«Боже, будь со мной!»

16 марта на 90-м году жизни скончался известный московский духовник протоиерей Михаил Труханов.
Михаил Васильевич Труханов родился 14 сентября (1 сентября ст. ст.) 1916 года в селе Большая Тарасовка Клинцевского района ныне Саратовской области в семье священника Василия Труханова (который позднее погиб в ссылке на Колыме).
25 февраля 1941 года, во время учебы на астрономическом факультете Московского института, Михаил Труханов был арестован по статье 58-10 (за создание кружка по изучению Библии) и отбывал срок заключения в различных лагерях ГУЛАГа. Освобожден 11 мая 1956 года и вскоре реабилитирован.
Рукоположен в сан священника в Чернигове 9 марта 1958 года Преосвященнейшим Андреем, Епископом Черниговским и Нежинским. Служил на приходах Московской епархии. Окончил Московскую Духовную Академию. Вышел за штат 14 ноября 1979 года.
Умер отец Михаил в Свято-Духовом скиту под Минском, в Белоруссии. Первую панихиду по усопшему совершил близко знавший его Митрополит Минский Филарет, Экзарх Белоруссии. Похороны состоялись 20 марта на Ваганьковском кладбище г. Москвы. Отпевал его настоятель храма Воскресения Словущего на Ваганьковском кладбище протоиерей Василий в сослужении более двадцати священников и трех диаконов. Похоронен протоиерей Михаил Труханов рядом с родителями своей спутницы жизни Веры Александровны Леонидовой. На похороны протоиерея Михаила пришли многочисленные духовные чада усопшего. Из Самары на похороны приехал священник Михаил Мальцев, близко знавший протоиерея Михаила Труханова.
По свидетельству очевидцев, тело почившего во время погребения не было тронуто тлением, а пропетые слова «Со святыми упокой» не столько молили Господа о милости к почившему, сколько констатировали факт причисления усопшего к лику праведников…
Вечная память!

С отцом Михаилом я познакомился в 1995 году. В его тесной квартирке на Новослободской, заставленной книгами и иконами, все время собирались молодые люди. Отец Михаил и его спутница жизни Вера Александровна Леонидова, казалось, давно привыкли к обилию народа и тихо несли свою миссию — угощали, утешали, рассказывали, вспоминали… Помню, как на Крещение все того же 1995 года мы всякий раз дружно пели тропарь Богоявлению, когда подходил какой-то новый человек. Пели так часто, что я даже успел наконец-то выучить тропарь «Во Иордане крещающуся Тебе, Господи…», а люди все шли и шли. Что за дивные это были вечера! Замечательный старец, с седой бородой до пояса, с иконным, выточенным молитвой и аскетической жизнью лицом пустынника-интеллектуала, — в его присутствии словно бы оживала древняя оптинская старческая традиция. Вообще, традиция — это, пожалуй, главное, что привлекало нас, в ту пору еще неофитов, в эту необычную московскую квартиру. Отец Михаил был подлинным носителем традиции Православного подвижничества. И как умел передавал эти традиции нам.
Я уже не раз писал про отца Михаила. Про его лагерные годы, про детство, да про все, что он нам успел рассказать. И потому сейчас нет смысла вновь связно писать о нем. Лучше вспомню о тех случаях, которые по разным причинам не вошли в прежние публикации.
Однажды я его спросил, можно ли мне поститься с растительным маслом в строгие посты. Ответ его был неожиданным. «Можно-то оно можно, наверное, — сказал старец. — Но ведь только благодати будет меньше. Так что сам решай». Эта неожиданная связь между «маслом» и «благодатью» меня, признаюсь, удивила. А Вера Александровна, как это она часто делала, тут же «откомментировала» его слова:
— Да ведь картошечка жареная — такая вкусная! Какой уж тут пост…
Запомнились мне эти слова! Вообще отец Михаил был настоящий постник. В Великий пост почти ничего не ел. А самой известной его книгой (по праву пережившей не одно издание) стала как раз «Апология Христианского поста». Эта книга дает верные ориентиры в наш расслабленный век. Да и умер протоиерей Михаил не случайно именно в столь почитаемое им великопостное время…
Меня познакомил со старцем самарский священник Михаил Мальцев (в ту пору еще мирянин). И предупредил, что батюшка очень строгий, очень… Никому спуску не дает. Обличает. Может быть, это было и так, но я никакой «строгости» от отца Михаила не почувствовал. Напротив, шла от него только любовь. Но вот какой случай мне рассказали. Наш общий знакомый с отцом Михаилом Мальцевым, москвич-интеллектуал, не чуждый постмодернизма, часто приходил к старцу и порой спорил с ним на различные богословские темы. И отец Михаил эти споры поддерживал, старался предостеречь молодого человека от интеллектуальных завихрений. Но как только молодой человек стал в присутствии батюшки не должным образом высказываться о святом равноапостольном князе Владимире, отец Михаил спорить не стал — просто указал ему на дверь. Этот его поступок тоже вполне вписывается в ту древнюю традицию подвижничества, носителем которой он являлся… К сожалению, изгнанный постмодернист, хотя и переживал о случившемся, но по-настоящему так и не вразумился. Потом и мне пришлось прервать с ним общение из-за сходной причины.
Спокойно, как о чем-то почти естественном, рассказывал батюшка о том, как в ГУЛАГе Господь дал ему дар исцелений. И он, без медицинского образования,
работал там врачом и даже исцелял раковых больных. Причем после долгой «отсидки» (ровно 5555 дней провел он в неволе — и поэтому называл себя «круглым отличником») батюшка ходил в медицинские учреждения и пытался рассказать об этом способе исцелений. Но то ли его не хотели слушать, то ли он сам понял, что Богу не угодны эти его попытки… После публикации об этом в «Благовесте» в редакцию пришел молодой человек, врач, причем отмеченный Богом (именно во время его венчания в самарском Софийском храме на фотографии запечатлелся на стене храма невидимый прежде лик Святителя и Чудотворца Николая — об этом чуде писали даже светские газеты). Он просил у меня адрес отца Михаила, так как заинтересовался публикацией и хотел узнать у старца способ исцеления от этой страшной болезни. Я позвонил отцу Михаилу и спросил позволения дать его адрес, и он неожиданно согласился встретиться с молодым самарским врачом. Вот только не знаю, состоялась ли и если состоялась, то чем закончилась эта их встреча. Но отец Михаил говорил, что лечение рака очень простое и у всех под рукой, и Господь, когда будет нужно, это средство откроет…
Был в его жизни такой момент, когда в лагере от цинги, от других болезней он потерял память. И забыл все молитвы. Забыл вообще все. И тогда ему пришлось познавать мир заново. Начал он с главного: он сам придумал и твердил не переставая одну-единственную коротенькую молитву: «Боже, будь со мной!». И этой молитвы хватило, чтобы выжить в условиях нечеловеческих, пройти сквозь страшные испытания и только закалиться в вере. «Боже, будь со мной!» — стучало его сердце словно морзянкой в Небо. И был с ним Бог во всех испытаниях. До последнего вздоха был с ним…
Уже в последние годы жизни отец Михаил издал целый сборник составленных им молитв. Многие их них — замечательные. Но мне всего дороже эта: «Боже, будь со мной». И когда очень трудно, она почему-то сама всплывает в моей памяти.
Однажды я его спросил, почему он не ездил в Иерусалим, на Афон, еще куда-то по святым местам. Он ответил, что ему предлагали такие поездки, но он отказывался. О причинах отказа говорил неопределенно, но я настаивал. Тогда отец Михаил скромно так, тихо сказал: «Здесь, в Москве, в этом современном «Вавилоне», я ведь не просто так живу. Есть у меня тут работа, которую другой не сделает, Богом мне порученная. Если я уеду, кто тут в это время будет молиться?» И так лишь только на мгновение, с краешку приоткрыл сокровенную, «невидимую» часть своей духовной жизни…
Книги свои он писал также необычно — аскетически. Ночами молитвенно вопрошал Бога о вразумлении по тем или иным вопросам, получал ответ. Кратко, для памяти, записывал его. А утром уже обрабатывал: подкреплял цитатами, дополнял… Да и книги его — скорее запись ночных, сокровенных мыслей, молитв, озарений, нежели «научная» богословская работа. Хотя отец Михаил окончил Духовную Академию после лагеря и защитил кандидатскую диссертацию, то есть по всем параметрам входил в сообщество «ученых богословов». Но все же он больше походил на аскетического писателя, нежели на своих более светских коллег по «цеху»…
Однажды он мне сказал, что только чтение трех акафистов — Иисусу Сладчайшему, Божией Матери и Святителю Николаю — приравнивается к творению Иисусовой молитвы («Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного»). О некоторых других акафистах говорил примерно так: «Они были составлены в синодальный период…»
Навсегда запомнится наша последняя встреча в декабре 2001 года. После долгого разговора я наконец засобирался уходить. Было предчувствие, что мы вряд ли скоро увидимся. Возле двери в прихожей взял у старца благословение, приложился к его маленькой, словно бы выточенной ладони и уже хотел уходить, но он вдруг неожиданно поймал мою руку (мою, грешнейшего мирянина!) и сам… приложился к ней, ничего не объяснив. Вышел я от него в легком потрясении. Много на свете талантливых, умных людей. Но много ли таких же смиренных, как этот худенький старец с бородой пустынника, с лицом человека, еще при жизни заглянувшего за облака?..

На снимках: протоиерей Михаил Труханов; отец Михаил и редактор газеты «Благовест» Антон Жоголев.

Антон Жоголев

31.03.2006