Няня

Казалось бы, мы и так подробно уже написали о ней. О великой самарской подвижнице игумении Марии в «Благовесте» (N 16' 96). Но вот к нам в газету заглянули гости — Анна Номоконова и Наталья Лысенко. В разговоре вспомнили о игумении Марии, и так захотелось к матушке на кладбище! Под самым боком — такая благодать, а мы живем и ничего не знаем!
Всему миру не вместить жизнь святого человека, потому что через святых изливается в мир любовь, благодать, не имеющая границ. А еще потому, что их жизнь на земле не кончается с завершением их земной жизни. Игумения Мария продолжает нежно заботиться — невидимо и видимо тоже — о своих духовных чадах. В ее житии продолжают писаться новые страницы.

Золотой небесный свет
Какое странное мы представляли зрелище, когда шли по кладбищу к заветной могиле. Впереди — бодрым шагом отец Дионисий, а мы за ним почти бегом, с радостными, размягченными лицами. Таких лиц на кладбище не встретишь. Нас ждала встреча с игуменией Марией — не со смертью, а с вечностью. Мы шли по главной аллее вниз, потом налево и за пустырем и колонкой повернули у столба с цифрой 32 направо. Обычная голубая оградка, могилка поросла цветами. Сразу притянула взгляд фотография на кресте — она, игумения Мария, в черных клобуке и мантии. Во время панихиды стояли с зажженными свечами, горящие свечи поставили и на могилу. Оплавляясь, они продолжали гореть в ямках черной земли, словно сама земля стала воском. Всю панихиду щебетали птицы, радовала глаз нежно-зеленая листва и трава, с небес струился поток золотого света — словно Небесная церковь спустилась на землю.
Не хотелось уходить. После панихиды сам собой у оградки потек разговор. Мы тесным кольцом окружили духовную дочь матушки Марию Максимовну Ищенко, вспоминать ей помогала Анна Номоконова. Обеих женщин связывает тесная духовная дружба. Общаясь, они всегда говорят о игумении Марии. Анна не встречалась в своей жизни с матушкой, но рассказывает о ней так, как будто была лично знакома. И как много мы услышали нового!
Няня — так называли матушку ее духовные чада. Нам пора знать, что у всех нас, самарских жителей, есть Няня.

«Забирайте!»
Рассказ Марии Ищенко.
— Матушка Мария рассказывала нам, что ее двухлетней подбросили в монастырь. Ее крестный отец — Ксенофонт. Она пишется Мария Ксенофонтовна.
Я все «матушка» да «матушка», а тогда матушкой мы ее не звали, она не велела звать — опасно было. А звали ее Няней. Она даже в монашеском одеянии в последнее время не ходила, а в обычном мирском. Мы никому не говорили, что она монахиня, даже соседи не знали. Но Няня в Москву в монастырь ездила, ей давали с собой деньги, записочки. Кто-то на нее доносил. Она очень много сидела в тюрьмах. Придут с обыском — ничего не найдут. Она говорит: «Забирайте!» — «Распишитесь» — «Я неграмотная». А она знала много языков. (Урок всем нам! Не под всяким документом ставить свою подпись… — ред.) Няня жила у регента Покровской церкви Алексея Васильевича на улице Фрунзе. От них ее посадили — она кого-то в церкви обличила.
В тюрьме ее избивали, она показывала нам рубцы. Били по голове, но она ум не теряла. В тюрьму она шла с охотой. Там она лечила людей и, выходя, выводила за собой своей молитвой. Там были люди и невинные.

«Видела — испугалась бы»
Однажды мы сидим, а приехала духовная дочь матушки тетя Паша, такая хорошая, кроткая женщина, матушка ее очень любила. Она сидит, голову понурила. А у матушки был батон в руках. Она им как стукнет тетю Пашу по голове. Та подняла голову: «Спаси Господи, Няня!» — «Паша, ты знаешь, какой сейчас у тебя на голове сидел? Видела — испугалась бы».
После очередной тюрьмы матушка жила у моей тети. Тетя забеременела и хотела делать аборт, а матушка ей не велела. Матушка Мария уехала в Москву, а тетя сделала. Няня вернулась и говорит: «Я как тебе говорила — не делай! Я хотела у тебя жить и умирать, а теперь я у тебя жить не буду». Тетя однажды видела, как она молилась и стояла на воздухе.
У меня свекровь сначала была староверка. Однажды все ушли в церковь, а она осталась дома. И вдруг к ней на колени прыгнул кот и исчез. И она очутилась в глубоком колодце, а небо из него только чуть-чуть видно. А она уж была слепая. Приходят все, матушка: «Марфа, расскажи, где ты была?» — «В глубоком колодце» — «Вот это твое место». Потом свекровь перешла в нашу веру и сына перевела.
К Няне собралась одна женщина в гости, а у нее не было денег на гостинец. Идет она мимо магазина, на лавке лежит большая связка сушек. Она оглянулась — никого нет, перекрестилась, взяла сушки и пошла к матушке. Приходит, а матушка ей: «Давай, давай твои сушки!»
Матушка шла по базару, смотрит, женщина продает квашеную капусту. Она ей сказала: «Сама не захотела есть, мышка там была, а вынесла продавать!»
Мы сидим, и матушка нам рассказывает: «Катя сейчас собирается ко мне, в сумку то положит, то выложит: «Вот это я не возьму, это я в следующий раз возьму».
Скоро приезжает Катя.
— Катя, а вдруг ты пришла ко мне в последний раз?
Все гостинцы, что приносили матушке, она раздавала.
Я игумению Марию боялась. Даже думать о ней боялась. Она была в Москве, а я себе думаю: «Как нам хорошо без нее, тихо. Перестала бы она к нам ходить». Приезжает матушка и говорит моей свекрови: «Ты знаешь, что Манюня думает про меня? Чтобы я к вам не ходила».
У моей мамы семья была очень верующая, в роду было девять церковных, и монахи, и игумении. Тетка мамы игумения Анастасия умерла в 30-х годах. О ней матушка говорила, что она очень сильная, всех нас спасет до седьмого колена.
Матушке Марии было открыто то, что на этом и что на том свете.

«Я тебя и оттуда не оставлю»
Мне матушка говорила: «Володька твой ко мне на кладбище ходить не будет. А ты ходи. Я тебя и оттуда не оставлю, всегда тебе помогу, ты только проси». Вот я и прошу все время. Я очень чувствую матушкину помощь. Матушка уже умерла, а перед болезнью свекрови я увидела ее во сне. Она лежит, а у нее на плече персик. Я так обрадовалась, упала на колени: «Крестная, прости меня за все мои непослушания!» Она берет персик, подносит к глазу — кладет обратно, и так еще раз. Дает его мне: «На, съешь и не брезгуй». Я съела, он сладкий-сладкий, а ядра нет. А тут скоро пишет мне Валя-сноха, что забеременела, но ей сделали операцию — давление у нее было высокое. Вот тебе нет ядра. А «не брезгуй» — свекровь болела раком поджелудочной, я убирала за ней.
Моя свекровь собралась ехать в деревню, купила всем в подарок много селедки. А я никак ей не могу два дня поймать машину. Свекровь слепая была, мы ее отправляли до деревни с попутной машиной до магазина, там ее доведут. Селедка может протухнуть, тогда холодильников не было. И вдруг с работы неожиданно вернулся муж: «Мам, давай собирайся, я пошел тебе ловить машину». Он рассказал, что идет на работу, а навстречу крестная: «Вернись, проводи мать и иди в больницу». У него приступов тогда не было, но она знала, что они повторятся. Он отвез мать, пошел в больницу и ему дали бюллетень. Это было уже летом, а матушка умерла весной на Пасху.
Раз я купила молоко, а я очень люблю холодное молоко, налила в кружку и выпила, остальное кипячу. Приходит свекровь: «Матушка сказала: «Манюня опять холодного молока напилась! Поди скажи, что ей нельзя». У меня хронический бронхит. А матушка уж умерла. Свекровь молилась и услышала ее голос.
У матушки Марии было очень много духовных чад и в Самаре, и в Москве. Дом в Зубчаниновке ей купили ее московские «овечки». Когда она приезжала в Москву, они с вокзала ее несли на руках, не давали ступить на землю — так ее чтили.
Она здесь выйдет на улицу и говорит: «А семья-то у меня какая большая! А дети и внуки какие все умницы, все в министерстве в Москве работают». Здесь нас ругает, их хвалит, туда приедет — начинает нас хвалить, их ругать. Людей она очень любила.

«Честна пред Господом смерть преподобных Его»
Матушке было много лет. Моей двоюродной сестре Миле, когда та приехала из Киева, она сказала, что ей двести лет. А нам говорила, что ей сто два года. До последних дней она ходила, даже одна к нам приходила. Я уже рассказывала, что она отрезала вот такой кусочек от ленточки, которую вплетала в свою косу (эта коричневая ленточка у меня есть): «Господь продлил мне столько веку. Я должна умереть на Пасху».
После этого она усадила всех пить чай. Принесенный нами чай высыпала на кухне в таз, и скоро от него пошел необыкновенный аромат по всей квартире. «Вот теперь можно раздавать». Мы сделали пакетики, чтобы его разделить, моя свекровь говорит: «Мне чаю не надо, у меня твоего чаю полно» — «Марфа, Марфа, бери — даю последний чай». И все-таки дала ей. Через этот матушкин чай происходили исцеления. Мы его пьем до сих пор с 61-го года.
Матушка накануне последней своей Пасхи напекла такие пироги — не передать, и много! Володя ездил к ней и привез целый чемодан пирогов. Она к своим поминкам напекла пироги.
Ее сразу парализовало на пасхальной неделе — левую руку, а правой она продолжала креститься. Мы тут же вызвали «скорую», но когда она приехала, матушка уже умерла. Это было 13 апреля 61 года. Она очень боялась, что ей сделают вскрытие. И врачи «скорой» без слов дали справку о смерти.
Матушку похоронили не в том месте, где хоронят священнослужителей Церкви, потому что время было такое — начало хрущевских гонений.
Она хотела, чтобы ее похоронили на городском кладбище, потому что в Зубчаниновке далеко, никто ездить не будет. Здесь ее духовных чад почти нет, все умерли. Раньше на ее могилку всегда приезжали ее духовные чада из Москвы, но сейчас и оттуда приезжают меньше.
Мы всегда приносим на могилку матушки воду, ставим к кресту на то время, пока молимся у нее. Потом она стоит у нас дома полгода и не портится. Все ее пьют, вода очень вкусная.
Однажды мы пришли с тетей Валей к матушке на кладбище — и вдруг налетела туча грачей. Матушка нам говорит: «Идите скорей отсюда. Это охрана была ваша». Уже стало темнеть. В те времена страшно было на кладбище.
Однажды мы были у матушки на могилке, и мой крестник закурил. Мы уходили, я оглянулась — матушка стоит в оградке понурая и провожать нас не идет.

«Ставишь тесто — читай «Богородицу»
Матушка советовала: «Чистишь картошку — читай «Отче наш», режешь картошку — читай «Богородицу». Тесто ставишь — читай «Богородицу». Пироги она пекла очень толстые, очень вкусно варила варенье.
А вот как матушка делала заливку из торнослива. Вымоет его, зальет кипятком, остынет он — воду сольет, снова ее прокипятит и так три раза. Добавляла сахар, корицу и гвоздику. Сливала готовую заливку в двухведерную кастрюлю и ставила в погреб. Заливка получалась очень вкусная, густая, стояла годами.
Матушка говорила, что женщина, которая для продажи разбавляет молоко водой в этой жизни, в вечности будет разделять молоко с водой и никогда не разделит.

«Я к вам еще приду»
Когда в Москве собиралось правительство, матушка говорила: «Языки чешут». Говорила нам: «Ляжете спать в одной власти, встанете в другой». Так и произошло: легли — был Хрущев, встали — Брежнев.
Говорила: «Вы бесов живьем увидите. Будут долгогривые, красивые». А мы их и видим везде, по телевизору показывают.
Матушка говорила: «Придет время — в храмах службы станут сокращать. Сначала сократят часы. Когда не будут читать «Верую», в храме благодати не будет. В храм тогда ходить не надо, молитесь дома. Будет время — все будет. Но ни купить, ни продать тогда нельзя будет».
Матушка говорила, что к нам еще придет — с зонтиком, в шляпе, но мы ее не узнаем.
Игумения Мария умерла в 1961 году. Примерно в это же время взяла подвиг другая самарская старица — блаженная Мария Ивановна Матукасова.

См. также

Людмила Белкина

18.08.2000