Райские песни Моцарта

Своими размышлениями делится профессор Московской консерватории Вячеслав Медушевский.

15 апреля исполняется 80 лет давнему другу нашей редакции профессору Московской государственной консерватории, члену Союза композиторов России, Заслуженному деятелю искусств Российской Федерации Вячеславу Вячеславовичу Медушевскому. В наших изданиях в разное время было опубликовано уже более пятидесяти его статей, эссе, выступлений, писем. И мы не перестаем удивляться глубине и мудрости, высокой образованности, тончайшей духовности и энциклопедичности знаний этого человека. Его научные работы, из которых следует выделить фундаментальный труд «Духовный анализ музыки», дают нам глубокое понимание музыки как Божественной тайны. Мы желаем Вячеславу Вячеславовичу помощи Божией в трудах, крепкого здоровья и продолжения его совершенно уникальной проповеди, в которой воедино слились знания профессора-музыковеда, писателя и богослова.

Многая и благая лета Вам, раб Божий Вячеслав!

Коллектив редакции.

Пушкинский Сальери говорит о Моцарте: «Как некий херувим, он несколько занес нам песен райских». Поразительное признание из уст моцартоненавистника! Он не говорит обтекаемо: «В музыке Моцарта выразились мечты о рае». Напротив, прямо и недвусмысленно свидетельствует о райском происхождении ее красоты. Мечта о рае насквозь фальшива, лицемерна, жестокосерда, ибо на самом-то деле мечтатель прочно присосался к земле и не имеет духовной отваги жить в раю. Дается новая жизнь лишь решительностью выбора истинного сокровища сердца, который начинается с правильного религиозного осмысления смерти.

А в этом выборе Вольфганг Амадей Моцарт определился к 29 годам. В письме к отцу (от 4 апреля 1787 года) он писал: «Поскольку правильно понятая смерть является истинно конечной целью нашей жизни, за последние два года я столь хорошо познакомился с этой истинной и лучшей подругой человечества, что она не только более не тревожит меня, но даже успокаивает и утешает. Я благодарен Господу за то, что он даровал мне возможность (ты понимаешь меня) осознания смерти как ключа к блаженству».

Понять христиански осмысленную смерть как подругу жизни и ключ к блаженству - значит признать недостаточность земного существования и высшую потребность в вечности, в Боге, без чего человек уже и не может соответствовать своему высокому назначению. «Если люди не помнят о смерти, то они живут вне реальности», - говорил преподобный Паисий Святогорец. Только после безстрашного принятия истины художник способен получить ее дар - откровения красоты, которые будут окрылять его и путеводить, а его шедевры насытят вдохновением, превратив их в благовестие красоты.

За откровением о смерти последовали высшие откровения музыкальной красоты. Моцарт создает необыкновенные фортепианные концерты: 20-й, в тональности «Дон Жуана», который напишет в год цитированного письма к отцу, 21-й до мажор - с мистической и безконечно прекрасной медленной частью. Одна из несомненно райских песен Моцарта - исключительной красоты начальная мелодия Анданте 23 фортепианного концерта ля мажор 30-летнего композитора. Откуда мы это узнаём? По духу тишины. Почему ж небесная мелодия печальна? Потому что милосердна и дышит небесной любовью, сочувствуя нам, еще далеко не блаженным. Это интонации небесной благости, жест милостивого нисхождения к нам и подъятия нашего сердца к небесному блаженству.

Вольфганг Амадей Моцарт.

Очень важен выбор инструмента. Как много у Моцарта откровений в музыке клавирных концертов! Это не случайно. Не случайно для райских песен Моцарт выбирает инструмент с изначально как бы холодноватым звуком - это для того, чтобы наполнить его теплом небесным. А как иначе? Ведь, например, скрипки при всей их земной нежности утяжелили бы широкие интервалы, наполнив их внутренними усилиями сердца, преодолевающего расстояния, что потревожило бы абсолютный покой музыки. А в раю вместо материального пространства - простор любви. Преодолевать ничего не нужно. Любовью растворены все перегородки. Всё далекое - рядом, куда ни обрати взор.

Чтобы точнее услышать и правильнее оценить роль инструментального тембра, надо перенестись на пару тысячелетий назад.

В наше время человеческий голос представляется прямым обнаружением души, а инструменты - опосредованным. Древние воспринимали их диаметрально противоположным образом, строже и возвышеннее: не душевно, а духовно. Точкой отсчета была вовсе не душа человека, а воля Божия, говорившая через музыкальные инструменты. Так, на пророков сходил дух Божий через игру на музыкальных инструментах (1 Цар. 10, 5). Голосом труб, как явлением силы Божией, были разрушены стены Иерихона. Сам Бог, говоривший древней напевной речью, говорил голосом трубы. «Возгремит Господь Бог трубою», - пишет пророк Захария (Зах. 9, 14). «Голос, который я слышал как бы звук трубы, говоривший со мною», - читаем мы в Откровении Иоанна Богослова (4, 1).

Соответственно исполнительски звуки инструментов извлекались не чувством, как ныне, а верой, которая есть реальность соединения человеческой души с Богом. Могут ли выпускники Московской консерватории звучанием духовых инструментов разрушить стены Иерихона? Или современные арфисты - отогнать злого духа от мучимого им человека, как это делал царь Давид? Вот в чем денно и нощно упражнялись тогда музыканты: не мечтания души учились они передавать, а силу веры, мощно поднимавшей дух народа к Богу и Его Всемогуществу, что и свидетельствовалось чудесами.

А у Моцарта голосом Неба заговорило фортепиано.

Чувствуется, что потрясающей правды благодатно-молитвенного устремления души к Богу Моцарт достиг не мечтательным случайным попаданием. Она могла родиться только опытным знанием - такая в его музыке сила достоверности. Душа поднимается ввысь не самочинным безблагодатным воплем, но стройно, тепло, ровным нечленимым потоком, отнюдь не своей, но вышней силой. Движется как бы магнитной силой благодати, увлекаемая ею ввысь. Верой и любовью душа прикрепилась к невидимому центру бытия и теперь, этим вышним бытием движимая, начинает дивное восхождение.

Вернемся к общей исходной мысли письма Моцарта.

Композитор фактически повторил слова святых отцов о памяти смертной как условии блаженной жизни, имеющей вследствие того великое педагогическое и жизнеутверждающее значение. Моцарт прав, называя память смертную лучшей подругой человечества. Память смерти действительно возводила народы на высоту исторического бытия; в ее забвении они вырождались и гибли. Закономерно! По слову Библии, без Бога человек - как животное: «Сказал я в сердце своем о сынах человеческих, чтобы испытал их Бог, и чтобы они видели, что они сами по себе животные» (Еккл. 3, 18). Безблагодатные общества неспособны к длительному существованию по причине стремительной деградации.

В настоящее время и весь мир покатился в бездну. Теперь к правильной мысли о смерти приходят не в 29 лет, как Моцарт, а за минуту до смерти, а то и не приходят вовсе, низвергаясь затем в ад, по слову Божию: в чем Я застану вас, в том и буду судить. Исходная ложь - неприятие памяти смертной, этого фермента блаженной жизни, - породила всесметающую лавину глобальной лжи. Для захлебнувшихся пошлостью людей великая культура, с ней и музыка Моцарта, стали чем-то странным и чуждым. К высокой музыке снисходят только разве что в рок-обработках. Бес обмана внушает: «О, это совсем другое дело: это уже не напряжно, а вполне в кайф, не даст тебе засохнуть, твой посюсторонний идол наслаждения будет доволен».

На нравственное понижение жизни нужно ответить усилиями ее духовного возвышения: в исполнении дать простор главному в музыке - божественной ее красоте. Очень важно преподавание музыки в школе, особенно в начальных классах. Небесная истина доступна и близка ясновидению детского сердца. Даже ожесточившийся к сорока годам пушкинский Сальери свидетельствует о себе в детстве совсем другое: «Родился я с любовию к искусству; Ребенком будучи, когда высоко Звучал орган в старинной церкви нашей, Я слушал и заслушивался - слезы Невольные и сладкие текли».

Известный оперный режиссер как-то сказал о Моцарте: свой парень. Иллюзия! «Свои парни» не имеют ближайшей подругой «правильно понимаемую смерть», а также истину и красоту. Но только небесная прекрасная Истина воспитывает жизнь, а суррогаты безсильны.

В просторе небесной истины - святая свобода в Боге, в которой есть знание о безпредельном Его милосердии. И сегодня, в современной жизни многие даже не подозревают о существовании этой драгоценности. Музыка же благовествует сердцу о ней: о святой свободе в истине - в любви Божией.

Как это важно для нас! Истуканы своего мнения обо всем, противники истины, мы любим свои любимые мысли и ощущенья. Поклоняемся не Богу, а своему мнению о Боге и о себе. В эпизодических, как бы вынужденных молитвах словно бы наносим визиты вежливости Творцу мира, спеша поскорей вернуться из гостей домой, в привычное бытие без Него. Но разве ж это дом? Не конура ли собачья? Бог хочет совершенно другого, естественного для нас: чтобы наши согретые любовью молитвы, благочестивые чтения и размышления, исполнение заповедей и жизненные труды во славу Божию были нашим жилищем - любимым, постоянным, единственным, с благоухающим садом сердца и раем в душе. Это и значит жить духовно, жить Богом, пред Его лицом, а не мечтаньями.

Музыка вводит в сердце христианские понятия. Интонационной проповедью евангельской истины райские песни Моцарта возвращают нас на родину души, в небесное наше жилище, в надежде, что мы, вкусив сладости духовной, умягчим сердца в реальной жизни.

Вячеслав Медушевский.