Киприот

Рассказ-быль.

Об авторе. Олегу Максимову тридцать лет, по профессии юрист. Родился и живет в Пензе. Пробовал писать рассказы еще в институте. После долгого перерыва открыл свою тетрадь с набросками: так был написан «Киприот» — о поездке, о людях, с которыми автор общался на «Острове святых», как издавна называют Кипр.

Уволившись с работы, изрядно помотавшей мне нервы, и вымотав нервы всем остальным, в пух и прах разругавшись с близкими мне людьми, я решил забыться где-нибудь на пляжах Средиземного моря. Авось горечь обид и боль, которую я причинил без намека на сожаление, будет забыта мной же на пляже или в одном из многочисленных баров.
Молодость всегда рубит шашкой наотмашь. Мне нравилась моя юношеская принципиальность и нежелание прощать и просить прощения. Нет, ну а что? На земле чуть ли не шесть миллиардов человек, со всеми не перессоришься, а на остальных можно просто не обращать внимания. У меня было достаточно знакомых, и я особо не задумывался о приобретениях или потерях.
Выбор пал на Кипр. А судьба, ведомая туроператором, распорядилась так, что я поехал в Айя-Напу — рыбацкую деревушку, превратившуюся в маленький курортный оазис на побережье. Белые пески пляжей, свежий бриз утром, музыка из баров наполняли воздух кутежом и разгульной жизнью. За чем же еще нужно было бы ехать на Кипр, кроме как за этим? Я другой жизни и не представлял на Кипре. И даже жизнь самих киприотов я считал связанной с развлечениями, пляжами и туристами всевозможных мастей. Всегда улыбающиеся, старающиеся помочь изо всех сил, легкие в общении, они мне казались воплощением беззаботной жизни и ее апогеем.
Через четыре дня, пересилив кипрскую пляжную лень и непреодолимую тягу к послеобеденному сну, я решил прогуляться по центру Айя-Напы, внести разнообразие в пляжно-барную жизнь.
Центр деревушки представлял собой маленькую площадь с фонтаном по одну сторону и большим храмом по другую. Храм был большим и непохожим на наши. Я отметил для себя, что давно не был в церкви из-за своей вечной занятости. Рядом с фонтаном стоял старый недействующий монастырь и небольшой домик с надписью на английском «Кипрский музей».
Музей был закрыт на большой амбарный замок. Смотритель-старик сидел за столиком в баре по соседству и неспешно потягивал красное вино.
— Привет! — сказал он по-английски с жутким акцентом, когда я подошел ближе к домику. — Хотите посмотреть музей?
— Да, хотелось! — ответил я ему тем же несносным говором, который понимают только иностранцы, разговаривающие по-английски друг с другом.
— Это традиционный дом киприотов, — неспешно говорил смотритель музея, открывая дверь. — Так жили киприоты сто лет назад. Это печь для хлеба, — показывал он на что-то, походившее на голландку, — это кровать… Жарко, — снова перебил он свое повествование, тяжело вздыхая, — я у приятельницы в баре выпил немного вина. Вино полезно для здоровья и для любви тоже!
— Вино полезно для всего! — крякнул я, и мы оба засмеялись.
Было видно, что разговор доставляет ему радость. Других посетителей не было, и он охотно продолжил тратить на меня свое время.
— Я знаю по-русски несколько слов!!! «Хлэб», — выговорил он и расплылся в улыбке, — «водка», «Юрый Гагааарин»!
— О! Ваш русский хорош! Где вы научились так говорить?
— Я знал одного русского, — продолжал киприот, — Лев Яшин! Мы с ним водку пили!

Киприот достал старую фотографию и показал мне. На фотографии красовался смуглый молодой человек в позе а-ля Ален Делон.
— Кто это? — с прищуром спросил старик.
— Не знаю, — развел я руками. — Лев Яшин? Или нет! Это ваш сын!
Он поднес фото к своему лицу.
— Это вы?
— Да! Это я в твоем возрасте! Я был чемпионом Кипра по настольному теннису! Первый на Кипре! У меня была веселая жизнь. Я много ездил, у меня было много поклонниц.
— Вы женаты? Дети? — спросил я, и киприот кивнул головой. — Вы, должно быть, счастливый человек? Что еще нужно киприоту?
Киприот рассказал о двух своих сыновьях, живущих в Афинах, о том, что он почетный гражданин Айя-Напы и подрабатывает на пенсии на почетной должности — смотрителем музея. Он рассказал историю музея и свою настолько, насколько можно было открыть душу человеку, которого он больше никогда не увидит. Мы вышли на улицу, и я стал подбирать подарки друзьям.
— У вас красивые церкви, — сказал я, бросив взгляд на храм и желая по-дружески польстить гражданину острова. — У нас таких не строят.
— Часто ходишь в церковь? — спросил он.
— Нет, редко, может, раз в год, — ответил я, показывая нательный крестик, тем самым как будто говоря — я Православный, у нас одинаковая вера. — А вы часто ходите в храм?
Глаза киприота заблестели и сделались печальными. На секунду мне показалось, что я затронул в душе старика что-то важное.
— Я не хожу в церковь.
Возникла неожиданная пауза. И тон разговора нашего, походивший до того на разговор приятелей, вдруг сменился.
— Почему? — спросил я из любопытства. Но с какой-то тревогой.
— Я развелся с женой… Мы с ней ссорились, и священник сказал: пока не примиришься со своей женой, не приходи в храм.
— А почему нельзя ходить в другой храм? — почти скороговоркой спросил я, выбирая подарки.
— Я не могу. Это сказал священник.
— И что же? Ты попросил у нее прощения? — не унимался я.
Расспрос с моей стороны был явно излишним и выходящим за рамки беседы с человеком, которого ты знаешь пятнадцать минут.
Было видно, что старика терзает этот разговор, и он отводил глаза, всматриваясь то в купол храма, то на стоящие рядом деревья. Ему было неприятно говорить, но вместе с тем он не пытался уйти от ответа, рассказывая о прошлом. Мне была не совсем понятна такая двойственность. Тяжело вздохнув, он продолжил:
— Нет, она умерла пару лет назад, — слезы наворачивались на его глаза, но он стоял, не подавая вида, лишь срываясь немного, почти незаметно, голосом. —  Я здесь совсем один живу… Сын приезжал два года назад… Я даже не могу сходить в церковь.
— Это тяжело, — добавил он после молчания.
Я стоял рядом с какой-то поделкой и не мог подобрать слов, чтобы продолжить разговор.
Не придумав ничего лучшего, я обронил:
— И давно ты не ходишь в церковь?
— Двадцать лет… — ответил тихо он.
Я повторил про себя: «Двадцать лет…». В уме я пытался осознать этот промежуток времени, но никак не получалось это сделать, потому что вдруг стали мешать шум фонтана, чириканье каких-то птиц, праздно слоняющиеся прохожие и эта невыносимая жара… «Двадцать лет», — повторил я про себя. Мне было не намного больше.
Выбрав подарки, я отдал их ему и попросил рассчитать. Он улыбнулся и, взяв у меня нужное количество денег, пожелал мне хорошего отдыха.
Не найдя ничего более подходящего, я сказал, что все будет хорошо, пожелал доброго здоровья и пошел дальше осматривать достопримечательности. Время бежало, и хотелось вернуться в отель к ужину, а после него послушать живую музыку в баре.
После поездки прошло несколько лет… Я часто вспоминаю того киприота и наш разговор, когда хожу в церковь и приношу свою исповедь и свое покаяние Богу. Не знаю, жив ли старик сейчас, не знаю, что бы я сказал ему, если бы встретил. Но думаю, что он принес свое покаяние длиною в двадцать лет и обрел в душе мир. Ведь когда он говорил о церкви, на глазах у него выступили слезы…

Олег Максимов

Рис. Г. Дудичева

28.01.2011