Свеча на асфальте

Страничка из забытого блокнота.

См. также

В те весенние дни 2006 года я приехала в Москву, чтобы встретиться с известным миссионером и Православным писателем иноком Всеволодом (Филипьевым) из Свято-Троицкого монастыря в Джорданвилле (США). Встреча состоялась, мы говорили о вышедшей перед этим книге инока Всеволода «Начальник тишины».
Но до начала творческого вечера писателя в Православном кафе, которое тогда называлось «Ямское поле», оставалось довольно времени. И мы, четыре участницы интернет-форума Православной газеты «Благовест», встретившиеся в Москве, решили побродить по окрестностям.
И вскоре оказались у красивого белокаменного храма. Зайдем?
— Зайти-то, наверное, можно, но это старообрядческий храм, — сказала Юля.
— И что же? — не поняли остальные. — Все равно ведь Православный храм.
— Ну все-таки… Креститься по-нашему здесь нельзя.
И мы, перекрестившись перед ступенями паперти, в храм вошли уже не крестясь. Очень это нехорошее ощущение, когда не можешь просто — перекреститься, войдя в храм!.. Подошли к книжной лавке. Стоявшая за прилавком женщина в низко повязанном платке по каким-то только ей очевидным признакам сразу распознала в нас «никониан» и предупредила, что поскольку в храме идет вечернее Богослужение, мы можем только пройти в притвор. Можем постоять, посмотреть издали, но не креститься троеперстием и не прикладываться к святыням храма. О том, чтобы подать записки, мы и заикаться не стали. Молча прошли и встали позади молящихся.
А в храме шла вечерняя служба Радоницы! И молодой служитель в облачении, похожем на диаконское, поминал вслух старообрядцев, за которых подали записки его прихожане.
В памяти сразу всплыли родные лица — мои ведь родственники по отцу держатся «старой веры». И я про себя стала называть их имена: Евдокия, Иоанн, воин Михаил, Димитрий, Анна — так, как они записаны в моем синодике… И тут произошло что-то непонятное: читавший записки стал произносить те же самые имена и в том же порядке: Евдокия, Иоанн, воин Михаил, Димитрий, Анна… Я молилась о своих сродниках-старообрядцах — и слышала их имена! От этого просто мурашки побежали по коже. Как только мой мысленный список закончился, я поспешила выйти из храма. Не стала любопытствовать, что и как там устроено, какие иконы… Душу обжигал холодок от прикосновения к чему-то неведомому, необъяснимому.
Мы вышли из храма и вновь перекрестились троеперстно — здесь-то, на улице, мы вряд ли кого-то смутим или обидим чувства прихожан.
Пора было идти, я шагнула следом за подругами и — остановилась.

Прямо передо мной на асфальте лежала желтая восковая свеча. Не очень большая, тонкая. Чистенькая и целая свеча.
Только что, когда мы входили, не видели ее на асфальте. И не слышали, чтобы кто-то выходил из храма в те короткие минутки, что мы стояли в притворе. И если все мы вчетвером просто не заметили свечу, а лежала она давно, — как получилось, что ни один прохожий не наступил на нее, ни одна машина не придавила шинами?..
Я не стала возвращаться в храм: все равно свечу у «никонианки» не взяли бы. Бережно завернула ее, положила в сумочку. Уже дома я зажигала ее, когда вставала на молитвенное правило — и молилась о своих усопших сродниках-староверах. О бабушке Евдокии Авдеевне. Об отце Иване Михайловиче. О его отце, в войну пропавшем без вести под Ленинградом. О дяде Мите и его жене тете Нюре, об их младшенькой Любе. О дяде Васе, прадедушке Фирсе… И о живых, конечно же, тоже молилась.
Желтая восковая свеча пахла медом и ладаном и плакала прозрачными слезами. Совсем как те свечи, что ставлю я с молитвой обо всех своих сродниках — «никонианах» и старообрядцах — в наших Православных храмах.
Долго горела свеча.

Ольга Ларькина

12.11.2009