‣ Меню 🔍 Разделы
Вход для подписчиков на электронную версию
Введите пароль:

Продолжается Интернет-подписка
на наши издания.

Подпишитесь на Благовест и Лампаду не выходя из дома.

Православный
интернет-магазин





Подписка на рассылку:

Наша библиотека

«Блаженная схимонахиня Мария», Антон Жоголев

«Новые мученики и исповедники Самарского края», Антон Жоголев

«Дымка» (сказочная повесть), Ольга Ларькина

«Всенощная», Наталия Самуилова

Исповедник Православия. Жизнь и труды иеромонаха Никиты (Сапожникова)

​«Андрей Рублев». Жизнь и судьба киношедевра

Главы из новой книги самарского писателя Алексея Солоницына.

Главы из новой книги самарского писателя Алексея Солоницына.

Юбилей кинофильма

Путь фильма «Андрей Рублев» к зрителю был длинным и сложным. Порой он становился драматичным, иногда приобретал даже авантюрную окраску. И все из-за того, что картина много раз возвращалась «на переделки», «сокращения и исправления».

Но все же есть акт приемки фильма Комитетом по кинематографии СССР, выданный, хотя и с оговорками, 25 августа 1966 года. Подобный «акт» и являлся точкой в создании фильма в минувшее время нашей страны.

Эту дату и принято считать датой выпуска фильма.

Но фактически на экраны страны фильм вышел через пять лет — в декабре 1971 года. Эта дата тоже обозначена в справочной литературе. А до «ограниченного проката», как тогда определялись нормы показа фильмов в кинотеатрах, картина показывалась или на так называемых закрытых просмотрах, или в обход существующего порядка, нарушение которого предусматривало уголовное наказание.

Обо всем этом приходится говорить, чтобы современный читатель понял, какие сложнейшие барьеры надо было преодолеть, какие мучения предстояло пережить кинорежиссеру. Ведь именно он является главным ответчиком и создателем фильма.

Фотопроба Анатолия Солоницына на роль Андрея Рублева.

Итак, 2016 год юбилейный для шедевра мирового кино — фильма «Андрей Рублев»: исполнилось 50 лет с момента создания и 45 лет со времени его выхода к зрителю всей страны, то есть к народу.

Все сказанное дает нам возможность говорить о главном, чему служит киноискусство, — его значимости в духовной жизни страны, его художественной силе, которая во многом отражает душу народа.

Вот что более всего волновало и увлекало меня, когда я решился писать о фильме. Мне все эти годы после ухода брата, Анатолия Солоницына, сыгравшего в фильме заглавную роль, а затем ухода его друзей и товарищей по актерскому цеху хотелось рассказать о фильме. О том, почему именно он стал одним из флагманов нашего русского национального искусства. Почему именно «Андрей Рублев» не стареет, не изнашивается, как многие и многие фильмы. А наоборот, с течением времени все яснее, все отчетливее становится видна его духовная сила. Ведь по опросам кинокритиков стран Европы и Америки кинолента «Андрей Рублев» входит в число лучших фильмов всех времен и народов.

Объясняя необъяснимое

Мне не давала покоя мысль: как это двум молодым людям — Андрею Тарковскому и Андрею Кончаловскому (Михалкову-Кончаловскому) — оказалось под силу написать такой замечательный по художественным достоинствам и содержанию сценарий — по сути дела роман? И, будучи далекими от Церкви людьми, как они смогли во многом понять духовную и бытовую жизнь монашества? И что было упущено ими из-за того, что время понимания существа духовных высот Православия, монашеской жизни людьми художественной среды еще не пришло?

И как потом уже одному Андрею Тарковскому удалось подняться на такую высоту, которая открыла горизонты Небесного, Божественного, горизонты Православия? Ибо картина, хотел режиссер того или не хотел, явила миру Троицу, Единую и Нераздельную, Которая и есть Господь Вседержитель.

Есть и еще одно обстоятельство, о котором надо сказать, когда речь ведется о таком художнике, как Андрей Тарковский, которого сегодня по праву называют великим кинорежиссером.

Это обстоятельство неземное, надмирное, которое не может объяснить наука, но объясняет религия. Вот, к примеру, в фильме «Сталкер» камера рассматривает предметы, залитые водой: медицинский шприц, часть триптиха из Гентского собора с образом Иоанна Крестителя, потом мы видим отрывной календарь, на котором дата — 28 декабря. А ведь спустя несколько лет в ночь с 28 на 29 декабря 1986 года Андрей Тарковский скончался.

«Совпадение!» — скажут атеисты.

Но вот в другом фильме, «Жертвоприношение», Тарковский долго не может найти место, где снять людскую панику в ожидании атомной атаки. Выбирает, к удивлению съемочной группы, обыкновенный подземный уличный переход в Стокгольме. Именно напротив этого самого обычного перехода, у кинотеатра, несколько позже был убит любимый шведами премьер-министр Улоф Пальме. И убийца стоял на том самом месте, где была установлена кинокамера.

Опять совпадение? Но такие «совпадения» есть и в «Андрее Рублеве». Так, может, это что-то другое? Промысл Божий, как говорят верующие люди?

Перед тем как сесть за пишущую машинку, Андрей Тарковский и Андрей Кончаловский много и жадно читают — об этом пишет Кончаловский. Да и по тексту сценария, где цитируются Ветхий и Новый Заветы, тексты из творений святых отцов, видно уже и знание церковной литературы. Конечно, это лишь начальная степень церковного образования. Но она позволяет свободнее ориентироваться в пространстве жизни иконописца. И не забывать, что святой Андрей Рублев — монах (прославлен в лике святых в 1988 году). Не забудем, что, когда юношей Андрей Тарковский поступал во ВГИК, после собеседования Михаил Ильич Ромм сказал: «Он все знает. Мне нечему его учить». Тем не менее, на свой курс он взял и Тарковского, «который все знает», и Василия Шукшина, который «ничего не знает». Имелось в виду знание искусства.

Андрей Тарковский (справа) и Анатолий Солоницын на съемках фильма «Андрей Рублев».

И не забудем еще про Наталью Петровну Кончаловскую, верующего человека, образованнейшую, умнейшую женщину, мать двоих сыновей — Андрея и Никиты, которые вырастут в крупных кинорежиссеров. Она поэт, переводчик, искусствовед.

И просто не поверю, что Андрей Кончаловский, который так чтит, что он из рода знаменитых художников, не задавал матери некоторые вопросы, которые касались чисто церковной, монашеской жизни.

Потом появятся и консультанты — академик В. Пашуто, молодой, талантливый реставратор, знаток иконописи Савва Ямщиков.

По мере написания сценария и, главное, сам процесс создания фильма неизбежно приводят к тому, что все глубже понимается и иконопись, и та проблематика, которая волнует Андрея Тарковского — духовная жизнь человека, который вопреки всем обстоятельствам жизни идет к осуществлению своего идеала.

В шестидесятые годы уже сформировалось убеждение, что икона есть высокое искусство, взлет народного духа. «Черные доски» Владимира Солоухина, книги Дмитрия Лихачева пробудили массовый интерес народа к своей истории, культуре.

И поэтому весть о сценарии «Андрея Рублева» и предстоящих съемках фильма быстро разнеслась по стране. Возникло радостное и в то же время напряженное, тревожное ожидание.

Оно с особой силой отозвалось в сердце моего старшего брата Анатолия Солоницына.

После того как он сказал мне, что собрался ехать на «Мосфильм», в киногруппу Андрея Тарковского, и я проникся ожиданием каких-то очень важных событий и в судьбе брата, и в судьбе всего нашего кино.

Время было такое. Свои личные судьбы мы связывали с судьбой страны.

Как зажечь море?

В эти дни брат писал мне:

«Леша!

Получил поздравительную телеграмму. Твой восторженный друг принял желаемое за действительное. Меня не утвердили пока и, по симптомам, не утвердят.

Что всех взбудоражило? Мое желание играть. Я три раза вырывался в Москву на пробы, стал эдаким претендентом номер один, не более. Сегодня приехал один оператор московский и сказал, что весь худсовет против меня.

Но не беда! Подождем новых ролей — они будут.

В Свердловске (театральный мир болтлив) все поздравляют меня. Глупое положение. Встряска была хорошая — измотал нервы и деньги, взбудоражил всех друзей. Родных, знакомых, театр, а море не зажег.

Ну не беда! Пиши.

Крепко обнимаю, целую.

Толька. 24 января 1965 года».

Нет лучше дружбы, чем братство

«Маленькие![1] Давно я не писал вам, но не буду снова перечислять все дела и заботы, которые меня окружают!

Жить было бы хорошо, если бы не мелочи, преграды, заслоны. Они мешают, заставляют прыгать, надрываться, а толку-то все равно нет.

Я получил твое письмо, Леша. Ты прав во многом — только я не стал писать Тарковскому и не поехал в Москву пробивать. Со дня на день жду официальный отказ с объяснением.

Большого худсовета еще не было, но закулисную жизнь я знаю отлично. Мне передавали, что Тарковского переубеждают, приводят актеров и заставляют пробовать их. Неделю назад я звонил Александре Александровне Мачерет (асс. режиссера) — она страстно «болеет» за меня. Из разговора я понял, что дела мои плохи. Я спросил: отказываться мне от ролей в театре? Она ответила: «Лучше не надо». Обещала обо всем написать.

Ну да ладно! Не повезло — так не повезло. Расстраиваться по этому поводу особенно не следует. А мне это даже полезно — буду еще больше держать себя в норме — пробовать не отставать от жизни.

Непробивные мы с тобой парни — это ты верно заметил.

Поговорить бы с тобой, очень бы хотелось обо всем. Нет все-таки лучшей дружбы, чем братство!

Ну, пишите мне. Не ругайтесь и чаще пишите мне.

Целую. Толька. 28.2.65 г., Свердловск».

Кто из них Рублев?

Здесь надо сделать пояснение.

Мысль о создании фильма об Андрее Рублеве возникла у Василия Ливанова, и он предложил Кончаловскому и Тарковскому писать сценарий. А снимать в главной роли — его. Но Ливанов уехал на съемки «Неотправленного письма» к Г. Калатозову и вернулся, когда уже съемки начались.

Андрей Тарковский хотел снимать Иннокентия Смоктуновского. Но тот выбрал «Гамлета» у режиссера Г. Козинцева.

Тарковский продолжил поиск, колебался, предпочитая то Станислава Любшина, то Виктора Сергачева (в то время актера театра «Современник»).

Как видим, претенденты на главную роль были талантливые, высокоодаренные актеры. И все-таки Андрей Тарковский предпочел провинциального, никому не известного в столице актера Анатолия Солоницына. Почему?

Он разглядел в Солоницыне способность к самопожертвованию. А ведь эта черта как раз монашеская. Может быть, почувствовал он это интуитивно, не знаю.

Тарковского убеждали, что Анатолий играет слишком театрально и что у него нет никакого опыта в кино. Михаил Ромм искренне говорил об этом, убеждал Тарковского отказаться от Солоницына.

Но Андрей Тарковский не отказался, потому что твердо знал, что театральность можно убрать с первых же репетиций — при том послушании и готовности к жертве со стороны актера.

И Савелию Ямщикову, консультанту фильма, как и Тарковскому, понравилось лицо Анатолия. Ямщиков показал на фотографию Анатолия, когда Тарковский выложил на стол фотопробы разных актеров и спросил Савелия: «Кто из них Рублев?»

Тот показал на фотографию Анатолия.

И еще я, спустя много лет, понял, что есть на этой фотографии, которую Анатолий возил с собой всю свою недолгую жизнь.

Эта фотография, определившая его судьбу, и сегодня висит у меня: в кабинете.

Думаю, что в лице этом есть предощущение ранней смерти.

Не случайно, наверное, когда у меня дома бывают священники, особенно молодые, они спрашивают: «Кто этот монах?»

Может быть, это увидел и Андрей Тарковский.

И добился утверждения Анатолия на главную роль вопреки всему худсовету.

«Я не привык носить столько счастья»

«Маленькие мои!

Вот я уже десять дней в Москве. Брожу по музеям, Кремлю, соборам, читаю интересную литературу, встречаюсь с любопытными, талантливыми людьми. Подготовка. Съемки начнутся 24-26 апреля во Владимире (сцена с Бориской — финал картины). Как все это будет, не знаю. Сейчас мне кажется, что я не умею ничего, ничего не смогу, — я в растерянности. Меня так долго ломали в театре, так долго гнули — видимо, я уже треснул. Я отвык от настоящей работы, а в кино, ко всему, еще особая манера. Слишком много сразу навалилось на мои хилые плечи. Я не привык носить столько счастья, носил всегда кое-что другое. Ну, посмотрим!

Договор еще со мной не заключили — с деньгами туговато — приходится экономить.

Ну, не беда!

Как там вы живете?

Как манехин Ивулькин?[2] Мой золотой! Получу деньги — подарков ей вышлю.

Да, Тарковский относится ко мне хорошо. Мы как-то притираемся друг к другу - находим общее. Парень он, конечно, очень талантливый. Дано - Богом! Мне с ним интересно.

Целую вас всех, мою маленькую троицу. Будет возможность - махну к вам на пару дней - ну да не будем загадывать.

Обнимаю, Толька. 20.4.65 г. Москва».

«Общее» у режиссера и актера заключалось в понимании творчества как смысла жизни. И еще в том, что они любили и знали поэзию. В Свердловск во время войны перевезли часть царскосельской лицейской библиотеки. Книги так и остались на Урале.

Среди них были уникальные издания поэзии, в том числе Серебряного века. Мы засиживались в библиотеке, переписывали, а потом заучивали стихи, которые и вели нас в мир непознанного, еще только открываемого — в мир, который называется «горним», небесным.

Такое может быть только в кино!

Вот письма, которые я получал от брата той памятной порой:

«Леша!

Вот и выкроил время черкнуть тебе пару слов о житии своем. Съемки еще не начались. Переносят их без конца. Теперь срок первых дублей 8-10 мая. Сцена с Бориской — финал фильма. Начинаю с конца — такое может быть только в кино! Хожу по Владимирским церквям и соборам, читаю. Все заняты делом — съемка-то фильма вовсю идет — снимают летящего мужика, а я предоставлен самому себе. Утверждение на роль шуму наделало много, а мне бедному прибавилось ответственности. По Москве ходит слух о новоиспеченном таланте, все ждут невозможного. Вся группа ждет первых съемок, ждет — вот выдаст!

А я-то и не выдам.

Ха-ха. Вот разговоров-то будет...

Во Владимире будем числа до десятого, потом, видимо, будет Суздаль.

Хоть покатаюсь-посмотрю.

Обнимаю всех.

Толька.

7 мая 1965 г.»

«Надо жить, а не играть»

«Маленькие! Что же вы меня забыли совсем? Я вам пишу редко — так это мой порок, моя ахиллесова пята, а вы-то что, писаки?

Дела мои похожи на... да ни на что они не похожи! Трудно безумно. Все надо начинать сначала. Всему учиться заново. Меня учили добиваться смысла, смысла во всем, а киноигра — это высшая, идеальная безсмыслица.

Чем живей, тем лучше. Надо жить, а не играть — это и легче, и трудней.

Вчера посмотрел весь отснятый мой материал. Сидел в просмотровом зале и был похож на комок нервов и жил. Посмотрел — и понял — идет внутренняя ломка. Есть уже приемлемые кусочки, но идут они неуверенно, зыбко.

Надо продолжать работать.

Тарковский с Юсовым — выдающиеся люди — какой-то сгусток поисков и таланта, нервов и покоя. Если весь фильм они отснимут так же, как снимают сейчас (да я им еще не подпорчу), фильм будет необыкновенным и сильным. Гениальным!

Я порой завидую сам себе. Судьба забросила меня в мир такого искусства, о котором я даже не мечтал. Ну да хватит.

Посылаю вам одну фотку пробную — кадр из фильма. Это финал картины.

Но еще неизвестно, будет ли он таким. Тарковский хочет переснять этот эпизод. Со мной — Коля Бурляев (Бориска). Отличный парень.

Мы с ним подружились.

Ну, обнимаю вас, целую.

Толька.

22 июня 1965 г.»

Деревня Сельцо

«Маленькие, привет!

Прежде всего — письма, Леша, я твои получил. Все. Почта через Москву идет чуть дольше, но доходит исправно. Сейчас идут съемки языческой деревни. Живу в деревне Сельцо — это недалеко от Владимира.

Мы скоро переберемся в Псков, потом Новгород и т.д. Так что пиши на московский адрес, это надежнее.

Чуть освоился. Работать все равно трудно. Многому научился.

Недавно просматривали отснятый материал — финальную сцену с Бориской.

Это моя первая удача. Выдал я, наконец! Сразу вздохнул свободней. Сразу стал работать уверенней. Но трудности еще впереди.

С Тарковским и Юсовым почти сработались. Но какой будет фильм, как сыграю роль в целом — никто не знает.

Видимо, по окончании съемок приеду к вам на 15-20 дней. Это будет апрель-май, обговорим все.

Пиши больше. Толкайся крепче. Засядь-ка еще разок за пьесу. Пиши все, что думаешь, все, что хочешь. Напиши пьесу для себя.

Целую вас, мои маленькие.

Толька.

8 августа 1965 г. Дер. Сельцо».

Цена времени

«Письмо тебе отправить не удалось — здесь, в Сельце, зарядили дожди, и связь с почтой прервалась.

Со мной творятся удивительные, мне самому непонятные вещи.

То ли мой неврастенический характер дает себя знать, то ли нервы стали сдавать. А может, это неудовлетворенность той жизнью, которую я прожил?

Я впервые понял цену времени. Мне скоро 31.

Позавчера Тарковский с Юсовым поехали в Москву показывать материал худсовету «Мосфильма». Суд будет строгим. Сегодня вечером или завтра утром они приедут, расскажут.

Кроме абсурдных мыслей в мою голову приходят и оригинальные — в сентябре-октябре я вызову тебя на съемку телеграммой. Денег пришлю и отправлю обратно — побудешь со мной хоть недельку. Кроме того, испросим разрешения у Тарковского, и ты дашь в свою газету материал о съемках фильма.

Хочется встретиться с тобой. Скучаю.

Целую всех.

15 августа 1965 г.

Сельцо».

У церковных стен

Когда я приехал во Владимир, глаза стали искать Успенский собор. Но он увиделся не сразу. Брата отыскал в гостинице. Съемок в этот день не было, и мы отправились на прогулку.

Толя похудел, отрастил волосы, носит их собранными на затылке и спрятанными под кепку. Он объясняет, что это нужно для роли! Паричок надевается только на макушку, и так его не заметно, волосы выглядят своими.

Вот и Собор. Мы остановились чуть в сторонке, так, чтобы видеть его весь, от входных дверей до крестов на куполах. Мимо проходила какая-то пожилая женщина. Увидела нас, улыбнулась странной улыбкой, в которой были и одобрение, и в то же время снисходительное превосходство над нами.

— Вот, вот, — сказала она, пальцем показывая на Собор, — вам такой никогда не построить! Вот!

Я согласно кивнул, хотел сказать, что зря она нас осуждает, мы восхищаемся этой красотой, мы свои...

Но ничего этого я не сказал. Молчал и Толя.

Прошло полвека, а я не забыл эту женщину. Вспоминаю ее и думаю: да, нам действительно не построить такой вот собор, как Успенский.

И фрески такие не написать, как написал преподобный Андрей Рублев.

Но помнить-то об этом надо? Чтобы, строя новые храмы, создавая новые росписи, иконопись, мы знали, какие у нашего народа были образцы.

И главное, чтобы мы понимали, что, не выстроив храм души своей, ты никогда не создашь ничего подобного, даже не приблизишься к этим великим образцам.

Помню, брат сказал мне, что в магазине, где он покупал хлеб к ужину, его какие-то молодые люди приняли за священника, перебрасываясь между собой дружескими шутками.

И это не обидело Толю, а наоборот, помогло ему, укрепило в мысли, что он на правильном пути.

Вот вам пример, «из какого сора растут стихи, не ведая стыда». То есть случайная встреча, услышанная фраза могут помочь в творчестве больше, чем ученые лекции. Да я и сам замечал: когда о чем-то думаешь, думаешь, занятый творческой работой, что-то такое происходит в душе, когда приходят решения, о которых и не предполагал. И факты, нужные для работы, вдруг будто сами приходят, будто специально их подсказывает или радио, или книга, будто случайно попавшаяся на глаза, или вот фраза, сказанная прохожим будто тоже случайно, как это произошло с нами во Владимире.

Конечно, происходят в жизни каждого из нас события незабываемые, сильные, заставляющие душу встрепенуться и двинуться уже в ином направлении, чем прежде.

Покрова на Нерли

На другой день мы отправились в Боголюбово, что неподалеку от Владимира.

От автобусной остановки мы пошли не по дороге, а через луг, по тропе.

Было тихое утро ранней осени — нежаркое, свежее. Луг был ровным, на нем желтели стога, а там, впереди, белела одноглавая церквушка, стоящая на невысоком холме. Даль была прозрачна, струи теплого воздуха текли в тихую вышину.

«Что это?» — спросил я.

«Покрова на Нерли, — ответил Толя. — Нерль — это речка. А Покрова — это Покров Богоматери, праздник такой, знаешь?»

«Нет», — признался я.

Он кратко объяснил, попутно говоря, как приходится преодолевать невежество, которое в нас заложено со школьной скамьи.

Замечание насчет «невежества» я пропустил — ведь я уже работал в областной газете, собирался устроиться в китобойную флотилию. У меня скоро выйдет первая книга рассказов, какое тут «невежество». Пусть я и не пережил увлечение Хемингуэем и Мелвиллом, но хорошо знаю, чем живет современная мировая философия, литература, искусство.

Мы шли по тропе, и мне легко дышалось, и я безпричинно улыбался — солнцу, траве, всему, что видел. Я не понимал, почему мы пошли пешком.

Но хорошо было идти и не чувствовать усталости, и знать, что впереди идет брат — человек, которого я так люблю и который, кажется, наконец-то счастлив.

Около церквушки росло несколько деревьев, но они не заслоняли ее, а лишь придавали ей нарядность.

Скоро я увидел, что церквушка как будто выросла, приподнялась, и теперь ее нельзя было назвать церквушкой. Чем ближе мы подходили к ней, тем стройней и изящней становилось это сооружение, меняющееся на глазах.

«Да что это? — хотел спросить я. — Почему это?»

А белый камень церкви становился все белей, звонче, белее легких облаков, плывущих над ней. Это движение захватывало храм — казалось, что он тоже плывет, истончаясь в голубизне, сливаясь с ней, становясь ее частью. И уже невозможно было представить этот луг, это небо, эту небольшую речку у подножья холма без самой церкви, которая как будто заново открывала глазам красоту и гармонию мира.

Анатолий остановился, оглянулся и, увидев слезы в моих глазах, радостно улыбнулся. «Красавица моя, лебедушка», — сказал он.

Я смотрел во все глаза.

В архитектуре храма все, до малейшей детали, было подчинено одной цели — устремить строение ввысь, сделать его невесомым, словно парящим. Движение к высоте от самого фундамента начинали пилястры, пучки стремительных вертикалей колончатого пояса подхватывали его.

Узкие окна поднимали храм еще выше, к стройному барабану, где мягкие линии луковичной главы продолжали этот полет в синеву неба.

Мы устроились в одном из стожков, смотрели на храм, изредка переговариваясь.

И лишь потом двинулись в обратный путь.

Этот день во многом стал поворотным во всей моей жизни. И когда мне говорят, что к вере приходят после каких-то несчастий, горя, я возражаю: может быть и иначе, от чувства радости, даже счастья, которые пережила душа. Думаю, что с братом произошло нечто подобное. Радость пришла после пережитых испытаний, напряженной работы души.

А у Тарковского?

Разговор с режиссером

Толя попросил разрешения у режиссера, чтобы меня пустили на просмотр материала будущего фильма, который должен был состояться для руководителей киногруппы поздно вечером в местном кинотеатре.

Это был тот эпизод в гречишном поле, когда Даниил Черный уговаривает Рублева приступить к работе, а тот отказывается, потому что еще не решил, как и что надо писать.

Потом этот эпизод вошел в новеллу фильма «Страшный суд».

Склонившись ко мне, Анатолий тихонько шептал текст, я не знал, что материал показывается немым, а озвучивание происходит потом, на студии. Разобраться, как играют актеры, было трудно. Но я увидел выразительно снятые кадры, пластика которых приближена к живописной работе самого высокого класса.

После просмотра Андрей Арсеньевич Тарковский пригласил нас к себе.

Признаюсь, я волновался. Видел, что волнуется и брат. Я понимал, с кем предстоит разговаривать. Про себя решил, что должен показать, что и мы не лаптем щи хлебаем.

Внешне Тарковский выглядел как современный молодой человек: стройный, в модной куртке, джинсах. Черные жесткие волосы, черная щеточка усов, очень темные, с блеском, глаза.

Очень быстро разговор переключился на литературу. Я только что прочел «По ком звонит колокол» и был в восторге от Хемингуэя. Спросил, нравится ли ему роман. Он улыбнулся насмешливо:

— Это вестерн.

Кажется, от удивления у меня открылся рот.

— Вам не понравилось?

— Что значит «не понравилось»? Я же говорю: вестерн. Такая американская литература, где все ясно, как в аптеке.

Вот это да! Он рисуется или говорит искренне? Тогда я заговорил о повести Стейнбека «О мышах и людях» — недавно прочитал ее в журнале. Может, такая литература ему больше по душе?

— Это написано еще хуже. Игры в психологию, — он посмотрел на брата.

— Понимаешь, Толя, интересно искусство, которое касается тайны. Например, Марсель Пруст.

Он стал пересказывать сцену из романа «В сторону Свана».

Мальчик едет по вечерней дороге. Три шпиля собора в глубине долины по мере движения кареты поворачиваются, расходятся, сливаются в одно, прячутся друг за другом. Мальчик ощущает странное безпокойство, оно томит его душу. Почему? Что его мучает? Мальчик приезжает домой, но безпокойство не проходит. Тогда он садится к столу, записывает свое впечатление. И его душа успокаивается.

— Понимаешь, Толя, — говорил режиссер, увлеченный рассказом. — Тут прикосновение к тому, что не передается словами. И в нашем фильме мы будем идти в ту же сторону. Труднее всех придется тебе, потому что твой герой примет обет молчания. Понимаешь?

Анатолий слушал режиссера с напряженным вниманием, впитывая как губка все, что тот говорил.

Потом заговорили о поэзии. Наверное, потому, что кто-то из нас сказал, что обстоятельства жизни быстро надоедают, Тарковский процитировал Пастернака:

«Приедается все, лишь тебе не дано приедаться».

Это была строка из поэмы «Лейтенант Шмидт». В то время я переживал запой поэзией Бориса Леонидовича, многие его стихи помнил наизусть.

Поэтому поправил Тарковского:

— Нет, не так. «Примелькается все, лишь тебе не дано примелькаться».

Он удивленно посмотрел на меня.

— Приедается все, лишь тебе не дано приедаться, — повторил он.

— Нет, «примелькается все, лишь тебе не дано примелькаться»...

Он опять удивленно посмотрел на меня. Тогда я стал читать эту строфу из поэмы, которую запомнил наизусть. Он помолчал и больше не стал спорить.

Скоро речь зашла о кино, и этот по виду такой молодой человек стал размышлять глубоко и сильно. Он развивал мысль о том, что фильм не должен пересказывать сюжет.
У кино — свой язык. Надо отыскивать свою пластику, ритмы, и через них, а не через театральные диалоги, открывать человека. Сейчас предстоит показать человека, который без остатка отдает свою душу Богу.

Слова были как будто хорошо знакомы и в то же время совершенно новы.

Мы вернулись в номер гостиницы, где поселили Анатолия. Он успел обжить стандартную комнату, превратить ее в удобное для жизни жилье.

На стенах фотографии — кадры из будущего фильма. Платяной шкаф поставлен так, чтобы получилась небольшая прихожая. Как будто Толя долго тут собирается жить.

— Да, так и будет, — ответил он, когда я спросил его об этом. — Из театра я уволился. Понимаешь, такой ролью надо заниматься, ни на что не отвлекаясь.

Этот поступок брата произвел впечатление не только на меня, но и на Тарковского. А посмотрев эпизод с Бориской, он окончательно утвердился в той мысли, что сделал единственно правильный выбор актера на роль Андрея Рублева.

Пора было спать — на завтра у Толи назначена съемка. Он лег, а я, по примеру героя Марселя Пруста, успокоился лишь тогда, когда записал разговор, который произошел в тот незабываемый вечер.

Когда я приехал домой, решил проверить: кто же из нас был прав, цитируя Пастернака. Открыл том его стихов, прочел:

Приедается все, лишь тебе не дано примелькаться...

Мы оба ошиблись — сначала было «приедается», а потом «примелькается» — глагол не повторялся дважды, а изменялся.

Я запомнил эту маленькую подробность потому, что понял еще тогда, что Тарковский любит и знает поэзию, которая и ведет его, когда он снимает фильмы.

Алексей Солоницын.


[1] Так Анатолий обращался к нам с женой.

[2]моя дочь Ива.

853
Понравилось? Поделитесь с другими:
См. также:
1
12
Пока ни одного комментария, будьте первым!

Оставьте ваш вопрос или комментарий:

Ваше имя: Ваш e-mail:
Содержание:
Жирный
Цитата
: )
Введите код:

Закрыть






Православный
интернет-магазин



Подписка на рассылку:



Вход для подписчиков на электронную версию

Введите пароль:
Пожертвование на портал Православной газеты "Благовест":

Вы можете пожертвовать:

Другую сумму


Яндекс.Метрика © 1999—2024 Портал Православной газеты «Благовест», Наши авторы

Использование материалов сайта возможно только с письменного разрешения редакции.
По вопросам публикации своих материалов, сотрудничества и рекламы пишите по адресу blago91@mail.ru