‣ Меню 🔍 Разделы
Вход для подписчиков на электронную версию
Введите пароль:

Продолжается Интернет-подписка
на наши издания.

Подпишитесь на Благовест и Лампаду не выходя из дома.

Православный
интернет-магазин





Подписка на рассылку:

Наша библиотека

«Блаженная схимонахиня Мария», Антон Жоголев

«Новые мученики и исповедники Самарского края», Антон Жоголев

«Дымка» (сказочная повесть), Ольга Ларькина

«Всенощная», Наталия Самуилова

Исповедник Православия. Жизнь и труды иеромонаха Никиты (Сапожникова)

Матерь Неба и земли

Рассказ-исповедь. Окончание.

Рассказ-исповедь.

Cм. начало.

11.

Прошло какое-то время, и снова я у них. Встретили как всегда ласково, чаем с молоком напоили, яичницу сварили, разговорами уважили:

- Это в чем же мы каяться-то должны? В чем пред Ним виноваты? Живем-то как тяжело, и пенсию задерживают, и в магазин хоть не ходи - тысячи всё стоит, откуда таких денег наберешься? Свое отработали, состарились. Жить-то как? И за что нам такое?

- За отступничество. За убийство Царской семьи с детьми. Присягали-то Царю на верность в церквах.
И Царь-то был Помазанник Божий. А храмы Божии, а служители Божии, их дети, их супруги, и иконы и книги святые, а кресты с маковок церквей!.. Кучка пьяниц, говорите, это делала, а не мы? Смотрели и злорадствовали: «А где Бог-то, если не наказывает да не испепеляет».

- Не то говоришь! Жили тихо, никого не ограбили, детей вырастили да в люди худо-бедно вывели, и вдруг - иди кайся. Вон баптисты говорят хорошо, любо слушать! Или у бурят потолмачишь, и всё хорошо да ладно.

День был ненастный, хмурый. Сидели в избе и тихо вели разговор, как вдруг я увидел цветную репродукцию «Неупиваемой Чаши», к стене прикрепленную канцелярскими кнопками, чуть ниже зеркала в простенке меж окон, у обеденного стола. Давно я мечтал иметь такую икону, ведь к ней молятся за пьющих людей. Попросил - дали и похвастались другой, что-де из Иркутска друг-приятель привез. И подали мне в руки рулон, свернутый в трубочку и перехваченный красненькой тесемочкой.

Развернул, глянул и обомлел: на меня с тихой радостью и умилением глядела моя любимая Матерь Неба и земли и словно просила - возьми меня, тут мне плохо, возьми.

Попросил, и эту дали. Это был большой календарь с ликом Владимирской Божией Матери. Риза светится. Глаза грустью лучатся и как живые. У Предвечного глаза тоже лучистые, в них скорбь и некое сожаление за нас, грешников нераскаянных, а потому непрощенных и наказуемых.

- Зачем тебе? - лишь вопросила Шурочка.

- Сделаю иконы, - радуясь, ответил я, уж заранее представляя, где и как их поставлю.

- Ты чё! На картинки молиться! - изумилась Шурочка, больно обжигая пальцы о горящую спичку, и даже окурок выпал изо рта, раскрытого от удивления.

- Когда Апостол Лука написал Ее лик на столешнице, за которой трапезничала вся Святая семья, Пресвятая Богородица так сказала: «Благодать Рождшегося от Меня и Моя с сими иконами да пребудет во век». Приеду домой, сделаю рамочку, освящу в церкви и буду молиться пред ними, и Дух Святый будет почивать на них и будет освящать и меня, и келью мою, и всех приходящих в гости ко мне.

- Не пойму я вас. Бог-то, чай, один, а вас, проповедников, по пальцам не счесть, и каждый говорит, что его Бог лучше, правильнее. А меня мать учила держать Бога в сердце и верить в душе, молча, а не трезвонить по людям. А у вас поди разберись, где правда.

Объяснил. Согласилась. И мать так же учила, и бабушка. И дед Вася подтвердил, что правда моя и Бог, о Котором я говорю, истинный.

- Ну а если всё правильно, что я говорю, ответьте мне, почему у вас икона шторками закрыта? Нехорошо это! Худо! - говорю им.

- Как откроешь-то? Вот я курю, ругаюсь, порой матерюсь и выпиваю. А Она, Матерь-то Божия, всё видит, и грешно нам, стыдно. А так не видит, и на сердце как-то поспокойнее, - оправдывалась Шурочка, не ведая о том, что Бог-то наш сердцеведец и видит, и слышит всё, что в нашем сердце и в нас самих происходит.

Сказал - не поверили. И даже обиделись, что-де уж больно умный.

12.

А я как задумал, так и сделал. У Владимирской все лишние поля обрезал, наклеил на ДВП, обтянул целлофаном, чтоб не пылилась да не выцветала, и поставил рядом с полочкой, куда раньше ставил соль, чай и другую мелочь, а на саму полочку «Неупиваемую Чашу», рядом - «Крещение Господа в Иордане», подарок крестной матери, Чудо-творца Николая, Сергия Радонежского, другие иконы... Ниже полочки сделал для книг, и слева - Феодоровская Божия Матерь в память об отчем доме.


Икона Божией Матери «Неупиваемая Чаша».

И поселилась тихая, спокойная радость - счастье, ей нет названия. Это ведомо работающим христианам, воинам Христовым, а теперь и мне, грешному.

И когда появилась у меня книга «Земная жизнь Пресвятой Богородицы и Ея святые иконы», то вдруг все мои Богородичные иконы словно ожили, источая обильно благодать, которая струилась так сильно, что не заметить ее было просто невозможно, и ее, благодать, заметили и ощутили все, кто в это время приходил ко мне, но дух усыпления действовал на всякого входящего: и глазами видя - не видели, и ушами слыша - не слышали.

Но я-то заметил сразу, оценил, прославил. И за все годы поношений и скитаний, бед, болей, тоски наконец нашел упоение, радость, что есть у меня Мати моя Заступница и Ходатаица.

И теперь воссылаю ли молитвы, читаю ли святых отцов Церкви, вкушаю ли пищу, разговариваю ли с гостем, просто ли гляжу в окно - мне любо чувствовать и знать присутствие Божией Матери, глядеть в Ее ясные, спокойные глаза, где столько неисчерпаемой материнской любви, нежности, призыва к покаянию.

- У-у, как у тебя необычно! А запах какой! И иконы как живые, от них как ветерок веет, - проговорила молодая женщина-пьяница, которая живет этажом ниже, подо мною, и которая так достала меня своими попойками, что я потерял всякий покой и сон и стал по ее милости больным. И потому гляжу на нее с чувством глубочайшего удивления, что она стоит у меня и глазеет по сторонам, как бы во дворец царский попала, и восхищенно выражает восторг:

- Как хорошо-то! Как легко! Всю бы жизнь вот так стояла и дышала этим необыкновенным запахом цветов.

- А ты покайся, покрестись, купи молитвенник и Новый Завет, читай молитвы да взывай к Господу о помощи день и ночь. В квартире наведи порядок: побели всё, отмой, отстирай да свою пьянь гони прочь, никого не запуская к себе. И Господь услышит, поможет, очистит от греха, простит всё и поможет бросить пить, курить, блудить. Подумай! Ведь у тебя дети, вырастут и будут такие, как ты, а возможно, и хуже. Неужто не жалко ни своей жизни, ни их, детей, ни отца с матерью? Ты молода, а скоро, уж поверь мне, пойдешь туда, - и я показал пальцем вниз, - а там не сахар, там огонь, мучения. Неужто не страшно?

- Научи! - взмолилась она.

И я с радостью научил. Два месяца молился за нее так, как не молился за свою дочь, два месяца соседка жила относительно тихо. Перестало вонять спиртом, табаком, перегаром, противным запахом бичей: немытых, пропитых, зловонных, как с помойки. Относительно спокойны стали дни и ночи. Придут, постучат и уйдут. А на третий месяц взбунтовалась, явилась как-то - и с порога:

- Ты колдун! Ты фанатик! Ты, ты околдовал меня, запугал, и больше я не хочу верить ни в какого Бога, да и не Бог это мне помог, а сама я, захотела и бросила, и пить и курить. Я сильная, я волевая. И ты мне не указ, - развернулась, хлопнула дверью со всей силою и ушла.

Трое суток из-под низа не доносилось ни звука, хотя чуялось - дома и она, и сын малолетний. Трое суток я в напряжении ждал, чья возьмет: добро иль зло, свет иль тьма.

А потом началось… Молчу, молчу, кто жил в соседях с такими вот людьми, тот сам знает, что это за такое, кто не жил, от того, Господи, отведи эту беду. Добрые нормальные люди стоном стонут от этих лихоимцев, у которых нет ничего святого и кто пропил остатки человеческой совести. Вот это была учеба для меня! Лучше не придумаешь. И Господь научал, и святые через книги, и сам копил опыт борьбы. И пришло время, когда у нее в квартире кроме ветоши из истлевших тряпок ничего не осталось, а стекла и рамы в окнах были побиты, изломаны и сама хозяйка где-то потерялась… Жалко детей: один уж в узах сидит, девчонка неведомо где, малец при матери в бичевнике. Глядел я на этого мальца и диву давался, злобы в нем столько, что сожмет кулачонки, зубы, и его аж трясет. И пронзительный крик в ночи: «Как ты мне надоела!» Дедушка, бабушка выловят его, приголубят, обмоют, обстирают, накормят, напоят, а он как тот волк, которого сколько ни корми, всё в лес бежит…

Прочел я ту книгу, отдал - и ушла благодать. Понял: свою книгу надо заиметь, заказал, получил - и сразу в двух томах книга «Богоматерь», но ожидаемого чуда не произошло.

13.

А баба Шура что? Умерла нынешней зимою. Умерла без покаяния, без веры, Церкви, без Господа, и, наверное, награда ей соответственна…

Встретил меня дед Василий этой новостью в воротах и добавил с гордостью: «Эх и великая она была физиогномичка, скажет о ком что, как ножом отрежет, - сущая правда!»

И Дарика нет чего-то, другая собачонка облаяла, не пуская в ограду.

- А обо мне что говорила? - удивляясь многим переменам, спросил я, лишь бы не молчать. Тягостным было это молчание, гробовым.

В доме шторки сдвинуты, на палисаде не торчат чисто вымытые банки из-под маринадов, нет тропы в частокол, где баба Шура садила всякую огородную мелочь, нет парника с зелеными кустистыми помидорами, запустением веет всюду и неприглядностью.

- Да ничего особенного! - замялся собеседник. - Наказала, чтоб принимал тебя, чтобы гостил, но молиться Боже тебя упаси, запретила и наказала, чтоб строго следил и не давал молиться, и я с нею вполне согласен.

- Почему? - обезкураженно спросил я, про себя молясь о ее грешной душе и упокоении и удивляясь многословию самого хозяина, которого словно подменили и который вид имел неприглядный и неухоженный.

- Да вера твоя какая-то уж очень мудреная да строгая, да и ты сам какой-то непонятный, живешь не так, как все люди, молишься, другие веры не признаешь. А мы, между прочим, на бурятской земле живем и обязаны почитать и их богов, которые очень строги и взыскательны и которых чуть попроси, и помогут.

Промолчал я на это. Сколько уж раз на эту тему говорили. Хватит! Да и написано в Святом Писании, что-де веди благовест раз, два, а потом отходи. Да и давно уж на них пасется племянник - баптист. Он подкованный, палец в рот не клади, но и я не лыком шит, оказал мысленное сопротивление да крест глазами меж нами соорудил, гляжу - из самодовольного гордеца испуг просочился, забегал, заюлил глазами и так быстро ретировался, что дядька и баба Шура в недоумении вопрошали меня, что случилось с племянником-то, даже прощай не сказал, побегом убег. Потом, со мной встречаясь, глядел изучающе, настороженно и на спор не лез. Он рыбаком заделался и со товарищами сюда на «запорожце» приезжают.

И не бабы Шуры это наказ, а племянника.

- Где похоронили-то? - спросил я.

- На кладбище. Меня родственники не слушали, делали всё по-своему.

- Ну что ж, и это правильно, - сочувственно вымолвил я, хотя не один раз слышал, как баба Шура наказывала похоронить ее тут, при лесе, на кордоне, чтоб и по смерти пребывать тут и радоваться тишине, покою, слушать птиц, а главное, надзирать за мужем, как бы чего не сделал непотребного.

- Ну а как же! Отпел! - словно своим мыслям отвечая, проговорил, как похвастал, дед Вася. - И в ту же ночь приснилась и сказала, что-де очень хорошо и легко стало. - И уж совсем с усмешкой рассказал, как поехал в церковь отпевать женушку да землю с могилки позабыл взять, откладывать не стал, тут же, где завещала похоронить, с муравьиной кучи наскреб землицы...

- Понимаешь, заели меня эти домашние хлопоты, делаешь, делаешь, а всё не так… Да я не унываю, не-ет, не унываю, недосуг, вот подыщу бабенку какую ни есть, да и женюсь.
А что? Я еще мужик способный!

Мы подходили уж к кухоньке, и должен был раздаться прокуренный ворчливый голос бабы Шуры: «Молчи, дурак! Ишь чего захотел - жениться! Я вот тебе бока-то твои пообломаю. В дурдом захотел? Так я живо устрою». Но нет, не раздался, и дед Василий, совсем осмелев, продолжал разглагольствовать, какой он умный да начитанный да как мечтает прочесть «Исповедь» Льва Толстого. Слушаю, и чудится все время голос бабы Шуры. Плохо и неуютно без нее тут, и правда как-то глупо звучит голос моего собеседника:

- Вот великий был писатель! Талантище! Ты мне не сможешь эту его «Исповедь» достать?

- Нет, не могу. А зачем тебе? Разве она тебе там поможет? - и я пальцем показал вниз.

- А как же! Вот прочту, и умирать будет не страшно.

- Вы б лучше дорогу до Церкви проторили да Новый Завет читали, молиться научились, и тогда действительно будет не страшно умирать.

- Я один раз съездил в церковь, и довольно для меня. А впрочем, что с тобой разговаривать, я умнее и начитаннее тебя. Я «Жизнь после смерти» читал и жизнь прожил не в пример тебе. Понял, нет?

- Я тоже прочел очень много книг, но честно скажу, ума они мне не прибавили и к Богу не приблизили, человечнее, добрее не сделали, зато теперь такие книги читаю, которые помогают, направляют и ведут в Царствие Небесное. Вот это книги!

- Я тебя умнее и потому слушать не хочу и не желаю, и Бог мой всегда со мною, а твой нет.

И я замолчал, сожалея и скорбя о бабе Шуре. Пил безвкусный перепаренный чай, смотрел, как суетится старик, еще сильный и могутной, но мужик он и есть мужик! Сколь ни хлопочи, всё не так, как у бабы, всё грязно, запущено. Корова непродоенная мычит за воротами, курицы разбежались, хлеб жесткий, невкусный, невыкисший. Всюду чуется сиротство, грязь.

Расстроенный я уехал от него. Вот и меня ныне посетила старость. Постучалась. К больным и увечным она рано стучится… Не до смеху тут… И появилась вокруг меня пустота: по родному селу идешь ли, едешь - никто «здравствуй» не говорит, чужой стал, друзья поумирали, хорошие друзья, верные, такие же, как сам я, бито-грабленые. Мало остается и таких, как баба Шура, кто без стакана вкуснейшего чая из дому не выпустит и кто в дорогу пустым не отпустит, нальет молоко, даст булку своего печеного хлеба, яиц. Теплее как-то было, надежнее… Пустота. И мне пришло время готовиться в дорогу - в Вечность, но страшно уйти без покаяния, Причастия Святых Христовых Таин, на чужбине, в одиночестве. И взываю особо усердно к Всеблагословенной Владычице. Взываю, молюсь и отмечаю в глубине сердца - Она живая! Она более чем живая, чем мы думаем, знаем. А если не так, то кто поддерживает мой дух во время упадка, безверия, греха, кто? Кто подвигает на молитву, поселяет веру и терпение? Кто? Кто ведет, как дитя, в Горнее Царство и научает, как идти не падая, а упав, встать и снова идти? Кто? Кто умягчает сердце и навевает всепрощение? Кто? Она, наша Мати! Она и назидает, Она и укрепляет, от Нее же исходит красота духа, благоволения и любви. Она умиляет душу, вознося ее к Небу.

А дед Вася через год женился. Об этом со смехом и юмором рассказали рыбаки. И жена попалась не хуже и не лучше прежней. И дед Вася тихий стал, молчаливый. Рыбаков уже не встречал у ворот радостно и приветливо, и они меньше стали ездить на кордон, а кто приезжал, ставил машину у огорода, напротив окон, дескать, доследите, люди добрые, и на реку. Придут вечером, в машину сядут, и был таков. А мне ни в том году, ни в этом не довелось побывать у них. А тянуло сильно быть там, где тебе было так хорошо, вольно и любезно душе и сердцу. Не довелось, значит, так угодно моему Богу. Ему лучше знать, что нам надо.

14.

После того, как разбили стекло, на другой день от мальчишек нашего дома я узнал, кто это сделал. Мальчишка! Лет пятнадцати, из соседнего дома. Его я пробовал вытащить из среды таких же скверных мальчишек, кто отбился от дома, школы, возлюбил волю, где губили себя наркотиками, баловались табаком, спиртным и безобразничали ночами от безделья. Поговорил, крепко поговорил, мальчишка покаялся, но обезкуражил словами, что-де жить неохота, неинтересно, что мать-отец безпробудно пьют и что его никто не любит, и, глядя прямо в мои глаза, с тоской вопросил: «Зачем жить-то?»

Мне плохо стало от таких слов. Восемь лет я работал в фотографии, и ко мне часто бегали фотографироваться дети, но таких слов я не слышал. Были всякие дети, но таких, как сейчас, старичков, разочарованных жизнью, - нет. Был блеск живой в глазах, и сама жизнь в них била ключом, а теперь - старички. Да и наши мамки после войны одну цель-мечту имели: чем и как нас накормить, одеть, обуть, обогреть, выучить да в люди вывести, да чтоб после людям не стыдно было в глаза смотреть. Это было тогда, когда за пять колосков садили в тюрьму, когда за собранные после жатвы зернышки, что остались по обочинам, наказывали детей, когда в магазинах полки прогибались от всякой вкусноты, а денег не было. Теперь иное время, иные и мы сами, думающие, как свою глотку спиртом залить, отоспаться да снова залить. Поумирали наши мамки, и оскудела любовь, мир возлюбил более не страх Божий, а грех и свое ненасытное чрево. Мальчишка покаялся, в школу вернулся, но отпустит ли его мир и призрит ли его Бог? Боль моя и печаль моя, и от этой боли и заботы за загубленные детские души пошел я к соседке своей и бабушке этого пацаненка и заговорил о любви, покаянии, о Божией милости, но не дослушала меня старая, замахала руками дебелыми:

- Ты поддался, ты и молись. Я что, валяюсь где, попрошайничаю? Живу тихо, подумаешь, выпила! Выпила - так дома, свое, и на диван. Я заслужила. У меня пенсия.

- Но на тебя смотрят твои внуки, воспринимают твой образ жизни как образец, вырастут - стезя проторенная, известная. Вам не жаль их?

- Отстань! Я своих вырастила, пусть они своих растят. Живем один раз, другой жизни нет, и хоть эти годы проживу так, как хочу, и ты мне не указ. Ишь, учитель выискался.

В доме четыре пенсионерки, до того тайком, каждая сама по себе пила, а тут, смотрю, на лавочке, во дворе стали пить, на виду у всех - и у бегающей и играющей детворы. Пьют, матерятся, поют, хохочут.

И не зажилась моя соседка, по пьяни упала возле кровати своей, и был человек - и не стало. Гипертоничка была, постоянно «скорую» вызывали. Один раз и я вызывал «скорую», уж как она умоляла: «Спасите, жить хочу, ой как жить хочу!» Оклемалась - и за свое! И вот во дворе гроб закрытый стоит, трое суток никто из подружек не хватился, не постучали и в замочную скважину не посмотрели…

А меня все эти ночи мучили кошмары: «Ой, как мне здесь худо! Молись за меня окаянную! Прошу тебя Христа ради - молись!»

И я стал молиться. И стали меня хозяева ада мучить и изводить. Не выдержал, перестал. И снова мольба о молитве да о том, как худо. Помолясь, я сказал ей, как живой, что-де ты меня не слушала, вот и отстань, не мучь, у тебя есть дети, пусть они молятся, а меня не тревожь. Отстала! Дочкам сказал: идите в церковь молитесь за нее, сорокоуст закажите. Посмотрели они на меня как на дурачка, да и забыли. Вот и выходит, что посеешь - то и пожнешь!

Молю Господа, чтоб хоть наших детей уберег от всяких соблазнов, сохранил от всякого зла и обстояний и даровал им веру и спасение. А у Господа и стремление, и желание, и участие принимаются.

15.

Забылся страх, звон разбитого стекла, и я снова навыкаю быть тут, у батареи, у окна. Хорошо тут в любое время: утром, когда розовеют вершины гор, днем, когда улица особенно многолюдна, вечером, когда солнце садится именно там, где моя родина; ночью, когда не спится и думы одолевают особо сильно. И царит духовная красота, и от икон и от книг веет теплом. Мир и покой. Радость и благоденствие, и благодатная сила овевает меня.

- Мати Божия! Матерь Неба и земли, помилуй нас и наших детей. Пресвятая Богородица, осени детей наших покровом Своим. Вси святии, в земле Русской просиявшие, молите Бога о нас грешных, да не сгинем безследно с лица земли.

Царица моя Преблагая, Надежда моя Пресвятая, Споручница грешных! Се, бедный грешник предстоит Тебе! Не остави мене, всеми оставленного, не забуди мене, всеми забытого, даждь мне радость, не ведущему радования. О, тяжки мои беды и скорби! О, безмерны мои грехопадения! Яко тьма нощная - житие мое. Ты - Едина моя Надежда. Ты - Единый мой Покров, Прибежище и Утверждение…

Она действительно наша Матерь Неба и земли. Кто знает, молись и проси. Кто не имеет веры ни страха и весь в обстояниях, проси и дастся, и тогда припади и пей из источника вечного воду живую. Пей и благодари.

Я счастлив, что после земной матери у меня есть Небесная Матерь, которая, несмотря ни на что, любит меня, жалеет меня, молится за меня, подает веру и надежду.

Я знаю, теперь знаю, что какой бы мы ни сделали грех, нам его простят. Только моли о прощении! Стучи, и отворят. Проси, и дано будет. И стучи даже когда нет силы, проси, когда исчезла кроха надежды, когда иссякла вера и страх Божий покинул тебя - стучи, проси, плачь, умоляй.

Иван Беспалов, пос. Посольский, Кабанский район, Бурятия.

июль 2002 г. - сентябрь 2004 г.

185
Понравилось? Поделитесь с другими:
См. также:
1
6
1 комментарий

Оставьте ваш вопрос или комментарий:

Ваше имя: Ваш e-mail:
Содержание:
Жирный
Цитата
: )
Введите код:

Закрыть






Православный
интернет-магазин



Подписка на рассылку:



Вход для подписчиков на электронную версию

Введите пароль:
Пожертвование на портал Православной газеты "Благовест":

Вы можете пожертвовать:

Другую сумму


Яндекс.Метрика © 1999—2024 Портал Православной газеты «Благовест», Наши авторы

Использование материалов сайта возможно только с письменного разрешения редакции.
По вопросам публикации своих материалов, сотрудничества и рекламы пишите по адресу blago91@mail.ru