«К вере я пришел в тюрьме...»

От тюрьмы, да от сумы не зарекайся, говорит народная пословица. Но трудник Санаксарского монастыря Вячеслав В. в тюрьму попадал не раз и, можно сказать, по определению. Фамилия у него такая — «уголовная» (ее я по понятным причинам не называю). Словно бы на роду у него написан такой вот скорбный путь... За неполные тридцать два года — четыре судимости, в общей сложности за колючей проволокой он провел десять лет. В феврале этого года вновь вышел на свободу. Настоятель храма в честь иконы Божией Матери «Умиление» в городе Новокуйбышевске Самарской области священник Владимир Загаринский встретил его приветливо, как старого знакомого. Покачал головой и сказал: «Не надоело тебе, Вячеслав?» — «Надоело. Больше туда не хочу», — был ответ. Тогда отец Владимир взял его со своими прихожанами в паломничество по святым местам и благословил остаться в Санаксарском монастыре. Там-то мы и встретились с Вячеславом. Оказалось, что из зоны в зону, из «срока» в «срок» он переходил с подшивкой «Благовеста» в руках. Читал сам и другим давал читать. «Ваша газета многих заключенных к вере привела», — рассказывает он. Наш разговор состоялся в монастырской гостинице, после вечерней службы. Многое в этой исповеди бывшего заключенного покажется непривычным, спорным. С некоторыми оценками Вячеслава, признаюсь, не согласен и я. И все же выслушать человека, который в прямом смысле слова ВЫСТРАДАЛ Православную веру, обрел ее не по книгам, а в суровой «колониальной» действительности, я считаю, стоит.

— Мое обращение началось с того, что к нам в колонию привезли из Пензы вора в законе, — вспоминает Вячеслав. — Звали его Андрей Мишин. Было ему всего 28 лет, но авторитет в криминальном мире он имел большой. С четырнадцати лет он скитался по тюрьмам, и на свободу так и не вышел — умер в тюрьме. Для нас вор в законе был редкостью и мы, как смогли, создали ему подобающие условия: была у него даже отдельная камера, и в ней он... молился! Он был глубоко верующим человеком. В то время, в 1993 году, у нас в колонии было засилье протестантских проповедников. Православные батюшки тогда еще к нам не приезжали. Протестанты даже открыли у нас свою молельную комнату. Мы принимали их проповедь за истинную, ведь они говорили о Христе! Но пример Андрея повлиял на нас, постепенно произошла переориентация лагерников, и мы перестали слушать протестантских проповедников. А Андрей и словами, и примером убеждал нас, что нужно обратиться в Православие...

— Как ты можешь объяснить этот феномен: «вор в законе» — и Православный? Разве одно с другим совместимо?

— Праведником, конечно, вор в законе не может быть. Но Православным верующим, я считаю, может... Андрей даже участвовал в строительстве Православного молитвенного дома у нас в колонии. Он многих, и меня в их числе, обратил в Православие. Ведь у вора в законе очень большой авторитет, который отнюдь не на кулаках держится, а на чувстве справедливости, на своего рода нравственной силе. В уголовной среде эти авторитеты все же хоть какие-то нравственные нормы поддерживают. Не дают скатиться криминальному миру к безпределу и рекам крови... Ведь все нравственные нормы берут свое начало из Библии. Но в тюремной среде эти Библейские заповеди, конечно же, сильно искажены.

— Одна из заповедей Божиих гласит: «Не укради...» А тут Православным называет себя вор, хотя и в «законе»...

— Сам криминальный авторитет, конечно же, не ворует. Он следит за тем, чтобы какой-то минимальный уровень справедливости все-таки и здесь соблюдался... Был такой известный вор в законе — Вася Бриллиант, самый большой авторитет в преступном мире. Его все уголовники за справедливость уважали, и русские, и кавказцы... Он был своего рода миротворцем в этой среде. Сорок лет просидел в тюрьмах, вышел на свободу только один раз, в 1989 году. Сейчас уже таких нет. Новые бандиты в основном безпредельщики, им любая нравственность не угодна, даже и уголовная... А ведь воровская традиция «коронования» воров в законе идет с незапамятных времен — на Руси раньше таких уголовников называли «Иванами». Есть даже специальная традиция «коронования». Когда я был в уголовной среде, я не видел в «миру» людей нравственно чище, чем эти авторитеты. И только потом, по милости Божией переступив порог Церкви, понял, насколько я заблуждался...

— Но вернемся в 1993 год...

— У нас в то время еще один «авторитет» появился, и тоже не советовал к протестантам ходить. А тут произошел случай, когда и администрация колонии изменила свое отношение к этим проповедникам. Молодой заключенный попал под влияние протестантов, принял их учение, а заместитель начальника колонии по режимной части стал из-за этого над ним подсмеиваться. В результате этот парень пришел в его кабинет, облил себя бензином и поджег, при этом обхватив руками своего обидчика. Их обоих с ожогами отвезли в тюремную больницу. Но начальнику повезло — его спас находившийся поблизости заключенный, который все же успел вырвать его из рук смертника... И вот в одной палате с умирающим парнем оказался тот «авторитет». Поджегший себя бензином осужденный был еще жив, хотя и находился без сознания. Его сосед по палате снял с себя Православный нательный крест и надел его на умирающего. Тот на мгновение пришел в сознание, с благодарностью посмотрел на него, сказал: «Все, я пошел». И умер. После этого случая наша администрация, наученная горьким опытом, старалась пускать к осужденным только Православных священников. К тому времени на Самарскую кафедру прибыл Епископ (ныне Архиепископ) Самарский и Сызранский Сергий. А он очень много внимания и сил уделяет тому, чтобы в местах лишения свободы заключенные духовно окормлялись у Православных священников. Сейчас на каждой «зоне» в нашей епархии имеется или храм, или молитвенная комната.

— Сегодня священник может оказывать значительное влияние на осужденных?

— Преступный мир тонко чувствует справедливость. Обмануть лагерников очень трудно. В основном священники приходят в тюрьмы по искреннему порыву сердца, и потому к ним тянутся люди. Нравственная чистота ведь и за колючей проволокой очень ценится. Но в практическом плане важно на осужденных не «нажимать». Давить на лагерников нельзя... Тогда люди будут постепенно воцерковляться.

— Печальные веяния времени — проблемы глобализации — донеслись до российских тюрем?

— В декабре 2002 года по местному «колониальному» радио вдруг объявили, что в период с декабря этого года и по январь следующего каждый осужденный должен принять ИНН. А те, кто откажется от присвоения номера, будут уволены с работы (а работа в колонии есть далеко не у всех и ей там дорожат), или же им не будут выплачены уже заработанные деньги. Крутили это объявление по радио в течение недели. Я уже знал, что в Православной среде отрицательно относятся к «нумерации» людей. Но все же не стал давить на своих соседей, а предложил им самим спросить у священника, как им поступить. Батюшка не благословил брать «номер». А тут уже и над кассой, где нам выдавали зарплату, появилось угрожающее объявление об ИНН, мол, кто не примет его, денег не получит. Как быть? Все лагерники из моего отделения, а это около семидесяти человек, решили твердо — ИНН не брать! В лагерях народ особый находится, их шантажом и угрозами не проймешь — терять-то ведь нечего. Это в миру можно повлиять: там ведь семья, дети... Меня первым пригласили к начальству на разговор. Я твердо сказал, что ИНН не приму, и подробно объяснил, почему именно. Потом вызвали другого, третьего — результат тот же. А потом махнули рукой на эту затею. Но меня вскоре посадили в ШИЗО — в отместку за эту мою «проповедь».

— Как повлияла тюрьма на твои религиозные убеждения?

— Крещен я был еще в детстве, а к вере пришел в тюрьме. Только сознательно обратившись ко Христу, я понял, какой огромный мир передо мной раскрывается! Но понял еще и другое. Жизнь в тюрьме зачастую более нравственная, чем жизнь на свободе. В тюрьме нет вседозволенности, нет такой распущенности. Сейчас дух времени проник и за решетку, но все же не в такой степени. Вы посмотрите, что творится с молодежью: кругом блуд, наркотики, дикая мода... В тюрьме хотя бы строгая дисциплина удерживает от многих пороков. Особенно для молодежи такая вот «свобода» опасна. Я даже считаю, что лучше попасть в тюрьму, чем в ночной клуб на стриптиз-шоу... Когда я отбывал последний срок, решил во что бы то ни стало начать поститься. В тюремных условиях это не просто, но, оказалось, возможно. Я до сих пор не могу стяжать того горения духа, которое пережил в то время в тюрьме. Я тогда словно на крыльях летал... На многие вещи смотрел уже иными глазами. Бывало, кто-то попросит меня, как прежде, помочь «разобраться» с кем-то из обидчиков, а я говорю ему: «Да ты прости его...» Кто-то меня понимал, а кто-то, наверное, обижался. И еще я решил: раз уж снова попал сюда, не буду время тратить, а начну помогать сокамерникам найти свой путь к вере...

— Сейчас ты живешь тоже по строгой — но уже монастырской — дисциплине. Легко тебе дались первые недели в монастыре?

— Внешне жизнь в монастыре чем-то немного напоминает нашу колонию. Те же нары, строгий распорядок дня, и лица порой те же... В Санаксарском монастыре больше половины трудников — бывшие заключенные. Но здесь мы общаемся совсем на другом уровне, чем в тюрьме. Люди пришли сюда начать новую жизнь, внутренне измениться. По сути, тюрьма и монастырь совершенно противоположны. Здесь люди сознательно смиряются, а в тюрьме все построено на гордыне. И чем больше у человека самолюбия, тем более он заметен, авторитетен в тюрьме. Здесь же все наоборот! В монастыре так легко оттого, что здесь меньше гордых людей.

Это необычное письмо мы попросили прокомментировать полковника внутренней службы в отставке, консультанта по работе с религиозными конфессиями Главного управления исполнения наказаний Самарской области, преподавателя спецкурса «Особенности тюремного служения» Самарской Духовной семинарии Михаила Борисовича Декатова. Но наш разговор вышел далеко за рамки предлагаемого письма.

— Вор в законе, даже если он сидит в тюрьме, является руководителем преступного сообщества, — говорит Михаил Борисович Декатов. — Он порой не только «колонийскими» ворами и жуликами управляет, но и поддерживает связи с теми, кто находится на свободе. Вся их «нравственность» — перевернута с ног на голову. Воровские законы ничего общего с Библейскими заповедями не имеют. Вместо «не укради», у них — «не кради у своих». Считают «добродетелью» не сотрудничать с администрацией колонии, саботировать ее распоряжения, не трудиться... Что же тут нравственного, христианского? По определению, вор в законе не может быть подлинно верующим Православным человеком. Если только раскается, осознает свои грехи. Я многих рецидивистов встречал, с тяжелыми преступлениями за плечами, которые обратились к Богу. Но среди них не было «криминальных авторитетов» — видно, уж очень крепко их лукавый охомутал... Ну а если чудо все же произойдет и «авторитет» не на словах, а на деле обратится к Богу — его же «братва» тут же лишит его всех привилегий. Такие лидеры им не нужны! Ведь он тогда будет своим примером помогать администрации проводить воспитательную работу среди осужденных, а в этом некоторые уголовники не заинтересованы.
Сегодняшние воры в законе — уже не те воры в законе, которые были двадцать, и даже десять лет назад. Если раньше воры в законе давали на своем сходе «авторитету» определенные неформальные полномочия, то теперь все эти полномочия можно легко купить за деньги. И никакие нравственные качества при этом уже не учитываются... Есть деньги — и этого сегодня достаточно, чтобы получить в воровской среде любой «титул».

— Скажите, а какова история этого непростого явления — воровской «иерархии»?

— Тянется это с незапамятных времен, но особенное развитие воровская традиция получила в 1920-30 годы. Когда появились ГУЛАГи, в которых сидело по 50 тысяч и больше заключенных, поддерживать порядок в таких огромных лагерях только извне стало невозможно. И тогда власть пошла на неформальную поддержку «лагерных» авторитетов, а те платили власти тем, что поддерживали какой-то свой «порядок» на зоне. Ворам в законе гарантировалось от руководства привилегированное положение, они получали свой жирный кусок, но отрабатывали его тем, что держали в повиновении других лагерников...
Сейчас же если в колонию попадает вор в законе, то, как правило, его сразу заключают в своего рода «тюрьму в тюрьме», в так называемый отряд строгих условий. И там он находится минимум шесть месяцев, а иногда и весь срок. Но если он проявил желание исправляться, его выводят из изоляции и он проводит срок заключения на общих условиях.

— Как относится основная масса осужденных к своим товарищам — верующим Православным заключенным?

— Я не со всеми суждениями Вячеслава согласен. Он пишет о каких-то «авторитетах», не обратив внимания на такой важный и отрадный факт, что подлинными авторитетами в этой среде сейчас становятся люди воцерковленные, верующие. Обычно в мужской колонии положение такое: на две тысячи осужденных приходится всего 10 — 15 человек глубоко верующих. Но это, можно сказать, совесть колонии. Они не пьют и не курят, нет у них матершины в речи. У этих людей большой нравственный авторитет — на них стараются равняться и другие осужденные.
А в 15-й женской колонии на Кряжу, возле Самары, священнику Андрею
Рузянову из Ильинской церкви удалось собрать общину из 150 человек! На воскресной службе женщины-осужденные даже на лестнице стоят... А ведь в этой колонии до 60 процентов — наркоманы, из них 30 процентов ВИЧ-инфицированные...

— Бывает ли так, что верующий осужденный выходит на свободу — и вскоре вновь совершает преступление?

— Не часто, но, к сожалению, бывает. Архимандрит Трифон из Троице-Сергиевой Лавры уже тринадцать лет окормляет следственный изолятор в Сергиевом Посаде. Он всегда говорит верующим заключенным: когда выйдете на свободу, ни в коем случае не расслабляйтесь. Если ты не сходишь в церковь одну, две, три недели — может произойти трагедия. Такие люди порой совершают преступление гораздо более тяжкое, чем те преступления, которые совершали раньше, до воцерковления. В тюрьме люди находятся в искусственной изоляции от общества, а когда получают свободу, соблазнов со всех сторон открывается гораздо больше... Я разговаривал с такими людьми. «Как же так, — говорю заключенному, — ведь ты был старостой в храме, ни одной церковной службы не пропускал. А вот опять сюда попал...» А он отвечает: «Не послушал я батюшку, что на свободе надо строже себя блюсти, чем в тюрьме. Перестал в церковь ходить — и вот результат... Еще и пить не начали, как кто-то мне сказал резкое слово — не помню, кто мне вложил в руки нож...» В Евангелии есть такие слова: «Когда нечистый дух выйдет из человека, то ходит по безводным местам, ища покоя, и, не находя, говорит: возвращусь в дом мой, откуда вышел; и, придя, находит его выметенным и убранным; тогда идет и берет с собою семь других духов, злейших себя, и, войдя, живут там, — и бывает для человека того последнее хуже первого»(Лк. 11, 24-26). Вот почему так важно жить строгой церковной жизнью и после освобождения.

— Какова религиозная «палитра» в колониях Самарской области?

— 94 процента осужденных — славяне, Православные. Эта страшная цифра говорит о том, как сильно развоцерковили наш русский народ... 4 процента осужденных — мусульмане. На двадцать тысяч осужденных всего девять иудеев...
Религиозно окормляются только Православные верующие. В каждой «зоне» есть небольшой костяк воцерковленных людей. Но на исповедь к батюшке приходит до ста и более человек.

— Протестантские проповедники допускаются в тюрьмы?

— Только в том случае, если есть заявка от осужденного с просьбой пригласить представителя той или иной религии. Но такие заявки относительно протестантов к нам не поступают. Сейчас в Самарской области в каждой колонии есть молитвенная комната. А в одной колонии, в Спиридоновке, действует Православный храм.

По официальным данным Министерства юстиции Российской Федерации в исправительных учреждениях уголовно-исполнительной системы Минюста в настоящее время действуют более 340 и строятся 80 храмов. Согласно сведениям министерства на территории исправительных учреждений действует тысяча религиозных общин, а общее число верующих превышает 43 тысячи человек.
В основном в местах лишения свободы с заключенными работают представители традиционных для России конфессий, сообщил первый заместитель начальника управления по воспитательной работе с осужденными Главного управления исполнения наказаний Минюста РФ Виталий Полозюк. «Прежде всего, — Русская Православная Церковь и мусульманские организации», — сказал он. Вместе с тем В. Полозюк отметил, что «лишь 5-6 процентов заключенных регулярно посещают богослужения».
Говоря о сотрудничестве с религиозными организациями, представитель Министерства юстиции сказал, что при подписании с ними соглашения о сотрудничестве требуется в качестве обязательного условия отказ от прозелитизма, то есть обращения в свою веру тех заключенных, которые уже избрали другую. Представитель Министерства юстиции также сказал, что строительство храмов осуществляется на внебюджетные средства, за счет спонсоров и самих заключенных. «Как правило, заключенные собственными руками строят храмы на территории исправительных колоний», — сказал он.

Антон Жоголев

19.09.2003