Алешкин дед

Рассказ для детей.

В те долгие дымные зимы, когда окна в деревянных рамах, заложенные ватой и заклеенные бумагой в клеточку, все равно сдавались и промерзали, младшим школьникам не разрешали ходить в школу и гулять. Печка пыхтела дровами, и через трубу завывал ветер. «Вой себе на здоровье, — думал Илья, — я у печки, и мне ты не страшен…» Теплой ладошкой отогревал в изысканном морозном узоре неровную прозрачную полынью и смотрел в безконечную зиму…
Морозную оцепенелость оживляли звон ведер и гул воды из обледенелой колонки, единственной для нескольких тихих и заснеженных улиц. И все-таки он не выдерживал заточения и, забывая учительские и родительские запреты, вылетал на тридцатиградусный мороз! Снег скрипел под валенками, варежки примерзали к краю санок, а шарф предательски не завязывался. В кармане пальто лежала сырая картошка… Вы когда-нибудь пекли картошку в снежной пещере, где печка изо льда? Из самого лучшего в мире льда, который не тает от жара огня, а только становится прочнее? В такой печке выпекается самая вкусная в мире картошка! Илья забегает за друзьями, стучится в двери, которые одеты в неподвижные снежные доспехи, и на дворовый воздух выкатываются клубы белого теплого пара, вместе с ними вырастает женская фигура и качает отрицательно головой. Нет, не пойдут гулять в такой мороз его лучшие дружки. Не поиграть им сегодня в героических геологов и не испечь картошки. В затрепанной книге из читального зала библиотеки они нашли себе героев, полюбили их и решили быть похожими на них. В затерянном острове, среди льдин, выживали геологи-полярники, строя себе снежные гроты. Ребята тоже построили себе снежный дом, таскали воду из колонки и залили ею печку — ну не погибать же на ледяном острове «геологам»!
Теперь в эту ледовую крепость Илья плелся один. В соседней квартире c высоким крыльцом жил приезжий Алешка, его дверь была открыта, что странно вообще, а тем более в тридцатиградусный мороз. Илья поднялся по скользким ступенькам, которые были так заснежены, будто с самого начала зимы их никто не убирал. Его косматые валенки ступили за дверь, а любопытство втолкнуло в комнату. В тусклом свете терялись предметы и лишь бросались в глаза под самым потолком, то ли на шкафу, то ли на шифоньере, важно возвышавшиеся над всем в этой комнате, три телевизора. Маленький, средний и большой.
— Кх, кх, — послышалось откуда-то из серой мглы комнаты, где под куцым одеялом лежал на кровати пожилой человек.
— Здрасть, а Леша пойдет гулять? — спросил Илья.
— Лешку увезли, один я… дед я Лешкин, — откликнулся человек.
Илье совсем не было страшно, только несколько непонятно, почему явно больной дедушка лежал один без помощи, да еще от него увезли Лешку. Он потоптался возле двери и не нашел ничего лучшего, как подбодрить деда своим рассказом.
— Мы с друзьями играем в геологов и даже печем картошку. — При этом Илья достал ее из карманов и показал, что пока в наличии только сырая.
— Да ну? — без заинтересованности в голосе произнес Лешкин дед.
Илья важно доложил про все уличные дела и подвиги, он так все лихо закрутил, что дед даже приподнялся в кровати на локтях и посмотрел в его сторону. Потом повисла тяжелая пауза, от которой Илье захотелось шмыгнуть за дверь и быстрее мчаться домой, но тихий и злой вопль, будто завывание волка, пригвоздил мальчишку к порогу.
— Геологи вы, значит… А я вот тоже вроде не последний специалист был. Достаток был, вон телевизоры покупал. Сначала на один копил, вкалывал, продыха не знал… Он сломался, я на другой копил, за леваки хватался и купил самый лучший. Еще такого ни у кого не было, а у меня был… Был, да опять ремонт за ремонтом. Потом на третий на цветной копил… Зачем? Я даже и не видел, как дети-то мои выросли… Зачем все было… Зачем я жил-то… — и дед заплакал вдруг теперь так беззащитно, будто маленький ребенок.
Илье несказанно жалко было этой странной жизни, которая так быстро и ловко уложилась всего-то в покупку трех телевизоров. Ему хотелось защитить этого брошенного и больного старика, и он сказал, будто мазал лекарством больное место, он сказал с такой добротой и лаской в голосе, что сами слова уже были не столь важны:
— Ты же на нарошно… Поправляйся, а мы тебе испечем картошки.
Илья сбегал со ступенек высокого крыльца и больше всего на свете хотел, чтобы у Алешкиного деда все стало хорошо.
— Господи, помоги деду! — вбирая в себя морозную свежесть, просил Илья.
И внутри у него все возликовало, когда он представил, что приедут к деду дочка и внук Лешка, что телевизоры, как матрешки, сложатся друг в друга — маленький в средний, средний в большой — и исчезнут. И на их месте появится икона. А телевизоры перестанут своим существованием мучить больного и такого хорошего деда. А в том, что дед хороший, у Ильи даже не было и тени сомнения.
Алешкин дед тем временем повторял, как молитву: не нарошно я, не нарошно… И с каждым произнесенным словом становилось ему как-то теплее, и он уже не замечал, что лежал в не топленной несколько дней комнате. Ему казалось, что он совсем не дед, а мальчишка, который строит снежные дома и печет самую вкусную в мире картошку. Он улыбнулся этому и впервые поверил во что-то светлое и очень-очень доброе и сделал туда шаг… И перекрестился… на проявившуюся вдруг на стене икону… Или ему только так показалось.
Три телевизора, некогда заветная цель и как будто бы самый главный смысл его жизни, смотрели безучастно пустыми серыми глазницами…

Рис. Г. Дудичева

Ольга Круглова

25.02.2010