«Хочу написать самую главную книгу»

Православному писателю Николаю Коняеву исполнилось бы 70 лет.

См. также...

25 августа русскому Православному писателю Николаю Михайловичу Коняеву исполнилось бы 70 лет. Он не дожил почти год до этой важной для него, как и для каждого из смертных, даты. Ведь это как раз тот срок, который отпущен Богом человеку на земле, можно сказать, как норма продолжительности человеческой жизни: «Дней лет наших - семьдесят лет, а при большей крепости - восемьдесят лет; и самая лучшая пора их - труд и болезнь, ибо проходят быстро» (Пс. 89, 10). А уже вскоре, 16 сентября, наплывает и другая дата, годовщина со дня его смерти в 2018 году.

Давайте пролистаем вехи судьбы нашего автора, нашего друга. Родился он на берегу Онежского озера, в обычной, что называется, простой семье в поселке с необычным названием Вознесенье Ленинградской области. Его старший брат давно умер, старшая сестра и сейчас жива. В роду Коняевых уже был писатель - Иван Алексеевич Шергин († 1930), дед Николая Коняева, издатель журнала «Вестник Севера». И другой писатель с той же фамилией, Борис Викторович Шергин, еще более известный, сказитель и фольклорист, певец жизни поморов, тоже находится в дальнем родстве к нашему Николаю Михайловичу. Такие вот были корни, из которых вырос большой русский писатель. К слову: теперь в его родовом доме стараниями вдовы Марины Викторовны Коняевой вскоре будет открыта, или, может, даже уже и сейчас открыта, мемориальная комната, небольшой музей Коняева. Николай Михайлович еще при жизни стал почетным гражданином Подпорожского района Ленинградской области, к которому относится родное ему Вознесенье.

Вначале жизнь его складывалась на удивление гладко. Окончил литературный институт, эту заветную мечту многих пишущих в те годы… Работал на «Беларусьфильме» в Минске, в издательстве «Советский писатель». Вступил в Союз писателей… участвовал… редактировал… представлял… На момент распада СССР в 1991 году был он уже маститым писателем, признанным, с именем, с должностями и званиями. И когда всё вдруг накренилось и провалилось в тартарары, боль от этого взрыва, от этого краха вполне понятной мечты об устроенной, счастливой, обезпеченной, а главное, предсказуемой писательской жизни в Северной столице, она осталась в нем навсегда. И в новой жизни он тоже вполне состоялся, многого достиг, стал секретарем Союза писателей, занимал ответственные должности. Но все же это была уже совсем другая система координат, весьма далекая от той, что вначале намечалась. Писатель категорически не принял «демократические» реформы 1990-х годов и стал их последовательным критиком и противником.

9 ноября 1989 года, в день памяти преподобного Нестора Летописца, он принял святое крещение в Москве. Его крестная - художница Алла Андреева, вдова писателя Даниила Андреева (автора небезталанной, но еретической «Розы мира»), который, в свою очередь, был сыном замечательного русского писателя Леонида Андреева, навечно вписавшего свое имя в русскую литературу («Рассказ о семи повешенных», «Красный смех», «Жили-были» и др.). Через свою крестную Николай Коняев как бы вошел в семью Большой русской литературы.

Важную роль в его жизни сыграло знакомство в 1980 году, а потом женитьба и венчание на Марине Викторовне Коняевой. Она на всю жизнь стала ему спутницей, а сейчас достойно несет крест вдовства, занимается изданием литературного наследия своего умершего мужа. Буквально этими днями в свет выходит большая книга воспоминаний о Николае Коняеве, которая озаглавлена весьма знаменательно: «Благовест русского слова».Не случайно в название книги оказалось включенным название нашей газеты. С редакцией «Благовеста» Николай Михайлович сотрудничал почти четверть века, как ни с одним другим изданием.

Уже в середине 1990-х годов Николай Коняев заявил о себе как о Православном писателе. По благословению Митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Иоанна организовал и возглавил Союз Православных писателей Санкт-Петербурга. Большую популярность обрели его книги-биографии, посвященные поэту Николаю Рубцову, писателю Валентину Пикулю, а потом священномученику Вениамину Петроградскому… А потом Митрополиту Санкт-Петербургскому Иоанну… Венчает его биографические труды жизнеописание Блаженной Ксении Петербургской. Всё, что только можно было собрать и узнать о жизненном подвиге великой русской святой, вошло в его книгу.

Важной темой в творчестве Николая Коняева стало постижение им сакрального смысла русской истории. С этой темой связаны как его творческие взлеты, так и серьезные духовные падения, о которых я ему не раз говорил при его жизни и которых он как человек пристрастный и неравнодушный, увы, тоже не избежал. Эти ошибки, на мой взгляд, связаны с его несправедливой, односторонней, излишне критичной оценкой деяний и личностей многих русских монархов, включая сюда даже и того, кто основал город на Неве, в котором жил и творил сам писатель Коняев. Некоторые главы его книги «Подлинная история Дома Романовых» нельзя читать без определенной горечи… Зато в последней своей книге, посвященной святому Царю Николаю (он не совсем удачно озаглавил ее «Полковник Романов», а мы при публикации в «Лампаде» назвали ее «Святой Царь»), он поднялся на большую духовную высоту, сумел, наконец, примирить в своей душе взгляды на историю страны с историческими фактами, увидеть за деяниями святого Царя десницу Самого Господа… Эта книга - одна из лучших из написанных о святом Царе Николае.

Николай Коняев стал первым лауреатом Всероссийского литературного конкурса имени святого Александра Невского (учредитель награды - Александро-Невская Лавра).

А венчает его земные труды высокая государственная награда: на сороковины со дня его кончины Президент России Владимир Владимирович Путин подписал указ о присуждении Коняеву Пушкинской медали! Похороны писателя на Никольском кладбище Александро-Невской Лавры поставили его в ряд с теми государственными и общественными деятелями Северной столицы, похороненными здесь же на Никольском кладбище, которые внесли большой вклад в жизнь имперского города и всей нашей страны.

«Чего мне хочется - это написать несколько главных книг. И среди них самую главную книгу о себе и о нашем времени, вместе с которым я и состарился», - со скорбью писал он в дневнике еще в 2001 году. На протяжении многих лет Коняев вел дневники и в них заносил далеко не только записи личного характера. Многие свои дневниковые фрагменты он публиковал. Вышли замечательные книги на основе его дневников - «Застигнутые ночью» и «Лихие и святые девяностые». Эти дневники, наверное, и есть та самая главная его книга о себе и о своем времени, которую он мечтал написать, но которую, как думал, так и не успел завершить, и об этом болела его душа…

Мы вам поможем, дорогой Николай Михайлович! «Благовест» и раньше публиковал отрывки из его писательских дневников. И сейчас мы продолжим публикацию дневниковых записей писателя Коняева. Мы специально ничего не приглаживали в его изрядно колючих дневниковых сюжетах. Пусть уж и останутся такими, с отпечатком того времени, какими вышли из-под его неспокойного пера… Заранее предупреждаем, что с некоторыми оценками автора известных людей и событий мы не можем до конца согласиться.

Благодарим за содействие вдову писателя Марину Викторовну Коняеву, приславшую нам в редакцию эти еще не публиковавшиеся дневники ее мужа.

Антон Жоголев.

Новое тысячелетие…

Из дневников писателя Николая Коняева за 2001 год.

Третье тысячелетие началось взрывами петард и дикими криками за окном…

А вчера был последний день второго тысячелетия - день Святых отец.

Вчера причащались.

Когда уже сидели в трапезной, вдруг подумалось, что вот пройдет несколько столетий, и какой-нибудь историк задумается о нас, вернее, о том, что думали, что чувствовали мы, жившие на рубеже тысячелетий.

И едва ли этот историк поверит, что так обыденно и равнодушно провожали мы последний день тысячелетия и ничем не отличались наши мысли в этот день от тех, которые мы думаем всегда, что так равнодушно начали мы жить в третьем тысячелетии…

Всю новогоднюю ночь гремели петарды за окном.

Раздавались пьяные крики…

А мы? Мы не встречали первый день третьего тысячелетия.

Понятно, конечно, что это не наш Новый год… Но тысячелетие…

Или это тысячелетие тоже еще не наше.

1 января 2001 года, Санкт-Петербург.

Как строился Храм Христа Спасителя

Ходил в Союз писателей. Пили чай, и как-то так получилось, что заговорили о КПСС, о тех временах, когда партия еще была у власти…

Иван Иванович Сабило и Аскольд Яковлевич Шейкин - бывшие секретари парторганизации Союза писателей в городе на Неве - ударились в воспоминания о том, как писатели разбегались из КПСС…

Больше всего мне понравилась история про Вильяма Козлова.

У него были наперед заплачены партийные взносы, и так получилось, что их на момент, когда Козлов решил выйти из партии, оказалось на 1 рубль 26 копеек больше.

А тогда как раз шла кампания по сбору средств на строительство Храма Христа Спасителя в Москве, и в «Литературной России» печатали списки писателей, внесших пожертвования.

«А эту разницу в 1 (один) рубль 26 копеек, - написал Козлов в заявлении, - перечислите на строительство Храма Христа Спасителя в Москве».

Вот так выходили из КПСС писатели.

Вот так строился Храм Христа Спасителя.

Тут и понимаешь, какое это чудо, что его все-таки построили…

15 января 2001 года, Санкт-Петербург.

Приметы третьего тысячелетия

Три дня назад в Тамбове, в военном госпитале, отключили электроэнергию. Из-за остановившегося аппарата искусственного дыхания погиб больной.

Так начинается третье тысячелетие…

18 января 2001 года, Санкт-Петербург.

Пушкин - наше всё

Вчера в Союзе писателей прошло обсуждение книги Николая Скатова о Пушкине.

Скатов - директор Пушкинского дома, и понятно, что пиетета в обсуждении было больше, чем самого обсуждения. Тем более что практически никто книгу не читал…

Поэтому и выступления строились по одному образцу. Привычно ругали книгу «Сатанинский зигзаг Пушкина» и противопоставляли этому «русофобскому» сочинению замечательный труд писателя-патриота Скатова.

Разумеется, в книге Николая Скатова много любопытного.

Пушкинский дом.

И главное, присутствует та энергия, тот свет, которые рождаются при освобождении истины от напластований лжи и умолчаний.

Однако вместе с тем подлинного прорыва в книге не произошло, прорыв оказался замененным подобием - Гоголь - пушкинский человек! - прорыва, всё замерло на уровне расхожих схем и предположений.

Ну а в ходе обсуждения сказано было много, и в основном глупостей, включая и выступление самого автора книги.

Особенно меня возмутило его выражение: «Пушкин - наш бог».

Я не выдержал и сказал, что если «Пушкин - наш бог», то мы, конечно же, тогда язычники, поскольку большего язычества, чем уподобление кого-либо Богу, не существует. И непонятно, зачем же в таком случае мы возмущаемся книгой «Сатанинский зигзаг Пушкина».

Меня не поняли, разумеется*.

Запомнились сочувственные, недоуменные взгляды, обращенные на меня.

* Возможно, автор книги лишь хотел повторить известную фразу литературного критика XIX века Аполлона Григорьева: «Пушкин - наше всё», которая стала сейчас расхожей и в которой нет кощунства. Но прозвучало как прозвучало, и Николай Михайлович справедливо высказал свое неодобрение невольному кощунству. В этом совершенно нет никакого пренебрежения великим Пушкиным, которому Коняев посвятил замечательное исследование, поставившее его самого в ряд признанных пушкинистов.

* * *

Причастился в храме Спаса Нерукотворенного Образа, где отпевали Пушкина, а дома снова вспомнил о вчерашнем обсуждении в Союзе писателей.

Когда живешь, день за днем - худо ли, бедно ли - приобщаясь к духовной жизни и воцерковляясь, постепенно перестаешь замечать происходящие в тебе перемены, даже досадуешь порою, что не движешься никуда…

Но встречаешься с такими, как Скатов, мыслителями, которые с прежней советской твердолобостью продолжают относиться к Православию исключительно как к явлению культуры, и вдруг понимаешь, что тот пусть и весьма скромный путь по дороге воцерковления, что пройден тобою за последние годы, надежно ограждает тебя от многих интеллигентских искусов и заблуждений…

Мысль эта просто ошеломила меня, хотя, конечно, это и не мысль, а просто констатация совершившегося факта…

19 января 2001 года, Санкт-Петербург.

Число зверя

Когда начались разговоры об ИНН, некоторые православные публицисты обнаружили, что в системе штрихкодов содержится число 666.

Не знаю - тут я не специалист, - насколько явно присутствие Числа Зверя в штрихкодах, но то, что ИНН вызывает в людях настоящее озверение, сейчас уже очевидно…

Вот, к примеру, недавно протоиерей одного из Санкт-Петербургских соборов приказал уволить с работы двух женщин, отказавшихся принимать идентификационный номер.

И спрашивается, какое этому протоиерею дело, приняли женщины ИНН или нет… Зачем, спрашивается, принуждать? И тем более запугивать увольнением… Это ведь и перед Богом грех, а заодно и нарушение закона…

- Ну и что? - сказал редактор православной газеты, которому я рассказывал всё это. - Я, между прочим, тоже своим сотрудникам объявил, что всех вас, отцы мои, уволю, кто ИНН не возьмет.

- Вы?! - вытаращился я. - Но зачем?! Зачем вам-то это надо?!

- Как это зачем? - сказал редактор. - У меня со счетами в банке проблемы возникли, нужно было ИНН брать… Я взял… Ну и что же, я с ИНН буду, а они без него?! Нет, отцы мои, не получится! Или тоже принимайте, или валите отсюда на все четыре стороны…

- Так и сказали?

- Так и сказал… - редактор начал приглаживать волосы, как всегда делал, когда ощущал довольство собою. - И вам, отцы мои, не буду гонорара платить, пока ИНН свой не сообщите…

Лучше уж бы и не приглаживал редактор волосы. Сейчас два вихра торчали из его шевелюры, точь-в-точь аки рожки.

Хотя, может, и показалось…

Больше я не видел этого редактора.

19 января 2001 года, Санкт-Петербург.

Ощущение эпоса

Занимаюсь подготовкой книжного издания повести о Митрополите Иоанне «Облеченный в оружие света».

Еще - перегоняю в цифру свои рассказы.

Параллельно с этой работой - невеселые мысли о собственной жизни.

Мне уже 52-й год…

Жизнь прожита, или почти прожита…

А что в итоге?

Не так уж и много удалось сделать, и совсем мало удалось достичь из того, чего хотелось достичь.

Увы… Многие рассказы мои, повести и романы так и не прозвучали.

Может быть, нужно вернуться к ним, наполнив их тем ощущением эпоса, что возникло сейчас…

Правда, что тогда останется от этих рассказов, повестей и романов?

24 января 2001 года, Санкт-Петербург.

И снова разговоры об ИНН…

Теперь уже и некоторые Архиереи призывают не бояться ИНН…

Старцы говорят одно, а Архиереи другое. Повторяется история церковного раскола семнадцатого века…

Ведь тогда тоже речь шла не о том, как - двумя или тремя перстами - креститься. О пальцах до раскола и не задумывались. Речь шла о Русской Православной Церкви, которая была объявлена Никоном и иже с ним не вполне каноничной… Этого и не смогла стерпеть совесть народная.

Это потом всё внимание перевели на пальцы. Главное, чтобы не о Боге думали православные люди, а о пальцах… Сколько их и как складывать…

Точно так же и сейчас…

Тоже приносится в жертву некоей целесообразности авторитет старцев, старчество как таковое…

Ну а ИНН, кажется, для того и нужен, чтоб никто уже и не думал ни о чем другом, кроме того - принял этот священник ИНН или не принял, за ИНН этот человек или против…

Опять победил лукавый…

Опять не хватило ни веры, ни разума, чтобы обойти его.

Только в семнадцатом веке хоть политическая целесообразность присутствовала - все-таки объединение Украины и России шло… Целесообразно было унифицировать обряд…

А сейчас-то ради чего смута, ради чего раскол?

3 февраля 2001 года, Санкт-Петербург.

С Богом…

Днем прогон спектакля «Женщины Петра Великого» у Егорова*.

Геннадий Семенович кое-что изменил и в тексте, и пьеса от этого, как мне кажется, что-то потеряла.

- Но ведь и выиграла тоже! - сказал Егоров.

Я не стал спорить, ощущая себя подобно Кутузову на Военном совете в Филях.

Полки расставлены… Диспозиция выбрана, и поздно менять ее, остается только молить Бога, чтобы всё прошло удачно.

- Ну так что?

- С Богом… - сказал я и перекрестился.

- С Богом… - сказал и Егоров и тоже перекрестился.

После просмотра ездил в больницу к Марине.

Она после Причастия - слава Богу! - чувствует себя хорошо.

* Художественный руководитель и директор Санкт-Петербургского театра драмы «Патриот» РОСТО (ДОСААФ), актер, режиссер, Заслуженный работник культуры России.

Накануне премьеры

Утром позвонил Геннадий Семенович Егоров.

Кто-то бросил бутылку с зажигательной смесью в театр.

Выгорело фойе.

- Надо журналистов собрать! - сказал я. - Надо шум поднять, что накануне премьеры новой пьесы пытались поджечь театр…

- Это, я думаю, бьются за здание. Пытаются всю организацию РОСТО выселить отсюда.

- Какая разница… - сказал я. - Все равно ведь получается, что премьеру спектакля срывают. Представляете, если бы у Додина такое произошло, какой бы шум поднялся…

Почему он уперся, не желая, чтобы хотя бы «Новый Петербург» статью о поджоге дал, я так и не понял…

24 февраля 2001 года, Санкт-Петербург.

О природе патриотического удивления

Второй день идут прогоны спектакля перед премьерой.

На прогоны я приглашал своих знакомых и просил, чтобы они приводили своих знакомых.

После спектакля я выводил гостей в закопченное фойе и рассказывал, как здесь перед премьерой бросили в окно бутылку с зажигательной смесью.

- А почему об этом не пишут нигде? - удивилась сегодня слушавшая мой рассказ женщина.

- Я сам удивляюсь этому… - сказал я.

- Я бы тоже удивлялся, если бы это моя премьера была… - сказал спутник дамы, редактор питерской патриотической газеты.

- А так не удивляешься?

- А так нет, не удивляюсь… - твердо сказал редактор.

2 марта 2001 года, Санкт-Петербург.

После Причастия

Причастился. И только вернулись домой, позвонил Сергей Макаров.

Ну, аки бес выскочил из трубки…

- Зачем ты говорил, что меня полтора года назад забрали в милицию?

- Сережа! - сказал я. - Не говорил я никогда такого… Что в церковь ты не можешь зайти, это рассказывал, а про милицию - нет. Не было такого разговора.

- У меня свидетель есть… - сказал Макаров. - Он твою статью про Рубцова читал, там это было написано…

- А! - сказал я. - Вот в чем дело… Но это не я, Сережа. Это я процитировал объяснительную записку Рубцова, в которой он пишет, что не мог быть на занятиях, потому что забрали его товарища Сергея Макарова.

- Ты знаешь, что я на пенсию вышел?

- Нет… Первый раз слышу.

- Ну так знай. Теперь я ничего не боюсь. Теперь я тебе войну объявляю.

И повесил трубку.

Ну что ж…

С пенсионерами-одержимыми, не способными даже войти в храм, я еще не воевал.

После Причастия как-то спокойно об этом подумалось…

11 марта 2001 года, Санкт-Петербург.

На смерть поэта

Умер поэт Виктор Кривулин…

Мы познакомились с ним в начале семидесятых, когда Виктор жил в огромной коммуналке на Большом проспекте Петроградской стороны, а работал редактируя разные санитарно-гигиенические листки, призывающие мыть перед едой руки и опасаться случайных связей.

Долгое время мы были дружны и, хотя я жил то в Минске, то в Москве, часто встречались, выпивали, разговаривали, помогали друг другу чем могли.

В конце восьмидесятых Виктор взял у меня рекомендацию в Союз писателей СССР, но как только к власти пришли демократы с Борисом Николаевичем Ельциным во главе, отношения наши стали холодноватыми, а встречи случайными.

Мимоходом и узнавал я о радостных и печальных событиях в жизни Виктора…

О том, например, что удалось ему стать владельцем всей той огромной коммунальной квартиры на Большом проспекте, где он жил, когда мы познакомились.

О том, что у него трагически погиб сын…

А о том, что Виктор стал партийным функционером - сопредседателем Санкт-Петербургского отделения партии «Демократическая Россия», я узнал, только когда убили Галину Старовойтову.

- Для меня человек немыслим без политики, но сегодня ночью я понял, что политика стала искусством плевать в душу, - говорил он тогда. - Я не знаю, кто заказывал это убийство, я не знаю, кто его исполнял, но знаю, что это убийство - преступление против меня, это преступление против каждого из вас...

Но поражали тогда даже не слова Кривулина, вполне нормальные слова, а остервенелость, с которой он произносил их.

Последний раз я видел Виктора прошлым летом в Комарово.

Я пришел в Дом творчества, чтобы поменять книги в библиотеке, и на лавочке, возле столовой, увидел Виктора.

Рядом никого не было, и Виктор держался свободно, без напряга, почти так же, как в семидесятые годы, но говорить оказалось не о чем.

Не поэт Кривулин сидел рядом со мной на скамейке, а ученик Галины Старовойтовой…

И вот сегодня по случаю похорон показали несколько кадров с Кривулиным по телевизору, и как-то не по себе стало.

Идет он по какому-то коридору, и ясно, что не Кривулин это, а некий фантом его, из поэта превратившийся в партийного функционера «Демократической России».

Такая остервенелость.

И такое ощущение, что от нее и умер он…

Остервенелость

С годами понятно становится, что бесовская остервенелость - это как фирменный знак, по которому наши демократы и узнают друг друга.

Помню, работая в редакции «Невы», тогда уже начинали остервенелостью узнавать друг друга… Помню, как Виктор Конецкий повизгивал даже, когда кричал на редколлегии, что не имеет права сотрудник журнала «Нева» хвалить Пикуля…

Этим сотрудником журнала был я…

А Валентин Пикуль - лучший друг Конецкого, как он сам говорил.

20 марта 2001 года, Санкт-Петербург.

Новость

Навещал приятеля в больнице.

Когда я вошел в палату, приятель - он лежал после операции в постели - попросил меня выключить радио.

Я хотел исполнить его просьбу, но тут:

- Не-не! - запротестовал дедок с соседней койки - Не трогай! Пускай орет…

- Да надоело ведь! - сказал приятель. - С утра до вечера бубнит…

- А кому не надоело… - вздохнул дед. - Только слушать-то все равно надо…

- Зачем?! - удивился я.

- А если новость объявят? - хитро прищурившись, сказал дед. - Объявят ее, а мы и не узнаем, если радио-то выключено будет…

- Какую же это вы новость ждете? - поинтересовался я. - Или это секрет?

Дед долго и внимательно посмотрел на меня.

-Да какой там секрет… - растерянно проговорил он наконец. - Никакого секрета нет, только я и сам не помню этого…

- Не помните?!

- Не… Помню, что всю жизнь радио слушал, потому что ждал ее, а чего именно ждал, не, не помню…

- А зачем тогда мучиться, слушать радио… Может, выключим все-таки…

- Не… - дед покачал головой. - Пускай играет… И вообще, кончайте разговоры эти… Не мешайте слушать.

28 марта 2001 года, Санкт-Петербург.

30 марта 2001 года.Днем прилег отдохнуть и вдруг проснулся с каким-то резким и сильным чувством своей силы и талантливости. Мысли о рассказе про солдата.

3 апреля 2001 года.Вечером ходили с Мариной на соборование во Владимирскую церковь. Давно уже не были здесь, и впечатление ошеломительное. Всё отремонтировано. Народу не меньше тысячи, все стояли плотно друг к другу. В основном женщины. Но старушек мало. Стариков совсем нет.

По дороге к победе

С утра был в Князь-Владимирском соборе.

Отпевали издателя Владимира Ведяничева.

Народу было немного, и я стоял близко от гроба.

Лицо у Владимира - погрубевшее в смерти, ставшее больше похожим на лицо воина, чем издателя.

Самому Ведяничеву это сравнение, возможно, понравилось бы.

В жизни он был мягким, немного путаным человеком, но всегда ощущал себя воином, ратником Божиим.

После отпевания зашел в театр к Егорову.

Геннадий Семенович показал московскую афишу моего спектакля.

5 апреля 2001 года, Санкт-Петербург.

Пасха в Духовной Академии

На Всенощную службу вчера ходили в Духовную Академию.

Разговлялись у Епископа Константина. Кроме хозяев были - Игорь Фроянов, архимандрит Никон и мы с Мариной.

Усаживаясь за стол, архимандрит Никон, видимо, продолжая разговор с Фрояновым, сказал, что еще в XVII веке Православная церковь раз и навсегда определила отношение к раскольникам.

- Мне кажется, Ваше Высокопреподобие… - вмешался я. - Вы ошибаетесь. Решением Поместного Собора Русской Православной Церкви 1971 года отменены клятвы, наложенные Соборами семнадцатого века на старые русские обряды, и признаны яко не разумные и не бывшие...

Архимандрит с неудовольствием посмотрел на меня.

- Это решения Собора 1971 года не разумные и не бывшие… - сказал он.

Ответ этот, признаться, несколько ошеломил меня.

Вообще-то мне всегда казалось, что дисциплина в Русской Православной Церкви покруче, чем в армии. И вот так, будучи архимандритом, говорить о решениях Поместного Собора, которые никто не отменял?

Я взглянул на Епископа Константина, который, без сомнения, не мог не слышать наш разговор.

- Читайте молитву, отче… - сказал тот стоящему рядом священнику...

Зазвучали слова молитвы.

* Епископ Тихвинский Константин (Горянов), ныне Митрополит Петрозаводский и Карельский.

** Игорь Яковлевич Фроянов - доктор исторических наук, профессор, с 1982 по 2001 г. декан исторического факультета Санкт-Петербургского государственного университета.

Русская судьба

Несколько лет назад, как раз накануне того, как открыли у нас в Санкт-Петербурге мемориальную доску в память замечательного русского поэта Николая Рубцова, Сергей Лагерев - председатель Рубцовского клуба из Сургута - прислал мне письмо, проливающее свет на загадочную судьбу старшего брата Николая Рубцова - Альберта...

Исчез Альберт Михайлович Рубцов четверть века назад, и с тех пор никто - ни жена, ни дети, ни биографы Н.М. Рубцова - не могли отыскать его следов…

И вот только теперь удалось установить, что умер Альберт Михайлович Рубцов в селе Горнослинкино Уватского района Тюменской области…

Всё можно понять...

Поэт Николай Рубцов.

Учитывая внутреннюю неустроенность Альберта Михайловича Рубцова, ничего загадочного нет в его исчезновении в Уватском районе Тюменской области.

Это, так сказать, закономерный итог судьбы, избранной им.

Поразительно другое…

Бомж Альберт Рубцов умер 12 ноября 1984 года, и смерть его всего на два месяца опережает день, когда именем младшего брата назовут улицу в Вологде…

Вот уж воистину как-то очень по-русски несчастливая судьба.

Почти такая же неустроенная, как у самого Николая Михайловича Рубцова, который на тридцать втором году жизни впервые получил постоянную прописку, а на тридцать четвертом - наконец-то! - и собственное жилье: крохотную однокомнатную квартирку, в которой через год и убьют его…

И вот - Рубцов еще и на пенсию бы не вышел, если бы остался жив - музеи его открыты в больших и малых городах России, памятники ему встали и в Тотьме, и в Вологде, где так долго не хотели прописывать его...

Увы… Русские судьбы - почти всегда трудные судьбы.

Редко они бывают счастливыми.

Но вместе с тем есть в них нечто, что ни за какие блага не позволяет человеку отказаться от этой судьбы…

И это не слова, а факт, который доказан и десятилетиями советской действительности, и годами реформ. Всё, всё было сделано для того, чтобы мы перестали быть русскими, перестали быть православными…

И в принципе, если исходить лишь из ценностей общества потребления, в которое усиленно впихивали нас все последние годы, то мы действительно стали бы жить лучше, если бы каким-то чудесным образом, все сразу, сумели изменить свою русскую сущность. Но пойти на это предательство душа народа, как ни мучили, как ни выворачивали ее, оказалась неспособной…

Сейчас, когда наша страна разрушена и разворована, в это невозможно, кажется, поверить. Но именно сейчас, когда Россию безпрерывно унижают, это открывается необыкновенно ясно.

Сейчас русскому человеку, даже если он и захочет позабыть о том, что он русский, уже не дадут забыть это.

Наши демократы, как заклинание, все эти годы повторяли слова: «Патриотизм - последнее прибежище негодяя».

При этом они старались не упоминать, что писатель и лексикограф Сэмюэл Джонсон, изрекший эти слова, вкладывал в них прямо противоположный смысл. Составитель словаря английского языка считал патриотизм такой великой очистительной силой, которая способна облагородить даже негодяя…

Но заклинание и есть заклинание.

Даже когда его повторяют демократы, оно может сбыться…

И вот мы видим, что патриотизм действительно становится прибежищем. Ну а достаточно ли силы у патриотизма, чтобы облагородить нынешнюю политическую элиту, мы увидим…

В том и заключается счастье, что вопреки пустыне атеизма, через которую провели наш народ, вопреки демократической лжи и либеральной демагогии, которой пичкали нас все минувшие годы, русские люди по-прежнему сохраняют свет и теплоту Православия в своих душах.

Сохраняют, порою сами того не зная и не желая, то в себе, что принадлежит и не им, а России.

Ведь этот свет русских судеб поддерживается нашим языком, нашей письменностью, созданной первоучителями словенскими равноапостольными Кириллом и Мефодием, всей тысячелетней историей нашего православного народа.

15 апреля 2001 года, Санкт-Петербург.

Живоносный источник

Проводили сегодня вечер Православного общества писателей в Текстильном институте.

Вечер хорошо прошел.

Мы назвали его «Живоносный источник», когда еще только составляли заявку и когда и знать не могли о дате, на которую назначат его.

Тем более что в институте несколько раз изменяли дату.

Но вот так попало, что сегодня, когда шел наш вечер, было как раз навечерие праздника иконы Божией Матери «Живоносный Источник», и это, безусловно, самое замечательное, что произошло на вечере.

Правда, это как бы без нас случилось, но это тоже замечательно.

19 апреля 2001 года, Санкт-Петербург.

Женская предусмотрительность

Марина ходила сегодня к соседке.

Та сидела на кухне и красила на ногах ногти.

- На свидание идешь? - спросила Марина.

- Не… В магазин пойду, обои искать…

- А педикюр зачем? Ты же еще в сапогах ходишь!

- А вдруг под машину попаду…

- Ну и что?

- Как это что? А вдруг в больнице доктор мужчина осматривать будет…

23 апреля 2001 года, Санкт-Петербург.

Семинар прозы

Впервые на этой конференции появились рассказы, в которых происходит постижение мира. И это самая главная характеристика нашего семинара. И это чрезвычайно важно… Ведь как только мир становится художественно осмысленным, он становится способным к разумному преобразованию…

Май 2001 г.

16 июня. В Польше, в городе Люблине, состоялась первая встреча президента США Джорджа Буша и президента России Владимира Владимировича Путина. «Я посмотрел в глаза этому человеку и увидел, что это человек прямой и достойный того, чтобы мы ему верили. Мы провели очень хороший диалог с ним. И я сумел ощутить его душу...» - сказал Джордж Буш во время пресс-конференции.

4 июля. Из Князь-Владимирского собора в Санкт-Петербурге перенесен в восстановленный Казанский кафедральный собор чудотворный образ Казанской иконы Божией Матери. Здесь икона заняла свое прежнее место в иконостасе собора.

Наша земля

- С горы в болото легко идти…

Эта пословица, кажется, про наших демократов и придумана.

Об этом и говорили мы, а еще - о нашей России, о ее небогатой, но безконечно любимой земле…

А хозяйка слушала нас и кивала, кивала, и только единожды не выдержала…

-Да-да! - заговорила старушка. - Земля у нас хорошая… Разве бы стали сыны её защищать, если бы плохая была? Трое их у меня на войне погибло…

Старики

Приехали в Вознесенье.

Здесь всё прежнее, и дома, и люди.

Только еще старее все стали…

На переправе две пожилые женщины разговаривают…

- Совсем у меня отец старый… - жалуется одна. - В магазин иду, так он деньги ищет на хлеб дать. «Что, папа? - я у него спрашиваю. - Хлеба тебе не куплю?» А он… «Я, - говорит, - хлеба и сам купить могу!» Не понимает, старый, что не у чужих людей живет…

- У меня тоже свекровь такая же… - ответила другая женщина. - В такую жару чулки прямо на валенки натягивает…

Тетушка рассказала про соседку, которая, когда хоронили мужа, попросила соседок, чтобы ее рядом с ним не хоронили.

- Обижал этот ирод меня, - сказала она. - Пока живой был, боялась уйти, а теперь нет, теперь не желаю рядом с ним лежать…

Сказала так, а самой так страшно стало, что и в избу свою боялась зайти…

- Ко мне приходила, плакала, бедная, - сказала тетушка. - А я говорю ей, сходи, говорю, на кладбище… Прощения попроси. Может, и не будет больше ирод этот страху на тебя наводить! Так она: нет, говорит, не пойду!

Тетушка замолчала, завершив рассказ.

- И что? - спросил я. - Так и не сходила? А где же живет теперь?

- Дак у себя в доме и живет…

- Ну, значит, ходила… Значит, простил ее старик, раз страха не стало…

- А не знаю, Николя… - ответила тетушка. - Может, и ходила… А может, привыкла… Привычная она к страху-то.

Вознесенье.

Заводские вороны

Думал пристраивать веранду к своей кухне, и вчера, очищая территорию под строительство, спилил сосну под окнами.

А на сосне воронье гнездо было устроено…

Когда сосна упала, увидели мы, что гнездо из кусочков проводов сложено.

Долго стоял, рассматривая его. Первый раз такое видел. Наверное, с завода вороны проводков натаскали…

Утром проснулся от карканья ворон. Как будто тележное колесо скрипело - так каркали.

Вышел.

Вороны сидели на крыше дома и смотрели на меня, как, бывает, смотрят на человека, который что-то очень простое, но чрезвычайно важное, может, самое-самое важное не понимает…

И только тут дошло до меня, что давно не работает в поселке завод и не из чего теперь заводским воронам гнездо строить. Проводов уже не достать, а из сучьев наши поселковые вороны строить гнезда, по-видимому, разучились.

Так и придется им без гнезда жить...

Самое досадное, что зря я сосну спилил, не получится в этот год ничего с верандой, вполне бы могли вороны еще год на прежней квартире жить.

Вознесенье.

Экология

На углу Горного переулка жили Фролковы…

В детстве меня всегда поражал своей ухоженностью сад, окружавший этот дом.

Помню, в дошкольные годы, будучи в гостях у тетушки, мы случайно забрались во фролковский сад, и, помню, меня поразило тогда обилие яблонь и ягодных кустов, росших там.

И смородина там росла, и крыжовник, и малина, и вишни… И цветы какие-то невиданные, чудные… И главное, всё ухоженное, аккуратное…

Может, ничего необычного и не было, но детским глазам этот сад показался схожим с райским.

Но шли годы, мы взрослели, во фролковском огороде больше нам бывать не приходилось, и постепенно то детское впечатление забылось, а вспомнилось вновь недавно, когда я снова приехал в поселок…

Пошел к тетушке, и даже страшно стало - лето, кругом кипит зелень, а тут, у тетушкиного огорода, корявые, черные стволы деревьев…

Что-то страшное стояло теперь на углу Горного переулка.

Темное, жуткое…

- Что это случилось с фролковским садом? - спросил я.

- Ничего… - ответила тетушка. - Засохли деревья.

И она рассказала, что сами Фролковы потонули в озере, а сын, который жил в городе, не захотел больше владеть этим домом и продал его.

Дом - за большие деньги! - купила семья цыган. Купили ради места. Очень удобным оно показалось им. И на берегу реки, и в переулок есть выход.

- А сад? - спросил я. - А… Понимаю… Они, видно, ухаживать за садом не умеют…

- Водкой самодельной торгуют, так будут ухаживать… - ответила тетушка.

И она рассказала, что теперь в поселке все знают дорогу к этому дому. В любое время дня и ночи можно было купить здесь дешевой паленой водки…

Грибы

Мы ищем грибы в глубине леса, а они сами выбегают поближе к дороге. Этому их человек научил. Сколько лет, набрав корзинки, садились грибники у обочины почистить грибы. Срезали корешки, с которых и разрастались грибницы…

Такое вот преображение мира происходит…

Я не удержался и высказал эту мысль тетушке.

- А с другой стороны, иначе и быть не может… - сказал я. - Когда человек в мире живет с природой, она сама к нему жмется…

- Дак и лоси теперь к людям жмутся… - закивала тетушка.

- А при чем тут лоси?

- Дак кто же знает… - сказала тетушка. - В людях, должно быть, дремучей, чем в лесу стало…

Осень

- Осень уже… - вздыхает тетушка. - Клашу скоро в Петрозаводск увезут… Меня - в Ленинград.

- Петербург… - поправил я.

- Всё равно увезут… - вздыхает тетушка. - Осень уже…

Старость

-Тихая стариковская осень.

-Мелкий дождь.

-Витя с Ниной копают картошку. Копают они не торопясь… Выкопают боровок и идут смотреть сериал по телевизору.

-Потом еще боровок выкопают…

10 сентября 2001 года.

Объявление

У входа в монастырь объявление:

«Храмы Святой Обители, а также другие святыни находятся под охраной и присмотром насельников монастыря. Нанесение ущерба, хулиганство и воровство будут наказаны Богом и правоохранительными органами области.

Настоятель игумен Лукиан (Кущенко) с братией».

С одной стороны, смешно, конечно, а с другой, что ж…

Очень крепкая вера…

Хотя и с одесским акцентом, конечно…

Ключ

Напротив монастыря, на другом берегу озера, - ключ… К навесу над срубом, где скапливается ключевая вода, приколота кнопками иконка…

Такая вкусная вода…

Подошел с ведром местный мужичок, рассказал, что только поверху сруб поменяли, а нижние венцы прежние, их с времен преподобного Александра Свирского не трогали.

Мы не очень-то поверили этому, но спорить не стали. Не меняли так не меняли.

- Вода помогает?..

- А не знаю… - ответил мужичок. - Я ведь в лекарства эти не верю. Да и дорогие ведь теперь лекарства… Не по карману нам… Только воду и пьем с ключа этого, если заболит чего… Не знаю уж, помогает ли…

Наполнил ведро и пошел к домам.

Размышления в самолете

Дописывал книгу о Доме Романовых и не знал, зачем мне лететь в Иркутск. И когда позвонили из Иркутска и сказали, что все-таки надо ехать, даже огорчился. Но отговориться невозможно было.

И вот, дописал книгу утром, а вечером сел на самолет и начал думать, вспоминать стал, что я знаю о Святителе Иннокентии, Митрополите Московском (Вениаминове), припомнил, как был он в Петербурге на аудиенции у Николая I и рассказывал ему про свою жизнь у алеутов. Император тогда попросил Святителя встретиться с его детьми и рассказать им, как он жил на Алеутских островах...

Святитель Иннокентий Московский.

Святитель Иннокентий рассказывал про свою жизнь, про миссионерство среди алеутов - Царской семье Императора Николая I. И как доверчиво смотрели на него будущий Император Александр II и его братья, Великие Князья. В каком-то смысле это было просвещение их…

О чем эта история?

О том, как открывал подлинную Россию Николай I и его сын, наследник престола, будущий Царь-Освободитель...

И такое ощущение возникло, будто к Святителю и еду сейчас, будто он, Святитель Иннокентий, а не писатель Валентин Григорьевич Распутин, и пригласил меня.

И так ясно вспомнилось вдруг, как год назад были мы в Анге... Уже начали служить молебен, а мы с телевизионщиками задержались и остались во дворе, и когда закрылись ворота, показалось, как будто в алтаре мы... Мы действительно стояли за спинами священников, совершающих молебен, но ощущение алтаря возникало не от этого, а от дома, во дворе которого мы стояли. В этом доме вырос Святитель Иннокентий.

Эта изба и сейчас, кажется, источает свет, стоишь возле нее, и светлее становится на душе.

7 октября 2001 года.

8 октября. Прилетели в Иркутск…

На нынешние дни Русской духовности и культуры в Иркутске Валентин Григорьевич Распутин пригласил и меня.

Поехали в штаб. Там Валентин Распутин.

Осознание того, что он принадлежит не себе, а России, которое появилось в Распутине, а вернее, было навязано ему нашими патриотическими кругами, давило его все эти долгие годы и выдавило почти всё живое, что было в нем, оставив только нечто серое и довольно скучное, что и называется сейчас Распутиным…*

(* С этой необъективной оценкой замечательного русского писателя В.Г. Распутина мы не согласны - ред.)

Как говорил Валентин Распутин, Иркутск - интеллигентный город, а в интеллигентном городе русскому искусству пробиваться тяжелее, чем где-либо.

Байкал и Колчак

В Иркутске уже вторая осень.

Березы облетели. За черной паутиной березняков ярко-рыжее пламя октябрьских лиственниц...

Но самое поразительное - Байкал.

Это из-за необыкновенности здешней воды - она не переплавляется в краски - нет более или менее точных фотографических и художественных пейзажей озера…

И как-то особенно проникновенно звучал над этой водою рассказ Леонида Бородина о том, как еще школьником нашел он в сундуке у тетки тетрадку стихов колчаковского офицера...

Я слушал его и вспоминал стихи Сергея Маркова:

Там, где волны дикий камень мылят,
Колыхая сумеречный свет,
Я встаю, простреленный навылет,
Поправляя сгнивший эполет.

И казалось, что и вторая иркутская осень с ярко-рыжими лиственницами за черной паутиной облетевших березняков, и байкальская не переплавляющаяся в краски вода, и вся колчаковская эпопея, завершившаяся под стенами Знаменского монастыря на льду впадающей в Ангару Ушаковки, - это грани единого целого, которое и называется Восточной Сибирью…

Думал я, что грозная победа
Не оставит наши корабли...
Жизнь моя, как черная торпеда,
С грохотом взорвалась на мели,
Чья вина, что в злой горячке торга,
Убоявшись моего огня,
Полководцы короля Георга
Продали и предали меня.
Я бы открывал архипелаги,
Слышал в море альбатросов крик...
Но безсильны проданные шпаги
В жирных пальцах мировых владык.
И тоскуя по морскому валу,
И с лицом скоробленным, как жесть,
Я прошу: «Отдайте адмиралу
Перед смертью боевую честь...»
И теперь в груди четыре раны.
Помню я, при имени моем
Встрепенулись синие наганы
Остроклювым жадным вороньем.

2 октября 2001 года.

У могилы русского Колумба

Старинные русские города, хотя и разделяют их безконечные километры пространства, взаимосвязаны тысячами человеческих судеб, теми сокровенными, зачастую тайными и неявными для быстрого взгляда скрепами, которые и составляют духовную историю.

Григорий Шелихов.

Таинственны и прекрасны затерянные в глубинах времени встречи. Забыты важные подробности, размыты лица участников, и только свет, исходящий от тех далеких событий, доходит до нас…

Землепроходцы и протопоп Аввакум, исследователи Сибири и сибирские купцы, просветители и святители… Все они, кажется, и не задумываясь об этом, наполняли сибирские просторы русскостью и православием своих судеб и сами становились частью сибирского пространства.

Так произошло с едва ли не самым знаменитым иркутским купцом Григорием Ивановичем Шелиховым, родившимся и выросшим в городе Рыльске Курской губернии и ставшим основателем Русской Америки.

Колумб здесь росский погребен:

Преплыл моря, открыл страны безвестны;

И зря, что всё на свете тлен,

Направил паруса во океан небесный -

Искать сокровищ горних, неземных...

- написал Г.Р. Державин в эпитафии, высеченной на надгробии купца-землепроходца.

Эти слова великого русского поэта как-то очень глубоко и точно перекликаются со списком кораблей, принадлежавших Григорию Ивановичу Шелихову. «Святой Павел»… «Святой Андрей Первозванный»… «Николай»… «Святой Иоанн Предтеча»… «Иоанн Рыльский»… «Святой Георгий»… «Симеон и Анна»… «Святой Михаил»… «Три святителя»…

На таких кораблях и новые острова можно было открывать, и Русскую Америку осваивать, и в океан небесный плыть…

Мощи Святителя

Мощи Святителя Иннокентия (Кульчицкого) чрезвычайно почитаются в Иркутске.

Великой силою обладают они.

Однажды к этим мощам пришла женщина с изъеденными язвами руками, положила руки на раку и опустилась на колени...

- Матушка! - заругалась на нее свечница. - Тут ведь и деточки прикладываются... А ты-то куда? Ты на руки свои посмотри!

Женщина машинально подняла свои руки, чтобы посмотреть на них, и не поверила глазам - руки чистыми стали...

Сильный святой

- Сильный, сильный святой! - подтвердила этот рассказ монахиня, к которой обратились мы за подтверждением услышанного рассказа. - Настоящий сибиряк.

И в подтверждение своих слов рассказала историю про мужика, который вроде как выпивши в монастырь зашел…

- Мы ему говорим, чего ты, выпивши, в храм пришел, а он: «Ничего, - говорит, - мне надо…»

Ну, раз надо, так чего, не удержишь ведь силой мордоворота этакого…

Вот он и подошел к раке, а как только наклонился, чтобы приложиться, Святитель не стерпел такого.

О край раки так мужик ударился, что у него, бедного, сразу фингал выскочил.

- Что? - спрашиваем. - Получил тыкаля?

- Да, - говорит мужик. - А чего вы не предупредили, что такой серьезный он? Сильный очень…

- А ты, - говорим, - чего думал? Сибирский святой, так ему и не положено слабым быть!

Октябрь 2001 г.

По Ангаре, по Ангаре…

Чуть охрипший гудок парохода
Уплывает в таежную тьму.
Две девчонки танцуют на палубе,
Звезды с неба летят на корму.

С. Гребенников, Н. Добронравов.

Для меня сибирские девчата, которые плывут по Ангаре навстречу утренней заре, - это часть моей юности. Напевая слова пахмутовской песни, этими девчатами любовалась и восхищалась тогда не только ангарская тайга, но и вся страна…

История строительства Братской ГЭС запечатлена и в поэме Евгения Евтушенко, и в повести «Прощание с Матерой» Валентина Распутина…

Но была, оказывается, и другая грань этой истории, на которую не обратили внимания ни эстрадно-публицистичный Евтушенко, ни лирически-углубленный Распутин.

За два столетия до начала строительства Братской ГЭС в Спасской пустыни - монастыре неподалеку от Братского острога - остановился по дороге в Москву иркутский Епископ Иннокентий (Неронович).

Был он еще не стар, но недоброжелательство и противодействие его трудам по искоренению пьянства подорвали его силы. 26 июля 1746 года Святитель Иннокентий закончил свой земной путь, так и не добравшись до Москвы.

Здесь, в Спасской пустыни, и погребли его.

Когда началось возведение Братской ГЭС, могила Святителя тоже попала в зону затопления.

И тогда он явился к своему далекому преемнику, Архиепископу Вениамину (Новицкому), который управлял тогда Иркутской епархией, и просил не допустить, чтобы погребение его осталось на дне Братского моря.

Уже бушевали хрущевские гонения на Церковь, и перенесение праха Святителя Иннокентия можно было произвести только скрытно от властей.

Это нелегкое поручение доверили 84-летнему заштатному протоиерею Николаю Пономареву.

В Братск престарелый отец Николай добирался на том самом пароходе, где и танцуют в пахмутовской песне девчонки на палубе

Верят девочки в трудное счастье.
Не спугнет их ни дождь, ни пурга,
Ведь не зря звезды под ноги падают
И любуется ими тайга!

На этом пароходе 1 октября 1960 года и привез отец Николай в Иркутск в обыкновенном дорожном чемодане останки Святителя Иннокентия (Нероновича).

В Иркутске их погребли на Радищевском кладбище, а недавно перенесли в Знаменский монастырь…

Октябрь 2001 г.

Святитель Иннокентий

В Ангу, где родился Святитель Иннокентий Московский, мы выехали, когда в Иркутске шел снег.

Ощущение Божьего чуда испытываешь возле избушки, в которой вырос будущий Святитель.

Крохотная, смотрит она в ясную даль речной поймы, на поля и луга, на тайгу, которая, как и двести лет назад, во времена детства Святителя, стекает с вершин взгорков, образуя причудливые, похожие на загадочные письмена, очертания…

И так мала эта избушка, так беззащитно бедна, что сжимается сердце, когда думаешь, что именно здесь и разгорелся светильник, осветивший не только верхнеленские края, но и всю восточную Сибирь, Алеутские острова, Америку…

Евангельская простота и сосредоточенность и в бедной тесноте избушки, и в набранном из бревен потолке. Это обычная деревенская изба, но как схожа она с монашеской кельей… Ничего ненужного, лишнего просто не способно вместиться в нее.

Наш экскурсовод, писательница Валентина Сидоренко, рассказала, что виделась со старушкой, которая жила в этом доме. Тогда еще и не надеялся никто на столь быстрое возрождение Православия, тогда и близко к селу Ангинскому не было никакого действующего храма, но о том, что прежде ее жил в избушке святой, хозяйка помнила.

- Такой великий святой жил здесь, что никогда в этой избе продукты не портятся! - рассказывала она.

- А кто здесь раньше жил, пока музей Святителя Иннокентия не сделали? - спросил я.

- Пустая изба стояла долго… - подумав, ответила одна из деревенских жительниц.

- Не пустая… - возразила ей другая. - Белый воробей тут жил!

- Белый воробей?!

- Ага… Белый! Когда ремонтировать стали избу под музей, улетел он…

Октябрь 2001 г.

Розы на морозе

В Байкале еще купались, а в Москве уже ударили заморозки. Ночью инеем покрыло траву и кое-где стянуло ледком лужицы…

Инок Аркадий, садовник Сретенского монастыря.

И вот, свернув с замершей Большой Лубянки в ворота Сретенского монастыря, я даже и не сразу сообразил, что это такое - монастырский дворик был сплошь покрыт цветущими - белыми, красными, желтыми! - розами.

Так бывает, когда заходишь в самолет из промозглого холода, а выходишь где-то на юге, прямо в лето… Но здесь-то и аэропорта не было. И все равно - достаточно было миновать монастырские ворота, а менялась зима на лето…

Я даже выглянул назад - на улицу...

Нет… Ничего не изменилось.

Съежившиеся от холода нищенки стояли у монастырских ворот, спешили по Большой Лубянке озябшие прохожие… А здесь, в монастырском дворике, цвели розы, и самое странное, что никто и не удивлялся этому.

Потом, когда я спрашивал у знакомых, видели ли они сретенские розы, мне объясняли, что ничего удивительного тут нет…

- Теплоцентраль проходит там - вот и тепло земле…

- Какая теплоцентраль под монастырем? - удивился я. - Это же памятник архитектуры. Как это под соборами теплоцентраль проложили?

- Проложили… - отвечали мне. - И вообще, у них один монах есть, он на садовника раньше учился…

Можно было бы спросить, где таких садовников обучают, у которых и в морозы розы цветут, но зачем спрашивать, если и так известно, что Москва не только слезам не верит, но и чудесам не удивляется…

Сколько этих чудес в Москве происходило и происходит…

16 октября 2001 г.

Встреча в Переделкино

Я его не узнал...

Может быть, виною был помятый спортивный костюм, а может быть, просто время - он сильно изменился за четверть века, миновавшие с тех пор, как мы виделись...

Но меня посадили в столовой за его столик, и разговоры, которые он вел, восполнили пробелы в памяти. Я сообразил наконец, что этот постаревший нудноватый господин и есть тот красавец профессор, который, упиваясь своим красноречием, читал нам в институте курс лекций по зарубежной литературе.

Возможно, кому-то его лекции и нравились, но мне суждения профессора казались недостаточно обоснованными, пафос - выспренним, ненатуральным.

Ну а больше всего раздражали и слащавость профессора, и его манеры.

И это совсем странно.

Профессор всегда был безукоризненно одет. Модные костюмы на нем сидели как влитые, ботинки сверкали, рубашка была белоснежной, на запонках посверкивало что-то весьма недешевое... Но всё это, как и безукоризненно уложенные волосы, было как бы лишено смысла. Всё это было как бы само по себе, не связывалось воедино...

- Он же гомосексуалист! - объяснили мне эту загадку более просвещенные москвичи. - Вот он и ведет себя так...

И вот много лет спустя я вновь увидел этого человека.

Спортивный костюм его только на первый взгляд производил впечатление помятой дешевой одежды, приглядевшись, можно было понять, что в таких костюмах не на диване валяются, а в свет выходят...

В их, конечно, свет...

Крашеные волосы профессора, как и в прежние времена, были тщательно причесаны.

Вот только говорил профессор уже не так...

То ли инсультик с ним приключился, то ли старость наступила, но уже не лилась, как прежде, его речь... С паузами звучали слова, и такое ощущение было, что прежде чем озвучить их, профессор произносит их про себя...

Пока профессор разговаривал с воронежским писателем, сидевшим за нашим столом, о погоде и новостях политики, у меня никакого желания не было встревать в их разговор. Но потом профессор начал говорить о падении культуры среди современных литераторов и небрежно заметил, что у него учился один поэт, которого жена задушила - и поэтому его сейчас считают классиком...

- Рубцов? - догадливо спросил воронежский писатель.

- Да... - сказал профессор. - Я помню, что он слова не мог без ошибки написать, а объявлен сейчас у этих… знамением…

Профессор, должно быть, хотел сказать «знаменем», но не сумел сразу вспомнить нужное слово.

Не надо было бы мне вступать в эту беседу, но смолчать я не смог.

- Вы знаете... - сказал я. - Это очень странно, что вы говорите… Мне тоже довелось видеть многие автографы Николая Рубцова… я ведь книгу о нем написал… но ошибок там я не заметил. Во всяком случае - в каждом слове...

Профессор помолчал, обдумывая мои слова. Разговор как-то иссяк, и далее наш ужин продолжался в молчании.

Однако, когда я уже допивал чай, профессор, обращаясь персонально ко мне, сказал вдруг, что он написал трехтомную историю мировой литературы. А вот четвертый том он писать отказался.

- Да? - из вежливости спросил я. - И почему же?

- По условию договора в этом томе о советской литературе нужно было написать... А там, извините меня, писателей нет. Не о ком писать...

- А Шолохов? - спросил я. - А Булгаков? А Платонов?

- Увы... - профессор притворно вздохнул. - К сожалению, и эти писатели сильно проигрывают своим западным коллегам... Вы даже и не представляете, как они проигрывают им.

Ну почему же?

Тут господин профессор был неправ.

Это будучи студентом, да и то поначалу, я не мог сообразить, почему так превозносит профессор на своих лекциях литераторов, все достоинства и таланты которых заключаются только в их нетрадиционной ориентации.

Потом, когда меня просветили насчет сексуальной ориентации самого профессора, я кое-что понял и теперь вполне представлял, что имеет в виду профессор.

Разумеется, и Шолохов, и Платонов, и Булгаков, и многие другие русские писатели проигрывали в глазах профессора своим западным собратьям по литературе, коллегам, как он тогда выразился. Ведь они даже и не задумывались о тех вещах, что так волновали нашего профессора. А если и задумывались, то совсем не так, как хотелось бы профессору.

И это, конечно, «непростительная вина»... Этот недостаток не перекрыть никакой гениальностью...

Это я понимал...

И мне на это возразить было нечего...

Октябрь 2001 г.

31 (18) октября. В день пpославления преподобного Иосифа Волоцкого († 1515) обнаружено его нетронутое захоронение. При жизни преподобный Иосиф, «посрамивый еретическая мудрования», носил двухпудовые железные веpиги, и на ключицах обретенных мощей были обнаружены отчетливые следы, которые они оставили.

15 ноября 2001 года. Утром конференция в Смольном. Я прочитал доклад об отношении к истории. Потом подходили депутаты и чиновники и говорили, как много они поняли.

А на фуршете подошла женщина, оказавшаяся моей учительницей литературы в Вознесенье.

16 ноября 2001 года. Дни Петра Негоша* в Санкт-Петербурге. Встреча в Союзе писателей с сербской делегацией. Митрополит Черногорско-Приморский Амфилохий. Поэты Милутин Мичович, Андрие Радулович, Ранко Йовович…

Митрополит и Царь Черногории, поэт Петр Негош.

Владыка прочитал доклад о богословии Негоша. Он шел к образу вечного слова. Всё существующее проявляет вечное слово. Словяне - слово.

Мы - славяне. Мы - слово. Слово, которое убивает. Его и убило слишком сильное слово.

Поэт харкал кровью.

- Что с тобою?

- Я сказал слишком сильное слово…

Икона с пятью ранами. «Продолжается распятие Христа».

Достоевский и Негош - два крыла славянства XIX века.

Негош видел столько ужаса, что сказал: «Господи! Хватит ада!»

* Петр II Петрович Негош (1813 - 31 октября 1851) - Царь Черногории и Митрополит Черногорский. Автор многих поэм и стихотворений. Считается многими самым выдающимся поэтом сербской литературы. Боролся за независимость Черногории от Турции. Сторонник югославянского единства. Во внешней политике ориентировался на Россию.

26 ноября 2001 года. Купил «Православный Петербург» со своими рассказами. Раков* явно страдает бесовским зудом переделывать всё, что видит. Зачем-то он переделал моего «Лазарева».

1 декабря 2001 года. Похороны русского писателя Виктора Астафьева. День похорон объявлен в Красноярском крае траурным.

Чтобы не забыть

- Чтобы не забыть языка, - сказал мне приятель, - я стараюсь иногда по-английски думать.

- Как здорово! - восхитился я. - А я - тоже.

- Что тоже?

- Тоже стараюсь иногда думать по-русски, чтобы Россию не забыть…

15 декабря 2001 года.

31 декабря 2001 года.Такое ощущение, как будто слышишь, как уходит время жизни… Стремительно переливается оно, словно вода из наклоненного сосуда…

Чего мне хочется - это написать несколько главных книг. И среди них самую главную книгу о себе и о нашем времени, вместе с которым я и состарился.

Конец 2001 года.

Большевистский атеизм

Ожидание Божьего наказания за совершенные преступления было столь непереносимым для большевиков, что они превращались в убежденных атеистов.

Собственные преступления и подпитывали их атеизм...

Собор

Собор - это нечто большее, чем арифметическое сложение способностей и дарований отдельных личностей, составляющих этот Собор.

Где двое или трое соберутся во имя Мое, Я буду между ними...

Это присутствие Бога и отличает Собор от толпы. Это Божественное присутствие и определяет то, к чему способен Собор.

Это же отличает и монархию от деспотии или выборной власти.