Крестное знамение

Из Дневника писателя Николая Коняева.

См. также...

Откуда-то издалека выплыла эта история…

Кто ее рассказывал?

Бабушка? Мама? Или, может, кто-то из чужих людей, ночевавших тогда у нас? Сколько их проходило тогда мимо по разворошенной, обугленной войною земле…

А история была такая…

Крестьянин услышал в церкви, что Господь Иисус Христос, наш Спаситель, принял мученическую кончину на кресте за всех людей, и поэтому теперь каждому православному свой крест надобно нести.

И задумался крестьянин, как только русский мужик умеет задумываться, уже ни на что более не отвлекаясь и не безпокоясь более ни о чем.

А обдумавши все, отправился в лес, нашел подходящее дерево и, повалив его, смастерил крест. Потом топор в пенек воткнул, перекрестился и, взвалив крест на плечи, двинулся в путь.

Куда?

А куда глаза глядели…

Тяжел крест, но нести надо, раз взялся…

И долго мужик шел.

Может, неделю, а может — месяц. Главное, что всю оставшуюся жизнь…

А в конце жизни пришел к монастырю.

Остановился у входа, а войти не может — слишком велик крест оказался, не проходит в ворота.

Предлагали мужику, дескать, сними с плеч крест, разберем его, пронесем через ворота, тогда снова поднимешь на плечи…

— Нет, — отвечал мужик. — Никак нельзя. Невозможно его с плеч снять, покуда до конца не донесу…

Ну, нельзя так нельзя.

Остался он с крестом за стеною монастыря.

Прошел день, и наступила ночь.

Утром пошли монахи в церковь — стоит мужик с крестом за воротами. Никуда не ушел. Дальше ему идти некуда…

Игумен к мужику вышел.

— Так, мол, и так, — говорит. — Не проходит в ворота крест твой. А стену ломать монастырскую не положено. Да и опасно очень — враг приближается… Как без стены оборонимся?

— Не надо ломать… — отвечает мужик. — Я тут постою, пока силы будут…

Прослезился игумен и в келью к себе ушел — молитву творить.

И было ночью видение игумену. Утром собрал он братию и благословил — монастырскую стену разбирать.

Разбирают ее монахи, а стена не в теперешние времена делана, не разбирается никак. Каждый камушек вырубать приходится.

Несколько дней и ночей трудились, покуда проломили стену. А только ввели мужика с крестом в монастырь, тут и враги…

Скачут поганые полчища. Стрелы летят тучами. Сабли сверкают…

Думали монахи, что погибель монастырю наступает. Прямо в пролом мчится вражья конница…

А мужик, едва только вошел в монастырь, слабеть стал, прислонился с крестом к стене, в аккурат пролом им закрыв, перекрестился и помер…

— А враги? — спросил я. — Они ведь в монастырь хотели ворваться!

— Не ворвались… — заверил рассказчик. — Никто тот крест сокрушить не смог. Сказывают, что тракторами его тащили, да он не поддался. Немцы танками пытались свалить, а он все равно стоит… И сейчас, сказывают, на том же месте, куда и поставили. Никакая сила не может сдвинуть!

И перекрестился рассказчик, завершая свою историю...

Во сне из сумерек детской памяти возникла она…

И уже проснувшись, лежал не двигаясь, пытаясь сохранить крестное знамение, что осталось от неведомо откуда и неведомо куда прошедшего мимо нашего дома по обугленной послевоенной земле странника…

7 марта 1998 года,  Санкт-Петербург.

«И даже более того»

Встретил своего однокурсника по Политехническому институту, который работает сейчас в эстонско-российской фирме.

На руке — перстни с дорогими камнями; на груди — крест на тяжелой золотой цепи.

— Я и не знал, что ты верующим стал! — сказал я.

— Вообще-то я еще в Политехе пытался поверить в Бога, — ответил однокурсник. — Но тогда не смог.

— Не смог?!

— Ну ты же знаешь, какое тогда время было. А я все просил, чтобы Бог дал мне мотоцикл в лотерею выиграть. И вот, столько билетов купил, а больше рубля ничего не выигрывал. Поэтому и возникали сомнения…

— Как же случилось, что ты теперь уверовал? — поинтересовался я.

— Так когда перестройка началась, я снова загадал, что если и мне Господь даст что-нибудь отхватить, значит, буду верить.

— Ну и что? Поверил теперь?

— Не то слово! Сейчас я твердо убежден, что Бог есть, и даже более того…

— Что же еще более того может быть? — удивился я.

— Не знаю… — ответил однокурсник. — Но, судя по тому, что мне урвать удалось, что-то такое обязательно есть!

И он двинулся дальше.

Покачивалась на груди тяжелая золотая цепь с крестом.

2 апреля 1998 года, Санкт-Петербург.

Далай-лама на Валааме

Ездили на Святой остров, и там я услышал историю, не знаю уж, насколько правдивую, про далай-ламу, который приехал к нам на Валаам…

— Можно храм посмотреть? — спрашивает.

Ему показали храм.

— Можно посмотреть, как монахи живут?

Ему показали кельи.

Все расспросил гость с Тибета, все узнал. И все это очень ему понравилось.

— Очень хорошо! — похвалил он. — Очень похоже, как наши монахи живут. Тоже молятся и трудятся, трудятся и молятся… Но, простите… Я не очень хорошо понял, какими у вас боевыми искусствами монахи овладевают?

— Чем-чем? — переспросили у него.

— Единоборствами… Карате… Дзюдо… Или у вас нет такого?

— Отчего же нет? — не растерялся сопровождавший далай-ламу инок. — Единоборству мы все учимся.

— Какому же, если не секрет?

— Никакого секрета нет! Наше единоборство простое: если тебя по одной щеке ударили — подставь другую!

— И все? А что дальше?!

— А дальше ничего. Дальше — победа!

21 мая 2000 года, Валаам.

Незаживающая рана

— Легенда такая… — останавливаясь перед образом Богородицы, сказал наш экскурсовод. — Это еще до революции было… В общем, пьяный мужик замахнулся топором на икону, но не разрубил, а только плечо острием топора задел. И по иконе кровь потекла, прямо из разрезанного плеча Богородицы. Видите, как тут запеклась… Бурые пятна такие…

— Мы другую историю слышали… — возразил один из наших спутников. — Говорят, что икона эта в восемнадцатом году в церкви стояла… Чекисты пришли и священника прямо перед иконой расстреляли. Это его, священника, кровь запеклась на иконе… А вы… — он обратился к монахине, стоящей рядом. — Вы, матушка, как думаете?

— Может, и так, а может, и про топор верно… — сказала монахиня. — Только если смыть запекшуюся кровь, новая потечет. Не заживает рана…

— Почему?

— Кто же знает… Может, по грехам нашим, может, из-за любопытства нашего…

8 августа 2000 года,  Санкт-Петербург.

Николай Коняев, писатель.