«Творить надо с Господом в душе»

Почетным гостем Второго открытого всероссийского фестиваля документальных фильмов «Соль земли», прошедшего недавно в Самаре, был народный артист России, актер и режиссер Николай Петрович Бурляев, известный зрителю по ролям в замечательных фильмах «Иваново детство», «Андрей Рублев», «Военно-полевой роман». На встречу с ним (названную в программе «мастер-классом») собралось много любителей кино, радовало много молодых лиц в зале. То там, то здесь слышались указания и просьбы, которые передавали ребята по телефонам — «Нет, меня сегодня на занятиях не будет, скажи, я не смогу прийти», «Я сегодня не могу, дашь мне лекции переписать, ну пожалуйста». Трудно сказать, что каждый из этих мальчишек и девчонок ожидал от встречи с известным актером — откровений ли о тайнах актерской профессии, секретов профессионального успеха или просто интересной жизненной истории. Мне думается, их ожидания сбылись, поскольку разговор состоялся очень интересный.

Простые и «сложные» люди

На фестивале показывают фильмы замечательных русских режиссеров-подвижников, которых вы не увидите на обложках гламурных журналов. Они работают не за страх, а за совесть. Не за деньги, а на вечность. Сегодня кинематографисты, как некогда, лет двадцать тому назад, писатели, встали в авангарде духовной жизни. Писатели сейчас в загоне, люди молодые очень мало читают. Поэтому так вышло, что поднялись кинематографисты. Это еще одна попытка русской интеллигенции побороться за душу человека. Мы не позволили развалить Союз кинематографистов. Почти все другие творческие союзы распались, размножились. Мы собрались вместе и впервые разработали идею Союза кинематографистов, которая смогла бы объединить всех. Эта идея выработана, собственно, не нами, она давно известна: культура должна развиваться, основываясь на традициях. Поэтому мне было удивительно услышать от Президента в его послании Федеральному собранию, в том крохотном абзаце, который он уделил культуре, слова о том, что культура должна развиваться на инновационной основе. Хотел бы я знать, кто помогал президенту составлять этот текст! Какие инновации? Традиции — это я понимаю. Передача традиций от отцов детям. А инновации? А потом я вспомнил и понял, как потрясающе работают наши оппоненты. За месяц до этой речи нашего президента вышла в «Российской газете» статья главного редактора журнала «Искусство кино» Даниила Дондурея и режиссера Кирилла Серебренникова «В поисках сложного человека». И тогда они в первый раз и пропихнули эту идею об инновационном искусстве, о том, чтобы государство поддерживало формирование этого сложного человека. Будучи в прямом эфире на радио, беседуя с Даниилом Борисовичем, я спросил: какого сложного человека вы предлагаете России? Ассиметричного? Сумасшедшего? Таких героев, которых выводит ваш коллега Кирилл Серебренников в фильме «Юрьев день», где Россия показана грязной, подлой, пьяной, продажной? Вы посмотрите фильмы Бориса Лизнева, которые сейчас идут в соседнем зале, например — «Вешки над рекой». Вот это — Россия. Причем этот фильм снимался в тех же местах, что и фильм Кирилла Серебренникова. Но это же другая Россия! Которую увидел патриот и мыслитель Борис Лизнев. Его героям тоже трудно живется, но как они прекрасны! Каждый — философ, каждый — поэт. И вроде быт-то чудовищный, как у всех, а как они говорят, эти люди! По героям Бориса Лизнева через лет десять, двадцать, будут узнавать, какие же люди были в России. А рядом вот их «сложные люди». И я тогда открыто, в эфире на радио сказал: «Да упаси Господь Россию от таких «сложных», а точнее — ложных людей». Идет бой, как говорил Гоголь, бой за душу человека. И очень важно, чтобы мы все работали вместе, а не дробились. Потому что цель у нас должна быть одна — поднимать Россию. А это возможно только вместе. По отдельности мы не выживем. Вместе мы — сила огромная.  И шансы на победу у нас есть.

«Современный телеэкран способствует падению человека»

Слушатели ожидали продолжения, но неожиданно Николай Бурляев предложил: «А теперь я с удовольствием отвечу на ваши вопросы, потому что я человек заикающийся и не люблю много говорить». И вопросы не заставили себя долго ждать.
— Вы являетесь руководителем кинофорума «Золотой витязь». Расскажите, как он прошел в этом году?
— Он прошел, как обычно, в мае, в городе Липецке. Я пригласил на форум и Никиту Михалкова. Я пятьдесят лет работаю в кино, но такого единомыслия, пожалуй, не видел никогда. В зале было около трехсот человек — деятелей кино из тридцати четырех стран мира. Впервые на «Золотом витязе» был представитель Президента России, его советник по культуре Юрий Лаптев. Были представители обеих палат парламента. Мы говорили о том, что так, как все обстоит сейчас, продолжаться дальше не может. Мы не можем больше погружать Россию, наших детей в омут, из которого потом будет очень трудно выбраться. Потому что весь этот сор, который идет через каналы телевидения, откладывается в душах людей. Как же потом очищаться, как потом надо будет каяться за все то, что они видели! И очистятся ли они, ведь телевизионный экран помогает падению? Мне недавно дали проанализировать один субботний день работы «Первого канала». Я увидел, что из 24 часов эфира 18 отдано чужебесию, американской кино — и телепродукции, совершенно безполезным программам на кухне — как готовят еду те или иные люди. Разве это нужно народу? Дальше — фильмы американские. И совсем чуть-чуть, процентов восемь того, что показывать все-таки можно. Переключаешь каналы дальше — что там? MTV — это откровенный разносчик патологий, извращений и всякой похабщины. На экране юноши и девушки говорят мерзость и делают мерзость. Щелкаешь дальше — ТНТ покажет секс с рогатой Анфисой. И какое на этом вырастет поколение?

«Культура — оборона души»|

— Раньше фильмы и Сергея Бондарчука, и Шукшина собирали полные залы. А какие фильмы способны сейчас не только собрать полные залы, но и нести образец настоящего киноискусства?
— Если бы на тот фильм, который идет в соседнем зале — «Вешки над рекой» — дали такую рекламу, как «Дневному позору» (иначе и не назовешь), то вся бы Россия пошла. И она бы обогатилась духовно на этом фильме. А вместо этого идет обман, потому что действуют законы рынка. И пока будут действовать законы рынка в области культуры, все будет по-прежнему. А государству надо вкладывать деньги в культуру, равноценные бюджету обороны. Потому что культура есть оборона души. Надо вкладывать деньги и не ожидать возврата. Мгновенного возврата по принципу «Ассу» в массы — деньги в кассу» — здесь не будет. Фильм «Андрей Рублев» не только не был окупаемым первые годы. Он вообще семь лет пролежал на полке. Но он окупился сейчас десятикратно. На этот фильм я лично видел очереди в Париже, Лос-Анджелесе. Гигантские очереди. Если бы этот фильм был создан в рынке, он бы, во-первых, не появился бы. Потому что продюсеры бы просчитали, что мгновенной отдачи не будет. Но на этом фильме воспитывались поколения людей, многие воцерковлялись, благодаря этому фильму многие люди стали священниками. На этом фильме Россия для себя открывала, кто же был иконописец Андрей Рублев, что за время было тогда.
— Из последних российских  фильмов какие бы вы могли отметить?
— Очень мало хороших фильмов у нас. И поэтому, видимо, последние годы мы даем главные наши премии «Золотого витязя» зарубежным фильмам. Правда, в этом году главные награды кинофорума получили российские фильмы — «Гоголь. Ближайший» и «Тарас Бульба». А так премии у нас увозят болгары, сербы.
— А что это за фильм «Гоголь. Ближайший»?
— Режиссеру Наталье Бондарчук удалось показать Гоголя как христианина, истинно верующего Православного человека. Потому что он действительно стремился к Господу. И именно поэтому в свой последний отрезок жизни он стал чужим для окружающих. Название фильма — «Гоголь. Ближайший» навеяно знаменитой картиной Иванова «Явление Христа народу», где писатель Гоголь, как считается, изображен ближайшим к Иисусу Христу — в образе странника. Этот фильм решает вопрос: чей Гоголь? Украинский или русский? Когда смотришь этот фильм, вопрос о принадлежности Гоголя просто исчезает. Сам  Гоголь говорил о том, что не знает, чему же отдать предпочтение. Он любил и то, и это. И фильм показал с удивительной любовью и Украину, какой ее не показывали и даже сами украинцы. И Россия потрясающе показана — с Оптиной пустынью, широкими русскими просторами.
— А фильм Павла Лунгина «Царь», который еще идет в кинотеатрах, как бы вы оценили его?
— Я смог вынести только полчаса, хотя я шел полностью поглядеть этот фильм. Но уже по первому получасу было ясно, что дальше глядеть я не могу. Поскольку это никакая не правда, это сплошная историческая неправда. Царь Иван Грозный был не таким ущербным истериком, шепелявым, безумным, каким он представлен в фильме. Он был Православный верующий человек. И с этой личностью надо еще разбираться и правду искать. Ведь Ивана Васильевича прозвал народ Милостивым. Грозным он стал потом. И, кстати, Грозным был и его отец. О христианине Иване Грозном, который поднимал Россию, знают и говорят слишком мало.
— Есть ли фильмы, на которых можно воспитывать детей?
— Есть фильмы из нашего прошлого, когда советское кино заботилось о том, какие подрастут дети. Эти фильмы показывать можно. Но сейчас уничтожен кинематограф для детей, уничтожен силами предыдущего руководства министерства культуры во главе с министром Михаилом Швыдким. Это ведь он предложил вытеснять культуру в рынок. И теперь Детской кинофабрики имени Горького просто нет. Она отдается в аренду под всякие ток-шоу. Сейчас обещают наши чиновники вкладывать деньги в детский кинематограф. Есть хорошие подвижки. Но вот фильм о Гоголе не может выйти сейчас на экран, потому что нет трех миллионов, чтобы сделать кинокопии. Фильм уже почти год не может выйти к людям. И министерство этих денег не дает.
— Как вы считаете, а у документального кино есть будущее?
— У документального кино было огромное прошлое, важное для России. У него сейчас, к сожалению, плохое настоящее, но, конечно, есть будущее. Обязательно. Потому что без документального кино, без этой летописи нашего Отечества невозможна передача информации будущему поколению. Поэтому к документальному кино все больше и больше в нашей стране проявляется интерес. И уже мы можем видеть по центральным телеканалам отдельные программы по документальному кино, чего не было раньше.
Я помню, когда мне дали в Москве кинотеатр на окраине города, я начал с этого самого нерейтингового, некассового документального кино. На первый же показ был полный зал, а где-то раз на четвертый уже приезжали люди из области и просили продолжать. Потом у меня отняли этот кинотеатр потихонечку, потому что у нас рыночное время и нашлись люди более опытные в коммерции, чем я.

«Когда мы меряем мерою Христа, все встает на свои места»

— Кинематографическое образование, как оно поставлено сейчас?
— Во ВГИКе у нас хорошее образование. Но нет там самого главного. Нет предмета, который бы приближал учащихся к к Господу. Я на своем курсе десятилетней давности, кроме всех вгиковских дисциплин, возил своих студентов в Духовную Академию. Им читали лекции профессора академии, ее лучшие преподаватели — Дунаев, Осипов, Гаврюшин. И педагоги ВГИКа, которые читали нам же лекции, говорили, что сами были бы рады вместо своих студентов учиться. Но нет пока во ВГИКе предмета Основы Православной культуры. Общество дозрело до того, что в школах этот предмет будет, а как же у будущих режиссеров, актеров? Творить-то надо с Господом в душе. И все мерить мерою Христа. Тогда будет у нас и кино хорошее.
— Расскажитео своей работе над ролями. Как вы подходите, с чего начинаете?
— Это тайна. Если взять те роли, над которыми я плакал уже при чтении, которые потрясали меня — Иван в «Ивановом детстве», Бориска в «Андрее Рублеве», «Военно-полевой роман», а еще  «Игрок», мой Лермонтов. Все пять раз, прежде всего, попадание куда-то глубоко, генетически глубоко в душу мою. И там, в глубине души, я чувствую, что это — мое. В частности, в «Андрее Рублеве» я не должен был, по мнению Андрея Тарковского, играть роль Бориски, у меня должна была быть другая роль. Но эту роль — ученика Андрея Фомы — я не почувствовал. А Бориска… Когда я читал сценарий, во мне все завибрировало, я увидел себя. Точно так же и в «Военно-полевом романе». Я читал и плакал, просто обливался слезами. И я вырвал эту роль. Вот это самое главное: первый посыл — твое или нет. А дальше идет работа. Я понял, что такое быть профессионалом-киноактером только на двадцать пятой роли. Хотя я был профессионал уже на первой роли в «Ивановом детстве». Я сейчас смотрю, как этот мальчик работает, и вижу, что он делает все профессионально. Так же собранно работал, относился так же серьезно к делу, как и сейчас. Но только на двадцать пятой роли, это фильм «Игрок» по роману Федора Михайловича Достоевского, этот фильм делал Алексей Баталов. Фильм, я считаю, один из лучших по произведениям Достоевского. И вот только на двадцать пятой роли я это понял, это чудо было. Потому что делать кино проблематично. Вокруг тебя просто хаос — стуки, приборы ставят, курят, травят анекдоты, ругаются. А ты сейчас во всем этом должен творить, унестись духом в вышние пределы. А куда ты унесешься, когда здесь — полный бардак? Поначалу я очень жестко реагировал на окружение, я даже гнал из павильона осветителей, травивших анекдоты. Я говорил: «Пусть он выйдет, тогда я продолжу!» А потом я думал: «Ну что же такое? Разве в нем дело? Дело-то в тебе. Это ты не готов!» И потом понял, что надо делать. Нужно подготовить душу. А значит — отсечь весь этот хаос, что есть в реальности, и остаться один на один с ролью. И тогда пойдет поток, и ты будешь в потоке творить. Тогда мне требовалось три-четыре минуты, чтобы отсечь все лишнее от себя, сейчас гораздо меньше — просто три-четыре глубоких вздоха, и ничего лишнего нет. Есть я, есть Господь, есть то, что я сейчас должен выразить. А для меня, как для заики, это необходимое условие. Я просто не могу иначе работать, если я полностью не поверю в то, что я сейчас должен сделать. Если я не верю в то, что делаю — у меня речь просто отказывает.
— А почему вам ближе кино, а не театр?
— Хитрый я, расчетливый. Я в пятнадцать лет был артистом театра Академического, имени Моссовета. У Юрия Александровича Завадского, ученика Станиславского. Старшими партнерами моими были Мордвинов, Орлова, Раневская… В те годы я очень любил театр. Помню, как я играл в «Виндзорских насмешницах» пажа Робина — под оркестр, надо было порхать по сцене, бегать в зал… Четыре часа жить этим пажом Робином. А потом — вдруг занавес закрывается, ты сидишь у себя в гримерке, один перед зеркалом, неинтересный пятнадцатилетний заика. А эта яркая жизнь окончилась. Образа уже нет. Но уже тогда, в пятнадцать лет я понимал, что я думаю об этом иначе, чем некоторые актеры. Те, кто считает, что можно отдать всю жизнь сцене и умереть на подмостках. Я этого не хотел — умереть на подмостках. Театр для меня уже тогда был тесен. Я понимал, что мне нужно идти в кино. Для масс это значит больше, чем театр. А у меня уже идеи были авторские, то, что я хотел прокричать всему миру. И я по расчету выбрал кино. Но сейчас я охладел и к нему. В том числе и потому, что мне начали предлагать роли, под которыми я не мог подписаться. Поскольку я несколько из другого теста, как я думаю, чем многие актеры. Я готов отказываться от ролей, если не могу под ними подписаться. Хотя кино продолжаю заниматься, но уже как организатор, собирающий единомышленников на поле кинофорума «Золотой витязь».

Подготовила Татьяна Горбачева

Фото автора

27.11.2009