Севская Скоропослушница

Удивительная история спасенной святыни.

В № 21 «Благовеста» была опубликована статья «Покров над Асовицей» - письмо уроженки этого села на Брянщине, ныне жительницы Самары Лидии Петровны Серовой. В статье рассказывалось о спасенных от безбожников иконах из поруганного храма. И вот из Севского Кресто-Воздвиженского монастыря Брянской Епархии, где находится упоминаемая в статье икона Божией Матери «Скоропослушница», пришел отклик на эту публикацию. А к письму приложено большое и очень интересное письмо другой бывшей жительницы Асовицы, Екатерины Емельяновны Сыроватко-Солдатченковой. Это важный документ эпохи и еще одна история спасения икон.

Здравствуйте, уважаемые сотрудники редакции.

По благословению игумении Афанасии сообщаем вам, что на наш адрес 7 октября 2013 года пришло письмо от Екатерины Емельяновны Сыроватко-Солдатченковой с воспоминаниями о спасении иконы Божией Матери Скоропослушница (текст письма высылаем). Просим передать текст письма и Лидии Петровне Серовой для более подробных разъяснений истории спасения иконы.

Благодарим вас за заботу о памяти Святыни.

Помощи Божией в Ваших трудах.

Кресто-Воздвиженский Севский женский монастырь.

Глубокоуважаемая настоятельница Кресто-Воздвиженского женского епархиального монастыря игумения Афанасия!

Пишет вам жительница города Днепропетровска (Украина, ныне город Днепр - Ред.) Екатерина Емельяновна Сыроватко, урожденная Солдатченкова. Я родилась 1 декабря 1926 года и до 1944 года жила с родителями и сестрами в селе Асовицы Комарического района Брянской области.

9 августа сего года мои родные - сын Владимир с женой Ириной, племянник Александр, его дочь Наталья и ее муж Александр - посетили ваш замечательный монастырь, где Вы, монахини вашего монастыря любезно их приняли и выслушали правду о спасении иконы Божией Матери «Скоропослушница». Эта икона была подарена Кресто-Воздвиженскому храму в 1980 году жительницей села Асовицы Дьяконовой Марией Тихоновной. В Вашей книге, посвященной Кресто-Воздвиженскому монастырю, нет никаких сведений о том, как и кем была эта икона спасена в 1937 году во время разгрома церкви в селе Асовицы, в которой она находилась до 1937 года.

Любезно выслушав рассказ моих родных о тех страшных событиях, совершившихся в нашей стране, Вы передали Вашу просьбу мне, чтобы я изложила в письме более подробно, как все происходило. Постараюсь выполнить Вашу просьбу.

Закрытие Богослужения в церкви и снятие (вернее сброс) колоколов было произведено раньше, если не ошибаюсь, в 1932 году. Я, маленькая девочка (мне было неполных шесть лет), вместе с другими детьми побежала посмотреть на то страшное зрелище. Как сейчас помню падение колоколов и их звон при ударе об землю. Звон был чистый, яркий, сопровождавшийся гулом, но совсем другой, не такой, как мы привыкли слышать во время праздничного колокольного звона. Некоторые колокола разбились, но были и сохранившиеся.

В 1937 году (я стараюсь определить год событий, сравнивая их с моим возрастом), в конце мая или начале июня, вандалы начали разрушать церковь. Мне было неполных 11 лет, когда я увидела последствия того ужаса. К церкви прилегало кладбище, на котором я пасла гусей (помню - гусята были еще небольшими). Вижу - двери в церковь со стороны кладбища открыты настежь, и я решила зайти внутрь. Что я увидела? Словами передать невозможно. Иконостас разрушен, разбит на части, иконы баграми (следы багров остались на спасенных иконах) сброшены, разбиты… и все это свалено в одну кучу посредине церкви. Я решила обойти ту кучу вокруг и увидела икону Божией Матери, которая стояла, прислоненная к той куче разбитых икон со стороны входа (главного) в церковь - со стороны колокольни.

Эта икона Божией Матери «Скоропослушница» была спасена от поругания жителями брянского села Асовица.

Я была в тот момент потрясена красотой той иконы. Она была не повреждена, только внизу с правой стороны, как я помню, недалеко от ножки Младенца, три или четыре раны, нанесенные багром. От иконы исходил аромат сандалового дерева, не знаю, может быть, икона написана на доске из сандалового дерева, или доска пропитана раствором, полученным из его древесины. Я подумала тогда: по-видимому, у того вандала дрогнуло сердце, когда он увидел такую красоту - произведение искусства, что он не мог ее уничтожить. Стоя перед иконой, я решила - приду ночью и унесу ее отсюда. Мне было 11 лет, но я была рослой, довольно выносливой девочкой, закаленной, как все крестьянские дети, тяжелым физическим трудом.

Пришла домой и рассказала родителям, какую красивую икону Божией Матери я видела в разоренном храме, описала им, что сделали с храмом негодяи, и что я решила сегодня ночью пойти в храм и унести икону оттуда. Родители выслушали меня и сразу определили, какую икону я решаюсь спасти - икону Божией Матери «Скоропослушница».

Мама рассказала мне, откуда эта икона по своему происхождению и как она оказалась в нашей церкви. Икона, как рассказала мама, была написана в Новом Афоне для монастыря (мама назвала монастырь, но я его название забыла) и была привезена в нашу церковь, когда начали разорять монастыри, чтобы икона была спасена. С иконой были привезены также позолоченные Чаша и Крест и какая-то еще церковная утварь, но какая именно, мама не знала. Все это кроме иконы взял к себе на сохранение один из священнослужителей церкви - мама его назвала, но я не запомнила кто. Икону оставили в церкви.

Родители одобрили мое решение вынести икону из церкви. В полночь, думаю, что не раньше, потому что было полнолуние, взошла луна и осветила все вокруг - было светло как днем. Я с отцом пошла в церковь. Отец остался внизу у основания холма, на котором была построена церковь и расположено кладбище. Недалеко от церкви стояло здание когда-то церковно-приходской школы, а в то время современной школы. Я в ней училась.

Я вошла в церковь. Внутри она была освещена лунным светом, было очень светло, и стояла глубокая тишина. Икона оставалась на прежнем месте. Подойдя к ней, я попыталась ее поднять, но она оказалась очень тяжелой, и я приняла решение тянуть ее волоком. Перетянула ее через церковь, аккуратно спустила по ступенькам паперти (их было две) и по дорожке потянула вниз холма. Если бы ее нужно было тянуть на подъем холма, я бы не смогла это сделать, а вниз тянуть было легче. Вот сейчас пишу эти воспоминания, и в моей памяти ясно предстает вся та картина.

Да я ее, по сути, и никогда не забывала. Внизу ожидал отец. Он взял икону, понес ее, и мы с ним перешли через колхозное поле, затем через реку (речка неглубокая) и пришли в сад. Дом наш стоял недалеко от берега реки, а сад почти примыкал к нему. Икону спрятали в амбаре, стоящем рядом с домом, поставили ее на «закром» (ящик для хранения зерна) и накрыли новым самотканым ковром. Весь тот процесс был никем не замечен, никто на нас не донес властям, и икона спокойно хранилась в амбаре.

Хочу остановиться на одном эпизоде из жизни того времени. У моих родителей было девять человек детей. Четверо из них умерли: три мальчика еще в младенческом возрасте и дочь Анна - семи лет от роду. Осталось пять девочек: Варвара (17.12.1909 - 27.07.1986), Дарья (14.09.1921 - 10.01.2009), Лидия (7.04.1924 - 27.06.2013), Екатерина, это я (1.12.1926), и Клавдия (10.06.1931 - 15.05.2010). В настоящее время из пятерых осталась одна я - Екатерина. Сестра Дарья (ей тогда было 16 лет) с подругами днем после разгрома церкви забежала в нее, и каждая из девочек взяла из кучи по одной иконе. Даша взяла икону «Святая Троица», принесла домой, и родители надежно спрятали ее. На иконе тогда были пробоины (кажется мне - три) от багра, которым сбрасывали иконы. Кто-то донес представителям власти, и те вызвали девочек и приказали им принести иконы в сельский совет. Другие девочки, исполняя приказ, побежали в сельсовет и принесли иконы, а Даша категорически отказалась выполнять приказ, сослалась на то, что она никакой иконы не брала. Даша еще оставалась в сельсовете, объяснялась с представителями власти, когда другие девочки вернулись, принеся с собой иконы. И эти парни-вандалы на глазах у тех девочек, в том числе и у Даши, взяли топор и порубили иконы. Даша пришла домой и рассказала о случившемся. К нам с обыском никто не пришел, по-видимому, поверили Даше, а может быть, им что-то помешало, и спасенная икона «Троицы» осталась у нас. Мы ее бережно хранили.

Севский Кресто-Воздвиженский монастырь.

В 1951 году я окончила Брянский лесотехнический институт и была направлена на работу в Управление лесного хозяйства Калининской области (ныне Тверской) в Калининский лесхоз, поселок Максатиха. В 1952 году я маму забрала к себе. К тому времени отец уже был осужден по «политической» статье 58 и отбывал срок - 10 лет в сталинских лагерях. Икону «Троица» мама передала моей сестре Лиде, а икону «Скоропослушница» старшей сестре Варе.

В 1937 году сестра Лида с мамой (в то время наша мама жила в семье Лиды) и двумя сыновьями Александром и Сергеем переехали в город Днепропетровск и привезли с собой иконы, в том числе и икону «Троица». В 2004 году Лида передала спасенную икону «Троица» в дар Свято-Преображенскому собору города Днепропетровска, где она находится и в настоящее время.

Возвращаюсь к спасенной иконе Божией Матери «Скоропослушница». Она хранилась у нас, власти нас не безпокоили, - значит, никто не знал об этом и никто на нас не донес.

Я, стараясь быть никем не замеченной, тихонько заходила в амбар, снимала с иконы ковер и, склонившись перед ней, читала молитвы, которым нас, детей, учили отец и мать, молилась и вдыхала аромат сандала, по-прежнему исходивший от иконы. Прошло несколько дней после спасения иконы, и мне снится сон. Во сне я лежу на дощатом настиле, установленном напротив русской печи, к которой с моей стороны пристроен придел - «телятник», так называли его в селе, - предназначен он был для содержания зимой новорожденных телят. В стене дома, выходящей во двор, было устроено слуховое окно диаметром около 30 сантиметров. Вижу, открывается окно и на «телятник» спрыгнул дьявол в таком образе, который я видела на иллюстрации в книге Н.В. Гоголя «Вечера на хуторе близь Диканьки». Он смотрит на меня, вертит головой с красными глазами и рожками, дергает хвостом и молчит. Я поворачиваю голову влево и вижу - у «телятника» стоит Божия Матерь с Младенцем на руках, сошедшая с иконы, смотрит на дьявола и говорит: «Зачем ты пришел в тот дом? Тебе здесь нет места. В этот дом не смей приходить. А к той девочке (Она указала на меня) не смей даже приближаться, Я тебя предупредила, а теперь уходи». Дьявол повертел головой, подергал хвостом и, ничего не ответив, ушел через то же окно. Я проснулась. И тогда подумала - тот сон не простой, сон пророческий. Утром я рассказала сон родителям, и с тех пор тот сон я хорошо помню и никогда его не забывала.

Помню выступление Молотова по радио. 22 июня 1941 началась Великая Отечественная война. По-видимому, все население села собралось вокруг радио - «черной тарелки», установленной на площади около сельского клуба. Затем начался митинг, посвященный вероломному нападению фашистской Германии на нашу страну. Выступали ораторы, громили в своих речах фашистов. Переходили на «неблагонадежных» в их понятиях жителей села, называли их по именам и фамилиям, грозили им уничтожением в случае каких бы то ни было действий или высказываний. Один из ораторов сказал, что они будут вырезать у них ремни на спинах. В числе этих «неблагонадежных» был назван и наш отец.

В октябре 1941 года наше село было оккупировано немцами, военные части которых прямым маршем, не останавливаясь, проехали (даже пехота ехала в основном на мотоциклах) по селу с криками «nach Moskau». В селе осталось несколько немецких военных во главе с комендантом.

На оккупированной территории начало организовываться партизанское движение. Мужчины, оставшиеся в селе, ушли в партизаны, в селе остались женщины, старики и дети. Партизаны ночью приходили в село за продуктами и иногда оставались в селе, прячась, кто как мог. Часто прятались они в нашем доме на чердаке, но бывали случаи, что и в доме.

Недалеко от нашего дома стояла колхозная баня, на чердаке которой они прятались. Мама готовила им кушать, что было у нас, и отец ночью относил продукты им. Отец где мог доставал зерно, в основном ржи, мы, дети, мололи его на ручной мельнице, а мама из той муки, добавляя картошку и даже буряк (свеклу), пекла хлеб. Партизаны ночью приходили, брали тот хлеб, картошку и уходили. Было очень страшно жить. Немцы на ту территорию, где воевали партизаны, присылали карательные отряды для их уничтожения. Особенно жестокими были отряды, сформированные из венгров - мадьяр, как их называли.

В Севском Кресто-Воздвиженском монастыре. Спасенная икона «Скоропослушница» слева от иконостаса.

Вокруг горели села, расстреливали их жителей, но наше село Господь Бог и Божия Матерь хранили. Во время оккупации немцами нашего села икону Божией Матери «Скоропослушница» мы по-прежнему прятали уже не от советской власти, а от оккупантов, так как они все ценное, что им нравилось, забирали и увозили с собой. Так мы и жили до 1943 года, когда разразилось большое сражение на Курской дуге. Наше село входило в черту сражений, несколько раз переходило из рук в руки. В тот период в селе свирепствовала эпидемия сыпного тифа. Много односельчан умерло от него, в том числе умерла моя близкая подруга Мария Миронова и ее мать. Осталась старая бабушка и малолетний внук. Отец Марии был на фронте.

Я тоже заболела тифом. Болезнь протекала очень тяжело, родители боялись меня потерять. В одно время село было освобождено в очередной раз от немцев. Наши войска сосредоточились около реки, где стоял наш дом. Я больная лежала в комнате, когда немецкие самолеты начали бомбить село. Одна из бомб упала недалеко от нашего дома, по-видимому, она была небольшого калибра, так как наш дом устоял, но окна, двери, часть потолка выпали, штукатурка со стен осыпалась, стены были порублены осколками, а я осталась не только жива, но и не получила ни единой царапины на теле. То было чудо! Я постепенно выздоравливала.

Вскоре - то была ранняя весна - наше село окончательно освободили от немцев. Немцы, отступая, взорвали колокольню церкви. Было утро, семья наша собралась завтракать, когда раздался сильный взрыв - задрожал весь наш дом. Отец вышел во двор посмотреть, что случилось. Вернувшись, сказал: «Немцы взорвали колокольню церкви».

Пришел сентябрь, открылись школы, нужно учиться дальше, но самая ближняя школа от села Асовицы была только в городе Севске, который в 25 километрах. Моя сестра Лида и ее подруга Мария Аксенова до начала войны окончили один курс педагогического техникума в Севске, потому они решили идти учиться в среднюю школу города Севска, так как техникум был закрыт. Они поступили в 9-й класс, а я должна была идти учиться в 8-м, но по семейным обстоятельствам - двоих детей родителям учить было трудно, я оставалась дома. Работала в колхозе, и мне стало ясно, что если не буду учиться - погибну. Меня как дочь «неблагонадежного» сгноят на черных работах, в коровниках, свинарниках или других подобных местах. Я приняла решение, от которого потом не отступила, - идти учиться.

Отремонтировали кое-как полуразрушенный дом, и икону Божией Матери занесли в комнату. Отношение к Православной вере заметно улучшилось, гонение со стороны властей прекратилось. Главной причиной тому, как я понимаю, было изменившееся отношение к религии самого Сталина во время войны, но, к сожалению, оно было кратковременным. Однажды к нам ночью пришли партизаны и принесли с собой книгу, изданную в 1942 году, с красивыми иллюстрациями сохранившихся церквей, монастырей и даже богослужений в них. В книге был и напечатан текст, но его содержание я забыла. Партизаны книгу ненадолго оставили у нас, но через несколько дней вернулись и забрали ее. Партизаны говорили, что ту книгу доставили им с «большой земли» - так они называли не оккупированные территории России и прежде всего Москву. Говорили, что молиться Богу теперь не запрещено, молитесь и просите у Бога победу над врагом.

В тот период времени Красная Армия терпела поражения, отступала, и вероятно, сам Сталин вспомнил о Боге. Но как только стали побеждать врага, гнать его из нашей страны, вновь замолчали и, как я думаю, спрятали эту книгу.

Жители села (в основном женщины) стали собираться в одном доме и, как могли, молились Господу Богу и Божией Матери. Активное участие в тех Богослужениях принимал наш отец - он был в близких отношениях со священником нашей церкви и знал наизусть ход службы. По сути дела он руководил Богослужением и разрешал женщинам брать на период службы у нас икону, но после ее окончания возвращать. Конечно, эти Богослужения проходили только зимой или ранней весной и поздней осенью. В остальное время года все работоспособное население села работало в колхозе без выходных от восхода до захода солнца. Я часто думала - чем же колхозник отличается от крепостного крестьянина? Но крепостные имели выходной - воскресенье, и один день недели помещик разрешал крестьянину работать на своем наделе. А колхозник только зимой, когда не было срочных полевых работ, мог остаться дома. Но самое страшное в том, что труд колхозника в послевоенное время не оплачивался - выживай, как можешь. Жили в основном со своего подсобного хозяйства. Люди стали бежать из деревень и сел, тогда власти запретили выдавать колхозникам паспорта, а без паспорта устроиться на работу в городе было невозможно. Колхозник был по сути дела закрепощен.

Я поступила учиться в 8-й класс 1 октября 1944 года. Сестра Лида и ее подруга шли учиться в 10-й класс. Севская средняя школа была в округе одна, и желающих учиться было в ней много. В 1944 году стали мобилизовывать молодежь на работы по восстановлению разрушенных заводов, шахт и других производств. Условия жизни там были очень трудные, и молодежь предпочла идти учиться, так как со школ детей туда не забирали. Потому число желающих учиться увеличилось в несколько раз. Классы были переполнены, и руководство школы решило провести отбор - лучших оставить, а остальных не принимать. Предложили написать диктант по русскому языку и работу по математике - алгебре. Я, не учившаяся три года, диктант написала на «единичку», допустив массу ошибок, а математику на «хорошо». Комиссия, которая проверяла работы и принимала решения, меня внесла в список на отчисление. Но за меня вступилась преподаватель русского языка, входившая в состав комиссии, Лидия Алексеевна Зайцева, она сказала, что у той девочки в 10-м классе учится сестра - очень хорошая ученица, и что та девочка тоже будет хорошо учиться. Ее нужно оставить. И меня оставили.

Училась я очень старательно, успехи в учебе были хорошие, кроме русского и немецкого языков. Русский язык я самостоятельно стала изучать по учебнику, учила правила и старалась применять их при письме. Помогала мне и Лидия Алексеевна, и я в скором времени по своим знаниям русского языка догнала средних учеников. В 10-м классе я уже и по русскому языку была лучшей ученицей. На выпускном экзамене на аттестат зрелости я написала сочинение (писала на вольную тему) очень хорошо, допустила только одну ошибку - пропустила одну запятую. Лидия Алексеевна высоко оценила мою работу и, обращаясь к председателю экзаменационной комиссии, сказала: «Какой безграмотной девочкой пришла она к нам и какой грамотной уходит». Об этом мне сообщила сама Лидия Алексеевна. Она была преподавателем от Бога, светочем в моей жизни - и в дальнейшем освещала мне путь.

Глубокоуважаемая матушка-игумения, я обращаюсь к Вам с просьбой - если у Вас будет возможность, помяните ее в своих молитвах!

С немецким языком было хуже, я, не учась три года, основательно его забыла. Мне нужна была помощь со стороны преподавателя, но она мне ее не давала, только бранила. Самостоятельно я ликвидировать упущенный пробел не могла, и оценка по немецкому языку была «посредственной» - единственной в моем аттестате.

Во время выпускных экзаменов в 8-м классе (оставалось сдать последний экзамен по истории) я серьезно заболела - отекла левая нога от колена до ступни, воспалилась, стала красной с лиловым оттенком, и ходить я не могла. Врач в больнице, не поставив диагноз, смазала ее йодом, в результате чего состояние ноги ухудшилось - на ноге открылись раны. Помощи в больнице мне никакой не оказали. Родители решили забрать меня домой - приехал отец на лошади, запряженной в телегу, и увез меня.

Дома мама стала лечить меня народными средствами. Положение сложилось очень серьезное. Родители, да и я, понимали - может начаться гангрена и мне наступит конец - неминуемая смерть. Ближайшая больница располагалась в районном центре Комаричи, доставить меня туда практически невозможно - начались полевые работы, а лошадей в колхозе было очень мало. Я лежала в комнате, в которой находились иконы, в том числе и Божия Матерь «Скоропослушница», тихонько молилась и просила Господа Бога о помощи. Я хотела жить. Мои молитвы и молитвы моих родителей были услышаны Всевышним - я начала поправляться: стала опадать опухоль на ноге, цвет кожи стал восстанавливаться, но остались открытые раны, которые долго не заживали. Следы от тех ран остались на моей ноге до сих пор.

Еще я не вставала с постели, еще не могла ходить, когда рано утром пришли арестовывать отца. То было 22 июня 1945 года. Был обыск, но что они могли найти у нас? Ничего. Никаких доказательств вины отца они найти не могли - их не было. Взяли портрет отца (он был групповой) и нашли медаль «За усердие» с изображением Императора Николая II. Портрет и медаль времен Первой Мировой войны, в которой отец участвовал, и за его заслуги в войне был награжден двумя орденами Георгия (двумя Георгиевскими крестами) и медалями. Одну из медалей нашли и забрали с собой.

Отец попросил разрешения проститься с семьей. Ему разрешили. К первому он подошел к маминому племяннику - мальчику лет шести, который жил у нас. Ему был месяц от роду, когда мои родители его взяли на свои руки, потому что его мать, родив его, тяжело заболела. В семье нашей его очень любили, особенно отец. Затем подошел ко мне, поцеловал, благословил меня, помолился на иконы и вышел из комнаты. В кухне он простился с мамой и с младшей дочерью Клавой, которой было 14 лет, и ушел. Вернее - его увели - увели навсегда. На него был донос об его «измене Родине» - что было написано в том доносе, и кто его написал, мы так и не узнали.

Сестра Лида в то время в школе сдавала экзамены на аттестат зрелости, который был введен для оканчивающих 10-й класс средней школы. Она успешно сдала все экзамены, получила прекрасный аттестат, вернулась домой, полная надежд на то, что пойдет учиться в институт. Но не суждено было сбыться ее надеждам - по указу Сталина детей репрессированных родителей в высшее учебное заведение не принимали. Она вынуждена была пойти учиться на курсы учителей младших классов и, окончив их, пошла работать учителем младших классов в деревню Алешок.

Я к началу учебного года уже окрепла, нога моя зажила, ходила уверенно и с первого сентября пошла учиться в 9-й класс Севской школы. Со всего села училась я одна в средней школе. Теперь ходить в Севск вынуждена была одна. И вот девочка в любую погоду - в мороз, метель, дождь, половодье - должна идти одна 25 километров, неся на спине котомку с сухарями или хлебом. Картошку на тачечке мы с мамой завезли заранее туда, где я буду жить. Иногда хлеб приносила мне сестра Лида, иногда мама, но в основном ходила я. В субботу после занятий я шла домой, а в воскресенье возвращалась. Мама, собирая меня в путь-дорожку, держалась мужественно (она была сильная женщина). Спустя уже много лет мама мне рассказала, что проводив меня, она стояла у окна, смотрела мне вслед и горько плакала, думая: дойдет ли она или погибнет по дороге одна в степи… и никто не будет знать, как это случилось. Господь Бог и Божия Мать хранили меня, но были моменты, когда я, преодолевая такое большое расстояние, действительно могла погибнуть.

В 9-м классе на весенние каникулы я шла домой. То был март - время интенсивного таяния снега - половодье. Когда я подошла к реке, протекающей мимо села Ямская, увидела, что река разлилась, а мостик, построенный из бревнышек диаметром не больше 20 сантиметров, всплыл и бревнышки разъединились. Я поняла, что перейти реку невозможно, нужно вернуться, но продуктов у меня нет, мне тогда придется голодать. Какая-то сила толкнула меня подойти к мостику. Вижу - береговое крепление сохранилось. Я встала на первое бревно - оно меня удержало, перешла на второе, а затем на третье и, почему-то не задумываясь, пошла по этим плавающим бревнышкам. Перешла на противоположный берег, оглянулась на глубокую реку и плавающий мостик и… ужаснулась. Как я могла перейти реку и не утонуть. Господи, Ты внял молитвам Божией Матери и в третий раз сохранил мне жизнь! Пошла дальше. По дороге в ложбине бежит широкий и, как оказалось, глубокий поток воды. Обойти его было невозможно. Я решила перейти его вброд. Перешла, сняла сапоги (вода была значительно выше колен), вылила из них воду, опять надела и пошла дальше. Домой пришла уже вечером (шла весь день) мокрая, голодная, измученная. Мама знала, что я должна прийти в этот день, потому она сильно волновалась. Начала меня растирать, отогревать, то есть спасать меня. Бог миловал, и через неделю я вернулась в школу.

Зимой я постоянно переохлаждалась, утопала в сугробах, боялась, что могу погибнуть в метель. Иногда видела вдали стайку бегущих волков, но они ко мне не приближались. Бог меня хранил.

Наконец я окончила школу и решила идти учиться в высшее учебное заведение. В тот год, когда я оканчивала школу, вышел указ Сталина, что дети репрессированных родителей могут поступить в вузы - «сын за отца не отвечает». В 1947 году я поступила в лесотехнический институт в городе Брянске. На каникулах после окончания первого курса мы с сестрой Лидой, у которой 22 июня 1948 года родился сын, носили младенца в город Севск в Кресто-Воздвиженскую церковь его крестить. Крещение состоялось, но я не помню, была ли запись о крещении Шатунова Александра Васильевича в книге крестившихся. Тогда крещение запрещалось властями, возможно, такая книга не велась, но я почему-то уверена, что все-таки она была. Крестили мы Сашу в июле или августе 1948 года.

Александр Васильевич, крестившийся в вашем храме, 9 августа сего года посетил вашу обитель.

Учась в институте, я старалась скрывать, что мой отец репрессирован, осужден на 10 лет лишения свободы по статье 58 как изменник Родины. Но скрыть оказалось невозможно. На меня донесли в особый отдел КГБ, который был при институте (эти отделы создавались при каждом учреждении и каждом предприятии), наблюдая и следя за студентами и работающими, выявляя «неблагонадежных». Меня решили проверить. Подослали ко мне провокатора - студентку из нашей группы, живущую со мной в одной комнате. Она меня завела в то место, где, скорее всего, было установлено подслушивающее устройство, и начала вовлекать меня в разговор - какая плохая, несправедливая советская власть и какой тиран Сталин. Услышав такие слова, я испугалась не за себя, а за нее - как она может подвергать себя опасности. Я молчала. Она спрашивала у меня, что я думаю об этом? «Галя ты что? - сказала я. - Не надо говорить об этом». Она замолчала, молчала и я. Если бы мной было произнесено хотя бы одно слово в поддержку ее разговора, мне бы не избежать ареста и сталинских лагерей. Кем она была в институте, я узнала только много лет спустя - и я содрогнулась. Как я устояла тогда, кто удержал меня от того разговора - ведь все, что говорила она, было правдой. Прочтя книгу А. Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ», в которой автор описывал, что эти люди-звери делали с девочками, я еще больше ужаснулась той участи, какая могла постигнуть и меня. Только Господь, внемля молитвам Божией Матери, спас меня.

После окончания института я была распределена на работу в город Калинин (Тверь), а затем в поселок Максатиха, где работала в течение пяти лет, с 1951 по 1956 годы. Как работника меня ценили, но я не была удовлетворена тем, что имела - я хотела учиться дальше в аспирантуре. Написала запрос в наш институт, мне ответили, что это возможно, и предложили мне приезжать в наш институт сдавать вступительные экзамены в сентябре 1953 года. Я усердно готовилась к экзаменам, но здесь случилось непредвиденное - я вышла замуж. Мой муж Алексей Яковлевич Сыроватко окончил Днепропетровский институт инженеров железнодорожного транспорта, был направлен на работу в леспромхоз в поселке Максатиха инженером на узкоколейную железную дорогу. Через год у нас родился сын Владимир, который в числе других моих родственников гостил у вас в монастыре 9 августа сего года.

7 февраля 1953 года умер отец от инсульта в лагере для заключенных в городе Брянске на 68-м году жизни (родился он 21 августа 1886 года). Похоронен на городском кладбище Брянска. Могила его нам неизвестна, так как в то время книги захоронения не велись - об этом сообщила администрация кладбища, когда мы с сестрой приезжали в Брянск и пытались разыскать могилу. О смерти отца сообщил его товарищ Михаил Потапович Трищин из села Лепешкино, который отбывал срок вместе с отцом.

В 1991 году мы обратились в прокуратуру города Брянска с заявлением о пересмотре дела отца. В результате наш отец был реабилитирован Верховным судом РСФСР за недоказанностью его вины в совершении преступления (Справка прокуратуры Брянской области № 13-6023-д от 21.02.1992).

Мама прожила долгую жизнь - умерла 21 мая 1972 года, не дожив до 90 лет 4 месяца. Похоронена на городском кладбище Днепропетровска.

В ноябре 1956 года наша семья переехала в Днепропетровск к родителям мужа. Были проблемы с нашим трудоустройством, так как по моей специальности устроиться на работу в большом городе было невозможно, и я пошла работать в систему озеленения города.

20 января 1960 года у нас родилась дочь Ольга. 24 июля моя мама и тетя мужа понесли девочку крестить, и когда священник спросил у них, как назвали девочку, мама ответила: «Ольга». Священник сказал им: «Какое совпадение - сегодня день святой Ольги. Девочка в своей жизни будет благополучной». До сих пор предсказание священника сбывается - у нее все хорошо.

Работая в системе озеленения города, я осуществила свою мечту - поступила в аспирантуру заочно, училась, выполнила работу и успешно защитила диссертацию, получила ученую степень кандидата биологических наук. Девять лет работала директором ботанического сада, а затем, получив ученое звание доцента, перешла работать на кафедру университета в должности доцента. Работала до выхода на пенсию.

В 1952 году мама приехала ко мне по месту моей работы в поселок Максатиха Калининской области. Жила со мной два года. Уезжая из Асовицы, она передала икону Божией Матери «Скоропослушница» своей старшей дочери - нашей сестре Варе, которая с семьей жила в Асовице. Варя в скором времени икону передала женщинам, организаторам Богослужений в селе, которые бережно хранили ее до 1980 года, а затем передали в Кресто-Воздвиженский храм города Севска. Когда я узнала об этом, была счастлива - наконец икона Божией Матери после 43 лет со времени ее спасения (1937) обрела дом - храм, где и положено ей быть.

Сестра моя Лида, уже живя в Днепропетровске, дважды ездила в Асовицы и дважды посещала храм, чтобы поклониться Божией Матери и попросить Ее благословения. Один раз во время Богослужения в храме она попросила разрешения у священника выступить перед прихожанами с краткой речью. Священник разрешил. Она рассказала как, когда и кем была спасена икона, но почему же Вам, матушка-игумения, тех сведений никто не передал? Ничего не сказала и Мария Тихоновна Дьяконова, когда передавала икону храму, а ведь в Асовицах многие знали, и в первую очередь женщины - хранительницы иконы, историю ее спасения. Несмотря ни на что, я очень благодарна им всем за то, что они бережно хранили икону и передали ее в храм в хорошем состоянии.

Глубокоуважаемая матушка-игумения, я благодарна Вам и всем насельницам вашего монастыря за бережное отношение к иконе Божией Матери и за то, что ей отведено такое почетное место в храме. Мой племянник Александр сказал мне, что икона Божией Матери вся сияет в свете лампад и свечей. Я счастлива.

Благодарю Вас, матушка-игумения, за книги, которые Вы прислали мне через моих родных, - об иконе Божией Матери Молченской и Житие священномученика Варлаама Брянского. Я внимательно прочла и преклониласьперед образом Пресвятой Богородицы - чудотворной иконой Божией Матери Молченской и памятью священномученика Варлаама Брянского, погибшего за Православную веру, народ свой и Отечество.

Старость у меня благополучная - я окружена заботой, вниманием, любовью со стороны моей семьи и родных. Но возраст берет свое - меня стали посещать недуги - я болею. На все воля Божия - то закономерно.

Заканчивая писать краткую историю моей жизни, непосредственно связанную с историей спасения иконы Божией Матери «Скоропослушница», хочу пожелать Вам, глубокоуважаемая матушка-игумения, и всем насельницам вашего монастыря доброго здоровья, благополучия, успехов в Вашем нелегком, но очень нужном труде в деле процветания Православной веры, Отечества и всего нашего народа. Храни Вас Господь.

С искренним уважением к Вам и всем насельницам монастыря
Екатерина Емельяновна Сыроватко-Солдатченкова.

7 октября 2013 года.