Последний герой

Для Владимира Николаевича Осипова борьба за Православие стала и профессией, и призванием.

Массовые молитвенные стояния против ИНН в декабре прошлого года потрясли столицу и напомнили общественности имя человека, для которого борьба за Православие стала и профессией, и призванием. Владимир Николаевич Осипов сначала боролся за религиозное пробуждение народа с богоборческой коммунистической властью. Сейчас он — поседевший, хлебнувший на своем веку тюремного лиха — опять "на коне": носится с мегафоном среди митингующих по Красной площади или до хрипоты взывает к депутатам на пикете возле здания Государственной Думы. Его новый противник не менее грозен. Глобализация с ее непременными атрибутами — личными кодами, ИНН, отсутствием графы "национальность" в новых паспортах — угрожает Православию не столь явно, и тем не менее последствия этого натиска могут быть не менее разрушительными. Вот почему Владимир Николаевич Осипов снова в строю, этот последний герой уходящей эпохи и первый — нового, еще только наступающего времени… Основанный им Союз "Христианское возрождение" — не политическая партия, которая борется за места в парламенте, а голос Православного русского народа, который слышен всем — от депутатов Госдумы и до высшей церковной иерархии в Чистом переулке столицы. И с его мнением, с его организацией вынуждены считаться при принятии важных решений. Из таких, как он, наверное, был и нижегородский мещанин Кузьма Минин, — из тех, кто не поспевает к банкетным столам, чью грудь минуют ордена и медали, но кто успевает, если потребуется, грудью встать за Веру, Царя и Отечество. И верю, что этот последний герой окажется на нашей земле не последним. Если, конечно, новой эпохе вновь для чего-то потребуются свои герои…

— Владимир Николаевич, сколько лет и за что вы провели в заключении?
— На политической зоне в Мордовии, в Дубровлаге я в общей сложности провел 15 лет. Первый срок — по статье семидесятой (антисоветская агитация: с 1961 по 1968 год. Второй срок — по той же статье — с 1974 по 1982 год. Первый срок был за антисоветчину, а второй — за издание Православного патриотического самиздатовского журнала "Вече".
— Как вы обрели веру? Кто были вашими духовными наставниками?
— Я родился в 1938 году в городе Сланцы Ленинградской области. Родители меня не крестили, наверное, из-за того, что в то время был пик гонений на религию. Мама была стихийно верующая, а бабушка, Прасковья Егоровна Скворцова, была глубоко верующей.
Когда в войну мы оказались в эвакуации в Саратовской области, мама заболела тифом и была при смерти. Бабушка решила, что это наказание за грехи и самостоятельно решила меня окрестить. Она отвела меня, шестилетнего, в храм г. Пугачева. Я помню, как меня крестили.
Я был верующим до тринадцати лет. Бабушка обучила меня молиться. Церквей рядом не было, молились мы дома.
Но в подростковом возрасте со мной произошел срыв. Мне показалось, что все "прогрессивные" люди не верят в Бога, и я решил не быть "отсталым". С этого времени, из-за моей гордыни, вера ушла. И ее не было десять лет!
И вот в 1961 году, когда мне было 23 года, меня арестовали за организацию молодежных собраний в Москве, на площади Маяковского. Там мы собирались по выходным дням, читали стихи, вели политические дискуссии. Я был организатор этих собраний. Мне дали семь лет заключения. Я присутствовал при провокационном разговоре, где кем-то была высказана мысль убить Хрущева. Сам я такие террористические замыслы не одобрял, возражал против этого, но разговор имел место — и одно мое присутствие при этом разговоре года на три увеличило срок заключения.
Когда я оказался в камере на Лубянке, для меня как будто открылся духовный мир — я почувствовал над собой Личного Бога… Вера вернулась! Те ростки, что были заложены в детстве, дали всходы. Вот почему я считаю, что очень важно с детства заботиться о воспитании детей в религиозном духе. Это очень много даст в дальнейшем…
На зону в Мордовию я приехал уже верующим человеком. Тянулся к священникам, даже бросил курить. Решил, что верующий человек курить не имеет права.
Постепенно у меня сформировалось религиозное мировоззрение, одновременно я стал монархистом и русским националистом. Для меня это все явилось вместе. И я не могу отделить одного от другого. Меня духовной волной бросило не к октябрю, а к февралю, ведь именно февральская революция стала источником всех бед для России… На 7-й зоне, в Сосновке, меня учил основам веры один дьякон. А позднее я познакомился с глубоко верующим мирянином — Сергеем Дмитриевичем Соловьевым. Он был власовец, офицер РОА. Отсидел в общей сложности 28 лет (три года ему добавили за попытку побега). Он также наставлял меня в вере.
— Среди политзаключенных было много верующих? Как ладили между собой в неволе представители разных конфессий?
— Весь 1966 год я просидел на "религиозной" зоне. Там сидели только верующие. Православные, "истинно-православные", катакомбники, иеговисты, баптисты двух мастей и другие. Все были люди честные, добросовестные. В личном плане все были хорошие люди. Но неправославные были абсолютно лишены чувства родины. Я заметил: как неправославный — так обязательно "человек планеты", космополит. И они это даже не скрывали. Одно Православие в России имеет центростремительное направление, все остальные конфессии, секты имеют только центробежное направление. Очень четкая разница! Вот это нас отличало.
— Православных на зоне было большинство?
— Нет, Православные и "истинно-православные" составляли примерно треть сидельцев. Остальные были представители других конфессий и сект. Хрущева тогда уже смеcтили, но по инерции еще продолжалась его политика.
Я хорошо знал одного баптиста, Колю Мельникова, он сидел за то, что отказался брать в руки оружие. Он служил на флоте, на корабле. На него кидали автомат, а он его сбрасывал, да так, чтобы автомат не упал в море. Тогда бы ему добавили еще одну статью. Он был очень порядочный человек. Но при откровенном разговоре я узнал про него следующее. Там на корабле был еще один баптист, но не столь решительный, опасавшийся ссориться с властями. Так вот, Коля его морально поддерживал, говорил: ты не бойся, в Америке наш президент, баптист. Скоро наши придут… Все это он мне рассказал скороговоркой, не задумываясь, что говорит это русскому человеку, националисту…
Другой пример. Два "истинно-православных" (один из них мне прислал письмо года три назад из Донецкой области), русские. Их очень преследовали, мучили. И вот в 1966 году был какой-то футбольный или хоккейный матч, к которому было привлечено общее внимание. Играли команды СССР и США. Так вот — они оба болели за… Америку! Они считали, что советская власть сатанинская, государство сатанинское. И любое, пусть даже спортивное поражение этого ненавистного им государства они приветствовали… Вот к каким искажениям приводит людей "уклон" в религии! А ведь были они исповедники настоящие — такие испытания пережили и не сломались! Несгибаемые люди!..
— Расскажите о журнале "Вече". Какая идея вами руководила при издании самиздатовского религиозного журнала?
— Ситуация в те годы была совершенно безпросветная. Я не предвидел, что власть коммунистов рухнет еще при моей жизни. На это надежды не было. Если только чудо произойдет… Объективных возможностей для этого я не видел. Я понимал, что ложь правит страной, что страна идет по богоборческому пути, и моя задача была просвещать народ.
В 1968 году я вышел на свободу, вскоре устроился работать пожарным в г. Александров Владимирской области. Работа была опасная, приходилось тушить пожары с риском для жизни. Но эта работа меня устраивала тем, что после дежурства были три дня свободными, и я ехал в Москву заниматься журналом.
Журнал я задумал еще в лагере. Первый номер "Веча" вышел 19 января 1971 года, на Крещение — по стечению обстоятельств это был день гибели замечательного русского поэта Николая Рубцова.
У нашего журнала было кредо — возрождение нравственности и национального самосознания русского народа. Нашим духовником был известный священник, окормлявший многих религиозных диссидентов, отец Димитрий Дудко. Он также вел религиозный отдел журнала. В каждом номере под псевдонимом печатались его проповеди.
Вообще, более половины статей были опубликованы под псевдонимами. Но свою фамилию и даже адрес я ставил открыто — на обложке журнала. Особенность моего "Веча" была в том, что журнал не был анонимен. КГБ сразу узнало о журнале. Но оказалось, что человека труднее взять, если он пишет открыто. Получается, что журнал как бы и не подпольный…
— Как технически вам удавалось издавать в тех условиях журнал? Какие статьи в нем публиковались? Кто были его постоянными авторами?
— Это был толстый "кирпич", отпечатанный на пишущей машинке. Под моим контролем был тираж от 50 до 100 экземпляров. Три машинистки печатали журнал в Москве, за плату. А в Ленинграде печатал и сам переплетал журнал (тоже за плату) бывший сиделец в лагере Петр Максимович Горячев. Он и отсылал журналы по тем адресам, которые я указывал. Кто-то "выписывал" журнал, присылал нам для этого деньги.
За три года вышло девять номеров — три номера в год. В каждом номере были яркие публикации. В первом номере была большая статья реставратора Михаила Петровича Кудрявцева "Судьба русской столицы" — о том, как Каганович и его банда разрушали Москву. 426 шедевров русской архитектуры было уничтожено, в основном — храмы!
…Однажды я случайно привел к машинистке "топтуна" (за мной была наружная слежка). Я старался избавиться от преследователя, но оказалось, что это мне не удалось. Машинистку потом начали стыдить — ведь вы же комсомолка, а такое печатаете!..
От этой машинистки пришлось отказаться. Но другие продолжали печатать.
— Как вы получили второй срок?
— До ареста меня ни разу не вызывали в органы, а пугали заочно. Вызовут кого-нибудь из моих знакомых и скажут ему про меня: "Песенка Осипова спета — мы его скоро посадим". Каждый номер журнала я считал последним. Но он выходил — и я брался за следующий…
В то время я был один. Первая жена оставила меня незадолго до первого ареста, второй раз я еще не женился. Так что никого я "подставить" не мог. Я ведь точно знал, что меня рано или поздно посадят!
Чекисты понимали, что на суде в моем журнале не найдут ничего криминального. Не было ни призывов к свержению власти, ни поношения власти. Я сознательно избегал этих тем. И все же для них мой журнал был "идеологической диверсией".
30 апреля 1974 года по личному распоряжению Ю.В. Андропова против меня было возбуждено уголовное дело за издание антисоветского журнала. Следователю пришлось с пинцетом выискивать в моем журнале антисоветчину — придирались к пустякам, передергивали смысл высказываний, статей, даже заголовков. Они скребли, скребли — и наскребли на "статью".
На следствии я держался так, что мне даже пеняли следователи — "что вы ведете себя, как в фашистском застенке"? Я никого не сдал, не подписал ни одной бумаги. На все вопросы отвечал "не скажу". Даже то, в чем можно было признаться, не сообщал следователю. Так, например, в одном из номеров была опубликована статья в то время священника (позднее его лишили сана) Глеба Якунина. Он опубликовал статью под своей фамилией. Меня спросили: это подлинная фамилия или же псевдоним? Я ответил так же: "не скажу". На суде во Владимире я сказал, что считаю издание журнала "Вече" важным и полезным делом. В обвинительном заключении говорилось, что я являюсь антисоветчиком и "славянофилом", то есть, косвенно признали, что судят меня не только за политику, но и за религиозные убеждения.
— В вашем журнале публиковался протоиерей Александр Мень?
— Нет, не публиковался. Контактов с ним не было. Но он оказался в числе тех, кто мне подставил ножку. Когда я уже сидел под следствием, отец Александр Мень дал интервью иностранному корреспонденту, в котором отозвался о "Вече" как о шовинистическом и антисемитском журнале. После такой оценки на Западе за меня вступаться не захотели.
Академик Игорь Шафаревич решил как-то исправить то, что натворил Мень. Обратился в "Вестник РХДС", еще куда-то — и всячески пытался убедить их в том, что Осипов никакой не антисемит, не шовинист, а преследуется за религиозные и политические убеждения. Статью в мою защиту не хотели печатать, чтобы не обидеть такого "уважаемого батюшку". Обо мне опубликовали всего несколько строк. В результате этой истории чекисты получили моральную поддержку Запада. И мне дали восемь лет.
— Совершали ли вы в жизни какие-то большие и непоправимые ошибки?
— Оглядываясь назад, я должен честно признаться, что из двух моих сроков только второй — за издание "Веча" — был почетным и заслуженным. И вернись все назад, я бы снова стал издавать журнал такого же направления. Даже если бы мне дали не 8, а 15 лет, я бы все равно пошел на это благородное дело.
Но первый срок был нелепый, я тогда попал как кур в ощип. Этого можно было избежать. Семь лет, что я получил, были в "комплекте": за организацию молодежных встреч мне дали бы года три-четыре. Но то, что мне привесили болтовню о терроре, и дало столь печальный итог. Я не проявил должного характера. Я был категорически против предложения совершить покушение на Хрущева. А раз против, то надо было сказать, что не желаю этого слушать и вообще встать и уйти. И даже разорвать отношения с теми, кто столь безответственно болтал на эти темы.
Это была провокация. Пострадало из-за нее много людей. Один, Виталий Ременцов, даже умер из-за этой провокации. Мне тогда не хватило характера остановить болтовню. И эта слабость, эта ошибка стоила мне лишних трех лет за решеткой. Я себя до сих пор виню в этом.
— Чем вы занимались после второго срока?
— Я жил в Тарусе Калужской области, работал на местном заводе художественных промыслов. Работал грузчиком, экспедитором, экономистом. Там на заводе из всего коллектива не материлось только трое или четверо мужчин и около десяти женщин. Но что интересно — при мне старались не выражаться. А когда кто-то забудется и произнесет черное слово, извинялись не перед женщинами, а почему-то передо мной. Это говорит о том, что у русского человека есть прирожденное чувство иерархии, ранга. И этим людям было даже приятно, что вот не все же, как они, матерятся, что есть в жизни и что-то другое…
Началась перестройка, гласность. Я пробовал возродить журнал, но время было уже другое. В 1987 году вокруг меня сложилась группа "За духовное и биологическое спасение русского народа". Мы выступали с заявлениями по поводу катастрофического состояния русского народа.
Цель была прежней — возрождение Православия в России и подъем национального самосознания русского народа. Мы существенно отличались от христианских демократов (Аксючиц, Чуев и другие), так как у них было слабым национальное самосознание. Но отличались мы и от тех "патриотов", у которых в программе отсутствовало Христианство. В январе 1990 года был образован союз "Христианское возрождение", который действует и по сей день.
— Сколько членов у вашей организации?

— Мы собрали десятки тысяч подписей за канонизацию Царя Николая II. Конечно, не все подписавшиеся — наши сторонники, но все же это говорит о поддержке народом наших идей. Сейчас я бы определил численность нашей организации в две тысячи человек по всей России. В Москве я могу вывести на улицу на массовые мероприятия несколько сот человек. Но обычно приходят и многие из тех, кто формально не состоит в нашей организации. Вместе с Союзом Православных Хоругвеносцев, который возглавляет Симонович, тоже ветеран моей организации, мы собирали на Крестные ходы в Москве по 10-15 тысяч человек. Это было в Царские дни: 19 мая — в день рождения Государя, 17 июля — в день убиения большевиками Царской Семьи, и 15 марта — в день явления Державной иконы Божией Матери. Правда, после канонизации Царской Семьи количество участников в наших акциях уменьшилось.
В 1998 году наш Союз провел много акций протеста против захоронения в Петропавловской крепости Санкт-Петербурга "екатеринбургских останков", которые пытались выдавать за подлинные останки Царской Семьи. К счастью, в этом вопросе Московская Патриархия заняла твердую позицию. Возможно, это случилось в том числе и благодаря нашей поддержке.
— Когда вы поняли, что Царскую Семью надо канонизировать?
— О том, что Царь прославлен Зарубежной Церковью, я узнал в ноябре 1981 года в лагере. Я лежал на койке перед сном, когда по радио со злобным комментарием сообщили, что "белогвардейская Зарубежная Церковь" прославила Царя Николая II. Это известие запало в мою душу.
Сакральное значение канонизации Царя-Мученика даже только зарубежной частью нашей Церкви выразилось в том, что буквально через несколько лет рухнул в России богоборческий коммунистический режим. Конечно, вместе с крушением этого режима начались новые испытания и страдания для русского народа, но нечто историческое, великое все же произошло.
И я надеюсь, что теперь, после канонизации Царской Семьи в августе 2000 года всей полнотой Русской Православной Церкви, может быть в столь же краткий период произойдут дальнейшие положительные изменения.
— Как вы подошли к осознанию угрозы глобализации?
— Едва была решена проблема канонизации Царской Семьи, как сразу встала задача бороться с антихристовой глобализацией и, в первую очередь, с ИНН. Нами было проведено много митингов, молитвенных стояний. Мы пикетировали Госдуму, когда там обсуждались соответствующие законы.
И нашими стояниями в декабре была одержана пусть маленькая, но победа. Власти на шаг отступили и отменили свое решение о том, чтобы обязательно указывался ИНН в платежных документах в Сбербанке. На Богословской комиссии 24 декабря мы четко заявили, что ни при каких обстоятельствах сотни тысяч Православных не примут ИНН взамен христианского имени. И через несколько дней эти же слова я прочел уже в решениях Священного Синода…
— Как вы считаете, можно ли остановить глобализацию в России на этом историческом этапе?
— С Божьей помощью сможем.
— Высок ли сейчас авторитет вашей организации?
— Мне об этом сложно судить. Но расскажу такой случай: когда мы были на Богословской комиссии, в перерыве ко мне подошел ее председатель Митрополит Филарет и радушно обнял меня — мы с ним не знакомы, но я понял, что он обнял как бы не лично меня, а в моем лице обнял всех тех людей, что мерзли с плакатами на стоянии в Чистом переулке… В его глазах я был лидер оппозиции, лидер толпы, с которым лучше поддерживать добрые отношения.
Думаю, есть у нас моральный авторитет.
— Самое последнее ваше общественно-религиозное заявление связано с экуменической молитвой в Ассизи (Италия), где делегацию Русской Церкви возглавлял Митрополит Питирим. В заявлении говорится, что молиться с представителями иных конфессий — значит нарушать 45 и 65 Правила Святых Апостол. Прокомментируйте ваше достаточно жесткое заявление.
— Мы вместе с другими Православными организациями выступили против совместной молитвы делегации Русской Церкви с католиками, мусульманами, буддистами… И очень надеюсь, что наше заявление возымеет действие и практика подробных экуменических молитв будет прекращена.
— Православное возрождение, которого вы добивались в 70-е годы, сейчас уже наступило, или оно еще впереди?
— Думаю, еще впереди. Я ведь хочу, чтобы люди любили ближних своих. А ближние — это и есть наш русский народ. Любви к русскому народу у нас маловато. Когда идеи христианского национализма станут массовыми, тогда начнется подлинное Православное возрождение. Мы и другие народы будем любить, но русский народ — в первую очередь, потому что он и есть наш ближний…
г. Москва — г. Самара

На снимках: Владимир Николаевич Осипов;молитвенное стояние против глобализации возле здания Государственной Думы. 24 мая 2001 г. Рядом с В.Н. Осиповым (в центре) — его жена Наталья Леонидовна.

Антон Жоголев

08.02.2002