Одно только слово…

Памяти Митрополита Евлогия (Смирнова).

В ночь на 23 июля на 84-м году жизни преставился ко Господу Митрополит Евлогий (Смирнов). Митрополит Евлогий (Юрий Васильевич Смирнов) родился 13 января 1937 г. в г. Кемерово в семье рабочих. Окончил Московскую Духовную семинарию, был пострижен в монашество с наречением имени Евлогий. 21 марта 1965 г. Митрополитом Крутицким и Коломенским Пименом (Извековым) (впоследствии - Святейший Патриарх Московский и всея Руси) рукоположен во иеродиакона. 19 октября 1969 г. Святейшим Патриархом Алексием I рукоположен во иеромонаха. Исполнял послушание эконома Троице-Сергиевой Лавры. 7 апреля 1973 г. возведен в сан архимандрита. В 1983 г. назначен наместником московского Данилова монастыря. Данилов монастырь стал первой в Москве обителью, возвращенной Церкви советскими властями. 13 августа 1988 г. назначен наместником Введенской Оптиной пустыни. В 1990 году определен Епископом Владимирским и Суздальским. В 2013 г. назначен главой Владимирской митрополии. 28 декабря 2018 г. почислен на покой.

Хочу хоть чуточку расцветить одну из официальных строк его биографии, теперь завершившейся. В 1988 году Архимандрит Евлогий был назначен наместником возрождающегося монастыря Оптина пустынь. Об этом и пойдет речь.

В июне 1989 года я совершил в этот прославленный монастырь свое первое в жизни паломничество. Начитались мы книжек тогда про Оптинских старцев, и вот мы с другом Михаилом Сизовым отправились в путь. Встретились в Питере - он тогда еще жил там, а я подтянулся в северную столицу аж из Самары. К тому времени про Оптину пустынь вышел прекрасный иллюстрированный журнал «Наше наследие», кажется, Михалковский, Фонду культуры принадлежавший. И там вся эта притягательная «оптиновщина» расписалась так, что невозможно было туда не отправиться.

В Питере я ночевал почему-то на теннисном жестком столе в некогда родном журфаковском общежитии на Кораблях. Другого места для меня в этих уже тесных для меня стенах тогда, увы, уже не нашлось. И ведь спал, и даже сны видел!.. На теннисном жестком столе…

Вот что значит молодость.

А ближе к монастырю остановились мы в гостинице в Козельске. Гостиница - старенький ветхий домик в две-три комнатенки, словно бы специально для таких вот как мы, тогдашних неприкаянных скитальцев. Напротив гостиницы - кинотеатр, столь же ветхий, там тогда крутили фильм «Комиссар», его только что сняли с «полки» (примета времени). На следующий день Михаил не удержался и пошел на сеанс. А я предпочел еще раз сходить в монастырь. Так я этого фильма до сих пор и не увидел. А Михаил тогда его сдержанно хвалил.

И вот оттуда, из гостиницы, отправились мы в монастырь. В духовном отношении мы были тогда едва ли не «дикарями», кем же еще. Все ведь только начиналось, хотя уже два года, как я окончил университет и был дипломированным журналистом. По дороге мы чем-то обидели хозяина «журавля»-колодца, и он пригрозил нам не столько небесной, сколько вполне земной карой. Чтобы не испытывать судьбу, даже толком еще не начавшуюся, мы побыстрее ретировались, и Михаил профессорски-отстраненно заметил, объясняя его ярость: «Религиозное отношение к воде. Это правильно». А ведь мы не хотели ничего плохого. Просто, наверное, не умели еще обращаться даже и с «журавлем».

Потом еще мы с местной ребятней купались в мелководной Жиздре. Не удержались, поплавали, был ведь июнь. Михаил тогда сравнил летнюю Россию с раем. «В речке не утонешь, мелко, зверей страшных вокруг нет, даже змеи - только ужи». Чем не рай? Как мы его тогда себе понимали.

Пришли мы как раз к службе. Наступила Всенощная, которая длилась до глубокой ночи. И это, наверное, была первая Всенощная, которую я осмысленно отстоял. Было навечерие праздника Вознесения Господня, то есть мы пришли как раз вовремя, хотя и к этому отнюдь не стремились. Просто в монастырь, когда бы ты ни пришел туда, всегда попадаешь непременно вовремя. От монастыря тогда были, по сути дела, одни лишь белые стены, предстояло поднимать обитель почти с «нуля». Но первые монахи там уже появились. Может, были среди них и будущие Оптинские мученики, которых через четыре года на Пасху зарубит сатанист мечом с тремя «шестерками». Но если и были там они на той Всенощной в обители, то они о своем мученичестве будущем тогда еще вряд ли догадывались и готовили себя к мученичеству безкровному, которое и есть настоящая монашеская жизнь. А вон оно как у них вышло… Несколько лиц - первых монашеских лиц на моем пути - мне невольно врезались в память. Ощущение было такое, что вот здесь и сейчас совершается что-то до того важное, до того значимое, от чего уже скоро вздрогнет вся Россия! «Только бы не поставили здесь какой-нибудь химзавод!» - произнес все тот же Михаил Сизов, находившийся, как и я, под сильным монастырским впечатлением. Химзавод не построили. И Оптина пустынь теперь снова сияет уже всей России. Мощный бастион молитвы. Тогда он только еще созидался заново.

Когда служба дошла до апогея (я не знал тогда, как еще ее «делить» на периоды), все подходили к самому главному монаху в монастыре, в красивой сверкающей шапке-короне, теперь-то я знаю, что это митра, - нам уже объяснили, что это сам наместник монастыря Архимандрит Евлогий - вот тогда я и запомнил его имя. Так вот, когда мы к нему подходили, он помазал меня - впервые в жизни! - освященным елеем и вдруг неожиданно (не по «протоколу») прозвучали его слова, обращенные лично ко мне. Вернее, даже не слова, а только одно слово, которое я запомнил вот на всю жизнь: «РАДУЙСЯ!..» И все. Только это. Я отошел от него не то что бы потрясенным, а как-то вдруг осознавшим нечто очень важное для меня. Хорошо, что он сказал мне именно это слово. Я о нем потом как бы забыл, зазвучали обращенные ко мне совсем другие слова, и тоже правильные слова: кайся, плачь, борись, молись, постись, слушайся, смиряйся и т.д. Но все же я помнил, да, помнил всегда, что самым первым живым духовным словом, не из книг, и не «вообще», а лично для меня сказанным, ко мне лично обращенным было оно, вот это: «РАДУЙСЯ!..».

Потом мы долго шли из монастыря. Была уже ночь. Вокруг обители квакала из болотца лягушечья протоплазма. Пузыри земли выводили свои нестройные неблагозвучные рулады. Михаил опять в точку заметил: «Вот приедем сюда еще раз, и эти лягушки уже споют нам акафист»! Такая была уверенность в том, что монастырь все тут одухотворит вокруг…

Путь был с приключениями. Мы заблудились той ночью. Мы долго заспорили и не заметили, как (по воздуху?.. а как же еще?.. я до сих пор не знаю…) были перенесены на ту сторону, на другой берег Жиздры. И подходили среди ночи к Козельску совсем с другой стороны… «Злой город», как его еще монголо-татары назвали, с характером, с норовом - и тут проявил себя с неожиданной стороны. В прямом смысле слова - с неожиданной…

Я ничего не понимаю и не сужу, раз не понимаю. Михаил потом рисовал мне схемы нашего маршрута, убежденно говорил, что мы, как-то сами того не заметив, перелетели на другую сторону реки и даже в город вошли с другой, противоположной стороны. Не знаю, не знаю, что это было… Может, чудо, может еще что… Но мы были такие наивные и чистые тогда, что, может быть, было и правда чудо.

Но самым большим чудом для меня было то самое слово «РАДУЙСЯ!..», сказанное мне Архимандритом Евлогием. Одно только слово, но какое зато!

Больше я его не видел никогда. И вот сегодня узнал о его смерти.

Вечная ему память!

Антон Жоголев.