‣ Меню 🔍 Разделы
Вход для подписчиков на электронную версию
Введите пароль:

Продолжается Интернет-подписка
на наши издания.

Подпишитесь на Благовест и Лампаду не выходя из дома.

Православный
интернет-магазин





Подписка на рассылку:

Наша библиотека

«Блаженная схимонахиня Мария», Антон Жоголев

«Новые мученики и исповедники Самарского края», Антон Жоголев

«Дымка» (сказочная повесть), Ольга Ларькина

«Всенощная», Наталия Самуилова

Исповедник Православия. Жизнь и труды иеромонаха Никиты (Сапожникова)

«Напиши обо мне!..»

— эту просьбу-наказ самарского поэта Владимира Осипова Православная журналистка Людмила Белкина выполнила лишь спустя почти два года после его смерти. Но выполнила!..

— эту просьбу-наказ самарского поэта Владимира Осипова Православная журналистка Людмила Белкина выполнила лишь спустя почти два года после его смерти. Но выполнила!..

О замечательном русском поэте, писателе, режиссере Владимире Осипове лучше всех рассказал он сам. Его автобиографическая проза, его яркие режиссерские и актерские работы. И, конечно, более всего его стихи, пахнущие ромашкой и клевером, полынью и лебедой, горьким дымом Отечества, поражающие глубиной, редкой искренностью, целомудренностью чувства…

Странно, но Володя стал мне близким человеком после того, как ушел к своему небесному причалу. Мы были давно знакомы. Но то, что он мне очень дорог, открылось душе в тот момент, когда 7 февраля 2010 года после Литургии в храме свв. равноапостольных Кирилла и Мефодия протоиерей Гусельников Сергий вышел на амвон и сказал, что сегодня в ночь умер Владимир Ильич Осипов. Это оглушительное известие заставило меня замереть на месте. Я горестно бормотала: «Как же так! Ведь я же должна была с ним встретиться. Ведь он сказал: «Напиши обо мне», я обещала приехать к нему в Майское. Не у-спе-ла…» Меня накрыло чувство утраты, вины и… неожиданно вспыхнувшее чувство горячей любви к Владимиру. Это было так удивительно! Может быть, эта любовь, духовная близость к нему давно жили в потаенной глубине сердца, так что я об этом не догадывалась, — не знаю.

С Володей мы были знакомы еще со времени работы в газете «Волжский комсомолец» в начале 80-х годов. В те годы в областной молодежной газете собралось немало талантливых журналистов, которые стремились писать ярко и искренне. Тем более что встране начинались перемены, позволялось больше сказать. Но и среди самых талантливых авторов Владимир все равно выделялся. Высокий, худой, с огромными «иконописными» синими глазами. Они глядели прямо в твою душу.

Каждый журналист должен был раз в месяц съездить в командировку в село, но туда почти никто из нас не стремился: все интересные события для нас происходили в городе. А Осипов ездил часто. Привозил какие-то репортажи о неторопливой сельской жизни, мог в них упоминать о каких-то мелочах — чем кормят в сельской столовой и т.п. На планерках удивлялись: зачем это нужно? Для идеологических статей это, действительно, было лишним. Но Владимир в душе был сельский житель, любящий деревню до боли, и для него все в ней было дорого и важно. Наверное, в нем говорил будущий писатель, умеющий подмечать любую «мелочь» жизни.

Володя очень хотел стать штатным сотрудником — работать в областной газете было интересно и престижно. Но редактор газеты его почему-то не взял, хотя всем было ясно, что Владимир — человек со своим взглядом на жизнь, талантливый — он уже тогда писал стихи. Может быть, поэтому и не взяли — выделялся.

Однако жизнь все очень мудро расставляет по местам.  Вот и в этом тоже, должно быть,  проявился Промысл Божий. Осипов, у которого за плечами уже был филфак Куйбышевского педагогического института, неожиданно уехал в Москву и поступил во ВГИК, сначала заочно на сценарный, а потом и на очный режиссерский факультет. Это дало новый масштаб его природным талантам. В столице он снимался в кино, стал автором нескольких документальных фильмов.

С того момента, как он ушел из «ВК», мы долго не виделись. И я даже не знала, что в 1993 году он вернулся в Самару к больным родителям. Снова мы встретились, когда я стала с 1997 года работать в «Благовесте». Владимир возглавлял центр общественных связей Самарской епархии, много работал: писал статьи, снимал Православное кино. Он  часто приходил в редакцию «Благовеста» к Антону Жоголеву. Прихрамывая, взбирался на четвертый этаж, где в маленькой угловой комнате располагалась вся редакция. Заходил, здоровался и каждый раз, глядя мне в глаза, строго спрашивал: «Ты за наших?» Я начинала внутренне возмущаться: «Почему он меня допрашивает?» Но в душе с огромной скоростью прокручивались все последние события, мысли, переживания моей жизни, словно Осипов имел какое-то особое право спрашивать, и я должна была дать честный ответ. «Ну, конечно, за наших!» — наконец с внутренним облечением отвечала я ему, и он отходил.

Однажды я для одной светской газеты взяла интервью у писателя Григория Бакланова, памятуя, что в свое время Бакланов писал хорошую военную прозу. Но, к сожалению, не поинтересовалась метаморфозой, происшедшей с этим автором, который ушел далеко от позиций русского патриотизма. Владимир пришел в редакцию «Благовеста» возмущенным и заявил мне, что пить чай со мной не будет. Направленность общественной деятельности Бакланова, по его мнению, делала для Православного журналиста невозможным интервью с ним. И Владимир был по-своему совершенно прав. Я поступила по легкомысленному незнанию не «за наших».  

 

Вот как об этом случае вспоминает уже спустя много лет единственный, конечно, кроме нас с Владимиром, свидетель той сцены — редактор «Благовеста» Антон Жоголев:

— Дело было у нас в редакции, в конце девяностых.  Я позвал своих сотрудников и добрых друзей — Владимира Осипова и Людмилу Белкину — к столу, к чаю. У нас в «Благовесте» в те годы чаепитие было скорее духовным каким-то «обрядом». Мы молились, потом неспешно разговаривали. Обсуждали планы, спорили… Еда была в этом случае чем-то совсем вторичным. И вдруг я услышал от Владимира, что он вместе с Людмилой (из-за ее статьи в «Самарском обозрении») чай пить не будет. «Я серьезно к этому отношусь!» — с несколько надменным выражением лица сказал Владимир. Это было и неожиданно, и резко. На мой взгляд, не совсем справедливо. Да, Людмила, может, в чем-то и ошиблась. Но нельзя же вот так сразу бросаться в крайности. Можно ведь спокойно все обсудить, поспорить… Но как удивительно, как подлинно по-Православному в этой трудной ситуации повела себя Белкина! До сих пор удивляюсь ее самообладанию. Она не спорила, не «качала права». Она смиренно сказала, что за свои грехи недостойна пить чай с таким человеком, как Владимир. Более того, она сказала еще, что на самом деле она гораздо хуже, чем он о ней думает… «Недостойна! Простите…» Володя сразу смутился и как-то обмяк.  Он ведь вообще-то был очень добрый, хотя и резкий временами человек! «Ладно, — сказал он уже примирительно, — давай выпьем вместе чаю». Я вновь позвал их к столу. Признаюсь, даже не помню, попили мы чай тогда или не попили. Но это было уже и неважно. Володя всем нам  — и себе в том числе, я в этом уверен, — преподнес какой-то очень серьезный урок. В чем он состоял для каждого из нас, сейчас говорить не время. Но каждый сделал какие-то свои выводы и не забыл даже спустя годы о том необычном «чаеНЕпитии».

Однажды Володя в той же редакционной комнатке среди газетной суеты вдруг меня спросил: «Чего бы ты больше всего хотела в жизни?» Он смотрел на меня серьезно и  заинтересованно. Не ответить было нельзя. Я подумала и ответила: «Научиться молитве». Он кивнул и задумчиво отошел. Может быть, лучше было сказать — смирения. Любви. Но тогда я сказала так.

Однажды среди нашей беседы он вдруг отвлекся: «Окна немытые!» Я посмотрела на окно: на нем остались пятна от прошедшего дождя. Для него почему-то было очень важным, что окно не помыто и плохо пропускает солнечный свет. Но, конечно, это метафора человеческой жизни.

Володя снял много прекрасных Православных фильмов, ненавязчивых и поэтических. Мне особенно запомнился один кадр: планерист летит высоко над Волгой в районе Царева кургана — синева неба, величие Жигулевских гор, простор, воля. Этот образ полета всегда возникает в моей памяти, когда я вспоминаю Володины фильмы, он стал для меня их символом. Потом я нашла в его стихах: «А впереди была дорога //И тишина Сокольих гор,  //И первозданный, слава Богу, //пространства русского простор». 

Последний раз мы виделись с Владимиром на выставке-ярмарке «Православная Русь» в «Экспо-Волга» 21 декабря 2009 года. Я вошла туда и почти сразу заметила у стенда Самарской епархии Володю и Галину, его жену. Меня больно поразило его непривычно бледное, изможденное, измученное физическими страданиями лицо. Я бросилась к нему, по-дружески, по-христиански обняла и расцеловала, хотя никогда раньше таких «нежностей» в наших отношениях не было. В жизни мы общались мало, да и мало знали друг друга. Он тоже меня расцеловал. Это было прощание. Почему-то я стала горячо говорить ему и Галине, как я рада за них, какое счастье, что они вместе, хотя ровно ничего не знала об их совместной жизни. Галина ничего не отвечала и только тихо улыбалась. А Володя сказал странную фразу: «Напиши обо мне!» Я сразу согласилась: «Конечно, обязательно!» — и записала в блокнотик его телефон. Он подарил мне свою книгу «Небесный причал», надписав: «Подруге Людмиле — с любовью». Но приехать к нему я не успела — он ушел всего через полтора месяца. Прости, Владимир!

Но самое поразительное и утешное в этой более чем коротенькой истории нашего знакомства: с момента его ухода я ощущаю оттуда его любовь и как бы даже заботу, опеку. Словно он безпокоится обо мне и хочет, чтобы у меня все сложилось хорошо.

Всего через несколько месяцев после его смерти я попала в трудную ситуацию, когда, казалось, нет силы и воли жить дальше. Я переживала сильное, непередаваемое тому, кто это не испытал, чувство невозможности утешения, когда никто тебя не может утешить: ни друзья, ни близкие, никакие события, абсолютно ничто человеческое и земное. В те черные для меня дни, в невыносимо жаркую июльскую ночь 2010 года на Петров день мне привиделся сон: Владимир лежит на земле, тихий, живой, раскинув крестом руки. Я хочу лечь рядом с ним на землю и так же раскинуть руки, перекрестив свою руку с его рукой. Но, потоптавшись, почему-то этого не делаю. Проснувшись, я сразу поняла, что еще не срок и мне надо жить дальше. Конечно, толкование снов — дело неблагодарное, придавать им значения не стоит. Однако эта весточка в ту минуту стала таким утешением, такой поддержкой! Я почувствовала, что Володя видит, знает мои страдания. И, конечно, это сон и о нем: о кресте его жизни, о любви к русской земле, которую он обнял своим телом-крестом, о его взоре, устремленном в небеса. О том, что он жив там, у Бога, и у него есть желание помочь. Я молюсь за него и чувствую, что он тоже молится обо мне. Словно смерти нет, есть только одна жизнь, и мы заботимся друг о друге. Мы родные. Может быть, потому, что оба мы — «благовестовские».

Когда Владимир похоронил мать, за которой долго ухаживал и которую горячо любил, он говорил, ему так казалось, что жизнь кончена. Но все вышло не так. С ним случилось то чудо, о котором мечтал А.С. Пушкин: «И, может быть, на мой закат печальный //блеснет любовь улыбкою прощальной». Владимир встретил прекрасную женщину Галину, женился, уехал к ней в дальнее село Майское. За его любовь к родной земле, к русской природе ему было дано последние годы жизни счастье жить в деревне, где «перелесок, овражек и поле есть судьба наша, боль и печаль». Его всегда тянуло туда, где ближе к Богу, где душу наполняет и целит благодать Божьего мира. Он ощущал, «что в душе мы — селяне, оторвавшиеся от земли», чувствовал вину этой оторванности: «Простите, голые леса. Прости, продрогшая осина. Я слышу, слышу голоса! Простите, как прощают сына».

Родная сторона, не было для него ее родней.

Оказалось, что хотя Владимир ушел в пятьдесят два года, он прожил большую и цельную жизнь. Прошел свой духовный путь. Все успел. Дружить, любить, прийти в Церковь, к Богу. Стать рядовым в той черной сотне на ратном рубеже, которую воспел в своем известном стихотворении. «У края света осознать, что всякая дорога — к Богу». Поставить фильмы, сыграть роли, написать настоящие стихи, перед смертью выпустить автобиографическую книгу «Небесный причал». «Пройти неузнанным, худым, дыша простудой и простором, вдыхать неповторимый дым, соединение в котором неволи, радости, тоски…»

Как ни странно, я не грущу, что в земной жизни мы мало общались с Владимиром. Главное, что он мне дорог и я чувствую душой его дружбу и любовь. «Последнее «прости»? Пусть не прощает. //Кто следующий на ветреный погост? //Что: расставанье встречу обещает? //Там свидимся — Бог милостив и прост». Свидимся, я верю.

Людмила Белкина  

1090
Понравилось? Поделитесь с другими:
См. также:
0
0
1 комментарий

Оставьте ваш вопрос или комментарий:

Ваше имя: Ваш e-mail:
Содержание:
Жирный
Цитата
: )
Введите код:

Закрыть






Православный
интернет-магазин



Подписка на рассылку:



Вход для подписчиков на электронную версию

Введите пароль:
Пожертвование на портал Православной газеты "Благовест":

Вы можете пожертвовать:

Другую сумму


Яндекс.Метрика © 1999—2024 Портал Православной газеты «Благовест», Наши авторы

Использование материалов сайта возможно только с письменного разрешения редакции.
По вопросам публикации своих материалов, сотрудничества и рекламы пишите по адресу blago91@mail.ru