‣ Меню 🔍 Разделы
Вход для подписчиков на электронную версию
Введите пароль:

Продолжается Интернет-подписка
на наши издания.

Подпишитесь на Благовест и Лампаду не выходя из дома.

Православный
интернет-магазин





Подписка на рассылку:

Наша библиотека

«Блаженная схимонахиня Мария», Антон Жоголев

«Новые мученики и исповедники Самарского края», Антон Жоголев

«Дымка» (сказочная повесть), Ольга Ларькина

«Всенощная», Наталия Самуилова

Исповедник Православия. Жизнь и труды иеромонаха Никиты (Сапожникова)

​Батюшка из Усолья

С протоиереем Леонидом Коркодиновым многие наши читатели знакомы по его публикациям в «Благовесте», а у кого-то на полочке стоят и его книжки с добрыми детскими рассказами...

С настоятелем храма в честь Святителя Николая в старинном самарском селе Усолье протоиереем Леонидом Коркодиновым многие наши читатели знакомы по его публикациям в «Благовесте» и «Лампаде», а у кого-то на полочке стоят и его книжки с добрыми детскими рассказами. А мы встретились с отцом Леонидом в один из последних дней 2016 года, чтобы поговорить о его творчестве и непростом пути к священническому служению.

— Я родился и вырос в Перми, — вспоминает протоиерей Леонид. — Мама моя всегда была верующей. Отцу было труднее: он когда-то был коммунистом. Но когда я служил в армии, родители повенчались. Отец исповедался, причастился. Мама теперь даже работает в пермском храме. Сейчас, правда, по здоровью не в штате, но помогает храму. А первым к вере пришел старший брат, он художник и иконописец. Нас три сына у родителей, я средний. Младший окончил политехнический институт, инженер. Отец на заводе всю жизнь проработал, от простого слесаря до начальника цеха.

А к вере меня подтолкнул случай чудесный и одновременно трагический. Я с детства учился в музыкальной школе, а с тринадцати лет, когда научился играть на гитаре, стал сочинять и петь. Одну песню из тех, что сочинил в пятнадцать лет, я до сих пор пою — «Дочь ветра». Это песня про весну, юность, первую любовь. Как и многие мои сверстники, я любил русский рок. Вокруг меня организовалась группа «Freedomfreeze» — «Мерзлая свобода», и песни были — протестные. Мы выступали на городских концертах, дружили с такими же ансамблями. Но это же субкультура, это длинные волосы, серьга в ухе, заклепки, фенечки на руках…

А в шестнадцать лет всё это резко оборвалось, потому что я взорвался и обгорел. И вся моя прошлая жизнь сгорела.

«Возьмите меня в священники!»

Был сентябрь, и мама заготовила всякие варенья-соленья. А хранили мы их в гараже — он и был у нас только как погреб, машины своей не было. С дедушкой пришли мы в гараж, я спустился в яму, он мне сверху подавал банки, и я их ставил на полки. Вдруг мой фонарик погас, и я зажег спички. Все нормально, только чем-то пахло неприятно. До этого мы сушили яму костром, никакого угара не было. И вот я ставлю банку, спичка, догорая, обжигает мне пальцы. И я выпускаю ее из рук. Спичка падает, я гляжу вниз — и… хлопок, пламя на метр взметнулось над люком, а я внутри этого огня. Мне казалось, что я долго-долго вылезал из ямы, выбирался по лестнице. А дед видел, что я вылетел пулей. И когда я выбрался по пояс, перевалился через край ямы, тут меня снизу подсадила пятерня — и я вылетел из огня! И по полу, по картошке рассыпанной рванул из горящего гаража. На мне всё горит, я рву на себе рубашку и бегу на родник. Все открытые части обгорели. Говорю деду: «Спасибо, что ты меня подсадил». Он удивился: «Я вообще до тебя не дотрагивался». А кто же тогда? Я эту руку чувствовал потом еще месяцы! И я тогда понял, что это, видимо, был мой Ангел Хранитель. Меня положили в ожоговый центр, очень долго всё гнило, болело. Ожоги были серьезные. В ожоговом центре я и начал впервые читать молитвы. Мама принесла мне переписанный от руки 90-й псалом, еще написано было: «Живые помощи», — вот я ходил и читал, читал.

Если бы не эта трагедия, не знаю, что со мной могло бы быть. Я думал, что вообще не смогу петь, не смогу играть на гитаре: сильно обгорели шея, лицо, руки... Но, вот видите, отгорело лишь то, что должно было сгореть. И следов не осталось.

Прошло время. Я учился в колледже искусств и культуры. На Рождество сходил в храм. На Пасху. Через год на зимних каникулах я поехал в поселок Ильинский: решил там сходить на Рождественскую службу и поисповедаться. В городе-то меня все знают, как я буду там исповедоваться? Нет уж, в деревню, где никто меня не знает…

И вот после Литургии (мне там дали почитать Часы, хоть я и отнекивался, ведь церковнославянского языка не знал) подходит ко мне старушка — баба Нина, потом я узнал, — и говорит: «Ты будешь священником». Я удивился: «С чего вы взяли? Я учусь в музучилище, буду культурно-массовым работником». А она спрашивает: «Ты откуда сам?» — «Из Перми». — «Владыку Афанасия я знаю. Приедешь в Пермь, сразу к нему! И просись в священники!»

— Святая простота!..

— Я возвращаюсь в Пермь. Иду в Епархиальное управление. Поднимаюсь на второй этаж. Коридор длинный, в конце — кабинет. Двери нараспашку, Архиепископ Пермский и Соликамский Афанасий († 2002)сидит за столом, работает. Я понял, что он тут самый главный: такой он большой, панагия на груди. Этого слова — панагия — я не знал, да и что я тогда знал… Постучался в открытую дверь: «Здрасьте! Можно?» Он глянул: «Заходи!»

Ну я зашел. У меня такие длинные волосы, куча значков… — неформал! А Владыка спокойно стал расспрашивать, кто я такой, спросил про семью, родителей. Я ответил — и с места в карьер: «Возьмите меня в священники!» Он опять спрашивает: «Ты женат?» — «Нет, мне 17 лет еще». — «Ну вот женись и приходи. У нас есть трехмесячные курсы, выучим тебя. А пока приходи в собор, на клиросе учись петь, читать — всё пригодится».

Пришел я в собор, а там народу!.. Нет, думаю, поищу такой храм, где две-три старушки поют. Ходил, ходил и нашел кладбищенскую церковь, она только начала тогда восстанавливаться. Три бабушки на вечерней службе поют. Я к настоятелю. Он меня тоже долго испытывал, расспрашивал. Я ему говорю: «Нотную грамоту я знаю, вот только язык церковнославянский не знаю…» — «Ладно, — говорит, — приходи завтра».

Прихожу на следующий день, а там… полный клирос монахинь! Оказалось, что у женского монастыря еще не было своего храма и они молились и пели на клиросе в кладбищенской церкви. Год я с ними пел. Монахини меня научили уставу, научили четки плести. Я уже сам как чтец и певчий ездил с молодым батюшкой на дальний приход, где восстанавливался храм. Потом я в армию ушел.

Служи, солдат!

Я-то хотел служить в морской пехоте или десантуре, готовился к этому. Но после того как я сгорел, об этом и мечтать не приходилось. По состоянию здоровья записали в железнодорожные войска. И вот в наше училище искусств приходит запрос из Самарского военного оркестра: нет ли у вас среди учащихся музыканта призывного возраста, который хотел бы служить в музыкальных войсках? И директор училища предлагает мне: давай напишем им о тебе. К тому времени я играл не только на гитаре, фортепиано, баяне, аккордеоне, но и на балалайке, домре, флейте, учился на дирижера оркестра народных инструментов. Написали — и забыли про это письмо. Учусь дальше. Последний курс, ноябрь. Тут — бац! — повестка в армию. Мама идет в военкомат: дайте сыну доучиться, полгода осталось! А ей в ответ: можем дать только месяц отсрочки. Если за это время успеет получить диплом — его счастье. В училище собирают комиссию для меня одного, и я сдаю три госэкзамена: специальность, оркестр и хор... И всё удалось. 24 декабря мне вручили диплом, а 26-го я уже был на призывном пункте.

Везут нас в областной военкомат. Основные призывники давно в войсках, а это был добор. В железнодорожные войска уже не было разнарядки, брали в стройбат и во внутренние войска. Ну, думаю, пошлют меня либо строить что-то, либо «зону» охранять. Зима, мороз, мы выстроились на плацу, а офицеры сидят в помещении, за стеклом, смотрят на нас. Уже вечер. Вышел генерал, сказал речь. И вот через громкоговорители пофамильно выкликают, названные выходят из строя. 499 человек вызвали, я остался один. «А это кто такой?!» Нет меня ни в том списке, ни в другом. Тут и вспомнили, что в ноябре пришла на меня телефонограмма из Самары, а я в это время сдавал госэкзамены. Выписали мне документы на проезд, выдали сухой паек. И я один ехал в Самару, потом ходил по городу, искал штаб, затем военный оркестр штаба ПриВО.

С оркестром я объехал всю нашу область, выступали в Москве, и даже был во Франции, занимали первые места. Кстати, во Францию летали с главным военным дирижером России Валерием Халиловым — Царство Небесное! Он вместе с ансамблем имени Александрова разбился под Сочи 25 декабря в военном самолете, направлявшемся в Сирию. Я его знаю лично, он меня как солдата воспитывал. И не только словами. В поездках иной раз хочется расслабиться, но смотришь на него: всегда подтянутый, строгий к себе, — и тоже следишь за своим внешним видом, не забываешь: ты не только музыкант, ты — военный! Нас в оркестре всего двое солдат срочной службы было, остальные сверхсрочники, взрослые мужики. Когда мы прощались с ним в Москве, он напутствовал: «Давай, служи, солдат!» А потом Валерий Халилов приезжал в Самару на юбилейный концерт в филармонии, он дирижировал марш собственного сочинения. А я был барабанщиком.

Новость о гибели Валерия Халилова и всех летевших с ним в ТУ-154 просто шокировала. Он как родной был…

Семинария в Самаре

Из нашей воинской части на проспекте Масленникова я в увольнение ходил в домовую церковь Духовного училища, на улицу Сергия Радонежского. Армейское начальство разрешило мне поступить в академию культуры, и пока я служил, заочно окончил два курса. Демобилизовался, вернулся домой, пел на клиросе и думал о поступлении в семинарию. Одно не мог решить, куда именно поступать. В Московскую, что ли… И тут узнаю, что в Самаре уже не Духовное училище, а семинария. Самара ближе к Перми, и город я уже знаю. Тогда я забрал документы из академии культуры и поехал поступать в семинарию.

Всё хорошо: учусь! А через месяц меня отчислили из семинарии. Я же иногородний — значит, Пермская епархия должна оплачивать мою учебу. А денег на это нет. Рушилась мечта… И тогда мы вместе с друзьями-сокурсниками встали и прочитали акафист Николаю Чудотворцу. Читали с такой верой, и каждое слово акафиста, созвучное моей ситуации, отзывалось в душе. Кто бы тогда мог подумать, что я буду служить на усольском приходе во имя Святителя Николая!.. Но на следующий день я уже собрал вещи, мама прислала денег на билет. И тут вызывает ректор семинарии, тогда Архиепископ, а ныне Митрополит Самарский и Сызранский Сергий. «Хочешь учиться у нас?» — «Хочу, Владыка!» И он предлагает подписать документ, что по окончании семинарии я останусь служить в Самарской епархии. Я с радостью подписал — и остался учиться. После уроков садился за руль — работал дежурным водителем в семинарии, и на грузовой машине, и на легковой. Работал до позднего вечера.

— Вы ведь и супругу в семинарии себе нашли?

— Да, Инесса (в крещении Ирина) Мещерякова как раз окончила третий курс, уже была регентом в самарском храме. Она была одной из лучших учениц в семинарии, и курс, на котором она училась, был очень сильный. Сейчас она регент в нашем храме и в школе преподает вокал. У нее детский хор «Домисолька» и взрослый коллектив «Камертон». Они ездят на различные конкурсы — и всероссийские, и международные, например «Роза ветров», занимают призовые места. Недавно был конкурс в Тольятти, и ее ученик, солист, стал лауреатом II степени.

На графских развалинах

— А как получилось, что вас назначили именно в Усолье?

— 7 июля 2000 года меня рукоположили в сан священника в храме Иоанна Предтечи, и уже через десять дней я был назначен на приход в Усолье. И вот как это вышло.

Младший брат моей будущей супруги поступил в усольский техникум, и родители, уже к тому времени надумавшие переехать куда-нибудь в село, купили дом в Усолье. И вот в каникулы я приехал знакомиться с будущими родственниками. Увидел большое, красивое село. И только храма в нем не было!

В одну из мирных вечерних прогулок по селу нас с невестой застал нежданный ливень. Мы бросились укрыться в ближайшем здании. Наше убежище оказалось бывшей больницей, она уже 14 лет пустовала и подвергалась разграблению. Внутри мы увидели огромные серые ручьи, текущие по стенам. Позже, уже поменяв полностью крышу, я постоянно буду бороться с этой течью. Сколько мастеров перебывало на крыше и на чердаке молебного дома, как мы станем называть это здание, не перечесть.

Свято-Никольский храм в селе Усолье.

На одиннадцать лет это историческое здание, построенное еще графом Орловым, приютит нас с немногочисленной паствой, подарит множество радостных моментов, а еще научит на практике премудростям ремонта и строительства. Эти навыки потом пригодятся при возведении нового храма.

Но это будет позже. А в те летние дни я пришел к главе администрации села: «Вот, я семинарист, собираюсь жениться и рукополагаться. Как смотрите, если бы я стал служить в Усолье?» — «Да замечательно! У нас есть верующие старушки, они молятся, читают…» Познакомился я с ними. Понравились. Эти старушки во главе с моей будущей тещей и поехали к Владыке Сергию, попросили назначить меня в Усолье. И выпросили. Хотя когда я получал указ, протоиерей Виктор Ушатов, тогда секретарь епархиального управления, спросил: «Не пожалеешь?» До этого-то мне давали назначение в Отрадный, спокойно служил бы вторым священником на уже созданном приходе. Я говорю: «Нет, не пожалею». Хотя там не было ни храма, ни прихода — мы создавали его, регистрировали во всех инстанциях, очень много было хлопот. Передали нам то самое здание, где когда-то была больница. Мы заняли две комнатки, где был хотя бы пол, и начали служить. Это было одно из зданий знаменитой усадьбы графа Орлова-Давыдова. До революции в нем размещалось волостное управление, после 1917-го оно служило сельской больницей.

Нам предстояло сперва восстановить эти «графские развалины». Крыша текла во многих местах, электричества нет, только в одной комнате лампочка. Окна с выбитыми стеклами заколочены досками и рубероидом. Вместо пола — ямы, выложенные кирпичом, в коридоре безпорядочно наваленные доски. Того гляди в этом полумраке ноги сломаешь. Пришлось сломать штук восемнадцать неработающих печей-голландок и заложить образовавшиеся проемы. Полгода служили только молебны, панихиды, акафисты. И первая Литургия была 19 декабря 2000 года. На Николу, на престольный праздник.

Нам помогал Святитель Николай

— В Усолье изначально был храм в честь Святителя Николая?

— Один из пяти храмов! Был храм в честь Климента, Папы Римского. Было подворье московского Звенигородского монастыря Саввы Сторожевского, и в нем двухэтажный храм: внизу храм во имя преподобного Саввы, над ним — храм в честь Рождества Пресвятой Богородицы. Первыми владельцами Усолья были Строгановы, а затем поместье перешло графам Орловым-Давыдовым. И уже граф Орлов построил огромный трехпрестольный Преображенский храм с двумя приделами — в честь своего Небесного покровителя равноапостольного князя Владимира и Святителя Николая. Вот сколько престольных праздников было в селе, можно было выбрать, как именовать возрожденный приход. Все проголосовали за Николая Чудотворца! Любимый святой… Мне он очень помогал в строительстве молебного дома. 2000-й год, трудно было. Прихожу в одну организацию, в другую. Где помогут, где откажут. Спрашивали: «В честь кого храм будет?» — «Николая Чудотворца». — «Поможем! Он нам помогает…» Так же помогали и через пять лет, когда мы в 2005-м решили уже строить храм. Нашлись благотворители.

Мы поехали с друзьями в Киров искать бригаду строителей и лес. Храм решили строить бревенчатый, срубовый, из вятского леса. Проект сделал в Москве православный архитектор Сергей Осышный, сын священника-иконописца. Его отец Валерий Осышный — член Союза художников России, он принял сан и стал писать иконы. На Вятке стоило упомянуть, что строим храм в честь Николая Чудотворца, сразу отношение становилось более теплым. Директор фирмы, где мы заказали лес, сказал, что сам он с детства еще с мамой ходил в Великорецкий Крестный ход, к месту явления Великорецкой иконы Святителя Николая, и потом всю жизнь ходил, теперь уже со своими детьми.

— Вы в этом Крестном ходе были?

— Был. В 2006-м году.

— А я в 2005-м, немного раньше! Такой был замечательно дождливый год, шли по лесному бездорожью в грязи по колено…

— И мы шли тоже в очень дождливые дни. Всё прошли. И очень сдружились со своими новыми знакомыми.

И вот в 2011 году деревянный храм, высокий — 29 метров! — был освящен. Было много трудностей, искушений, много того, что не видно со стороны. Газопровод тянули триста метров. Водопровод — то же самое. Всё надо согласовать во многих инстанциях. Храм только начали строить, я сразу начал оформлять газ. И это длилось три года! Без конца ездил в Самару, возил документы на подпись, на утверждение… Дали нам газ — победа!.. В пятиэтажной колокольне разместились кабинет, воскресная школа, подсобные помещения.

А когда храм построил — у меня появилось свободное время. Началась более размеренная жизнь, можно не думать о стройке, только служить… Видимо, что-то вынашивалось уже в те годы, потому что чего-то мне не хватало. И я начал писать.

«Я просто — пишущий священник»

Первый рассказ — «Шмель в коробочке» — я написал для взрослых. Хотелось, чтобы они, прочитав рассказ, вспомнили свое детство, какими сами были. Получилось, что и детям тоже понравилось. А у меня же как раз дети подрастали, у нас их четверо. Дочка Настя самая любопытная — тогда ей лет семь было, и вот я что-нибудь напишу, она прочтет: «Давай дальше! Давай дальше!» Написал я семь рассказов, показал друзьям в Москве. С миру по нитке собрали нужную сумму, издали в самарском издательстве «Офорт» первый сборник «Жаркое из шоколада». Такой же случай, как в заглавном рассказе, произошел в моей семье, с моими детьми... Сборник вышел малым тиражом, очень быстро разлетелись книги. И меня даже взрослые стали тормошить: напишите еще что-нибудь… Один рассказ, «Непростой фонарь», я издал отдельной книжкой. А «Ванины рассказы» готовились два года. И вот — вышли в Москве. Первые рассказы тоже вошли в книжку, но я их исправил, добавил к ним новые. И более шестидесяти иллюстраций в книге.

«Ванины рассказы» готовились два года. И вот — вышли в Москве.

— Очень достойно смотрится книжечка. Как удалось найти хорошего художника?

— А он сам ко мне приехал. Максим Альбертович Багдасаров, беженец из Луганска. Приехал к нам с матерью и женой. Я им дал крышу в бывшем нашем храме, до сих пор они там и живут. Маме Максима было 85 лет, она педагог-филолог. Она мне помогала корректировать книгу, причем объясняла, почему здесь должна стоять запятая, а там ее не должно быть. Сейчас она вернулась в Луганск, а Максим с женой остались в Усолье, работают в храме. О Максиме самом можно было бы написать книгу. Детство его прошло на Кубе. Папа его работал преподавателем, у нас ведь была дружба с Кубой…

Ну а я в 2013 году зарегистрировался на сайте Проза.ру. Сызранский писатель Олег Иванович Корниенко пригласил меня в свое содружество детских писателей. Мы стали с ним ездить в Неделю детской книги на встречи с детьми — за день 3-4 библиотеки объезжали: Октябрьск, Сызрань, Рамено… Теперь и одного меня приглашают. Беру гитару, пою песни и с детьми говорю.

Помимо детских рассказов я пишу и взрослые истории, связанные с приходом, — забавные и поучительные. Готовлю сборник армейских рассказов. И еще решил сделать к «Ваниным рассказам» аудиокнигу. Самому их читать, сделать музыкальное оформление. Несколько рассказов уже записаны — начало положил.

В 2016 году мне исполнилось сорок, и вот вышла третья книжка. Хотя я себя писателем не считаю. Просто — пишущий священник.

— Да, наверное, любой священник должен владеть словом. Иначе — как говорить проповеди? Как найти слова, чтобы достучаться до окамененных сердец?

— Поговоришь с человеком, и душа его раскрывается, и покаяние идет со слезами. А жизнь иногда подбрасывает такие сюжеты, что не записать их невозможно. Приехал я к другу в Хрящевку, и он рассказал потрясающий случай о том, как рыбак провалился под волжскийлед со своим снегоходом, но остался жив. За него все молились, и мне тоже звонили, когда он пропал. История его в полном смысле слова чудесного спасения легла в основу моего рассказа «Полынья».

— Мы печатали его в журнале «Лампада»…

— В октябре 2015 года этот рассказ поместили и в журнале «Юность». А посвятил я этот рассказ Дмитрию Роднову, чья история была более трагична. Неподалеку от Усолья есть село Львовка, я приезжал туда раз в месяц к одной бабушке, у нее соборовал, причащал местных жителей. А тут глава администрации дает нам вагончик, подводит туда электричество. И Дмитрий Роднов, молодой парень из Тольятти, на свои деньги заказал купол, мы его установили. У нас с Дмитрием были большие планы. И вот Дмитрий едет на рыбалку — и следы его снегохода обрываются у полыньи… Мы все молились о нем, надеялись на спасение. Но… Его тело нашли только через два с половиной месяца. Отпели, похоронили. Мама Дмитрия живет во Львовке и ходит в храм, на котором ее сын установил купол.

История любви

— За эти годы вы, наверное, хорошо узнали историю Усолья?

— Да, директор краеведческого музея Усолья передала мне летопись, составленную протоиереем Сергием Преображенским. Он прослужил в этом селе полвека и умер в Усолье. И был он сыном и внуком священников, которые служили в Усолье. Видимо, и свою фамилию они получили от Преображенского храма. Эту летопись я сейчас перепечатываю и дополняю. Записываю все значимые события, которые происходят в приходе.

— Храм в санатории «Волжский утес» тоже вы окормляете?

— Окормлял. Отец Александр Данилов, который там служил, уехал, и меня направили туда в командировку — я одновременно служил в Усолье и в санатории. И я год там был настоятелем, потом приехал новый священник.

Однажды приезжает ко мне из «Волжского утеса» женщина. И говорит: батюшка, я только вам могу это доверить. Не хочу, чтобы пропала память о таком хорошем человеке, которого я всю жизнь любила.

Они познакомились в 1958 году, она училась в девятом классе, а он в десятом. Это была светлая, чистая юношеская любовь. Из его писем и стихов видно, что и в пятнадцать, и в шестнадцать лет это был глубокий, неиспорченный юноша. Она мне разрешила даже прочитать какие-то его письма.

История трагическая — Анатолий Гудюшкин погиб в тайге, когда работал в геологической разведке. В семнадцать лет его не стало. Она потом вышла замуж, родились дети. Но свет первой любви остался в душе.

Они жили в Хабаровске, в разных деревнях, а в старших классах учились в одной школе. После десятого класса он уехал в Комсомольск-на-Амуре, а ее семья переехала в Ижевск. Анатолий поступил в геологическую экспедицию, чтобы перед поступлением в институт поработать простым рабочим в геологоразведке. А она по ошибке дала ему неправильный адрес, и он не знал, почему на его письма не приходит ответ. И девушка не знала, куда ему писать. И вот ей принесли его письма. Представляете, его уже нет, а письма — перед ней. И он спрашивает: почему ты не пишешь?.. Зная эту историю, стихи его по-другому читаешь. Есть там какие-то шероховатости, но он же не был профессиональным поэтом. Она попадает в больницу с нервным срывом. Потом, собравшись с силами, просит мать отпустить ее в Хабаровск, на могилу любимого. И мать отпускает ее. И эта девочка, десятиклассница, совсем одна едет шесть суток в поезде, чтобы прийти поплакать на его могиле. Меня очень заинтересовала эта тема. Пока только времени не хватает, чтобы об этом написать. Надо больше узнать о геологах, о тайге…

Дело тонкое…

— А заниматься детьми хватает времени и сил?

— Как раз в то время, пока у меня шла стройка, рождались дети, росли. И так получается, что я больше времени уделял чужим детям, нежели своим. Но дети всегда были в храме, на глазах у нас с матушкой. Они тоже музыканты, старший уже окончил музыкальную школу, научился играть на гитаре. Тоже любит рок. Сочиняет песни — на английском языке. Красиво получается, мелодично.

— Это хорошо, но только бы русский язык не стал ему чужим.

— Не станет!

Настало такое время, что кто-то из детей иной раз просит: можно, я сегодня в храм не пойду? Ну, говорю, тогда на тебе такие-то домашние дела. Потому что воспитание — дело тонкое. Надо, чтобы дети были в храме. Но если через силу заставлять, это может оттолкнуть их от Церкви.

Однажды в Усолье приехали снимать сюжет телевизионщики. Передачу «Самарская епархия в лицах» вел архимандрит Елевферий, Царство Небесное… Отец Елевферий тоже задал вопрос, как мы детей воспитываем. И я ответил: надо просто жить, они же видят всё и впитывают. Родители молятся — значит, и дети будут молиться. Нет — так и их не заставишь. И воспитываются не столько нашими словами, сколько поступками.

— Ну вот храм, слава Богу, построен. Что теперь?

— Теперь — облагораживать территорию. И… еще строить. Мы котельную построили мощную с тем прицелом, чтобы еще одно здание построить. Обязательно трапезная нужна. Нужен свой актовый зал. Надо, чтобы была воскресная школа. Сейчас она на хорах, где раньше был клирос. Есть в школе проектор, экран, дети смотрят фильмы, обсуждают. Чаепития каждое воскресенье. Есть и для взрослых лекторий: проводим беседы, устраиваем литературные вечера. Приезжают к нам экскурсии, и после службы я с приезжающими беседую, читаю им детские рассказы. Приезжали из службы социальной реабилитации — как дети слушали, с таким интересом! И мне очень хотелось заронить в них что-то доброе, хотя бы маленький лучик света среди современной чернухи.

— Вы строгий священник?

— Вообще человек я мягкий. Но без определенной строгости мне бы храм не построить. А в Таинстве исповеди я совсем другой. Это, наверное, уже не я. Меня даже однажды с хирургом сравнили: как, мол, вы жестко с нами, всё из нас вытаскиваете. Когда я в 24 года пришел священником — какой у меня был опыт? Опыт Церкви, опыт святых отцов, вот это мне и помогало и помогает в служении.

Записала Ольга Ларькина.

3250
Понравилось? Поделитесь с другими:
См. также:
1
28
6 комментариев

Оставьте ваш вопрос или комментарий:

Ваше имя: Ваш e-mail:
Содержание:
Жирный
Цитата
: )
Введите код:

Закрыть






Православный
интернет-магазин



Подписка на рассылку:



Вход для подписчиков на электронную версию

Введите пароль:
Пожертвование на портал Православной газеты "Благовест":

Вы можете пожертвовать:

Другую сумму


Яндекс.Метрика © 1999—2024 Портал Православной газеты «Благовест», Наши авторы

Использование материалов сайта возможно только с письменного разрешения редакции.
По вопросам публикации своих материалов, сотрудничества и рекламы пишите по адресу blago91@mail.ru