует, ее до сих пор «не в меру» дает нам Бог в храмах, в таинствах церковных. Но, видимо, не хватает у нас любви на такую большую массу народа. Люди к старцам ведь едут не только за чудесами. Едут в первую очередь за любовью.Она теперь такой дефицит! Любовь уходит из мира. И вместе с этой любовью уходят и журналистские выражения ее. Вот в этом проблема, а не в поколениях и не в разделении на жанры.

О.Л.: Да, очень часто сейчас видишь, как внешнее подменяет внутреннее. Когда знания надмевают, и люди смотрят свысока, и в их писаниях нет теплоты, нет любви.

«Настоящего журналиста по-настоящему волнует то, о чем он пишет»

А.Ж: В светской журналистике ситуация гораздо хуже. Да, и там сейчас есть еще имена людей, за которыми следишь, которых уважаешь, например, Михаил Леонтьев на телевидении много лет ведет свое служение. Еще могу назвать несколько имен. Но в целом… Светская журналистика — она стала обслугой какого-то греха, похоти, грязи. Журналисты многие там уже живут с «оторванным сердцем». А мы же с тобой, Игорь, все-таки хотели служить на светской журналистской ниве, мы же закончили ЛГУ имени Жданова, а не Свято-Тихоновский богословский институт (тогда его не было и в помине). И сейчас мне больно смотреть на светскую журналистику. Да, там аналитики навалом, там чего только нет. Но там, во-первых, нет личностей, за малым исключением, там нет желания блага, которое нас собрало на факультете журналистики. А еще Карамзин писал, что без желания блага людям нельзя браться за перо… В годы нашей юности было мало путей для реализации идеализма. И один из них, такой донкихотский путь — это было стать журналистом. И мы по нему пошли, вслед за своими отцами.

Зимой я был в Питере, и мне девчонки-сокурсницы сказали, что один наш сокурсник, Петр Болычев из Мурманска, написал статью про своего отца. Отношения у нас с этим сокурсником были не больно уж близкие. Но как он меня порадовал, когда спустя месяцы после той поездки я все-таки вспомнил и нашел его статью в интернете, в газете «Мурманские вести». «Две тысячи восемьсот двадцать семь слов о моем отце», так она называется. А отец у него был капитан дальнего плавания. Вот это настоящая журналистика! Я бы даже назвал ее в чем-то Православной журналистикой. В каком-то высоком смысле, не каноническом. Он написал о профессии капитана. Петр вырос в семье капитана. Он рассказал об этой профессии с огромной любовью, рассказал о своей семье, рассказал об отце, об особенности типа человека-капитана, который может где угодно быть: и на приходе, и в газете, и в банке, и в футбольной команде может быть. Капитан есть капитан. Я считаю, что это журналистика высшей пробы. Если бы такая журналистика у нас была в миру, то и мы были бы другими. А с современными светскими журналистами общаться уже почти невозможно: они тебя не понимают, ты их не понимаешь. Они звонят: вот у вас там конфликт произошел, вы там судитесь или нет, что там, как? Вот и весь интерес у них к Церкви.

И.И.: Я хотел бы продолжить про Петра Болычева. Я недавно был в Мурманске, встречался с ним, сидели у него в редакции. Мы потом сели в машину и проехали по Мурманску, это мой родной город. Я там родился, а он там сейчас живет. И он спросил меня: «Ты знаешь, что здесь есть кладбище моряков?» Это кладбище матросов, погибших в начале прошлого века. Там похоронены

и английские моряки. И меня удивило тогда, с какой, не побоюсь этого слова, любовью он рассказывает о каких-то таких тайных уголках Мурманска. Он так сказал, я запомнил: «Поскольку ты мурманчанин, ты тут и так все знаешь, тебе экскурсию по городу не надо проводить, с моей стороны это было бы нелепо, но есть вещь, которую ты не знаешь». И мы, действительно, нашли это маленькое кладбище за заборчиком. Англичане заботятся о своих погибших моряках, давали деньги на то, чтобы обустроили все это. Просто в этом рассказе о погибших моряках, в рассказе о самом городе было очень много любви. И мне тогда пришла в голову мысль: чтобы быть журналистом в полном смысле этого слова, чтобы быть Православным журналистом, нужно чтобы в сердце жила любовь. И через какое-то время, я предполагаю, она возрастет до любви ко Христу. То есть сердце расширится.

Да, сейчас журналистика сильно изменилась, но в этом смысле и журналистика Православная, и журналистика светская держится на любви к окружающей действительности, к миру Божьему. Я тоже думаю, что чем крупнее журналист, чем более качественные продукты он дает, тем очевиднее, что ему не безразлично то, о чем он пишет. Как минимум, интерес присутствует.

О.Л.: Может ли очерковая журналистика удержать внимание читателей в эпоху интернета?

И.И.: Конечно. Более того, кто первым сдался под напором интернета? Информационные издания, потому что интернет — это оперативность. Безусловно, в печатной журналистике, на мой взгляд, имеют реальные перспективы две вещи. Первая — это аналитика, а второе — это очерковость. И еще одно перспективное направление — это, скажем так, картинки из Православной жизни, в художественной манере выписанные, и связь с читателями. Работа с письмами, эпистолярный жанр. Вот четыре составляющих, и очерковость занимает среди них одно из первых мест.

Артельное дело

А.Ж.: Вступая в третье десятилетие, уже не могу не видеть, что в духовном отношении «Благовест» — это как семья. Мы неслучайно объединены в Алексиевском Братстве. Но и у вас ведь редакция — как семья. Это, видимо, естественный путь русской церковной журналистики?

И.И.: Почему только в ней? Я думаю, это нормальный, обычный путь в русском сообществе. Государство — это вообще большая семья. Внутри нее есть малые семьи. Это семьи, которые собираются для осуществления какого-то дела. Это традиционный русский путь. И я часто говорю, что мы не стоим у конвейера, а делаем единичные, штучные продукты вручную, как ремесленники. Кустари! Не продукцию массового производства. И мне кажется, за этим будущее России. Потому что именно этот подход спасительный, так как в этом есть неповторимость.

А.Ж.: Видимо, действительно, такой артельный путь для Православного человека естественный. Мы должны хотя бы у себя в редакции учиться быть по-настоящему, а не на словах, братьями и сестрами во Христе. Потому что как же иначе мы будем нести другим людям благую весть о Христе. Трудовой коллектив, артель, община, приход — это вообще дело очень важное. Я только сейчас понимаю, как обделены те люди, у которых нет трудового коллектива. Вот, например, у меня тесть, Борис Сиротин, — замечательный поэт, можно сказать, лучший поэт в Самаре. Живой классик! Но всю жизнь он работал за письменным столом. С одной стороны, ему можно позавидовать, — он не ездил в давках на работу, он общался со словом, с Богом общался. Но он почти забыл, что такое трудовой коллектив, для него «трудовой коллектив» — это листок бумаги. И вот сейчас, спустя годы, я считаю, что он в каком-то смысле в этом обделен. Потому что трудовой коллектив — это и «смирительная рубашка», ведь приходят люди совершенно разные, и тебе придется учиться у них, а они будут учиться у тебя, но они тебя будут менять, и ты не всегда на них повлияешь. Это такая школа Христианская, это выучка смирения, а если в этом коллективе ты еще и ответственное лицо, то у тебя еще больше обязанностей. Мы с тобой прошли эту школу очень всерьез. И мой тесть чувствует это, и потому он и ходит в Союз писателей, к коллегам. Все-таки это как-то заложено у человека. Потому и Владимир Осипов к нам льнул. Тянуло его сюда, в газету, в коллектив. Видимо, желание ощутить себя частью коллектива заложено в природе человека.

И.И.: В добавление хочу сказать, что недавно я общался с нашим духовным попечителем Архимандритом Трифоном (Плотниковым). Он сейчас помощник Митрополита Екатеринодарского и Кубанского Исидора. Какой он ни активный, сколько бы помощников у него ни было, он любит повторять такую фразу: кто я без них? И если в коллективе каждый может сказать такие слова, тогда в коллективе есть тот дух, который позволяет и себя укорачивать, и понимать ценность ближнего. Это такая фраза, которая для меня много открыла. И я с удовольствием могу сказать про себя: кто я без них?

Вступая в третье газетное десятилетие, конечно, мы далеко не планируем. Как говорят: хочешь рассмешить Бога, расскажи Ему о своих планах. Но здесь, как мне кажется, нам надо навострить, так сказать, уши и попытаться услышать то, что интересно и важно сегодня Христианину. Услышать и увидеть лицо нового поколения и понять, в чем у него потребность. Планами нельзя делиться, чтобы они не провалились, скажу одно: их огромное количество, на всю жизнь не хватит.

А.Ж.: Чаще всего мы сами ничего не придумываем, все происходит как-то спонтанно. Ответить на зов Христов. Не так же было, Ольга Ивановна, что вот мы сели с Вами и стали чертить карандашом план журнала «Лампада». Не было такого. Возникла какая-то потребность, возник импульс духовный, и мы создали этот журнал. И он прошел проверку временем. Когда мы поняли, что надо открывать интернет-сайт, мы взялись его делать, не стали себя жалеть. Я хочу сказать, что наша задача — быть верными Христу и в малом, и в большом. И тогда Господь будет нам предлагать что-то важное, а нам только надо быть готовыми это воспринять. А вот это уже искусство наше: и молитвенное искусство, и профессиональное — надо различать, от Бога ли эти предложения идут. Такая наша задача — правильно «различать духов» и следовать за Христом.

Записала Ольга Ларькина