Андрей Ребров: «Глубокие выси»

КСЕНИЯ БЛАЖЕННАЯ

Смолк гомон городской.
В ночи разносит ветер
Гуденье фонарей, горящих надо мной,
И я спешу во храм -
в звучащем этом свете -
На дальний ясный звон,
на тихий огнь свечной.

И, временной предел душой одолевая,
Я вижу в звонной дали вековой,
Как вдоль Смоленки
Ксения,
сияя,
Идет в юдольной мгле по мостовой.

Грядет,
сквозь годы,
в образе бедняцком,
Всю Русь вместив
в ладонях — на груди.
И я спешу,
спешу,
но не угнаться -
За ней,
идущей тихо впереди.

***
Месяц речной — все взрослее и строже...
Веет безсмертьем от звездной воды.
Юность ушла... И за лунной дорожкой -
Свежие звезды — как чьи-то следы.

Время течет... Но, о Вечности мысля,
Долго гляжу я, как в детстве, с мостка -
В воды реки, углубленные высью,
И ощущаю: как юность — близка...

***
Моим детям, Анастасии и Арсению

Порой в саду ненастными ночами
Мне грезится в рычащей темноте,
Как взоры ангелов сиянными лучами
Пронизывают сны моих детей.

А поутру, когда еще гроза
Беснуется, вхожу к ним во светлицу
И вижу проясневшие их лица
И тихий свет в открывшихся глазах.

НА БРАНЬ ПОСЛЕДНЮЮ...

Преосвященнейшему Константину, епископу Тихвинскому

Золотилось небо спелой рожью,
А в полях синели васильки.
Шел монах сумняшеся ничтоже
Вековой тропой, и кулики
Щебетали в долах васильковых
Под ржаною вязью облаков.
И лучилась к полю Куликову
Тропка летописною строкой...

Шел чернец строкой незавершенной,
Посох предержа в руце своей,
Мимо новорусских вавилонов,
Мимо стойких дедовых церквей.

А издалека, сквозь птичье пенье,
Сквозь халдейский ропот городов,
Доносился грозный гул сраженья:
Гром гранат, глухой, как стук щитов,
Посвист пуль, звучащий, словно эхо
Впившихся в простор ордынских стрел,
Лязг пропятых танковых доспехов,
Трубный гуд страстных монастырей.

Шел монах без устали и страха
На армагеддонское жнивье...
И служило посохом монаху
Пересвета древнее копье.

РАТНИК

Неравного сраженья смолкли звуки.
И вран кружит над тучей мертвых тел...
А он лежит ничком,
расправив руки,
стяжавший оперенье вражьих стрел;
Лежит -
крестом -
под скорбным небом бледным,
Как будто землю силится обнять.
И ждет его
в свой светлый сонм победный
Пернатая Архангельская рать.

АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ

Когда ты привычно бредешь от Невы
По линии Первой, взирая на крыши,
То видится — Ангел с церковной главы
Летит над Васильевским выше и выше.

Взмывает в блистанный надневский простор...
Но, вдруг, исчезает за башенкой старой -
Быть может, в кромешный спускается двор,
"Во Образе тайном" идет по бульвару.

И, если, когда-нибудь встретишься с ним
На жизненной линии, сродной с окрестной, -
Поверишь, что город всечасно храним
Грядущим сквозь век Петербуржцем небесным.

***

Цвели целительные травы
Под взором солнечным небес.
И как Мамврийская дубрава,
Дышал иссопом русский лес.

В душистой дымке золотистой
Ягненок пасся на лугу,
И женщина несла тернистый,
Смолистый хворост к очагу.

Где, до поры, тая дыханье,
Заветно тлел огонь костра,
И старец, будто в ожиданьи,
Стоял у ветхого шатра...

И голубь реял крестоносно,
И шло служенье муравья...
Все было значимо и просто,
Как в вечной книге Бытия.

НА ПРЕОБРАЖЕНИЕ

Еще кресты на западе видны...
Но гасит ночь его заката пламя...
И теплится над русскими лесами
Небесный свод библейской глубины.

И я иду к заветному востоку -
Туда, в глухие скитские леса,
Туда, где в душах кротких и высоких
Уже фаворски светят небеса.

г. Санкт-Петербург

05.07.2002