Одно из сорока путешествий

Рассказ-быль

Все суеверия, конечно, вредны, — хотя, наверное, и в разной степени. Но бывает так, что Бог и через наши слабости, наши заблуждения творит Свою благую волю. Вот какой случай произошел со мной и помог моему воцерковлению.

Однажды в жаркий летний полдень я шла из храма после воскресной службы. Идти было очень далеко, хотелось пить — и, увидев колодец, я подошла набрать воды. Когда напилась, захотелось посидеть еще на лавочке в тени — сидела, отдыхала.
Подошли две женщины средних лет, тоже возвращавшиеся из храма. Они громко разговаривали между собой, и я услышала, как одна убеждала другую, что та непременно попадет в Рай, если отстоит сорок Литургий в сорока разных храмах.
Мне тогда было шестнадцать с маленьким хвостиком, я была импульсивна и решительна. «Это мой путь! — подумала, — я смогу объехать окружающие храмы за не такой уж и долгий срок, сорок наберется быстро, а потом можно в храм и не ходить, а там придет время отойти в мир иной — так в Раю меня уже ждут, ведь я объехала сорок храмов!..»
С этого времени начались мои путешествия: сама, с подругами, с другом, с соседкой, даже с отцом один раз… Сколько приключений было… И одного не подозревала шестнадцатилетняя девочка, что после всех этих путешествий (паломничеств) она станет другим человеком.

Так получилось, что в Страстной Четверг мы с подругой Таней оказались за 120 километров от нашего города, в маленьком селе с чудесной природой и очень красивым названием — Великая Радогощь. Таня росла без родителей, пела в церковном хоре нашего приходского храма, ее воспитывала верующая бездетная тетя. С виду девочка была неприметная и в учебе не имела особых успехов, но я восхищалась ею, потому что сама в то время еще не доросла до того, чтобы пойти на клирос и этим исповедать свою веру перед одноклассниками.
Село, в которое мы приехали, очень маленькое, все дома выглядели очень бедно: одни глинобитные, другие — каменные, не кирпичные, а именно каменные, из гранитной и известняковой породы вперемешку, скреплены раствором и не оштукатурены. Такие конструкции я видела впервые, и как можно согреться в них — не представляла. Казалось бы, 120 километров — не такое уж и большое расстояние, но не только дома — и природа существенно отличалась от нашей: у нас чернозем, а здесь грунт — желтый песок, точно такой же, как в песочнице, и при этом у них растет неплохая картошка; у нас растут лиственные леса, а у них всюду сосны, и много чего другого не так, как у нас.
— Храм недалеко, только надо перейти через вон тот мост! — сказала нам пожилая сельчанка, предварительно спросив, откуда мы, но мы побежали, не удовлетворив ее любопытство (боялись, что разговор затянется, а служба уже началась).
Этот храм я тогда не сфотографировала, но вид его ясно встает перед глазами, как только представляется повод вспомнить. Совсем маленький, издалека похож на игрушечный, деревянный — сельчане хвалятся тем, что он построен без единого гвоздя, а еще тем, что в советские годы, когда в округе были закрыты все храмы, этот окормлял тысячи людей. Танина тетя говорила о том, что именно с этим храмом связаны еще ее первые детские воспоминания про церковную жизнь, Литургию, молитву.
В притворе всех встречал своей иконой святой Иоанн Воин, в его честь освящена эта церковь. Изображение старинное, в византийском стиле, на дереве, за годы совсем не потускневшее. Тогда я впервые узнала, что есть такой святой, и сама себе пообещала: как только доберусь домой — прочту его житие. В храме все иконы древние, ценные, много редких: искусно рисованных на дереве и в металлических окладах, а бумажной иконки в дешевой фольге нет ни одной. Возникло ощущение, будто не было страшных гонений, репрессий верующих, и казалось, что сейчас из этого крошечного алтаря выйдет старец дореволюционной закалки и произнесет ектению о здравии Царской Семьи.
Служившему священнику на вид было лет пятьдесят, людей очень мало — хор (пара старушек и матушка) и человек десять молящихся. Обычная приходская жизнь глухой деревни, но молилось мне там хорошо, благодатно. Сердце исполнилось благодарностью Богу за то, что Он сохранил этот храм не только целым, но и не разграбленным и святые с икон благословляли молящихся. И не только уберег Господь храм Свой от рук разрушителей, но и все смутное время были здесь батюшки, были службы. Господь питал верных, приезжавших отовсюду, Своими Пречистым Телом и Кровью.
После службы мы поспешили на автобус, но все-таки не успели, автобус уехал немножко раньше, чем должен был.
— Ничего, спросим, когда следующий, — решили мы и пошли в сторону храма, уже по другому мосту через ту же речку. Речка там была символическая — так, ручеек, но, судя по стоящей на берегу полуразрушенной мельнице, когда-то это была сильная, полноводная река. Возле самой мельницы я заметила растение, которое раньше видела только в городских квартирах — «молодило звичайне», там оно росло как декоративное, а здесь, ранней весной, когда на деревьях еще нет листьев, оно оригинально дополняло необычный пейзаж с ветхим мостиком и старой мельницей. Я легонько слезла с моста и сорвала несколько растений. И тут услышала взволнованный голос: «Вы что здесь делаете? Дай руку — вытяну!» — это уже возвращался церковный староста.
— Я сама! — с этими словами я вылезла на мостик.
— Здесь же мокро, а немного дальше болото — может и засосать! Чего ты сюда полезла?
— Растения понравились.
— Вы ночевать у кого будете?
— Ночевать? — удивились мы. — Вы нам скажите, пожалуйста, когда следующий автобус в райцентр, и мы уедем.
— Автобус бывает два раза в день: тот, которым вы приехали, и тот, на который вы опоздали, что ж теперь делать будете?
Мы приуныли, даже слезы подступили. Но Владимир Петрович — так звали церковного старосту — уже предлагал нам пойти в его дом, чтобы подкрепиться. Нам ничего не оставалось, как только согласиться. Местность там холмистая, а на самом высоком холме стоял дом, где жил Владимир Петрович со своей супругой Анной Романовной. Как только наш благодетель отворил калитку, навстречу ему побежала овечка — пушистое мягкое чудо на тонких ножках, нестриженая, чистенькая, она восторженно блеяла и тыкалась мордочкой в его колени.
— Ах ты, животинка моя, — гладил роскошную шерстку Владимир Петрович. — Всегда меня так встречает! — обратился уже к нам.
Так я впервые в жизни увидела овцу.
— Анна Романовна, принимай гостей! — сказал хозяин своей супруге. Анне Романовне, как позже выяснилось, тогда было уже 74 года, она была худенькая, с добрыми лучистыми глазами и приятной улыбкой.
— Паломницы на автобус не успели? — сразу догадалась она, и нам было лестно, что нас назвали как серьезных и взрослых — паломницами. И отвела нас в дом, за стол и потчевала тем, что Бог послал благочестивому семейству на Страстной седмице. Немного подкрепившись, мы стали думать, как будем решать нашу проблему, и решили: нам с Таней успокоиться, с медпункта позвонить домой и сообщить, что случилось, а после этого идти на Вечерню двенадцати Евангелий. Домой дозвонилась Таня, она рассказала о произошедшем; слава Богу, это было воспринято спокойно, и мы пошли в храм.
Если Таня немного волновалась из-за непривычной ситуации, то я была даже рада, что так случилось, и наслаждалась каждым моментом этого необычного дня. Служба была очень трогательной, а после было еще светло. Мы шли с зажженными свечами в дом Владимира Петровича. А потом решили еще посмотреть деревню. Дорог почти не было, только тропинки, а вокруг росла молодая трава, густо усеянная фиалками лилового, синего и фиолетового цветов. Между двумя крутыми холмами, похожими на горы, мы увидели домик, в котором давно никто не жил.
— Я бы хотела здесь жить! — сказала Таня.
— А знаешь, как здесь «замечательно» зимой? — спросила я. — Когда ветер сдувает снег с обоих холмов и эту хижину засыпает до самого дымохода…
— Ты не романтичная! — сказала она.
— Я практичная, — ответила я.
По водившейся у них традиции в этот вечер отец Владимир с матушкой вечеряли у церковного старосты. Когда постный ужин был готов, все собрались и сели за стол, а для меня та трапеза была первой трапезой, благословленной священником. После того как все поели, батюшка обратился к хозяину:
— А расскажите нам, Владимир Петрович, что-то из своего!
Я подумала, что бы это могло быть, «из своего»? — это были притчи и рассказы народные, в которых чистота Христианская переплетается с народной мудростью. И загадки, например такие: «Кто раз родился, а два раза умер?» Ответ — Лазарь, брат Марфы и Марии (хотя могут подойти и дочь Иаира, и Тавифа, воскрешенная Петром, и сын вдовы Наинской, и другие чудесно воскрешенные). Потом нас попросили рассказать о себе. Таня рассказала о своих успехах на клиросе, а я о том, что только начинаю, и про суеверие о сорока храмах. Батюшка очень ласково улыбнулся и сказал: «Сорок — это очень хорошо, прогуляйтесь, пока молоды. Дай вам Бог зайти в свой Православный храм и остаться там на всю жизнь».
После этого я, наглая, попросила батюшку рассказать о себе, он еле заметно улыбнулся и стал рассказывать о том, как учился в университете на архитектора, о том, что верующим человеком был смолоду, в Почаеве познакомился с шестнадцатилетней Любой, через год поженились. Он старше ее на пять лет. Люба хотела стать монахиней, но уж очень ей пришелся по душе рыжеволосый добряк-богатырь, и вышла замуж за него. Стала говорить ему про семинарию, но он не хотел, считал себя недостойным, говорил, что, будучи архитектором, тоже может принести пользу людям. В университете многие знали, что Владимир верующий, но нашлись недоброжелатели, которые донесли ректору, что студент часто исповедуется, причащается, венчался в храме и был крестным у сына своего однокурсника, за все это его исключили, особенно ставили в вину то, что под его «влиянием» однокурсник крестил ребенка.
Батюшка вздохнул и продолжал: «То, что меня «попросили» из университета, я воспринял как волю Божью на то, чтобы идти в семинарию. По окончании семинарии поехал служить в Новосибирскую область. Служил там долго, полюбил Россию и Сибирь, да и внешне я больше похож на сибиряка, чем на украинца, люди меня приняли очень хорошо, и приход был дружным. Нам с Любой Бог послал четверых детей. Жили мы там благополучно, пока не пришло письмо от мамы, что умер отец Василий, служивший в нашем сельском храме еще со времен войны, и нет в селе священника, никто не хочет идти, потому что глушь далекая. Но глушь-то эта моя, родная. Кто ж пойдет, если не я? Да и на родину захотелось… В общем, подал я прошение, чтоб меня сюда назначили, и вот десять лет уже тут, милостью Божьей, служу. Где родился, как говорится, там и пригодился».
После вечери Анна Романовна показала нам место, где мы будем спать, мы постеснялись-постеснялись, а потом тоненьким голосочком спросили: «А может, на вечерние молитвы все вместе станем?» — «Тогда, — сказала хозяйка, — нам надо подождать Владимира Петровича, он по делам куда-то отлучился».
Пока ждали, Анна Романовна занялась тестом для куличей, а мы вызвались помыть овощи на винегрет. Таня сделала комплимент Анне Романовне по поводу того, что она очень благочестивый человек, но та сказала, что ее мама была гораздо более набожной: «И постилась мама очень строго, два голода и три войны пережила, а пост не оставляла. В Успенский пост выйдет в сад с кусочком хлеба, съест несколько слив и сухарь — уже этим и наестся, а в Великий пост крапиву варила и другие травы, какие знала, — сейчас так не постятся. Люди сейчас и не знают, и не верят, что можно всю ночь Богу молиться, а мама и молилась ночами, и работала тяжко днем, и посты держала, и Бог силы давал!
А я смолоду от матери веру перенимала и жила при монастыре Межиречском недолго, потом домой вернулась, на клирос петь пошла. Мне уже двадцать пять лет было, а Володе восемнадцать, когда он ко мне свататься пришел. Пришел и говорит:
— Женюсь я на тебе, никто, кроме тебя, мне не нужен, чувствую, что мы с тобой духа одного!
— Да я же старше тебя намного, — отвечаю, — тебя засмеют и меня упрекать будут!
— Что мне упреки, люблю тебя, — говорит, — и все тут. Никого не любил и не полюблю больше, чем тебя. Так и поженились мы, в следующем году пятьдесят лет будет, как вместе».
Потом пришел Владимир Петрович, мы все вместе помолились и разошлись спать.
Я проснулась утром часов в семь, вышла на улицу. Издалека увидела Владимира Петровича, который уже вовсю работал на «черной» кухне — он разминал вареную картошку для скота, смешивал ее с отрубями и во время работы громко молился. И так долго-предолго, искренне-преискренне, обращаясь ко многим святым, совершенно никакого внимания не обращая на меня, грешную. Я решила пойти назад в дом и на пороге встретила Анну Романовну — она уже подоила корову.
— Уже проснулись, девочки? Молоко вам не предлагаю, в другой день бы предложила.
— Нет, ни в коем случае, не надо, — сказала я, — я хочу впервые в жизни попробовать весь день поститься без пищи и воды.
— Бог тебе в помощь, золотая моя, — благословила меня старушка.
Вскоре мы с Таней оделись, поклонились гостеприимным хозяевам, попросили их молитв и пошли на автобус. На этот раз успели.

Прошло уже девять лет, я не знаю, жива ли сейчас Анна Романовна, а Владимир Петрович, скорее всего, жив. Таня вышла замуж за нашего одноклассника. Живет в городе не особо хорошо и не плохо, у нее есть дочка. В храм муж ее не пускает. Я удивляюсь, как она не стремится в церковь, не причащается, не исповедуется, только раз в год, на Пасху появляется в храме под руку с мужем. Но у каждого свой путь.

Рис. Германа Дудичева

Алла Проскуровская

г. Староконстантинов Хмельницкой области, Украина

07.03.2008