В гостях у матушки Серафимы

Командировка в уфимские пределы вновь привела в Марфо-Мариинский женский монастырь…

Многое, многое вспомнилось, пока ехала к такому знакомому монастыречку в башкирском селе Ира, что на полпути между Оренбургом и Уфой.

Схиигумения Серафима.

Тогда, в июне 2006 года, я приехала в Обитель милосердия - а уезжала назавтра уже из Марфо-Мариинского женского монастыря. И в День Святого Духа 11 июня в украшенном березками и зеленью Софийском храме было тесно от собравшихся на прославление матушки Зосимы. Среди множества духовенства стояли рядом основатель Обители милосердия тогда еще игумен Николай (Чернышов), уже ставший наместником возрождавшегося Покрово-Эннатского монастыря, и старшая сестра обители в Ире монахиня Серафима (Мишура). Архиепископ Никон Уфимский и Стерлитамакский - ныне Митрополит - зачитал Указ о прославлении в лике местночтимых святых преподобной Зосимы Еннатской (тогда писали по-старому - Еннатской, это теперь, со временем, уже и произносят, и чаще всего пишут - Зосима Эннатская).

Позднее я видела фотографию, запечатлевшую невидимое телесными очами, - огненный сноп света вырвался из алтаря и пролился прямо на раку с мощами новопрославленной угодницы Божией! Наверное, у кого-то и доныне хранится такая же чудесная фотография…

Ну а в тот день Владыка Никон обрадовал собравшихся еще одним известием: Обитель милосердия в башкирском селе Ира преобразована в женский Марфо-Мариинский монастырь, а монахиня Серафима становится его настоятельницей с правом ношения наперсного креста.

Новенький крест сиял золотом на груди счастливо и как-то несмело улыбавшейся матушки Серафимы, и лица вокруг были радостны.

А я стояла в тесных, как колодки, туфельках, специально купленных к поездке (это ж надо было додуматься!) - и ноги совершенно не болели!

Вот только, с полчаса назад, я выбралась из переполненного храма и проковыляла к скамейке. «Разуться бы…» - подумала с тоской, да ведь и во дворе теснились люди. Было стыдно сидеть, когда в храме вершилось чудо преображения известной за многие, многие версты своими чудесами подвижницы - в признанную Церковной полнотой святую, прославленную в лике преподобных! Но боль в ногах стала нестерпимой. И я сидела, стыдясь и ругая себя за вечное свое неразумие. Как вдруг где-то внутри себя услышала: «Ну так ты мне помолись…»

«Святая мати Зосима, помоги!» - молча взмолилась я тогда. И боль мгновенно, будто ее и не было, прошла. И уже не возвращалась - даже в этих изящных «колодках» на модном каблучке.

И это было одно из самых первых по прославлении - тихое чудо святой преподобной Зосимы Эннатской. Свидетельствую: оно было со мной.

Три рецепта от матушки

- Молитвами святых отец наших… - начала я, стоя перед дверью кельи матушки Серафимы. И с ответным: «Аминь!» - матушка радостно вышла навстречу.

- Приехала! Пойдем, я тебя чаем с дороги напою. Правда, к чаю сегодня, в первый день Поста, ничего кроме сухариков предложить не могу. Медку положи, - матушка достала из шкафа маленькую стеклянную плошку с медом. - Один благодетель угостил, и сейчас еще немного осталось. Что - и меду нельзя? А я ведь когда-то сама черничником вылечилась. С год я его попила и забыла о высоком сахаре.

Черничник собирать надо в тряпичных перчатках - я первый раз все руки исколола! - в конце мая - начале июня, когда черника отцветает и появляется завязь плодов. Высушить траву, в тряпичных мешочках хранить. Тебе-то, наверное, некогда будет собирать… Значит, надо купить. Заваривать и пить - я как только пить захочу, так и пила вместо чая или воды. Приятно пить, запах хороший.

Еще рецепт - даже язву вылечивает. Надо смешать калину с медом, 1:1. Трехлитровая банка меда - 4 с половиной килограмма, и столько же надо ягод калины. Можно взять поменьше, но в тех же пропорциях. В тазике (желательно алюминиевом) растопи мед, ягоды к этому времени должны быть уже промыты, высушены и очищены. Когда сироп начинает закипать, ягоды туда кладешь и, помешивая, варишь минут тридцать, не больше. Увидишь: когда ягоды становятся прозрачными, они готовы. Всё это остудить, прокрутить два раза через мясорубку на решетке со средними отверстиями. И принимать по чайной ложке с горкой три раза в день за 20-30 минут до еды.

Мне мама этот рецепт подсказала, еще когда я училась. Да откуда у студентки деньги на мед! Я знаешь когда его купила? Уже работала в институте, разрабатывали мы блоки для многоразового космического корабля «Буран». Ну - у меня получалось, голова-то варила немножко. И когда «Буран» возвратился, мне дали премию 500 рублей (оклад у научных сотрудников был от 90 до 120, у меня 120). Тогда я купила себе крестик золотой и меду трехлитровую банку. А потом понемножку докупала, добавляла. Диеты нет, но острое не надо бы, пока лечишься. И многим я этот рецепт давала, помогло.

Ну уж и третьим рецептом поделюсь.

Я два раза дифтерией болела, потом еще очень тяжелой ангиной. Такое горло было ужасное. Как-то попала на прием к одному доктору - седой старичок, невысокий, в очках. И он говорит:

- Что ж ты сделала с горлом!

- Что мне назначают, то и делаю. Полощу да полощу…

- Да ты всю слизистую оболочку выполоскала. Ты возьми соленую воду, пополощи не больше трех раз и немного масла подсолнечного в рот возьми, все это смажь. Можешь даже проглотить.

И теперь как только запершит, я сразу соленой водой полощу - и маслом смазываю. Когда о табынской воде узнала, стала с ней полоскать и проглатывать. А потом так же - масло принимаю.

Эти три рецепта я на себе испытала и всем их рекомендую, чтобы, когда можно, химию не глотать, а исцеляться с Божией помощью простыми народными средствами. Конечно, у каждого свой организм. Сейчас-то мне уж и доктор моя говорит: «Матушка, вы же понимаете, что я вас не могу уже вылечить. Мне бы только вас подольше на ногах продержать». Ну я изо всех сил и стараюсь ходить. Сколько уж Бог даст.

О Святогорце Серафиме

Я всегда вспоминаю наставления схиархимандрита Серафима (Томина):

«…мы все рождаемся к смерти. Вот эту тайну мы забываем. Для чего я рожден? А мы: вот это я сделаю, вот то… Строим планы безумные. Не думаем, что за плечами смерть с косой.

Мы родились к смерти, умрем к жизни, а к какой жизни умрем, зависит от нас. Если будем исполнять заповеди Божии, спасемся. Не будем - получим вечную муку, ад. Что такое вечность? Только начало, а конца нет. Если бы мы помнили, зачем родились, никогда бы не грешили.

…Вот так, дорогие мои, украшайте себя терпением, Духом Святым. Самое главное, пока ножки ходят, не пропускайте ни одного Богослужения. Ударят в колокол - иди.
Помните, для чего мы родились. Господь от нас скрыл час смерти. А почему скрыл? Потому что мы должны каждый день и час быть готовыми, что Господь нас призовет. Молиться и каяться, оберегаться от греха. Спасайтесь о Господе!»

Первый раз когда батюшка Николай - тогда еще протоиерей Виталий - привез меня к схиархимандриту Серафиму, отец Серафим меня помазывает миром, которое с Афона привез, и говорит: «Матушка, ты знаешь, кто такая игуменья?» - «А я не игуменья, батюшка! Я простая монахиня». Он словно не слышит: «Игуменья - та, которая может быть половой тряпкой, о которую каждый может вытереть ноги и она всё претерпит». - «Батюшка, я не игуменья и никогда игуменьей не буду!»

Случайно стала игуменьей. Какая я игуменья? Трудилась бы да трудилась.

В другой раз приехали, он болел сильно. Ты же вместе со мной была у него, - через алтарь заходила к нему?

- Нет, только в домашний алтарь, дальше не ходила.

- А у него в алтаре была дверка, и за ней келейка меньше той, в которой ты сейчас живешь. Он лежит. И говорит: «Ты за меня молись!» Я говорю: «Батюшка, я без вашего благословения молюсь за вас как за духовного отца» - «Спаси Господи!» Пожал мне руку.

А однажды звонит - и кричит:

- Какая ты мать! Какая ты матушка!

Я так рада, когда он на меня кричит. Значит, ему не безразлично всё.

- Отец Николай лежит в больнице, а ты мне даже не позвонила! Какая же ты мать!

- Батюшка, простите!

А на душе светло.

Ну что, Оль, - пора идти на Канон. Пойдем с Богом.

И было Богослужение с Покаянным каноном Андрея Критского - редко удается побывать на нем! Обычно у нас самая работа в эти дни… А тут - стой и молись, и внимай скорбным глаголам: «Откуду начну плакати, зряще деяния безумной моей жизни? Кое начало ныне положу, Христе, рыданию сему?..» И отзывайся сердцем: «Помилуй мя, Боже, помилуй мя!»

И было вечернее правило в Серафимовском храме, а потом Крестный ход вокруг монастыря.
И сон в монастырской келье, освещенной лишь крохотным огоньком лампады, был мирен и безмятежен.

К какой жизни умрем?..

2 марта пришла эсэмэска от сестры протоиерея Сергия Гусельникова Галины Горбачевой: «Сегодня в 7.15 отошла ко Господу р.Б. Антонина…» Я в это утро молилась о ней в Покрово-Эннатском монастыре как о тяжко болящей… Потом уже узнала о необыкновенно благодатном отпевании и о том, как из-за сугубо прозаических причин на кладбище ее повезли закоулками - и провезли мимо всех храмов, где молилась, на колокола для которых собирала пожертвования, где, как в нашем Кирилло-Мефодиевском, стояла у подсвечника… И не у этой ли иконы она однажды вдруг на мгновение перенеслась в Дивеево, к раке с мощами горячо любимого Батюшки Серафима!..

«Мы родились к смерти, умрем к жизни, а к какой жизни умрем, зависит от нас. Если будем исполнять заповеди Божии, спасемся». Друг мой верный, тезка моей родной сестры и сестра во Христе Антонина, в высокой Вечности помолись и обо мне со чадами, как при жизни не забывала в молитвах!..

Я попросила матушку Серафиму помолиться о новопреставленной Антонине.

- Помолюсь, - пообещала матушка.

Мы сидели у матушки в келье, на ее жесткой кровати - дощатое полотно прикрыто простыней и тонким покрывалом. Вот такое ложе у схиигумении Серафимы.

- 18 марта как раз будет два года, как я в схиме, - сказала матушка. - Перед этим по осени так разболелась... Владыка (Епископ Салаватский и Кумертауский Николай - прим. авт.) приехал: «Всё, мать, пора тебе в схиму». Но как же я в схиму, а монастырь на кого оставлю? Только весной все равно стала схиигуменьей. Ну - замену я себе подготовила, а пока могу, потружусь еще в монастыре.

Помолчала, вспоминая. Посмотрела теплым взглядом на фотографию своей сестры.
- Это же ты сделала фотографию, когда на остановке стояли и мать Сергия тебя провожала. Я себе ее вырезала и вот - в келье поставила.

Как мне Сергии не хватает! Даже в том, что спросила бы о чем-то, а не спросишь. Не с кем поговорить о том, что пережили. Мамы нет, и мать Сергия ушла… Дочь одна осталась и внуки, слава Богу. Правнук даже есть… - от сына. Красивый у меня был сын, правда? - она показала на портрет молодого черноволосого мужчины. - Со снохой созваниваемся, она и сейчас: «Мамочка, мамочка».

Успеть бы еще резной иконостас в Софийский храм сделать да завещание написать вовремя… Оль, что тебе на память оставить?

- У меня и так памяти о вас знаете сколько! Ничего не надо.

- Ну вот приедешь на похороны или после похорон - Иверская икона с Афона - «это моя», скажешь. Она знаешь какая! Прижмешься к ней, от нее такое тепло! На праздник Иверской я приносила ее в храм, положила на аналой, как она заблагоухала! И больше недели благоухала. Когда подходишь к ней, прикладываешься… - чувствуешь аромат. Такая икона хорошая! Это мне подарил отец Андрей из Тольятти.

У меня есть дочь духовная, Фотиния, она мирянка. в Москве живет. И куда бы за границу я ни ездила, она всегда была со мной, как келейница. Даже в Москве на собрании игуменов была со мной. В одной поездке от Патриархии нас сопровождал тольяттинский батюшка. Отец Андрей нас исповедовал постоянно. И вот Светка: «Матушка, идите исповедуйтесь!» Она знала об одном моем грехе. И я иду вся в слезах. А он мне так спокойно говорит: «Матушка, сейчас я вас исповедую, и греха не будет! Вы же знаете, что этого греха у вас после исповеди не будет. Не мучайтесь!» Я же ему еще ничего и не сказала, а он меня так успокоил.
И на теплоходе едем, все спят. А мы всё сидим и разговариваем. Он такой батюшка необыкновенный.

Где-то через год после той поездки он ко мне в монастырь приехал, в 12-м часу ночи на машине благодетель какой-то привез его. Достает он такой хороший сверток и говорит:
- Я заказал в Греции три иконы Иоанна Русского - мы же там у него были. Большую икону в свой храм, маленькую - в свой кабинет, а среднюю - вам. Матушка, она с частицей мощей! Вот наденьте очки - и увидите.

Я говорю: «Да я на слово верю!»

А он продолжает:

- Когда мне икону вынесли, я настоятеля храма, где мощи Иоанна Русского лежат, стал просить: «Мне бы частичку!..» Он отказал: не разрешают давать частички мощей. А я опять: «Ну я же так часто к вам приезжаю, издалека…» И этот греческий священник отошел к раке и, наверное, целый час стоял. Потом подходит и говорит: «Святой Иоанн Русский сказал, чтобы я дал тебе частичку!» Такое потрясение было!

И эту частичку разделили на три части и в каждую икону положили.

Вот такой подарок. Она у нас в храме Серафима Саровского, эта икона.

Мы потом тоже ездили к отцу Андрею в Тольятти. Он нас в свой храм водил, возил и в Ташлу. Святое место, дивное!.. Там же отец Николай, старенький такой батюшка?

- Да, протоиерей Николай Винокуров.

- Побеседовал он с нами так хорошо, благословлял.

…Перед этой иконой Иоанна Предтечи молюсь: помоги мне увидеть мои грехи! И как пошла из меня вся моя грязь, как пошло напоминание, в чем и когда согрешила! Может быть, еще и потому что мне на день рожденья привозили фильм протоиерея Сергия Баранова «Иерусалим. Ищу Иерусалим». Мать Рафаила скачала мне его, и я потом села и одна еще раз просмотрела. Наплакалась. И в душе звучит: «Не я ли, Господи, не я ли?!.»

Батюшка Лука был в отъезде. Как только приехал, я к нему: надо исповедаться. Встала на колени, служба идет, а я реву и исповедуюсь. Уже и исповедь моя кончилась, молитву он произнес: «Прощаются и разрешаются…» - а я всё плачу. Встала на малом клиросе - справа от того места, где всегда сижу - и не могу остановиться. Потом батюшка всех исповедал, подходит ко мне: «Ну как вы, матушка?» - «Как после тяжелой болезни! Я так благодарна Крестителю Господню Иоанну, что он меня прочистил!»

И я каждый день молюсь ему: Крестителю Спасов Иоанне, моли Бога о мне!

«Я их всех как детей люблю!»

Кажется, обо всех своих монахинях и инокинях, да и о часто приезжающих паломницах даже матушка нашла доброе слово. Схимонахиня Маркиана ухаживает за другой схимницей, старенькой и очень больной, с которой другим непросто найти общий язык. А Маркиана вот нашла. Мать Романа пишет иконы - некоторые из них я видела на стене в притворе нашего Софийского храма. Мать Рафаила… - ну это просто замечательная помощница во многих трудах. Благочинная мать Александра - в ней матушка видит свою достойную преемницу. Хотя решать, конечно, будет Владыка.

Рассказала об одной насельнице, которую и я уже много лет знаю и люблю:

- Ее привезли к нам с просьбой подержать хоть сколько-нибудь, пока найдут, куда ее определить. Пила она, курила, детей у нее забрали, всё пропила…

За руки - за ноги ее тащили, а она упиралась: «Я тут не останусь! Я курить хочу и пить хочу!»

И вот привели ее в келью в корпусе за оградой, а она заливается слезами. Еду приносят - «не хочу!» Дня два сидела, смотрела в окошко. Потом: «Ну давайте, хоть что-нибудь делать буду» - «А что ты можешь?» - «Что скажете, то и буду делать». Стала она мыть посуду, что-то еще делать, что просили.

Ну, курила очень долго. Было, и напивалась. Приезжают паломники - она на них: «Нахлебники!..» И матом. Кто-то понимает: искушение. А другие шарахаются… Что было - вспоминать не хочу. Я ее два раза выгоняла. Первый раз ушла, почти до Кумертау дошла. А куда ей идти? Кому она нужна? Дети от нее отказались… Поехали мы с водителем, догоняем.

- Ну что, нагулялась?

- Нагулялась.

- Домой поедешь?

- Поеду.

Во второй раз я ей и документы отдала: иди куда хочешь, глаза бы мои на тебя не глядели! А у самой сердце кровью обливается. Пропадет же, бедная! У нас тогда была мать Вера (ныне настоятельница Скворчихинского Свято-Варваринского монастыря, недавно преобразованного из скита, который она с первого дня и возглавляла - прим. авт.), я позвала ее. «Пойди, говорю, постарайся уговорить ее. Погибнет она без монастыря!» И вот через час идет моя изгнанница, падает на колени и плачет: «Я больше никогда, никогда так не буду делать! И материться, и курить не буду. Прости, матушка!» Как же - простила. Ну, не пила она, а курить бросить не могла, курила втихаря от меня где-то за баней.

Когда она уже более-менее стала, я однажды к ней в келью захожу. Она спиной к двери стоит, читает что-то, молится, кланяется иконам. Спрашиваю: «Что это за бумажки ты читаешь?» Она застеснялась: «Ну, матушка…» - «Так что это ты читаешь?» А она (мы с ней вдвоем) шепотом: «Попросили помолиться…» Раза два такое видела.

А потом как-то и говорит мне: «Я хочу ходить в такой же одежде, как вы все!» - «Ты же куришь, какая ты монахиня!»

С батюшкой я поговорила, а он ее любит, жалеет, игумен Лука. Духовник наш. «Она вот просит в иночество постричь!» - «Можно», - говорит.

И я к ней подхожу, говорю: «Вот если ты бросишь курить, мы тебя оденем. Сначала - в подрясник и платок, а там поглядим на твое поведение». И она за один день бросила курить! Одели ее, потом через год постригли. И она сейчас ходит в облачении - прямая, красивая, как принцесса!

- А глаза у нее какие ясные, синие, и улыбка - всякий раз радуюсь, когда ее вижу.

- Всяко бывает... Но что было и какой она стала… Это просто чудо.

На днях мать Рафаила мне говорит: «Больше не пойду ее лечить! Она таблетки швыряет: не нужны мне твои таблетки». Пошла я к ней. Она сидит и ревет. «Ты чего ревешь?» - «Я сама себе не рада! Я же не хотела ни кричать, ничего… Не хотела! Матушка, прости!»

Ну разве не победа, Оль? Это же маленькая победа, что человека из такой ямы вызволила.

А к игумену она подойдет, он ее благословит, обнимет. Она отойдет - и опять к нему: благослови, батюшка! Я ее поругала: нельзя так, он игумен, а ты инокиня. Не лезь к нему. Поняла. Теперь подойдет, благословится, он ее обнимет, по головке погладит - отойдет счастливая и уже больше не подходит.

Лука наш всех любит. Я ему жаловалась: не могу всех любить. А он: «И я не могу» - «По вам не видно!» - «Надо держать себя. Но ведь и у Иисуса Христа тоже любимый ученик был, Иоанн. А помните, как Он говорил: «о, род неверный и развращенный! доколе буду с вами? доколе буду терпеть вас?» (Мф. 17:17)»

Отец Лука мне помогает, поддерживает во всем. Его намечают куда-то уже перевести. Но он говорит: «Пока, матушка, вы здесь, никуда не уйду». Он такие проповеди читает, люди заслушиваются. В том году в Кумертау по благословению Владыки вел какие-то курсы - приходил в восемь часов домой, а занятия заканчивались в четыре. «Батюшка, почему так долго?» - «Не отпускают, расспрашивают». Он очень грамотный. Очень много знает и умеет хорошо объяснить.

…Вот и поругала я их при тебе же вчера: «Вы почему сидите на службе - на меня, что ли смотрите? Я и то стараюсь стоять, пока могу. А вам что всем - тоже по восемьдесят лет?» Ну поругала я их, а все равно смотрю на них и думаю: я же вас всех, как своих детей люблю! Монашек своих, трудников. Все равно все - мои, какие бы ни были.

Ольга Ларькина.

Окончание следует.

P.S. Уже все было написано. Позвонила матушке на днях, спросила: как вы себя чувствуете?

- Ниже среднего, - услышала в ответ.

Жаловаться не стала. Не сказала, что с ней. Одно лишь, что говорить пока не может - очень плохо.

Помолитесь о здравии болящей схиигумении Серафимы!