«Какими были мы на старте…»

История одной фотографии.

Ровно три десятилетия назад я окончил факультет журналистики Ленинградского государственного университета имени А.А. Жданова, в просторечии — ЛГУ. Много!

Сегодня где-то в фешенебельном питерском ресторане соберутся остатки моего курса, абитуриенты 1982-го, выпускники 1987-го. Будут пить, танцевать, плакать, смеяться. Я не поехал. Смысла не вижу. То, что пережил ровно десять лет назад, во время празднования 20-летия окончания Университета, теперь навсегда со мной. Это были и сильные, и важные впечатления. Теперь не то. И мы не те. Теперь уже так все далеко, что и до себя-то прежнего не докричишься. Не то что до других. И тем не менее, люди приедут в СПб даже и издалека, а кто-то и вовсе из-за границы. Например, скорее всего нагрянет грек Янис, может еще турок будет Ахмет (какое единодушие грека и турка на одном отдельно взятом факультете!), уж не знаю — то есть, те из них, кого мы почти что и не считали тогда иностранцами. Кто слился с общим пейзажем или почти слился (потому как многие не слились — негры были особняком, арабы тоже все-таки в стороночке, в своей какой-то тусовке). Но многих не будет. А некоторые уже в тех сферах пребывают, докуда дотягивается только молитва. А так — кричи не кричи…

…Пушкин всегда трепетно относился к дню окончания Лицея. Стихи посвящал, плакал на годовщинах, руками махал. Его отпаивали шампанским. В последнюю такую встречу особенно разрыдался… То есть эти даты не выдуманные. Они трогают за живое.

Меня вот почти уже не трогают. Потому что Пушкин не дожил, как я, до 51 года. Наверное, потом бы и он постепенно охладел к этим датам под напором новых каких-нибудь впечатлений.

Но наши ребята все равно соберутся сегодня на питерском завалинке. Будет их не то двадцать, не то все тридцать — из почти что ста. Но все равно немало, по нынешним-то временам. Кто-то приедет просто чтобы был законный повод выпить и на Петербург посмотреть, подышать воздухом юности. Кто-то придет похвалиться достижениями. И всех, в итоге, манит одно: побыть молодым хотя бы еще один вечер! Хоть в дверную щелочку взглянуть на свою исчерпанную юность… В основном, конечно же, будут питерцы. Благодаря социальным сетям скоро это будет известно. И я, запасшись попкорном (условным, конечно же) собираюсь вполне себе комфортно и интернетно поглазеть на своих высохших, постаревших, раздобревших, поседевших но все равно родных «однокорытников»… Поохать да повздыхать… Не о них — больше-то о себе.

Писать о нашем курсе безсмысленно. Как целое, его больше нет и никогда не будет. А как явление, что-то такое в судьбе Родины отображающее, увы, не сложилось. Переходное поколение журфаковцев. Начали учиться еще при Брежневе. Последний "застойный" брежневский призыв. Когда все было всерьез (или так казалось нам только), а кончили — под улюлюканье перестройки в первые, еще счастливые годы Горбачева… Люди с разными судьбами, с разной географией. Никто из наших не стал большим явлением в журналистике, хотя многие — стали крепкими рабочими лошадками нашего рода деятельности. Кто-то сразу свернул с этого пути, а двое из наших серьезно, по-взрослому разбогатели. Многие спились (причем, далеко не худшие). Те, от кого многого ждали, почему-то ушли в тень (это уж как водится). А удивили приятно своими успехами те, от кого меньше всего этого можно было ожидать. Журналисты, в целом, народ живучий. И потери не так велики. Через все эпохи и перестройки прошли мои сокурсники. И сегодня законно выпьют они за это само по себе уже не такое и маленькое достижение.

Я в этой нашей факультетской палитре не являюсь какой-то уж самой последней краской, нет. Я ведь честно пашу свою борозду. И лучше меня это сегодня вряд ли кто-то делает. Хотя и об успехах больших говорить все-таки не приходится… Едва концы с концами свожу… И что будет со мной завтра? «Не вемъ» — как говорили древние.

А вот факультет наш был удивительный! Вот уж где был подлинный дух свободы! Даже тогда! Вся та коммунистическая бредовая фразеология была чем-то внешним, каким-то вынужденным компромиссом, едва накинутым флером на наше здание на первой линии Васильевского острова. Нас не мучили. Это факт. Факультет был тогда в руках нормальных русских потертых жизнью мужиков, в меру талантливых, патриотичных, либерально настроенных (тогда одно другому вовсе не противоречило). Журналистов-неудачников, которым когда-то обломали крылья. Но которые не хотели (а разве только их сильно вынуждали к этому) подрубать крылья нам. «Мы все учились понемногу Чему-нибудь и как-нибудь, Так воспитаньем, слава Богу, У нас немудрено блеснуть», — Пушкин и здесь прав абсолютно. Нас почти не учили, но нам не мешали жить легко, свободно, радостно. Учила нас сама атмосфера, не скажу, творчества, но чего-то такого, что дает запал чуть ли не на всю жизнь. Я вряд ли представим был бы где-то еще, кроме нашего факультета. И потому всерьез благодарен этому зданию на первой линии. Оттуда я вышел уже чем-то отдаленно похожим на человека (а пришел туда ведь совсем пацаном, было мне только 16 лет!).

Ну и вот подхожу я, собственно, к делу. Хочу рассказать историю одной фотографии. Этот снимок сделал один наш сокурсник-монгол (кажется, это был все-таки он), я для экзотики напишу здесь его полное имя: Мегмарын Мунгжаргал (мы его звали просто Мунко). Снимок этот он сделал перед самым вручением нам дипломов, в мае 1987-го. Снимок получился символичный. На нем не весь курс, а только четыре человека. Четыре товарища, компания близких людей. Вот я вглядываюсь в наши лица. Что-то в нас есть! Какая-то сила — и устремленность. Меня вы скорее всего не узнаете, а я подскажу: слева, с краю. Да, это я и есть. «Красивы, может, и не были, а вот молоды были». Есть и такая пословица. Каких только пословиц у нас нет!..

Я люблю этот снимок. Он знаковый. Его, я считаю, не могло не быть. Что-то вот такое должно было непременно остаться. Какое-то овеществление пройденного этапа. Мы тут запечатлелись во всей красе. Молодые львы, — уже ведь даже не львята!

Кстати, я там еще похож почему-то на какого-то знатного отпрыска родовитых фамилий. Потом, с годами, это внешнее сходство исчезло. Но появилось что-то другое. Православное. Хотя и дворянство никуда не делось — я ведь теперь дворянин вполне законный, и не только по материнской линии, по родословной. Указом Государыни мне присвоен Орден Святой Анны Третьей степени, и с ним личное дворянское достоинство.  

Часто стал замечать, что меня даже несколько пугают встречи с "почти ведь не изменившимися" людьми — которых не встречал целыми десятилетиями.  Сам я очень сильно внешне переменился. Потому что имел место духовный переворот такой силы, что изменилась следом и внешность (борода тут только венчает дело, но далеко не все объясняет). А когда люди остались вдруг прежними (только посеребрились малость их чубы), это говорит о том, что люди и внутренне остались такими же. Только чуть постарели, и изменения коснулись больше физической их, чем духовной стороны. А если учесть. что большинство из нас тогда были еще очень далеки от веры... Но это я так... 

Справа от меня — Игорь Иванов. Он был мне самым близким другом из нашей компании-общности факультетской. Можно сказать, пять студенческих лет он был мне как брат. И пути наши, в общем, схожие. Мы сыновья провинциальных отцов — журналистов. То есть и статус стартовый был похож. Я из Самары, Игорь из Кирова-Вятки. Он раньше меня, еще в январе 1991-го года, открыл в Сыктывкаре христианскую газету «Вера». А я открыл Православный «Благовест» спустя полгода, в июне того же 1991-го. Мы тогда были еще на самом первом дыхании. И вряд ли задумывались над тем, что уже вот тогда обрели дело всей жизни (сейчас это уже можно определенно сказать — лучшие свои годы мы посвятили церковной журналистике). Мы до сих пор редактора наших издания. А вот общения человеческого, дружеского, уже нет. Разность подходов накапливалась годами и не так давно прорвалась в прямой и окончательный разрыв. Ни наши газеты, ни их редактора больше не дружат. И это было, к сожалению, неизбежно. Потому что к друзьям относишься строже, чем к людям чужим. И когда близкие делают что-то совсем невозможное в идеологической, публичной сфере, это труднее принять и простить. Легче — подвести черту и поставить точку.

…Иногда еще спорю с ним в снах, но боль эта постепенно переходит уже в разряд фантомных. С такой болью вполне можно спокойно жить хоть годами, хоть десятилетиями.

Третий слева — Михаил Варняк. Он с Украины. Молюсь за него уже двадцать лет, как за убиенного друга. Он погиб при так и невыясненных обстоятельствах в аварии под Днепропетровском. Погиб вместе с женой Еленой. Осталась их дочь Дарья. Она выросла, вышла замуж. Ее отец с юных лет хотел быть героем. И он им стал. До сих пор необычно поминают в Днепропетровске этого смелого журналиста: «Нет на вас Варняка!» — так его именем грозят какому-нибудь взяточнику или проходимцу от власти. Существует экологическое общество памяти Михаила Варняка. Говорят, где-то не то в Павлограде, не то в Днепропетровске (ныне город Днепр) есть и улица с его именем. Но подтверждений этому я не нашел. Что бы он делал в сегодняшней Украине? Когда читаю про убиенного националистами Олеся Бузину, вспоминаю почему-то о Михаиле. Наверное, его бы ждала похожая судьба. Слишком он был яркий, чтобы не попасть под раздачу. Буду молиться и дальше о тебе, Михаил!

С правого края — Алексей Крехалев. Самый далекий от меня из нашей четверки. Но все равно и он не чужой. Он из Архангельска. Хотел быть фоторепортером, но стал достаточно авторитетным чиновником областного уровня. Недавно наш Президент Путин был в Архангельске. Встречался там с Народным фронтом, но присутствовал на встрече и местный, архангельский актив. И вот в кадре на телеэкране вдруг мелькнул хорошо мне знакомый профиль поседевшего, но еще вполне кондиционного Алексея. Жив курилка! (он, правда, не курил никогда). Слава Богу! За него можно не волноваться. Все у него как у людей. И даже чуточку лучше.

Вот такая четверка выходила тогда на старт. Кому-то жить оставалось всего несколько лет, кто-то (я) раскачивался дольше, чем кто-то из нас прожил на этом свете. Но все-таки был дан старт, и мы побежали. Некоторые из нас и до сих пор еще бегут. Куда, зачем? Надеюсь, что в Царство Небесное. Добежим ли — не знаю, но стараться я буду изо всех сил. Которых все меньше. 

«Какими были мы на старте!..»

Ну, уж какими были.

Да и какая теперь разница…