В канун святого Рождества…

Стихи Юрия Астанкова.

Об авторе. Юрий Васильевич Астанков родился в Самаре-Куйбышеве в 1959 году. Окончил Куйбышевский авиационный институт, учился в Литературном институте им. Горького. Публиковался в самарских изданиях, в сборнике «Молодая Волга». Работал журналистом в областной газете «Волжская коммуна». Живет в Самаре.

Во сне шел снег. Заволокло
Всё пеленою мутною.
И наблюдал я сквозь стекло,
Как отрешенно и светло
Он город в мех укутывал.

Из детства помнишь же слова:
«Спи, елочка, бай-бай».
Но далеко до Рождества,
И снег, начавшийся едва,
Растает, так и знай.

Но первый снег, как первый век,
Где в глубине времен
Был самый первый человек
Безсмертью обречен.

Смотрел на Вечные снега
Тот баловень судьбы.
И Ева куталась в меха
Созвездий голубых.

Когда ж Адам позвал: «Жена»,
Все было решено.
И появились имена,
И разделились времена
На «до» и «после», но…

Тот первый снег идет во мне.
Заказан в Вечность путь.
Слова, как хлопья в вышине,
Толкутся в мертвой тишине
И выстужают грудь.

* * *

Незавершенный День седьмой
По исчислению Господню.
В саду Эдемском дышит зной,
И змей сегодня сам не свой,
Как разболтавшаяся сводня.

Он что-то знает, он проник
В законы трепетных желаний,
Там, где родник к корням приник,
Он ловит вожделенный миг
Открыть для них иные грани.

Для тех, кто волею Отца
С утра оставлен без призора
На попечение льстеца,
Без имени и без лица,
преобразившегося вора.

О, яблока прекрасен вид
В лучах полуденной истомы,
Где сад, как бриллиант, горит.
Еще душе неведом стыд,
Но чувства вспыхнут, как солома,

едва к ним поднести огонь
Познания. И нетерпенье
Уже сквозит в живом движенье,
И раскрывается ладонь
Принять и боль, и наважденье

Горячей страсти, но пока
Плод созерцает только око
И блеск тревожный родника,
спешащего издалека,
Где Евы золотистый локон

Из тени выхвачен лучом,
Как и двоящееся жало.
И жаркий шепот над плечом:
«Не медли, милая, о Нем
Не вспоминай. Он значит мало

Для вас. О, руку протяни.
Как вожделенно, как приятно.
Вот-вот, оно слегка в тени.
Не отводи глаза, взгляни,
И ощути, как ароматно.

Запрет, а что тебе запрет?
Кто может запретить движенье?
Не вечно же ходить след в след
За Тем, кто знает только «нет»,
Но «да» есть высшее значенье

Всех прочих слов, в которых свет,
Как в яблоке, где в сердцевине
На все найдете вы ответ,
Едва откроется секрет,
Что вы равны Ему отныне.

Вы боги, это ли не цель
Познания? Не это ль ценно?
Я вижу - в золотом венце
С улыбкой гордой на лице
Вознесена ты над Вселенной.

Богиня с пламенем в очах.
Не боязлива, словно дева,
Что побороть не может страх
Вдруг обратиться в пыль и прах,
А та, чье имя значит Ева…»

Вотще безмолвствует Адам
Завороженно безучастный.
И сердце - новая звезда -
Не говорит ни нет, ни да,
И, не ведом рукою властной,

Он хочет возразить, но ум
Как будто бы под пеленою,
И родника немолчный шум
Сбивает ход привычных дум
Необъяснимою тоскою.

И пауза, и тишина
прозрачна, как перед грозою.
Она стоит обнажена,
Еще помощник, не жена,
Наедине сама с собою,

И яблоко в руке. Рука
Неловко дрогнула над бездной,
И бездна женского зрачка
Как будто бы издалека
Рассматривает плод чудесный.

И брызнул сок, и тает сласть
В гортани, обжигая нёбо.
Всепобеждающая страсть,
Являя телу стыд и власть,
в себе скрывает тени гроба?

Начало или же конец
Истории? Какая тайна
Вошла в пространство двух сердец,
Сорвав покровы, наконец,
И мир явив необычайный,

Да затуманив ясный взор…
И трепет пламенный по жилам
Вдруг побежал потоком с гор,
Сметая стыд, испуг, укор,
все изменив непостижимо.

И вдруг смутившись наготы,
Они зарделись от стыда.
И порожденье немоты:
Два тесных слова «я» и «ты»
Их разлучили навсегда.

* * *

Для рая неподобранны ключи,
И кто рискнул бы справиться с замками?
Когда сердца тут обжигает пламя
Горящей на подсвечнике свечи.

Они потеряны вначале в том саду,
Где куст укрыл дрожащего Адама.
И на вопрос - «Где ты?» Адам упрямо
Ответствовал, что он уже в аду.

«Отсюда нет исхода никуда.
Я виноват, и я вину приемлю.
Я получил в наследство эту землю,
Здесь все мое - и почва, и вода.

А рай? Что рай? Воспоминанье детства?
Прекрасный миф и сказочный сюжет.
Я думаю, что рая вовсе нет,
Но ад весь тут, он рядом по соседству.

И я сроднился с ним, я стал иным.
Мне ни к чему ни смысл, ни подвиг веры.
И для меня приятен запах серы
И тот огонь, в котором мы горим».

Но даже через бездну пустоты
Он слышит голос тихий, как молчанье,
что повторяет словно заклинанье.
Но где же ты? Где ты? Адам, где ты?

Троица Рублева

Три Ангела в молчании светлом
над чашей с кровию тельца.
Их Лики мыслию заветной
Сияют в золотых венцах.

Не Троица, а единица,
Не единица - Три Лица,
И между ними нет границы,
Все есть в Отце и от Отца.

И вот мамврийский дуб склоненный,
Небесных красок полыхание.
И Троицы уединенной
непостижимое молчанье.

* * *

Клин журавлей. Порывы ветра.
Их обрывающийся крик…
Когда тускнеют краски лета,
Являя Бога скорбный лик.

Не Духа, грезящего миром,
Царящего над бытием,
А безприютного и сирого,
Которого не узнаем.

Ни звездной славы, ни величья,
Ни Слова огненного там,
Где мшистый лес и вспышки птичьи
По облетающим верхам…

1.

И где ярились лютые метели
Как раз в канун святого Рождества,
Монах писал в своей убогой келье,
что пал Царьград, но поднялась Москва.

2.

Евангелие твердили наизусть,
языческие помня небылицы.
Иконников затребовала Русь,
дабы украсить храмы и светлицы.

И потекли с Царьграда мастера,
неся с собой надежды и утраты,
И уходили с княжьего двора,
одаренные милостью и златом.

И храмы расцветали на Руси,
Сияя золотом и киноварью алой.
Где тихо пели «Господи, спаси»,
когда беда кружила над державой.

И свет икон доселе греет нас
и окликает в душной круговерти,
И Божья Матерь, Троица и Спас
Спасают нас от неминучей смерти.

3.

Стрижи перед грозой кричали
Под небосводом куполов.
Но как зовут тебя, молчальник?
Тот отвечал: «Андрей Рублев».

* * *

В чем суть времени
Знает дерево, вырастая из семени,
Поднимаясь к небесам в одиночку
Каждой веткой и каждой почкой.

А потом прилетает птица
И на ветку шумно садится,
Чистит перья и слушает ветер,
Что еще происходит на свете,

Кроме плеска волны, кроме облака,
Что плывет, словно лодка, около.
И в сердечке, как будто бы в семени,
Поселяется знание времени.

Это знание вместе с птицей
Улетает к небесной границе.
Улетает навстречу Вечности
К неразгаданному Пути Млечному.

А потом возвращается в семя
Обновленное Вечностью Время.

* * *

Понимая, что дело швах
И над миром встает Люцифер,
Иоганн Себастьян Бах
Слушал музыку сфер.

Он прислушивался к каждому звуку
И записывал на нотный стан
Душ погибающих страстную муку,
Небесной музыки океан.

Волны вечности били в окна,
Свеча трещала на столе.
И Баху было одиноко,
Он один слышал эту музыку на земле.

Орган вздыхал и превозмогал страдание,
Повторяя небесные ноты,
Иоганн Себастьян сдерживал дыхание
Во время головокружительного полета.

Но едва он достигал небес,
Как Люцифер движеньем мизинца
Музыканта сбрасывал вниз,
Чтобы повеселиться…

Но превозмогая ужас,
Бах играл, и рассеивалась тьма,
Люцифер зажимал уши,
Чтобы не сойти с ума.

* * *

Разоблачив таинственный покров,
Природы мы исследуем строенье.
И ветра шум, и прихоть сновиденья
Низводим до разряда тесных слов.

О, как заметен этот грубый шов,
Который налагает рассужденье
На мир, разъятый в миг его рожденья
Из глубины немыслимых основ.

И скальпель мысли тут безсилен, Слово
В себя принять огонь небес готово,
Подземный гул немых тысячелетий
И тайны неподъемны бремена.

Ему под силу вырвать жало смерти,
коль только смерть познания цена.

* * *

Кто будет помнить обо мне?
Лишь Тот, чье слово крепче смерти?
Последний лист срывает ветер,
И голый дуб наедине

С рекой, со стогом на стерне,
И с журавлями на рассвете,
Что клином в глубь тысячелетий
Летят на звуковой волне.

И следом голос мой безплотный,
наполненный тоской живой,
как никогда теперь свободный,

свободно слившийся с волной,
летит над темным небосводом,
не нарушая мерный строй.

* * *

Без нужды не трогай дерево,
Не терзай его пилой.
Сколько дереву отмерено,
Пусть живет в глуши лесной.

Пусть растет на радость птицам,
Тень дает, когда жара,
Пусть ему ночами снится
Благодатная пора.

Первый день, когда из семени
Вдруг проклюнулось на свет.
У природы нету Времени,
И Безсмертья тоже нет.

Мы живем и убиваем,
Чтобы выжить, чтобы жить.
Убивая - убываем
И теряем часть души.

Но когда придет расплата
И оглянемся назад,
Тихо спросит гость крылатый:
Где душа твоя, мой брат?

* * *

И холодок бежит по коже,
И понимаешь, что к чему,
Когда плач птичий растревожит
Непостижимое уму.

Когда предсказывают ясно,
Но лист срывается, дрожа,
И так безпомощно прекрасна
Себя презревшая душа.

Не ожидая послаблений
От наступающих времен,
Природа встала на колени,
И дух коленопреклонен.

Творится шепотом молитва,
Едва ли разобрать слова.
Еще для смертных не открыта
Живая тайна Рождества.

* * *

Душа, того ли ты хотела,
Едва прозрев в кромешной мгле,
Где оцифрованное тело
Бредет по выжженной земле.

* * *

И жизнь начнется как-то вдруг,
Как смерть пришла в тот черный вечер.
Тогда не выпущу из рук
Я ни одной случайной встречи.

Я прослыву как страшный жмот
И наберу событий груды.
И если сердце обожжет,
То я гасить пожар не буду.

В той жизни было все не так,
И даже смерть, как сон, нелепа.
А в этой ценен каждый шаг,
Улыбка, дождь, краюха хлеба.

Я все попробую на вкус,
На запах, на прикосновенье,
Я вызубрю все наизусть,
Тысячелетья и мгновенья.

Во всем примерный ученик,
В себе как никогда уверен,
Я выдохну в последний миг:
«О, Господи, как Ты безмерен».