![]() |
Вход для подписчиков на электронную версиюВведите пароль: |
||||
![]() Продолжается Интернет-подписка
Подписка на рассылку:
Наша библиотека«Блаженная схимонахиня Мария», Антон Жоголев «Новые мученики и исповедники Самарского края», Антон Жоголев «Дымка» (сказочная повесть), Ольга Ларькина «Всенощная», Наталия Самуилова Исповедник Православия. Жизнь и труды иеромонаха Никиты (Сапожникова) |
Публикации→ Православная культураЛихие и святые девяностые (продолжение)Главы из книги писателя Николая Коняева. Об авторе. Николай Михайлович Коняев родился в 1949 году. Секретарь правления Союза писателей России. Автор книг о священномученике Вениамине, Митрополите Петроградском, Митрополите Иоанне (Снычеве). Широкую известность получили его биографические книги о поэте Николае Рубцове, писателе Валентине Пикуле. Книги Николая Коняева отмечены премией имени Василия Шукшина, премией имени Андрея Платонова, медалью св. благоверного князя Александра Невского. Живет в Санкт-Петербурге. 1992 год.Опустевшая рекаТихо стало на Свири. Посреди лета, в разгар навигации, эта пустота на реке пугает. Раньше здесь шли самоходки, сновали катера, тарахтели моторки, а теперь — редко-редко! — проползет судно. Топливо кусается, вот и невыгодно стало возить грузы, невыгодно, да и нечего, наверное, возить. И на моторках — бензин дорог — только за клюквой да на рыбалку и ездят. И всё понимаешь, но невозможно привыкнуть к тишине, застывшей над судоходной рекой. В этом году закрылась пассажирская линия. Туристские суда идут почти пустые. Редкие пассажиры на них — иностранцы. — После войны-то жили, тоже так было, редко ездили… — вздыхает тетушка. После войны… Ну а сейчас — после реформы Гайдара… Только тогда, в войне, наша страна победила, выстояла… А теперь? Опустела судоходная река за окнами нашего дома… 17 августа 1992 года, пос. Вознесенье Подпорожского района Ленинградской области. Преображение ГосподнеПриснился сон, будто меня повезли с каким-то мужиком на расстрел. Мужика расстреливают первым. Он долго дергался, отбивался, и расстрельщики с трудом управились с ним. А они такие деликатные оказались… — Снимите, — говорят мне, — рубашку, пожалуйста… И обувь, обувь тоже не забудьте… Снимаю. Потом вспомнил, что перед смертью помолиться надо. — Господи! — говорю. — Помилуй мя! И сразу проснулся. Ночь такая тихая, светлая, огоньки на воде… Так и сидел, не зажигая света, смотрел в окно, думал. То ли Господь меня уберег во сне от расстрела, то ли еще не готов я, чтобы Он помиловал меня. Но под утро помутнела река, зарядил дождь. А в прошлом году этот день мы провели на болоте, собирали бруснику и слушали приемник, рассказывавший о перевороте в Москве. 19 августа 1992 года, Вознесенье. Принципы старые и новыеСегодня по телевизору праздник «Виват, Россия!». «Август-91 избавил Запад от навязчивой мысли о советской угрозе», — говорят по радио… Еще говорят, что отменены льготы всем персональным пенсионерам. Тетушка моя к персональным пенсионерам отношения не имеет, но решение, принятое новыми властями, ей не нравится. — Погодите… — беседует она с репродуктором. — И вам, когда вы на пенсию выйдете, тоже, глядишь, отменят пенсии! — Тетушка! — сказал я. — В древней истории существовал принцип, разрешающий человеку поступать с другими, как они поступали с ним. Христос сказал, что поступайте с другими так, как хотите, чтобы поступали с вами. Ну а ты говоришь: пусть с вами поступят так, как вы поступили с нами. Тут ветхозаветные принципы совмещаются с принципами советского коллективизма. — Ой не ври ты, Миколя! — сказала тетушка. — Вот доживешь до моих лет, так сам узнаешь, какие принципы совмещать, когда у тебя пенсия на старости такая игрушечная. 20 августа 1992 года, Вознесенье. Слава БогуПрогорели, осыпались березки, из ивового куста вылетела сорока и улетела неведомо куда. На реке пусто, только шныряет обстановочный катерок, проверяет бакена. По пустой улице медленно идет женщина. В одной руке — вица, которой она гонит пятнистую корову, а другой рукой женщина катит коляску, из которой, кроме детского одеяльца, высовывается сетка с продуктами — буханка хлеба, какие-то кульки… — Далеко ли ходила-то, Вера? — окликает женщину старушка, сидящая на скамеечке у своей калитки. — Не в ларьку ли была? — В ларьку, бабушка… — отвечает женщина, останавливаясь. — Брала масла да хлеба буханку… А обратно шла — корову встретила. Дак завернула к дому! — Сахару-то нет в ларьку? — Нет, бабушка… Дуся говорила, может, на следующей неделе выкинут… — Ну дак хорошо, и слава Богу… Дочка-то здорова? — Здорова… Всю дорогу спит. — Молодец у тебя дочерь, Вера. Такая здоровая растет… А муж-то с командировки не вернулся, я не видела? — Завтра должен вернуться… Ну я побегу, бабушка. Сейчас фильм начнется, хочу посмотреть. — Дак иди-иди с Богом. У меня-то телевизор сломанный, дак и не смотрю… Чего там у Луиса-то Альберта, всё ладно? — Дак ведь этой стерве поворот дал, теперь хорошо живет. — Ну и слава Богу… Такой мужчина хороший, и слава Богу, если наладилось всё. Иди смотри… И снова двинулась вперед процессия — впереди пятнистая корова, следом Вера с коляской… Одна осталась старуха на улице. Выцветшими глазами смотрит, как шныряет по реке обстановочный катерок, и думает о Вере, о ее дочери, о Луисе Альберте… О том, что — слава Богу — у них, в Мексике, хорошо всё. 29 августа 1992 года, Вознесенье. Память душиПечка на кухне занимала весь угол, от двери из комнаты до двери в коридор. Уже давно разобрали мы ее и сложили на этом месте аккуратную плиту со щитом, но проходишь в темноте по кухне и, чтобы определиться, вытягиваешь руку, и всегда удивляешься, не нащупав столбика печи, поддерживающего ее свод над плитой. И только мгновение спустя вспоминаешь, что разобрана та печь, которую помнишь в этом доме не памятью даже, а самим своим телом… Ничего не может измениться в пространстве, где ты вырос, и как бы ни переустраивали мы это пространство для большего комфорта, в памяти тела оно остается прежним. Память мускулов оказывается неподвластной переделкам, она помнит только то, что здесь было раньше… А память души? 2 сентября 1992 года, Вознесенье. Возвращение в городВ поселке человек не так своеволен, как в городе. Там за окном — деревья, земля, вода… Следом за летом наступает осень, приходят холода, валится снег. Хочешь не хочешь, а приходится топить дом, заготавливать дрова, весною — копать огород. И так из года в год, и не остается времени, чтобы свихнуться на болтовне о свободе, правах человека и проблемах въезда и выезда из страны. В городе время года не так ощутимо. Там в телевизионных сумерках расплывается реальное бытие. Или вернее сказать, бушующий на экранах телевизоров шабаш проникает в квартиры, телеэфирные бесы вселяются в души людей, и уже не только с экранов телевизоров лезут к нам искривленные враньем маски, а возникают рядом, возникают прямо в наших семьях… Не успели толком распаковать вещи, как заявился Андрей… Пришел пьяный. Во рту — жвачка. В кармане — бутылка спирта. Еще принес батончик рекламируемого нынче «Марса». Долго сидел на кухне, пил спирт и засовывал в рот одну жвачку за другой. Оттягивался, как он выразился, после работы. Работа у Андрея клёвая. Борис М. устроил его по Марининой просьбе в фирму, занимающуюся оформлением виз. Руководят фирмой приятели Бориса — тоже бывшие обкомовцы. Андрей работой доволен. Прикид, как у настоящего рэкетира. Кожаная куртка, широченные штаны, во рту — жвачка, в нутре — полбутылки спирта. Жуя жвачку, Андрей смотрел на коробки с клюквой, что собирали мы в Вознесенье. — Да… — сказал он, выдувая изо рта белый пузырь жвачки. — Да, ребята… Прошло ваше время. Теперь наше наступило… Я пошел открыть входную дверь, чтобы показать Андрею дорогу из моего дома, но в коридоре догнала жена. — Он же пьяный совсем! — сказала. — Куда он пойдет? Это же брат мой! Спорить с женой я не стал. Ушел в большую комнату и лег спать. Сквозь сон слышал, что Андрей всё еще тут. Ушел только утром, допив спирт, дожевав свою жвачку. Должно быть, на службу пошел… Вернее, в своё время, которое -даст Бог! - для нас не наступит… 7 октября 1992 года, Санкт-Петербург. Собираясь в поездкуСегодня, кажется, впервые, как-то очень спокойно, как о предстоящей поездке, подумал о смерти. Дописать книги, привести в порядок бумаги и уехать… Навсегда уехать... 30 октября 1992 года, Санкт-Петербург. Песни умерших деревеньКрасная Гора и Любовша хотя и стоят в самом центре зоны жесткого радиационного контроля после чернобыльской катастрофы, но все-таки живут, расселять их никто не собирается… Другое дело — сёла в глубине района. Готовится к расселению Яловка, уже полурасселено Заборье, полностью обезлюдели поселки Лесной и Буковец… Как будто в жутковатом сне, идешь по улице. Дома здесь крепкие, даже заборы не покосились, не заросли кустарником огороды — но нет ни людей, ни животных, не залает собака, даже птицы и те не летают, и только на дальнем конце поселка стучит оторванной доскою ветер, да еще всхлипывают сквозняки в глубине домов… И кажется, что это плачет в опустевших домах то горе, про которое поется в песне, сложенной колхозницей Ниной Федоровной Долгой: В чем мы пригрешились, В Каменце многие каменные здания полуразобраны, а кирпичи с затаившейся в них радиацией проданы (как тут — чмок-чмок! — не вспомнить похвалы Гайдара по поводу предприимчивого народа) где-то далеко от Брянщины… Ну а в Лесном, чтобы увидеть горе воочию, нужно войти в дома. Все они открыты. Или хозяева оставили так, или предприимчивые люди, что орудовали тут после них. Страшна изба с печью и со снятыми полами. Белеет печка посреди темного пространства, греется на ней невидимое Лихо… И в одном доме так, и в другом, и так до конца улицы — полы везде сняты, и где объявятся эти кирпичи, эти доски — неведомо никому, но ясно, что где-то по этим пропитанным радиацией доскам — чмок-чмок — бегают не подозревающие о радиации дети. Радиация расползается по стране. Брянщина — это сердце России. Той, которая зарождалась в Киеве, которая возрождалась после татарского нашествия в Московском государстве, той России, за которую умирали русские, украинцы и белорусы и на Куликовом, и на Бородинском поле, и в степях под Сталинградом… Эти районы Брянщины входили раньше в Черниговскую губернию, а теперь они — в Гомельской области, и сама Брянщина разделена со своими районами государственной границей. И что-то зловеще-символическое есть в том, что эти противоестественные границы между Россией, Украиной и Белоруссией сомкнулись в самой загрязненной чернобыльским пожаром местности. Кажется, что из радиации, пропитавшей эту древнюю русскую землю, и возникли они, впились клешнями, как метастазы страшной, поразившей нашу державу болезни. Границы эти еще не оцеплены колючей проволокой, но едешь из Красной Горы в Новозыбков, и вдруг посреди шоссе — бетонные блоки, вагончики, здесь — в Старых Бобовичах — таможня… И пусть и не похоже это на настоящую границу, но всё равно — граница, и дальше — и страна другая, и рубли не рубли, и распавшиеся хозяйственные связи («Нам отбили подачу дружеской руки», — как выразился директор совхоза «Победа» из Яловки Г.Д. Шпилько), там родные люди — братья, матери, сыновья, сестры, которые все теперь для тебя — иностранцы. В этой местности, как говорят, даже крик петуха сразу и на Украине, и в России, и в Белоруссии слышно… 24 ноября 1992 года, Новозыбков. 1993 годЁлка в Большом домеРаботаю в архиве Питерского КГБ, читаю дела ПетроЧК за 1918 год. Евгений Лукин, посоветовавший мне познакомиться с делом «Каморры народной расправы» (несуществующая организация, от имени которой в В протоколах — голоса русских людей, которых мучили эти чекистские изверги. И вот перелистываешь пожелтевшие страницы, и голоса подследственных заполняют своей болью пространство кабинета так, что порою становится тяжело дышать. А в коридор выходить не рекомендуется. Хотя и свобода сейчас, но посторонние в помещении Управления должны находиться под присмотром, и Лукин, если придерживаться правил, должен сидеть рядом со мною и никуда не отлучаться. Впрочем, в здешних коридорах, по которым провели на смерть и на пытки столько людей, жутковатой мистики еще больше, чем в кабинете. Сегодня переписывал протоколы допросов Василия Петровича Мухина, престарелого благотворителя и радетеля народного образования, которого подручные Урицкого расстреляли, — и вдруг показалось, что в коридоре раздался детский смех. Первой мыслью было опасение, не поехала ли у меня крыша от длительного общения с компанией Урицкого, но через несколько минут снова совершенно отчетливо донесся из коридора детский смех, и я не удержался на этот раз и все-таки выглянул. Дюжий дяденька в штатском костюме вел по коридору крохотную девочку с пушистым беличьим хвостом… Нечто сюрреалистическое было в этой мирной картинке. Тем более что едва мужчина с белочкой скрылся за поворотом, как в коридоре с другой стороны показалась следующая пара: мужчина, почти неотличимый от того, который провел белочку, держал за руку наряженного зайчиком мальчика. Я аккуратно прикрыл дверь и вернулся за письменный стол к прошениям супруги В.П. Мухина, умолявшей Моисея Соломоновича выпустить из тюрьмы ее старого, больного мужа. О чекистах с «белочками» и «зайчиками» я старался не думать. И правильно сделал, потому что всё оказалось проще и обыкновеннее. Оказалось, что сегодня, впервые за всю историю ВЧК-ГПУ-НКВД-КГБ, в здании Управления для детей сотрудников проводится ёлка. Нашлось объяснение смущению и растерянности, что явственно читались на лицах здешних похожих друг на друга отцов. Это здание Управления, прозванное в городе Большим домом, так и задумывалось, так и строилось, чтобы не соприкасаться ни с чем человеческим, а стоять как бы за гранью добра и зла. А сегодня залитые кровью коридоры наполнились беззаботным детским смехом, чистыми голосами детей… Как же тут не смущаться? 6 января 1993 года, Санкт-Петербург. Изменения в языкеРаньше говорили — начитанный паренек, подкованный… Но это раньше, когда знания в цене были. Теперь говорят: накачанный мужик! То есть мускулистый, сильный. Качок, одним словом. Теперь кроме силы нет большей ценности. Язык очень четко уловил изменения в системе ценностей и ориентиров, принятых в обществе. 20 января 1993 года, Санкт-Петербург. БлагословениеВстреча с Митрополитом Иоанном (Снычевым) в Союзе писателей. Перед встречей Андрей Ребров затащил меня в комнатку, где сидел Митрополит. — Благословите, Владыка! — попросил он. Митрополит Иоанн благословил и его, и меня. Выступление Владыки — он так долго расхваливал роман Натана Рыбака «Переяславская рада», что возникало ощущение, будто других художественных книг он и не читал вообще! — оказалось неинтересным, но когда начались ответы на вопросы, Владыка преобразился. И даже не то поражало, насколько умно он говорил, а то, что ответы эти были именно на те вопросы, которые я сам себе задавал в последнее время или собирался задать… 8 апреля 1993 года, Санкт-Петербург. ПасхаЯ редко хожу во Владимирскую церковь, хотя она и рядом с домом. Уж очень здесь — рядом метро, рынок — много народа. Не повернуться в церкви, не перекреститься толком… Но так получилось вчера, что поближе к дому храм выбрали… И до Крестного хода вроде все хорошо шло. Но с полуночи повалила молодежь. Запомнилась одна компания. Парни — прикинутые, накачанные. Спутницы их — туго налитые, упакованные… Все шли, сжимая в руках огромные зажженные свечи, выставленные наподобие пик. И решимость в остекленевших от водки глазах была такая, будто прямиком в Царствие Небесное ребята прорваться решили… Народ испуганно шарахался в стороны. Жутковато было. В обычной жизни редко сталкиваешься с новыми русскими. Не пересекаемся — поскольку в рестораны их мы не ходим, а в трамваях наших они сами не ездят. Но вот с храмами неувязка вышла. Не построили они пока своих храмов! Вот и встречаемся… И в результате, хоть и Пасха наступила, вместо праздника какая-то тяжесть на душе, смута. А сегодня еще сообщение по телевизору… В Оптиной пустыни в пасхальную ночь убиты иноки Трофим, Ферапонт и иеромонах Василий. И понятно, что никак не связано это преступление с вчерашними богомольцами с залитыми водкой глазами, а всё равно ту компанию молодых людей с выставленными наподобие пик зажженными свечами и вспоминаешь, когда об убийстве в Оптиной пустыни думаешь… 18 апреля 1993 года, Санкт-Петербург. Что рекламируют?Смотрел сегодня боевик по телевизору — из жизни американской мафии. В фильм почти через каждую сцену рекламные блоки вставлены. И так сливаются рекламные ролики по тональности с жизнью чикагских гангстеров, что не сразу и разберешь, то ли фильм идет, то ли рекламу показывают. Еще труднее понять, что в роликах рекламируется — товары или вот эта самая американо-мафиозная жизнь? 20 апреля 1993 года, Санкт-Петербург. Тихое венчаниеВенчались с Мариной в церкви Кирилла и Мефодия. В маленькой церкви были только мы с Мариной, отец Владимир, дьякон, хор, Антонина Станиславовна, моя сестра Саша и брат Марины — Андрей. Потом посидели у нас… Очень тихо было на душе. 19 мая 1993 года, Санкт-Петербург. 576 См. также: Пока ни одного комментария, будьте первым! Оставьте ваш вопрос или комментарий:
|
||||
![]() |
![]() банковская карта, перевод с сотового, Яндекс.Деньги Использование материалов сайта возможно только с письменного разрешения редакции. По вопросам публикации своих материалов, сотрудничества и рекламы пишите по адресу blago91@mail.ru |