Русская Вандея

Христолюбивому Белому Воинству и всем Православным русским людям, верным сынам Святой Руси, отдавшим жизнь за Веру, Царя и Отечество — от молодой России земной поклон…

Мой друг, славный человек, но едкий критик, как-то заметил: «Все хорошо, но отчего ты пишешь одни гимны? Что за странная специализация? В твоих стихах слишком много пафоса, это приедается. И еще у тебя навязчивая идея превратить белогвардейцев в эпических витязей. Покажи, где здесь Илья Муромец (дает мне фотографию Дроздовцев, где они снялись вместе с благочинным отцом Феодором Каракулиным)? Тоже мне — «певец во стане русских воинов»!
Я не обиделся. Грех обижаться на друзей. Помню, именно тогда я объяснил ему свою позицию. Вот этим объяснением, дополненным для вескости некоторым фактическим материалом, я и решил предварить предлагаемые стихи.

В самом деле, не получается почему-то ничего, кроме «гимнов»… То есть получается, но только не о Белом Деле. Это общая характерная черта для «белой» поэзии. Песни Белого Дела — всегда гимны. И нет в них эстетики. Даже у Цветаевой. Потому что нет эстетики в страданиях и боли, а Белое Дело — это страдание и боль. Ибо вся его история — это или горение за верность, или искупление за отступничество. Знаешь, где начинается «белогвардейский пафос»? В страдании! Великая война опалила сердца, революция их вырвала. Вот отчего эта невыразимая боль.
Мой тебе совет: не начинай изучать историю Белого Дела с энциклопедий. Лучше — с дневников расстрелянных и изгнанных. Пусть укрепится и в тебе этот пафос чистого жертвенного дела, пусть не задавит, не убьет его сухая, безчувственная статистика. Статистика не бывает страшной: жертвы, выраженные в абстрактных цифрах, не пугают, цифры не пахнут кровью и мертвечиной. Ты открываешь «Историю гражданской войны» и видишь: десять тысяч, двадцать тысяч, сто тысяч трупов. Ты смотришь на карту: наступления, отступления, красные, синие, зеленые стрелки, флажки, звездочки, крапинки — и не испытываешь ничего, кроме скуки.
Предлагаю вот такой тренинг от безчувствия: возьми фотографию Царской Семьи (благо достать ее сейчас не представляет большого труда) и всмотрись в их лики: Государь с Наследником на коленях, Государыня, девочки-Царевны. А теперь — внимательнее, пристальнее — в глаза Царевичу, не гармонирующие своей серьезностью с нежными детскими чертами. Закрой свои глаза, брат, и представь его в ту ночь в Ипатьевом доме. Представь его в момент, когда он, лежа на полу, пытается дотянуться ручкой до Отца, уже мертвого, как его пинает сапогом подобие человека в форме солдата и каким взглядом он смотрит на направленный на него пистолет… Если не получится первый раз — не беда, попробуй еще раз… Если при такой картине не проснется в тебе чувство сострадания, если, открыв после этого глаза, ты не посмотришь, уже со слезами, на фото и не подумаешь: «Господи! Их-то за что?» — тоже не отчаивайся. Сочувствие к ближнему сразу не приходит. Главное, чтобы было желание быть ЧЕЛОВЕКОМ.
Сочувствие, соединенное с жаждой правды, рождает вопросы, которые не возникнут, даже если проштудировать всю «Историю гражданской войны» и «Большую Советскую Энциклопедию».
Кто они были — апологеты Белой Идеи, выдержавшие первые бои с социалистической революцией по всей стране от Иркутска до Киева? Прочитай дневники расстрелянных. Смотри, вот слова свидетелей.

Петроград, ноябрь 1917-го: «С семи-восьми часов утра началась осада Владимирского военного училища… Юнкера и женский ударный батальон отстреливались до двух часов и потом сдались. С той и с другой стороны были убитые и раненые… В стенах училища пробиты бреши; двери и окна пробиты и разворочены… С момента сдачи толпа вооруженных зверей с диким ревом ворвалась в училище и учинила кровавое побоище. Многие были заколоты штыками, заколоты безоружные!»

Москва, ноябрь 1917-го: «Рядами стоят открытые гробы… Весь храм заставлен ими, только в середине проход. А в гробах покоятся, словно срезанные цветы, молодые, красивые, только что расцветшие жизни — юнкера, студенты… У дорогих останков толпятся матери, сестры, невесты… Много венков, много цветов… Невиданная, трагическая картина… Похороны были в ужасную погоду: ветер, мокрый снег, слякоть… Все прилегающие к церкви улицы были забиты народом. Это были народные похороны».
(Архиепископ Евлогий)

Ростов, ноябрь 1917-го: «… утром 27-го поезд подошел к Ростову, захваченному большевиками. Большевики начали обстрел подошедшего поезда. Батальон быстро выгрузился, построился и пошел в одну из тех знаменитых атак, о которых еще и сейчас с изумлением вспоминают советские историки. Идя без оружия во весь рост, не сгибаясь, юнкерский батальон вышиб красных из Балабановской рощи. В этом бою почти полностью погиб взвод капитана Донского, состоявший из кадетов Одесского и Орловского корпусов. Найденные трупы мальчиков были изрешечены пулевыми и штыковыми ударами».
(Н.З.Кадесников. «Краткий очерк Белой борьбы под Андреевским флагом»).

Иркутск, декабрь 1917-го: «Гражданское население города участия в войне не принимало, если не считать организованных большевиками из рабочих отрядов красноармейцев. Юнкера дрались одиноко, поддержанные лишь небольшим отрядом иркутских казаков. Добровольцы из числа горожан на их стороне насчитывались единицами».
(И.И.Серебренников. «Мои воспоминания»).

После ростовских боев тела погибших хоронили под Новочеркасском. Алексеев говорил над свежими могилами речь: «Я поставил бы им памятник — разоренное орлиное гнездо и в нем трупы птенцов; на памятнике написал бы: «Орлята умерли, защищая родное гнездо, где же были орлы?»
Везде, по всей стране — юнкера, кадеты, гимназисты, студенты. Значит, до двадцати лет… Нам с тобой — по двадцать пять… Даже для нас эти «белые воины» — дети. Им предстояло отвечать за грехи отцов, и пафос страдания и искупления двигал ими. Они так чувствовали. Знаешь, им, в первую очередь им, преданным всеми и не предавшим никого, я посвящаю все, что пишу о Белом Деле.
Вот что писал наш с тобой земляк И.И.Серебренников: «Когда в 1918 году пришли в Иркутск войска генерала Пепеляева, это были в подавляющем большинстве бывшие гимназисты, реалисты, студенты — поистине «бело-зеленая» молодежь (бело-зеленым было знамя Сибирской Добровольческой Армии, добровольцы носили шевроны соответствующих цветов, на кокарды натягивалась бело-зеленая ленточка — Н.К.). В Иркутске в армию генерала Пепеляева вступил добровольцем единственный сын одного моего большого приятеля, только что окончивший гимназию, совсем еще мальчик, и в первых же боях с красными по овладению Кругобайкальской железной дорогой пал, сраженный пулей врага. И сколько было таких, юных и беззаветно храбрых, рвавшихся в бой с поработителями родины и погибавших за нее! Им несть числа…
А кто были герои Белого движения в России — все эти молодые генералы, полковники и подполковники, как не те же вчерашние гимназисты, реалисты, семинаристы, студенты, кадеты и юнкера? Не в том ли и кроется трагизм Белого движения и философия его неудач, что жертвенный порыв молодежи, слабо поддержанный старшими, угас безплодно под наплывом сатанинской силы большевиков»…
Души их были чистыми. Это белые души, они не требуют отмщения — они просят о поминовении. Эти мальчики с трехцветными шевронами на черных кадетских шинелях, эти дети, разыгравшие «Жизнь за Царя» на бурой от крови революционной сцене, умерли для того, чтобы сохранить связь поколений, чтобы ниточка, тянущаяся от ратников князя Пожарского, вывела бы, подобно нити Ариадны, заблудившийся, ослепший от боли народ на его исторический путь. Мы обязаны воспитать наших детей на их примере. Так мы восстановим связь поколений и вернем себе будущее. Это твоя память, русский. Храни ее, верно храни для своих детей, если хочешь, чтобы у них было будущее.

Вандея

«Вандейцы молились в церкви Сен-Леже прежде, чем начать с нами бой»…

Оплот Престола! Камень Веры!
Несокрушимая стена —
Вандея против Робеспьера.
Пылает страшная война.

Кто жжет крестьянские селенья?
Кто мстит семейству за отца?
Не вы ль кричали в исступленье:
«Мир хижинам, война дворцам»?

Гром барабанов за Луарой,
В полнеба зарева костров.
Спешите, молодой и старый,
Очистим землю от воров!

Со всех сторон идут шуаны,
Черны от пота и угля,
Под белый стяг девицы Жанны,
Когда-то спасшей Короля.

+++
Степь донская… Среди колокольцев
Залегли по местам
Двести юных стрелков-добровольцев
И седой капитан.

Двести душ: юнкера и студенты,
Папирос огоньки,
На фуражечках — белые ленты,
Сталью блещут штыки.

Парабеллум, Владимир в петлице,
Настороженный взгляд…
Через тридцать секунд все решится,
Нет дороги назад!

Путь нелегкий ваш тернием мечен,
Золотой аксельбант,
Вшит в карманы защитного френча
Черный траурный кант.

Полминуты… Сжимаются руки,
Распрямляется стан.
Вы нашли себе средство от скуки,
Господин капитан!

Там, у края сожженной станицы —
Добежать бы успеть! —
С первым сполохом алой зарницы
Ожидает нас смерть.

В той станице ночует пехота
Лютых наших врагов,
Их немного — какая-то рота,
Тоже двести штыков.

Напряглись в ожидании лица:
— Скоро будет нам Суд!
Ни покаяться, ни помолиться —
Жалких тридцать секунд!

Полмгновенья… Готовься к расплате…
Ты дрожащей рукой
Под рубахой нащупай Распятье,
Сердца стук успокой.

Осени себя Крестным знаменьем,
Крест ладонью накрой,
У тебя еще есть полмгновенья
Перед страшной зарей.

Будет, будет кровавая тризна
У голодных ворон…
Помни: Бог — Император — Отчизна —
Твой трехцветный шеврон!

+++
Нас собирает в рати на битву
Белой России тревожный зов.
Бог Всемогущий, услыши молитву!
Мы — крестоносцы последних веков!

Крепко сжимаем мечи и знамена,
Смело сжигаем обратно мосты,
К бою готовы, мы — рыцари Трона,
Намертво вшиты в шинели кресты!

Вождь наш Державный пленен и расстрелян,
Но не спешите торжествовать.
Украсть Царя вы у нас захотели? —
Попробуйте солнце с неба сорвать!

Животворящим золотом в синем
Сияет вера наша в Христа.
Мы золотые погоны не снимем.
Русь Православная — наша мечта!

Русская правда полярной звездою —
Свет путеводный в нашей борьбе.
Пядью за пядью, верстой за верстою
Родину мы возвращаем себе.

Рис. Ирины Евстигнеевой.

См. также

Николай Колесников

г. Братск Иркутской области.

04.11.2005