Сколько верст от Болдино до Сарова?

Об авторе. Николай Михайлович Коняев родился в 1949 году. Секретарь правления Союза писателей России. Автор книг о Митрополите Иоанне (Снычеве), священномученике Вениамине, Митрополите Петроградском, игумене Валаамского монастыря Дамаскине и других. Широкую известность получили его биографические книги о поэте Николае Рубцове, писателе Валентине Пикуле. Романы и повести Николая Коняева отмечены премией имени Василия Шукшина, премией имени Андрея Платонова и другими литературными премиями. Живет в Санкт-Петербурге.

Мы знаем, что 25 ноября 1825 года Преподобный Серафим Саровский оставил затвор.
Как сказано в записках Н.А. Мотовилова, «пробираясь по обычаю сквозь чащи леса по берегу реки Саровки к своей дальней пустынке, увидел он ниже того места, где был некогда богословский колодец, и почти близ берега реки Саровки, Божию Матерь, явившуюся ему тут (где ныне колодезь его и где тогда была лишь трясина), а дальше и позади Нее на пригорке двух Апостолов: Петра Верховного и Евангелиста Иоанна Богослова. И Божия Матерь, ударив землю жезлом так, что искипел из земли источник фонтаном светлой воды, сказала ему: «Зачем ты хочешь оставить заповедь рабы Моей Агафьи — монахини Александры? Ксению с сестрами ее оставь, а заповедь сей рабы Моей не только не оставляй, но и потщись вполне исполнить ее: ибо по воле Моей она дала тебе оную. А Я укажу тебе другое место, тоже в селе Дивееве: и на нем устрой эту обетованную Мною обитель Мою. А в память обетования, ей данного Мною, возьми с места кончины ее из общины Ксении восемь сестер». И сказала ему по именам, которых именно взять, а место указала на востоке, на задах села Дивеева, против алтаря церкви Казанского явления Своего, устроенного монахиней Александрой. И указала, как обнести это место канавою и валом, и с сих восьми сестер повелела ему начать обитель сию».

Так и случилось…
9 декабря 1826 года в Дивеево заложили мельницу, положившую начало «девичьей» общины, а с 1829 по 1833 годы шло обустройство Святой канавки вокруг девичьей общины.

1
Получается, что болдинская осень Александра Сергеевича Пушкина, которую поэт провел в 1830 году в 65-ти верстах от «Четвертого жребия вселенского Божией Матери», выпала как раз на годы обустройства Святой канавки.
Известно, что эта поездка А.С. Пушкина была связана с его сватовством к Наталье Николаевне Гончаровой — для свадьбы требовались деньги, и Пушкин ехал в Болдино, чтобы заложить имение, которое выделил ему отец.
Пушкин никогда раньше не бывал в Болдино, хотя это село в качестве поместья находилось в роду Пушкиных с 1585 года.(1)
И вот теперь впервые проехал А.С. Пушкин по пути через Владимир и Муром, которым, отправляясь в казанский поход, шла армия Иоанна IV Васильевича Грозного.
Мысли о предках, оставивших след в истории России, всегда занимали Пушкина, но сейчас, когда он сам должен был продолжить древний род, мысли эти обретали живую конкретность кровной связи с судьбою рода, то в полемической стихотворной публицистике «Моей родословной»:

Родов дряхлеющих обломок
(И по несчастью, не один),
Бояр старинных я потомок;
Я, братцы, мелкий мещанин.
Не торговал мой дед блинами,
Не ваксил царских сапогов,
Не пел с придворными дьячками,
В князья не прыгал из хохлов,
И не был беглым он солдатом
Австрийских пудреных дружин;
Так мне ли быть аристократом?
Я, слава Богу, мещанин.
Мой предок Рача мышцей бранной
Святому Невскому служил;
Его потомство гнев венчанный,
Иван IV пощадил.
Водились Пушкины с царями;
Из них был славен не один,
Когда тягался с поляками
Нижегородский мещанин.

то в глубинных лирических откровениях:

Два чувства дивно близки нам — 
В них обретает сердце пищу — 
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам…

Низкий, с нештукатуреными стенами господский дом в Болдино, где остановился Пушкин, был пуст. После смерти деда поэта, Льва Александровича Пушкина, в доме не жили.
Первые дни были заняты хозяйственными хлопотами, «меланхолией», порожденной тревогами, связанными с неопределенностью будущего. Однако постепенно всё вошло в какой-то особый болдинский ритм жизни, чрезвычайно способствующий созидательной деятельности и творчеству.
Поразительно, но и канцелярские хлопоты, связанные с разделом имения — Пушкин получил от отца не всё Болдино, а только часть Кистенёвки! — и «введением» во владение; и поездки в уездный город Сергач для выправления необходимых бумаг, и сочинение инструкций — взятки делать должностным лицам умеренные! — дворовому человеку Петру Александрович Кирееву, который улаживал пушкинские дела в Нижнем Новгороде, — нисколько не мешали литературному творчеству…
За три месяца, проведенных в Болдино, Пушкин написал последнюю главу «Евгения Онегина», поэму «Домик в Коломне», пять «Повестей Белкина», «Маленькие трагедии», «Историю села Горюхина», «Сказку о попе и работнике его Балде» и более тридцати лирических стихотворений, многие из которых по праву считаются шедеврами русской лирики.

2
Одна из первых вершин в череде болдинских достижений Пушкина — стихотворение «Бесы», завершенное им 7 сентября 1830 года.
Это, без сомнения, одно из самых пророческих стихотворений А.С. Пушкина.

Хоть убей, следа не видно;
Сбились мы. Что делать нам!
В поле бес вас водит, видно,
Да кружит по сторонам…

— говорит ямщик. Он первым обращает внимание героя стихотворения на неладность происходящего. Первым и истолковывает смысл происходящего, и только тогда спадает пелена с глаз героя и он сам видит причину невольного страха, охватившего его:

Вижу: духи собралися
Средь белеющих равнин.
Безконечны, безобразны,
В мутной месяца игре
Закружились бесы разны,
Будто листья в ноябре…

Хотя по пушкинскому календарю — «Октябрь уж наступил — уж роща отряхает // Последние листы с нагих своих ветвей…» — время кружения листьев наступает ранее ноября, у нас не было бы никаких оснований выискивать дополнительный смысл в сравнении, если бы речь в стихотворении шла о явлении видимого, дневного мира. Но поскольку бесы и есть бесы, и материализация их происходит лишь в человеческих поступках и отношениях, духовное зрение человека, осязающего бесовщину, расширяется и захватывает в себя образы как нынешней, так и будущей жизни. При этом — естественно! — сам человек этого не осознает, настолько смутны эти образы…
Однако если мы рискнем и всё же соотнесем образы «Бесов», написанных в 1830 году, с грядущими событиями ноября 1836 года, то помимо разосланных в ноябре анонимных листов, с гнусным пасквилем на Наталью Николаевну Пушкину и самого Александра Сергеевича Пушкина, мы обнаружим и другие странные совпадения.

Сколько их! куда их гонят?
Что так жалобно поют?
Домового ли хоронят,
Ведьму ль замуж выдают?

Сестра Натальи Николаевны Екатерина Николаевна Гончарова, которая выйдет замуж за Дантеса, разумеется, не была ведьмой, но ведь не о домовом или ведьме открывшееся видение, а о мельтешении свивающейся в метельные столпы бесовщины…
Опять же, если и рискованно наше сопоставление прозрения героя стихотворения «Бесы» с событиями последней пушкинской зимы, то еще рискованнее рассматривать его просто как путевую заметку, как дорожное происшествие, описание которого Пушкину почему-то вздумалось сделать посреди золотой болдинской осени.

Мчатся тучи, вьются тучи;
Невидимкою луна
Освещает снег летучий;
Мутно небо, ночь мутна.
…………………………….
Мчатся бесы рой за роем
В безпредельной вышине,
Визгом жалобным и воем
Надрывая сердце мне…

Всё смутно и неявно в открывшемся видении, кроме того, что предстоит испытать самому поэту, когда события уже мало будут зависеть и от его воли, и от воли участвующих в них лиц. Это тогда мутным сделается вдруг и само небо, потому что часть стихотворения явно происходит средь неведомых равнин, на пути, которым предстоит пройти каждому человеку.
О Пути и стихотворение «Элегия», написанное Пушкиным 8 сентября. Но не о пути средь неведомых равнин, который можно было только прозреть в осенних сумерках, а о том жизненном Пути, итоги которого Пушкину предстоит подвести в завершающей роман 8-ой главе «Евгения Онегина»…

3
Надо сказать, что первые дни в Болдино Пушкин пребывал в неопределенном положении, не зная, как отнесутся Гончаровы к его последнему посланию Наталье Николаевне: «Я отправляюсь в Нижний, без уверенности в своей судьбе. Если ваша мать решилась расторгнуть нашу свадьбу, и вы согласны повиноваться ей, я подпишусь подо всеми мотивами, какие ей будет угодно привести своему решению, даже и в том случае, если они будут настолько основательны, как сцена, сделанная ею мне вчера, и оскорбления, которыми ей угодно было меня осыпать»…
Неопределенность была рассеяна письмом Натальи Николаевны, которое Пушкин получил 9 сентября. (2)
«Моя дорогая, моя милая Наталья Николаевна — я у ваших ног, чтобы благодарить и просить вас о прощении за безпокойство, которое я вам причинил. Ваше письмо прелестно и вполне меня успокоило, — напишет в ответ Пушкин. — Мое пребывание здесь может продолжаться вследствие обстоятельства, совершенно непредвиденного. Я думал что земля, которую мой отец дал мне, составляет особое имение, но она — часть деревни из 500 душ, и нужно приступить к разделу. Я постараюсь устроить это как можно скорее. Еще больше я боюсь карантинов, которые начинают устанавливаться здесь. В окрестностях у нас Cholera morbus (очень миленькая персона). И она может удержать меня дней двадцать лишних»…
Можно предположить, что радостное известие от невесты, рассеявшее мрачное настроение Пушкина, и определило развязку повести «Гробовщик», которую Пушкин завершил в тот же день 9 сентября.
Как следует из повести, герой ее гробовщик Адриан Прохоров переехал в новый дом на Никитской (поближе к церкви Большого Вознесения на Малой Никитской, где предстоит Пушкину венчаться с Н.Н. Гончаровой) и получил приглашение от соседа сапожника Готлиба Шульца на серебряную свадьбу. На свадьбе, когда Прохоров уже захмелел, был произнесен тост «За здоровье тех, на кого мы работаем, unserer Kundleute!», который чрезвычайно обидел захмелевшего гробовщика. Придя домой, Адриан спьяну пригласил на новоселье к себе своих клиентов-мертвецов, превращая анекдотический случай в готическое повествование.
На следующий день Прохоров занимался работой (умерла купчиха Трюхина) и пришел домой уже по темноте. Войдя к себе, он не узнал свою комнату, наполненную мертвецами. «Луна, сквозь окна освещала их желтые и синие лица, ввалившиеся рты, мутные, полузакрытые глаза и высунувшиеся носы»…
В результате стычки с отставным сержантом Курилкиным, для которого Прохоров продал сосновый гроб за дубовый, начинается потасовка. Прохоров падает на кости отставного сержанта и лишается чувств.
Очнулся Прохоров, по-видимому, когда уже не в повести, а в реальной жизни автор повести получил ответ Н.Н. Гончаровой и охота к продолжению повествования в готическом русле отпала. Придя в веселое расположение духа, Пушкин ограничивает ворвавшийся в повесть ужас начальными рамками анекдота.
Гробовщик Прохоров — «Солнце уже давно освещало постелю»… — просыпается. Оказывается, всё что было, было во сне, ничего страшного не произошло, и даже купчиха Трюхина жива.
Действие повести смещается в пространство игры с читательскими ожиданиями страшного и мрачного, и это смещение, эта игра и придают повести оригинальность и новизну.
Более того, забегая вперед, можно сказать, что все «Повести Белкина» будут выстроены именно на игре с читательскими ожиданиями, хотя современному читателю, в массе своей незнакомому с литературными работами современников Пушкина, эта игра не всегда понятна.
Впрочем, для нас сейчас интереснее не литературоведческий разбор произведений Пушкина, созданных в Болдино, а сами эти произведения как отражение того душевного подъема, который он пережил в Болдино осенью 1830 года.

4
Реальное приближение эпидемии, судя по письмам и другим свидетельствам, Пушкин, начал ощущать сразу после приезда в Болдино, но поначалу, занятый мыслями о свадьбе и об устройстве дел, он как бы и не соотносил опасность холеры с самим собою.
Хотя в письме П.А. Плетневу, написанном 9 сентября, он и говорит о своих опасениях: «около меня

Колера Морбус. Знаешь ли, что это за зверь? того и гляди, что забежит он и в Болдино, да всех перекусает — того и гляди, что к Дяде Василью отправлюсь, а ты и пиши мою Биографию», — опасения эти столь основательно задрапированы иронией, что и не воспринимаются, как опасения.
Точно так же и в проповеди о холере, сказанной Пушкиным в болдинской церкви — «Холера послана вам, братцы, оттого, что вы оброка не платите, пьянствуете. А если вы будете продолжать так же, то вас будут сечь. Аминь!» — подшучивания над эпидемией больше чем осознание реальной опасности (3).
В первой половине сентября в творчестве поэта совершенно явно ощущается некая взвихренность чувств. Пушкин легко переходит от пророческих «Бесов» к прозаическим играм, которые высокоинтеллектуальной иронией отгораживают его от страхов смерти; от высоких переживаний «Элегии» к простенькому раешнику «Сказки о попе и его работнике Балде», который своим народным озорством и легкостью развеивает недобрые предчувствия.
Но уже к середине сентября душевный сумбур стихает, и Пушкин начинает относиться к опасности, как и должно зрелому, мужественному человеку — без паники, но и без ненужной бравады.
Это можно проследить по его работе над завершением одного из главных трудов его жизни романа «Евгений Онегин».
Седьмая глава романа была завершена 4 ноября 1828 года.
Оставив Татьяну Ларину на шумном московском балу с важным генералом, который не сводил с нее глаз, Пушкин обращался к музе:

Благослови мой долгий труд,
О ты, эпическая муза!
И верный посох мне вручив,
Не дай блуждать мне вкось и вкривь…

Два года, миновавшие с тех пор, Пушкин размышлял о продолжении романа. Планы были большими и разнообразными. Хотелось написать о путешествии Онегина по России, планировалось показать историю декабристского восстания…
Эти планы, по-видимому, оставались актуальными и в сентябре 1830 года, когда Пушкин принялся за работу над романом. Были написаны картины путешествия Онегина по России, была написана и глава о восстании декабристов.
Считается, что от главы о декабристах — он частично сжег ее, частично зашифровал! — Пушкин отказался из соображений осторожности, но, перечитывая роман «Евгений Онегин», понимаешь и другое. И путешествие Онегина, и рассказ о восстании декабристов «не врастают» в сюжет романа, который жил уже своей не очень-то и зависящей от воли Пушкина жизнью. Вероятно, именно это и вызвало столь значительный перерыв в работе над «Евгением Онегиным». И, кто знает, может, и в Болдино, если бы обстоятельства не сложились так, как они сложились, Пушкин отложил бы работу над романом на неопределенный срок.
Но к Болдино подкрадывалась холера. Исход возможной болезни предсказать было трудно, и вполне объяснимо стремление Пушкина всё-таки завершить главный труд своей жизни.

Пушкинская муза не сумела встретить уже потерянного было героя романа, несмотря на все усилия Пушкина, ни среди безкрайности российских просторов, ни среди бездорожья мятежей, а встретила в реальности его жизни.
Пушкинский стих вырывается из скалообразных нагромождений дорожных и революционных приключений и устремляется в свободную и чистую даль русского романа, где ничто не отвлекает от главного вопроса русской литературы — темы спасения и погубления героем собственной души.
И хотя никаких особых церковных реминисценций в восьмой главе и не содержится, но вся она погружена в Православное мироощущение, которым выверяются и оцениваются здесь вопреки холодному блеску великосветскости поступки героев.

Блажен, кто с молоду был молод,
Блажен, кто вовремя созрел,
Кто постепенно жизни холод
С летами вытерпеть умел;
Кто странным снам не предавался,
Кто черни светской не чуждался,
Кто в двадцать лет был франт иль хват,
А в тридцать выгодно женат;
Кто в пятьдесят освободился
От частных и других долгов,
Кто славы, денег и чинов
Спокойно в очередь добился,
О ком твердили целый век:
N. N. прекрасный человек.

Но грустно думать, что напрасно
Была нам молодость дана,
Что изменяли ей всечасно,
Что обманула нас она;
Что наши лучшие желанья,
Что наши свежие мечтанья
Истлели быстрой чередой,
Как листья осенью гнилой.
Несносно видеть пред собою
Одних обедов длинный ряд,
Глядеть на жизнь как на обряд,
И вслед за чинною толпой
Идти, не разделяя с ней
Ни общих мнений, ни страстей.

Эти размышления — размышления Онегина, человека, не умеющего и не желающего смирить себя. Опровергнуть эти «максимы лишнего человека» в глазах самого Онегина невозможно, но чудо в романе Пушкина все-таки происходит:

Но вот толпа заколебалась,
По зале шепот пробежал…
К хозяйке дама приближалась,
За нею важный генерал.
Она была нетороплива,
Не холодна, не говорлива,
Без взора наглого для всех,
Без притязаний на успех,
Без этих маленьких ужимок,
Без подражательных затей…
Всё тихо, просто было в ней,

А дальше Онегин влюбляется в новую Татьяну, дальше бурная страсть, овладевшая им, письма Онегина Татьяне, сплин, уныние, выздоровление и объяснения со словами: «Онегин, я тогда моложе и лучше, кажется, была», и неизбежный финал: «Но я другому отдана и буду век ему верна»…
И всё это не придумано, всё это вырастает из предыдущих глав романа и завершает роман — а это случилось 25 сентября 1830 года — так, что ничего больше — ни описания путешествия Онегина по России, ни истории декабристского заговора! — не прибавить к нему.

Не случайно Ф.М. Достоевский назвал «Евгения Онегина» поэмой «осязательно реальной, в которой воплощена настоящая русская жизнь с такою творческой силой и с такой законченностью (выделено мной - Н.К.), какой и не бывало до Пушкина, да и после его, пожалуй».

5
25 сентября 1830 года, безусловно, великий день и для самого А.С. Пушкина и для всей русской литературы.
Понимал ли это сам Пушкин?
Наверняка, понимал.
Свидетельство этому стихотворение «Ответ анониму», написанное на следующий день.

О, кто бы ни был ты, чье ласковое пенье
Приветствует мое к блаженству возрожденье,
Чья скрытая рука мне крепко руку жмет,
Указывает путь и посох подает;
О, кто бы ни был ты: старик ли вдохновенный,
Иль юности моей товарищ отдаленный,
Иль отрок, музами таинственно храним,
Иль пола кроткого стыдливый херувим,
Благодарю тебя душою умиленной.

Современного читателя, связывающего «анонимов» прежде всего с «анонимками», название стихотворения несколько дезориентирует. Однако сама лексика: «ласковое пенье», «к блаженству возрожденье», «скрытая рука», «путь и посох», «стыдливый херувим», «душа умиленная» — разительно отличается от лексики произведений, написанных осенью 1830 года, и сближает болдинскую осень поэта с теми чудесными событиями, что происходили в те годы в Дивеево и Сарове.

По Святой Канавке в Дивеево паломники идут с молитвой.

В Дивеево, как мы уже говорили, сооружалась тогда «канавка», которая по милости Пресвятой Богородицы ограждала Православных чудодейственной силой — «как антихрист придет, везде пройдет, а канавки этой не перескочит» — от сил злобы и тьмы…

Надо сказать, что соседство Болдино с Саровым уже достаточно давно тревожит пушкинистов, и в последние десятилетия возникла легенда о личной встрече Преподобного с Александром Сергеевичем Пушкиным, а одна исследовательница отыскала в рукописи поэта «Отцы пустынники…» даже портрет Серафима Саровского.
Однако, как совершенно справедливо, на наш взгляд, заметил по этому поводу саровский биограф Преподобного В.А. Степашкин, «в таком серьезном вопросе недопустимы методы «притягивания» фактов к желаемому результату».
«Действительно, — рассуждает Степашкин, — как же можно было проехать в Саров из Болдино?.. Первая дорога: от Болдино через Лукоянов до Арзамаса и от Арзамаса через Кременки до Сарова, с пересечением границы. Дорога длиною примерно в 140 верст. Второй путь: от Болдина через Лукоянов на Краснослободск и через Жегалово до Сарова. И здесь возникает необходимость в пересечении границы, и длина пути больше первого направления. Вот характеристика дорог Лукояновского уезда из канцелярии Нижегородского губернатора от 1888 г.: «Вообще дороги в Лукояновском уезде вполне удобны для проезда зимой и в сухую погоду летом. В дождливое же время проезд по ним труден, так как большая часть дорог пролегает по глинистому грунту. Доставка на местные рынки продуктов сельского хозяйства, составляющих главнейший предмет вывоза, начинается и кончается зимой, то есть в то время, когда дороги находятся в довольно хорошем состоянии». Думать о том, чтобы Александр Сергеевич специально поехал в Саров, не приходится. Возвращаться от непроходимого Владимирского холерного кордона через Саров с уверенность быть задержанным и на этой границе — верх легкомыслия».
Увы… Приходится согласиться с тем, что хотя до Дивеево от Болдина и было напрямую всего 65 верст, но это для птиц небесных, а для путешественника из Болдино добраться туда было труднее.
Да и едва ли возникло бы у А.С. Пушкино желание поехать к старцу, известность которого распространялась пока в основном среди простого народа.
Даже многие десятилетия спустя образованное общество продолжало не замечать великого русского святого. Об этом хорошо сказал Борис Зайцев.
В очерке к столетию со дня кончины Преподобного Серафима, он вспоминал, что в юности ему пришлось жить в четырех верстах от Сарова…
«Мы жили рядом, можно сказать под боком с Саровом, и что знали о нем! — писал он. — Ездили в музей или на пикник… Самый монастырь — при слиянии речки Саровки с Сатисом. Саровки не помню, но Сатис — река красивая, многоводная, вьется средь лесов и лугов. В воспоминании вижу легкий туман над гладью ее, рыбу плещущую, осоку, чудные луга…
А в монастыре: белые соборы, колокольни, корпуса для монахов на крутом берегу реки, колокольный звон, золотые купола. В двух верстах (туда тоже ездили) — источник Святого: очень холодная вода, в ней иногда купают больных. Помню еще крохотную избушку Преподобного: действительно, повернуться негде. Сохранились священные его реликвии: лапти, порты — все такое простое, крестьянское, что видели мы ежедневно в быту. Все-таки пустынька и черты аскетического обихода вызывали некоторое удивление, сочувствие, быть может, тайное почтение. Но явно это не выражалось. Явное наше тогдашнее, интеллигентское мирочувствие можно бы так определить: это все для полуграмотных, полных суеверия, воспитанных на лубочных картинках. Не для нас.
А около той самой пустыньки святой тысячу дней и ночей стоял на камне, молился! Все добивался — подвигом и упорством, взойти на еще высшую ступень, стяжать дар Духа Святого — Любовь: и стяжал! Шли мимо — и не видели. Ехали на рессорных линейках своих — и ничего не слышали»…

«Не для нас»… «Шли мимо и не видели»… «Ехали и ничего не слышали»…
Это очень горькие признания. Ведь не только о себе, а обо всей интеллигенции, воспитанной на дворянской культуре, говорит тут писатель…
«Серафим жил почти на наших глазах… Сколь не помню я степенных наших кухарок… скромный, сутулый Серафим с палочкой… всюду за нами следовал. Только «мы»-то его не видели… Нами владели Беклины, Ботичелли… Но кухарки наши правильнее чувствовали. В некоем отношении были много нас выше»…

Всё это так, и вместе с тем в стихах поэта мы обнаруживаем чрезвычайно странные знаки, как бы связывающие Пушкина с Преподобным Серафимом Саровским, которого он почти наверняка не видел, и о котором скорее всего и не слышал…
Так в ответе Митрополиту Московскому Филарету, написанном еще до поездки в Болдино:

Твоим огнем душа согрета,
Отвергла мрак земных сует,
И внемлет арфе Филарета
В священном ужасе поэт.

А.С. Пушкин исправил строки, и получилось:

Твоим огнем душа палима,
Отвергла мрак земных сует,
И внемлет арфе Серафима
В священном ужасе поэт.

Понятно, что речь идет тут о представителе небесных сил, но всё же, всё же… Да и рисунок в рукописи «Отцы пустынники…», действительно, ведь, если приглядеться, чем-то похож на согбенного саровского старца.

6
Безсмысленно выстраивать связь между чудесами, которые происходили в 1830 году и в Сарове, и в Дивеево, и в Болдино, но то, что эта связь существует, не подлежит сомнению.
Силою Божией совершалось в эти годы преображение России, и произведения, созданные А.С. Пушкиным болдинской осенью 1830 года, ценны еще и тем, что с удивительной силой и глубиной запечатлели этот процесс.
Под стихотворением «Герой», написанным в Болдино, стоит пометка «29 сентября 1830. Москва».
Понятно, что пометка эта — часть стихотворения, переадресующая звание героя от честолюбивого корсиканца российскому монарху, может быть, первым среди Романовых сумевшему обуздать свое самовластие и подчинить его монаршему долгу.
Одров я вижу длинный строй,
Лежит на каждом труп живой,
Клейменный мощною чумою,
Царицею болезней… он,
Не бранной смертью окружен,
Нахмурясь ходит меж одрами
И хладно руку жмет чуме
И в погибающем уме
Рождает бодрость… Небесами
Клянусь: кто жизнию своей
Играл пред сумрачным недугом,
Чтоб ободрить угасший взор,
Клянусь, тот будет небу другом,
Каков бы ни был приговор
Земли слепой…

— написал А.С. Пушкин, прочитав в Болдино о посещении Николаем I холерной Москвы.

Отношения Государя Николая Первого и А.С. Пушкина в нашем рассказе обойти невозможно.
Как государственный деятель Николай I пытался исполнить в управлении страной ту же роль, что удалось исполнить Пушкину в литературе. Не всегда осознанно, но достаточно последовательно Николай I пытался соединить империю с допетровской Россией, выправить разлом, образовавшийся в общественном устройстве в результате Петровских реформ.
Правление Николая I знаменовало резкий перелом в осознании Романовыми самих принципов самодержавия. Если Петр I и его ближайшие преемники понимали самодержавие как абсолютное, неограниченное ничем своеволие, то в правление Николая I самодержавие подчиняет и ограничивает волю монарха гораздо сильнее, нежели любого его подданного. В исполнении своего императорского служения Николай Павлович проявлял и решительность, и самоотверженность человека, принявшего на себя ответственность за державу…
Первым из Романовых Николай решился предпринять действенные шаги к возрождению Православия в его прежнем для России значении. Первым начал ограничивать своеволие и себя как монарха, и своих подданных.
Пушкин был посвящен в замыслы монарха и, как это видно из многочисленных воспоминаний, вполне сочувствовал им.
Сама первая встреча Царя с поэтом, та долгая беседа в Чудовом монастыре, что состоялась после возвращения Пушкина из ссылки, произвела глубокое впечатление («…Нынче говорил с умнейшим человеком в России…») на Императора. Еще более сильное впечатление произвела она на Пушкина. Встреча эта ознаменовала начало нового этапа его жизни, на котором мы видим зрелого, полностью освободившегося от юношеских мечтаний и заблуждений поэта.
Естественно, что приобретенное расположение Государя породило немало завистников и врагов, число их увеличилось, когда стало понятно, что Пушкин окончательно порвал с вольтерьянскими и масонскими идеями. Клевета, сплетни, доносы обрушиваются на Пушкина. И это не странно, а закономерно, что люди, преследующие Пушкина, пытающиеся очернить его в глазах Государя, противятся изо всех сил и осуществлению замыслов самого Николая I.
Разумеется, неправильно говорить об идеальном совпадении позиций Царя и поэта, об отсутствии разногласий.
Строй политических идей даже зрелого Пушкина, — отметил Петр Струве, — был во многом не похож на политическое мировоззрение Николая, но тем значительнее выступает непререкаемая взаимная личная связь между ними, основанная одинаково и на их человеческих чувствах и на их государственном смысле. Они оба любили Россию и ценили ее исторический образ».

А.С. Пушкина потому и потрясла прочитанная в Болдино статья о посещении Императором холерной Москвы, что снова он ощутил эту непререкаемую взаимную личную связь, основанную одинаково и на их человеческих чувствах, и на их государственном смысле.
А.С. Пушкин «с такою творческой силой и с такой законченностью, какой и не бывало до него», завершающий главный труд своей жизни посреди окруженного холерой Болдино, и Император Николай I, безстрашно въезжающий в охваченную эпидемией Москву, чтобы выполнить свой монарший долг, — это люди одной героической формации, герои, способные к подлинному преображению страны.

Увы…
Деятельность Николая I в школьных учебниках оценивается достаточно однозначно — «жандарм Европы», «Николай Палкин», гонитель Пушкина, Лермонтова…
Поразительно, но оценки эти даются Императору, столько сделавшему для укрепления правопорядка в стране, для развития просвещения, Императору, на годы правления которого приходится расцвет творчества классиков русской литературы, строительство железных дорог. При Николае I российская наука и техника достигает тех высот, когда открытия, сделанные русскими учеными, начинают определять движение всей мировой науки…
Как следствие гнилости и безсилия николаевского режима, приводится проигранная Россией Крымская война. Но если мы посмотрим на события безпристрастно, то увидим, что кампания с Турцией только тогда оборачивается бедою для России, когда в войну против нее вступают могущественнейшие страны того времени — Франция и Англия. Еще никогда России не приходилось воевать против таких противников одновременно. И каковы же были успехи союзников? Безконечная по времени осада Севастополя? Так что же это — победа или поражение России?
Понятно, что нелюбовь к Николаю I обусловлена его жестокой репрессивной политикой по отношению к свободомыслию. Но не будем забывать и того, что свободомыслие, с которым боролся Николай I, — это свободомыслие презирать Россию, свободомыслие подрывать основы власти и Православия, свободомыслие попирать законы Империи.
С таким свободомыслием Николай I боролся и в Империи, и в своей семье, и в самом себе.

Мечты поэта — 
Историк строгий гонит вас!
Увы! его раздался глас, — 
И где ж очарованье света!

— возражают Поэту в стихотворении «Герой».

Да будет проклят правды свет,
Когда посредственности хладной,
Завистливой, к соблазну жадной,
Он угождает праздно! — Нет!
Тьмы низких истин мне дороже
Нас возвышающий обман…
Оставь герою сердце! Что же
Он будет без него? Тиран…

— отвечает на это Поэт.
Поразительно, но величайший реалист, насмешливый критик любой красивой фальши, он как будто проклинает здесь «правды свет».
Однако никакого противоречия тут нет.
Как и Николай I, отрицавший такое свободомыслие, которое предлагали ему ненавистники России, Пушкин отрицает такую правду, которая праздно угождает жадной к соблазну, завистливой и хладной посредственности.
Стихотворение «Герой», кажется, первое стихотворение, в котором пусть пока и анонимно, но совершенно ясно и определенно Пушкин идет вразрез со своим прежним окружением.
Мы знаем, что это стихотворение, как и написанное им в следующем году стихотворение «Клеветникам России» усложнит его отношения, как с исследователями его творчества, так и с великосветскими особами, «жадною толпой стоящие у трона» и одинаково враждебными — подчеркнем это! — и самому Николаю I.
Их сплетни и пересуды немало будут способствовать возникновению недомолвок, недоумений между поэтом и Государем, и всё же духовная связь остается незыблемой.
«Я перестал сердиться (на Государя — Н.К.), — напишет 16 июня 1834 года жене Пушкин, — потому что он не виноват в свинстве его окружающих»…
«Знаю лично Пушкина, — говорил Николай I, — я его слову верю».
Такими же — пролетающими высоко над объятой бесовским возбуждением толпой — окажутся, как мы знаем, и слова последнего, заочного диалога Царя и Поэта:
«Прошу тебя исполнить последний долг Христианина»… (Николай I)
«Мне жаль умереть… Был бы весь его…» (Пушкин)

Можно подобрать точные даты и совершенно определенно указать место, где были произнесены эти слова, но так же определенно можно сказать, что звучат эти слова в Божием времени, в том дивном пространстве Святой Руси, где Саров с Ближней пустынькой, где Болдино с его домом, в котором создано столько пушкинских стихов, где Дивеевская канавка, ограждающая Православных чудодейственной силой — «как антихрист придет, везде пройдет, а канавки этой не перескочит» — от сил злобы и тьмы…

***
В конце ноября 1830 года карантин был снят и А.С. Пушкин покинул Болдино.
5 декабря он был уже в Москве.
Пушкин еще дважды приезжал в Болдино, но это было уже после кончины Серафима Саровского.
И увы… Ни в 1833 году, ни в 1834-ом поэту уже не удается повторить осень 1830 года.
«И стихи в голову нейдут; и роман (4) не переписываю, — жаловался он в письме Наталье Николаевне осенью 1834 года. — Видно, нынешнюю осень мне долго в Болдино не прожить. Дела мои я кое-как уладил. Погожу еще немножко, не распишусь ли; коли нет — так с Богом и в путь».
Жизненного пути ему оставалось тогда два с половиной года…

1 Хотя Пушкин в 1830 году впервые оказался в Нижегородской губернии, но в «Арзамасе» он уже бывал в годы своей юности. Так назывался литературный кружок, участники которого — В.А. Жуковский, К.Н. Батюшков, П.А. Вяземский, В.Л. Пушкин, А.Ф. Воейков, Д.В. Дашков, и другие сторонники реформы Н.М.Карамзина — остроумно пародировали на своих заседаниях устав и заседания литературного общества «Беседа любителей русского слова», основанного адмиралом А.С. Шишковым.
А.С. Пушкин носил в вольномысленном «Арзамасе» кличку «Сверчок».

2 «Сегодня от своей получил я премиленькое письмо; обещает выдти за меня и без приданного», — писал А.С. Пушкин П.А. Плетневу 9 сентября.

3 О факте самой проповеди известно из письма А.С. Пушкину П.А. Плетневу, а содержание ее сохранилось в мемуарной литературе.

4 «Капитанская дочка».

Николай Коняев

г. Санкт-Петербург

01.04.2011