Небольшая курортная пантомима (почти по Хармсу)

Счастливые люди бывают по-особенному несчастливы. Как вот я, например. Недавно. Это как контрастный душ. Тепло-жарко-хорошо — и вдруг к-а-ак вдарит ледяная струя! Аж в глазах темно.

…Приехали мы в Крым,  в курортный городок, заселились в гостиницу. Лучше гостиницы, чем эта, я нигде не видел. И номер — уютный, светлый, большой. Живи и радуйся! Кровать — огромная, постельное белье что ни день меняют. А душевая комната просто песня. Даже есть биде. Пояснять не буду. Кто не знает, тому лучше и не знать. Спокойней спать будут.
Один недостаток: иконы поставить некуда. Тыкался, мыкался, но ничего лучше спинки кровати так и не нашел. Подоконник маленький, стол заставлен посудой. Никаких тебе красных углов. Вот и решил поставить иконки на спинку кровати. Благо, она высокая и крепко к стене приделанная. Вроде бы между стеной и спинкой и зазора-то нет. Разве только совсем уж крохотный, а это не в счет. Поставил две иконочки. Одну — Святой Троицы, с частичкой от Мамврийского дуба, а еще бумажную икону Божией Матери (когда-то давно из Иерусалима привез). И стали мы жить-поживать и добра наживать. Легко и приятно шел распрекрасный крымский отпуск. И ничто, как говорится, не предвещало беды.

А тут, ну-тка глянь, и 1 августа наступило. Мой 51-й (о, да!..) день рождения. Полвека с хвостиком назад меня принесли, завернутым в зеленое одеяльце, из самарского роддома «Красный Крест» в дом на Газонную улицу (сначала Мопровская, сейчас Скляренко). В дом моего деда Коли. Дом был с садом. Малины там было завались. Но я отвлекся… Простите.

Тогда-то я и достал (накануне вечером) из сумки еще одну, уже третью икону — Батюшки Серафима. Его ведь праздник! Иконка совсем маленькая, бумажненькая. Я ее лет десять назад в Дивеево приобрел. Сразу купил штук десять — часть раздарил, часть так разошлась незнамо куда, а эта вот со мной осталась. Прочел акафист Батюшке. Все честь по чести. И иконка эта так и осталась с другими иконами на спинке той злополучной кровати. А чего ее убирать? Пусть себе стоит, нас оберегает. Прошло дня три или четыре. Отпуск уже подходил не то чтобы к концу, но очертания трудовых будней уже сквозь крымское марево проглядывали. И вдруг, на тебе! — случилось…

Проснулся я ранним утром, уже рассвело. И увидел икону Батюшки Серафима у себя на подушке. Непорядок, подумал я в полудреме. Взял икону и, почти не глядя, поставил ее на прежнее место у изголовья. На спинку кровати. Только малость не рассчитал спросонья, и вдруг икона эта провалилась в едва заметную узенькую щель. Безследно канула! Икона-то бумажная, вот и ухнула в щелку между глухой деревянной лакированной величественной спинкой нашей с женой кровати и стеной из какого-то благородного камня.

Я сразу почувствовал: это конец! Попытался отодвинуть кровать. Не тут-то было. Глухо, как в танке (справиться у о. Игоря Макарова, он был раньше танкистом). Проснулась жена. Я ей объяснил суть моего сумасшествия (только сумасшедшие в пять часов утра двигают кровати в гостиницах и руки при этом заламывают от непереносимого нравственного страдания). Поняла она, не впервой уже. Стала тоже пытаться двигать. Но спинка кровати наглухо приросла к стене. На каких-то шурупах, что ли, привинчена оказалась. Проснулась и дочь.

Я ей сказал:

— Доченька, я такой несчастный. Лучше, наверное, мне и не жить совсем.

Дочь взмолилась:

— Папа, не смей так говорить…

А я свое:

— Если икону эту не достану, как же и жить тогда.

Воображение у меня богатое. Сразу нарисовалась картина. Вот, мы так и не смогли икону эту из-под той спинки достать. Уехали в Самару. А она там лежит. Меняются постояльцы в моем номере. А она там лежит. И кто только не ночует на этой кровати. А она там лежит. …Блудники, банкиры, вампиры, папики, иноверцы и прочие искатели индульгенции из разряда интеллигенции. А она там лежит. Чего только на этой кровати не происходит… А она там лежит… Простит ли меня Батюшка Серафим?

Словом, я не выдержал. Лег на кровать и уснул.

Дочь моя долго ворочалась. Но тоже уснула. Жена не уснула вовсе. Предвидела тяжелое утро.

А утром я повторил, что не знаю, как и жить при таком раскладе, если, значит, ту икону не извлеку (Господи, прости меня слепого и грешного, — да ведь уже и простил, наверное: я в церкви Петропавловской ведь покаялся в том моем преступном малодушии). Дочь тихо молилась. Жена готовилась к сватке на ресепшене. Отдирать от стены нашей красивой спинку кровати — на это не каждый, ой, не каждый администратор пойдет. И пойдет ли вообще? Много нас тут, отдыхающих. И если каждый начнет шурупы из стены выкручивать да выкаблучивать…

А икона-то там лежит. В узилище. Утром за завтраком был я мрачен. Серафим Саровский ведь «мой» святой. А я с ним вот так: брошу его лик в темницу между кроватью и стенкой? Да ни в жизнь. Хоть всю мебель вместе со стенами переломать придется. Хоть вяжите меня семеро…

Час испытаний настал.

— А может… ничего, а? — робко так спросила супруга. Мол, оставим ее там, под спинкой кровати. Чего ей сделается?

Но я так сурово на нее посмотрел, что спорить не стала.

А тут еще дошел слух, что чуть ли не в самый наш номер заедет сразу после нас не кто иной, как Дима Билан. У него, понимаешь, гастроли (в итоге он выбрал другой отель). Мне это совсем не понравилось.

С годами я все больше похожу на героев Хармса. «Я вынул из головы шар», и т.д. Жизнь приобретает фантасмагорические, но притом и комические очертания. Грустный клоун. Даже себе не смешной (этими днями в Крыму рядом с нами  как раз отдыхал клоун уже настоящий, успешный — Юрий Куклачев. Вот бы ему посмотреть на мои страдания! Наверное, можно было бы целую пантомиму на этой основе состряпать. Хотя — нет, это бы еще лучше клоун Енгибаров осуществил. Смех сквозь слезы как раз был его жанр).

Пошли мы после завтрака на ресепшен (простите за это нерусское слово, никак не подберу доморощенного аналога. Если только… архондарик назвать? Как на Афоне. Но тоже слово не наше, а греческое). Я волновался, но все же надеялся. Нас там встретила приветливая Светлана. Объяснил ей, как мог, суть происшедшего. Что икона дешевенькая, бумажная. Но для меня ее ценность огромна. И оставить ее там — кощунство. Нельзя. Помогите! — взмолился я. Ну и жена с дочерью тоже просяще, жалобно на нее смотрели. А она даже удивилась нашей совковой пришибленности.

— Пустяки! В пять минут решим! Чего вы так разволновались? — и прямо при нас стала звонить плотнику.

Жена с дочерью ушли купаться в бассейне. Я ждал. Икона ведь все еще там… И не уйду никуда, покуда не достану.

А плотник все не идет. Позвонил я тогда вновь в архондарик. Светлана извинилась за задержку и сказала, что плотник уже о нас знает и скоро придет.

В дверь наконец постучались. Пришел немолодой мужчина, грузин. Плотник из отеля. Я объяснил суть дела. Он достал инструменты. Но пытки мои еще не окончились.

— Приклеено! — вздохнул он. — Придется от стены отдирать.

То ли с особой интонацией в голосе: может, отступишься? — то ли просто поскорбел на сложность задания.

Я это все представил себе разом. Как мы от стены спинку отдираем. А там потом след остается, и дырья, и вообще разрушения как после землетрясения в семь баллов. И пожалел, что нет под рукой коньяку. Сейчас бы хлебнуть хоть стопку.

…Но там ведь лик Батюшки Серафима!

— Отдирайте, — спокойно, решительно сказал я. А он только и ждал команды.

Приступили к делу. Оказалось, что все-таки не приклеено (Богу нашему слава!). А всего лишь привинчено, правда на шесть или даже семь болтов. Причем два из них — секретные. Их не видно извне. Но плотник их как-то нашел, открутил, и мы все же отодвинули злополучную спинку кровати. Сердце мое ёкнуло. Икона лежала кверху ногами в самом низу. Я поднял ее как самое для меня драгоценное. Можно жить дальше! Вот радость! Приложился к ней. И поскорее ушел в душевую, боясь, что зарыдаю.

Плотник, довольный, что помог мне в таком деликатном деле, уже вовсю привинчивал спинку обратно. Но не крепко привинчивал, а чтобы во второй раз было полегче ее отдирать. Мало ли что еще туда провалится. Бывают ведь постояльцы с причудами. Как вот этот, с бородой, например.

Предусмотрительно. Я пожал ему руку. С чувством!

…Уже через десять минут я был у бассейна. Жена с дочерью ликовали. Им тоже не купалось — не плавалось, пока я там страдал.

— Этот отель прошел испытание, — несколько велеречиво, рисуясь, сказал я. — Теперь только здесь и будем отдыхать!

Жена с дочерью радостно всплеснули руками.

…А иконы я поставил на стол. Пусть и не очень подходящее место, зато такого искушения больше не произойдет. Ведь второй раз нам не выдержать.

Прошел уже месяц с того дня, как я дал себе слово об этом случае написать. Рассказать о таком вот простом, незамысловатом, но таком, вместе с тем, эффектном искушении.

Но что-то все руки не доходили. А вчера вот только жена уронила за холодильник небольшой столовый ножик на нашей кухне. А холодильник вмонтирован в кухонный комбайн. А кухонный комбайн… Ну, вы поняли. Стал доставать — на меня сверху, с холодильника, прямо на голову едва не упала микроволновая печь. Стал отодвигать — из холодильника посыпались на пол продукты.

— А, ну его! Пусть там лежит! — предложила жена. — Новый купим.

— Да, не икона все-таки, — откликнулся я. — Полежит там до переезда или до ремонта. («Или до конца света», — словно бы кто-то шепнул на ушко.)

А сам подумал: это мне Бог вот так деликатно напомнил об обещании.

Вот и поэтому сейчас написал.

Чтобы еще чего куда-нибудь не закатилось.